Верность людям — до конца

Шесть лет назад мы с семинаристом Денисом Каменщиковым (ныне он отец Дионисий, настоятель храма во имя великомученика Пантелеимона при Первой городской больнице) встречали 8 ноября — день Димитрия Солунского в столице шахтерского Донбасса. Это была загранкомандировка: украинские таможенники придирчиво изучали наш багаж, особенно интересуясь свежими номерами епархиальной газеты и журнала: «Вы планируете распространять на территории Украины печатную продукцию?..»

На самом деле задание наше было таково: познакомиться с настоятелем Покровского храма в Донецке протоиереем Димитрием Гапоновым, поздравить его с именинами и с 80-летием, а затем записать его воспоминания о молодости, проведенной в Саратове, о преподавании в Саратовской семинарии (1956-1959). Наша духовная школа в том далеком уже году тоже готовилась к юбилею, к 180-летию, и мы собирали материал о ее истории.

С поезда мы сошли в Ясиноватой. Нас встретили ребята из Покровского прихода и привезли в Донецк, в гостиницу:

— Будет какое-то время — обязательно погуляйте по городу. Он вам очень понравится!

Это было непривычно, увы, для нас, саратовцев — искренняя любовь людей к родному городу, гордость Донецком. Мы гуляли и убеждались: в молодом, выросшем из шахтерского поселка городе чисто, и все соответствует назначению: скамейка, скажем, — это скамейка, на нее можно спокойно сесть, даже в светлой юбке. Клумба — это клумба, на ней растут цветы, даже в ноябре. Газон — это газон, а не пустырь, заросший бурьяном. Забегая вперед: минувшим летом я нашла в Интернете ролик, этим же летом и снятый, и с большим удивлением убедилась, что вопреки войне, блокаде, разрушениям и всему прочему Донецк, в общем, таким и остался…

Но тогда, осенью 2009‑го, мы не знали, что через пять лет наши сердца замрут от ужаса и боли за этот город, что всю географию Донбасса мы изучим по страшным новостям. Некоторое напряжение и тревога чувствовались и тогда, но вот такого не ожидал никто…

* * *

Сказать, что поздравляли батюшку в день 80-летия не одни мы — это ничего не сказать. Большой новый храм Покрова, построенный, кстати, отцом Димитрием, был заполнен до отказа, а поздравляющие весь день шли потоком: от мэра миллионного города до безвестных бедно одетых старушек. От такого количества гостей отец Димитрий, конечно, устал, но чувство юмора ему не изменяло. «Спасибо Вам, что Вы привели меня к Богу», — говорила, вручая огромный букет роз, молодая, элегантно одетая женщина. «Ну, такую красавицу, да к Богу не привести!..» — откликался батюшка.

Уже тогда, шесть лет назад, ему жилось очень трудно: возраст и тяжелая болезнь сделали проблемой буквально каждое движение. Встать со стула, подняться по лесенке, пообедать, переодеться, взять в руки необходимый предмет — все это в любой момент могло не получиться. Слава Богу, рядом всегда были люди, готовые помочь. Любовь и преданность, окружавшие этого престарелого протоиерея, просто поразили меня, совсем незадолго до того пришедшую в Церковь.

— Отец Димитрий — это действительно Божий человек, — объяснял один из наших новых донецких знакомых, Сергей. — Я раньше не знал, что такое отношение к людям, как у него, вообще возможно. Он смотрит на тебя — и все видит, все понимает и не осуждает. У нас реакция на чужой недостаток, на что-то враждебное нам в другом человеке — какая? Встречная враждебность, агрессия, осуждение. А у него этого нет. Совсем нет. Когда я это понял, меня это просто поразило. И я сам стал меняться с этого момента.

— Батюшка всегда поддерживает нас, женщин, — рассказывала Людмила, бухгалтер прихода. — Говорит нам, что мы — лучшая половина человечества и ни при каких обстоятельствах не должны ронять себя. Даже если муж пьет или что­то еще подобное происходит — нельзя терять свое женское христианское достоинство. Объясняет, что семья — это маленькая церковь, а мужчина должен быть главой церкви, то есть почти священником… И если человек к батюшке обращается — он не только не отмахнется никогда, он с каждым человеком разговаривает так, что этот разговор превращается в маленькую частную проповедь, одному человеку адресованную.

Вопреки немощи, отец Димитрий оставался человеком очень общительным и деятельным. Покровский храм, строившийся в течение десяти нелегких лет, был его любимым детищем, и ему не терпелось показать его нам, гостям из далекого-близкого Саратова, рассказать, как строили, как было трудно, как удалось с Божией помощью всё преодолеть…

— Это что! — говорили мне потом мужчины из покровского прихода. — Вы бы видели его пять лет назад. Мы­то, молодые, уставали за ним по этой стройке бегать.

Эти здоровенные мужики меж собой, а порой и в глаза называли настоятеля папой. В этом не было фамильярности или небрежности: слово «папа» говорило о достигнутой степени родства. Один из донецких священников — а их на батюшкин юбилей собралось много — сказал так:

— Когда отец Димитрий обращается к человеку со словом «сынок» — человек, кем бы он ни был, сразу чувствует: это нечто большее, чем просто ласковое обращение.

* * *

На следующий день, когда девятый вал поздравлений уже прокатился, но опоздавшие с букетами и коробками еще подтягивались, мы попросили отца Димитрия рассказать о его жизни, о детстве… И это стало следующим нашим потрясением.

Протоиерей Димитрий Гапонов родился в Брянской области, в селе Новые Чешуйки в крепкой и — в иные, лучшие времена — зажиточной крестьянской семье. В начале 30‑х Гапоновых закономерно раскулачили. Вывезли все, что могли, содрали даже кровельное железо с крыши. А потом пришел гладомор. Глава семьи Петр Гапонов устроился на работу в свиноводческий совхоз. С помощью пятилетнего сына Мити (будущего протоиерея) ему удавалось уворовать там немного семян кормовой вики — для человеческого, естественно, пропитания. Для совхозных свинок вику варили в огромном чане, туда же сбрасывали порубленные трупы павших лошадей. Какой-то добрый дядя предложил однажды ребенку из этого чана поесть. Голод был сильнее отвращения…

Тайком, по ночам в Новые Чешуйки приезжал священник из Гомеля с запасными Дарами. Обедницу служили в омшанике — это такой погреб для зимовки пчел, там еще жила монахиня из разогнанного большевиками ближнего монастыря… Вера не умирала, никто в семье Гапоновых не думал, что она может умереть, никто и вопроса-то такого не задавал: продолжать жизнь доброго православного христианина или прекратить. Родные будущего отца Димитрия просто не мыслили себя вне этой жизни…

Два его старших брата погибли на войне. А он, не попавший на войну по малолетству, очень обрадовался, когда узнал, что и сейчас можно, оказывается, поступить в семинарию и стать священником.

Ему предстояло изведать все «радости» жизни священнослужителя в «стране победившего социализма». На его глазах здесь, в Саратове, было совершено два великих научно-материалистических деяния: первое — намеренно организованная травля и изгнание с кафедры митрополита Вениамина (Федченкова), второе — ликвидация семинарии, в которой отец Димитрий преподавал. В дальнейшем отцу Димитрию пришлось сменить немало приходов — он хронически не устраивал местных уполномоченных по делам религий…

— Батюшка, а Вы верили, что так будет не всегда? Что положение Церкви в стране изменится, что она будет свободна? — спрашивала я.

— Да. Глубоко был убежден: безбожие — ненадолго.

— Но откуда такое убеждение? Ведь никакого света в конце туннеля…

— Правда, не было. Но мы знали: такое зло, такое насилие долго существовать не могут.

* * *

Свой очерк об отце Димитрии я назвала «Дожить до такого счастья…». Знала бы я тогда, до какого счастья он доживет. До того, которого в Донбассе последние полтора года — хоть отбавляй…

На самом деле это очень тяжелая участь — когда беда, личная, семейная или, как в нашем случае, общенародная, застает человека в преклонном возрасте. Испытания человек должен проходить в молодости, а старость не для них, она — для покоя и духовного осмысления итогов жизни. Но, если вышло иначе, то ведь и в этом Божий Промысл. Пастыри и архипастыри Донбасса, не покинувшие свою паству в страшные месяцы, продолжающие служить и всячески помогать страдающим людям — честь и украшение сегодняшней нашей Церкви. Среди них — отец Димитрий Гапонов и отец Роман Гапонов, его сын, нынешний настоятель Покровского храма.

— Отец Димитрий для нас пример, — говорит мне теперь по телефону упомянутая выше Людмила, — несмотря на болезнь, он ни разу за все это время не пожаловался, он держится сам и поддерживает нас всех. Литургию совершать, конечно, не может, но панихиды служит, исповедует…

Спрашиваю, как дела. Трудно, отвечает Люда, но все-таки живем, вот перешли на рубли, бюджетники стали получать зарплату; разрушенные дома восстанавливаются, ко Дню шахтера привели в порядок все клумбы; подсадили розы…

Отец Роман сдержан, тверд, даже суров, но когда он произносит: «Молитесь там за нас» — я понимаю, какнужно за них молиться, и молюсь, призывая в ходатаи Солунского великомученика.

Отцу Димитрию уже чисто физически трудно говорить по телефону; но первое, что я от него слышу, — благодарность.

— Спасибо… Много у нас беды, много… Колокольню побило осколками… Владыке Лонгину поклон… Приезжайте к нам, когда все успокоится… Обязательно приезжайте…

Газета «Православная вера» № 21 (545)