Александр Духнович

В самом начале пятидесятых годов ХІХ столетия ревностным проповедником идеи распространения русского литературного языка среди славян Австро-Венгрии выступает Александр Васильевич Духнович. Это было время, когда под вливянием воззвания "Русской Народной Рады", оглашенного 10 мая 1848 г. и призывавшего к подъёму и развитию чувства народного самосознания, совершенствованию языка и утверждению его в школе, в печати, книгоиздании, "Вестник для русинов Австрийской державы" открывает острую дискуссию. На его страницах можно найти немало статей и "о развитии нашего языка".

Александр Духнович не остался в стороне, под псевдонимом "А. Д." он опубликовал ряд статей, в которых неоднократно касался вопроса об основах развития литературного языка в письменности "австрийских русинов". Уже тогда он совершенно ясно определяет: отношение языка литературного к народным наречиям и говорам.

В "Вестнике"^[1] А. В. Духнович решительно выступил против стремления "нЬкоторыхъ галицкихъ сродниковъ" создать литературный язык из одного народного говора и судивший тех, которые "увЬряти всЬх хотятъ, что языкъ простонародный округа, въ которомъ они уродилися или теперь живутъ, повиненъ бути языкомъ книжнимъ всЬх русиновъ Австрыйскихъ". Он протестует против этого и горячо убеждает читателей: "НЬтъ, братія, сіе быти не можетъ, бо такимъ способомъ въ четырехъ милліонахъ Австрійскія державы у русиновъ будутъ 1000 діалекты, будетъ непрестанна распря, будетъ междоусобная брань, что самое можетъ русинамъ послЬднее принести уничтоженіе". Духнович выступает за взаимодействие в литературнорм процессе церковно-славянского языка и русского в "гражданской письменности", ибо язык церковно-славянский не всем карпаторусским крестьянам понятен, но не желает и совсем отойти от него, а, напротив, признаёт, что необходимо "всегда имЬти предъ очима богатое и мудрое, нами доселЬ еще не достижённое совершенство старославянской грамматики".

А. В. Духнович в этих первых своих выступлениях в прессе разумно высказался за сближение угро-русских писателей "съ галицкою братіею" и возлагал на это надежду на взаимное познание и понимание культурных задач русинов по обе стороны Карпат, так как, считал он, объединёнными силами вопрос о литературном языке получил бы более скорое и прочное решение. Как будет ясно ниже, под литературным единением Духнович имел в виду единение на основе общерусского литературного языка.

Но, как показало дальнейшее развитие обеих литератур в Галичине и Угорской Руси, эти ожидания не оправдались. Однако, мысль Духновича встретила сочувствие по ту сторону Карпат - в лагере старорусской, иначе говоря, москвофильской партии. В корреспонденции "Зори Галицкой" (1854. № 8) выражено было желание, чтобы "для ближайшого литературного сообщенія и для образованія и соединенія различающихся немного русскихъ нарЬчій, Литературное Пряшевское Общество соединилось съ посестримою Галицко-Русскою Матицею". Таким образом, имелась в виду организованная общая созидательная литературная работа. Автор письма предвидел трудности, ожидающие впереди, и требовал, чтобы галичане приняли "глубоко до сердецъ" слова пряшевского корреспондента той же "Зори Галицкой" Александра Духновича, который призывал их делать в языке "для угорскихъ братій таковыи уступленія, якіи они всегда дЬлали для насъ и якіи необходимо потребны суть для поддержанія братерского согласія и взаимного порозумленія". Путь, намечавшийся Духновичем, привёл бы галицких писателей к более тесному общению с русской литературой и её языком.

Несколько позже, непрерывно следя за развитием спора о языке, выступает со своими смелыми и решительными суждениями другой карпаторусский будитель Иван Раковский. На страницах галицких изданий: в "Зоре Галицкой" (1854-1856 гг.) и в "Семейной Библиотеке" (1855 г.), в закарпатских изданиях "Свет", "Новый свет", "Карпат", "Месяцесловы" он последовательно отстаивал идею культурного объединения всех ветвей восточных славян на основе принятия единого русского литературного языка, противодействовал денационализации карпатороссов, борясь за распространение грамотности и устранение той тяжёлой культурной отсталости и темноты простого народа. По этому поводу он говорил: "Наша Угорская Русь никогда ни на минуту не колебалась заявить своё сочувствие к литературному единению с прочею Русью. У нас, так сказать, никогда и вопроса не было по части образования какого-нибудь отдельного литературного языка. Все наши писатели с самого выступления на поприще распространения народного просвещения руководились одною мыслию, имеющею целью литературное объединение. Сия мысль столь овладела нашими писателями, что они, можно сказать, были постоянными подвижниками великой идеи о всеславянском литературном соединении, получившей торжественное освящение в славянском мире".

Энергично высказывались в этом смысле, в той же "Зоре Галицкой" и другие её корреспонденты из Угорской Руси. От анонимного автора из Пряшева (очевидно от А. Духновича, который и раньше помещал тут свои материалы на эту тему), редакция получила письмо по поводу вышедшего ещё в 1849 году во Львове перевода "на языкъ руській" трагедии Хомякова "Ермак". Это курьёзное упражнение галицкого литератора Келестина Долинянского, перелицевавшего произведение Хомякова, вызвало следующие замечания пряшевского корреспондента ("Зори Галицкие" 1852, №50, стр. 498), касающиеся исключительно языка перевода: "Кой то у васъ несчастникъ "Ермака" Хоякова не только изуродовалъ? Якій то языкъ? Якая грамматика? Не выйдемъ ли мы никогда изъ експериментовъ, найпаче столь соблазнительных? У нас больше людей начали тое дЬло читати, но я самъ дошелъ до третяго дЬйствія, далЬй не было возможно…". Автор письма высказывается решительно против таких переделок, против уродования утончённого литературного языка. Он спрашивает читателя: "Такъ то намъ салоны исключити въ образованіи нашего языка? И трудамъ прочей русской словесности и жизни для насъ мертвыми оставатися?". Переводчику прямо ставилось в укор пренебрежением русским литературным языком.

К попыткам выделения малороссийского наречия в отдельный язык и, тем более, противопоставлению его русскому, что культивировалось тогда австрийскими властями, Александр Духнович относился резко критически. Относительно новой украинской орфографии, искусственно вводимой властями в Галиции, Духнович настаивал, чтобы в Подкарпатской Руси такая орфография не употреблялась, а книги не писались: "по новой немецко-галицко-русской орфографии, бо у нас тую орфографию и мужик не терпит". В венском "Вестнике" за 1863 год он писал: "…я считаю своим долгом сказать, что в украинских новеллах не нахожу признаков хорошего вкуса…", а по поводу лингвистических экспериментов, осуществляемых тогдашними литературными "мазепинцами" карпаторусский будитель писал в этой же статье: "Я не могу понять, каким это образом чисто русская речь могла так вдруг превратиться в украинскую".

"Церковная Газета" в одном из номеров за 1857 год ставила Духновичу в заслугу в его литературной деятельности сочетание элементов народного языка с достижениями прошлого, столетий общего русского литературного развития: "Наш заслуженный писатель, желая постепенно приучать народ к книжному русскому языку, старается в сочинениях своих пользоваться отчасти церковно-славянским, отчасти же народно-русским слогом. Он не перекручивает и не обезображает русских или церковно-славянских слов, а сохраняет их неповреждённо, старается ими облагораживать простонародные выражения". В 1929 году карпаторусский литератор Павел Федор об этом писал: "Этот отзыв и поныне является ценным. Духнович, действительно, указал путь для развития общерусского литературного языка на Подкарпатье, он, на основании общерусской грамматики, пользовался словарём и выражениями местными, чтобы тем самым народ, лишённый русской школы, постепенно приучить к общему русскому литературному языку".^[2]

Для благородной цели просвещения народа А. В. Духнович признавал полезным издание книг на простонародном языке, но не причислял их к настоящей литературе. В экземпляре его сочинения "Добродетель превышает богатство" (Перемышль, 1850 г.), хранившемся в библиотеке Народного Дома во Львове, автор собственноручно дописал следующие строки: "Въ книжицЬ сей не внимай слога, ни правописи. Бо та для простого писана народа, - и не для литературы, но для пользы народной издана была. Духнович".^[3]

Свой взгляд на литературный язык галицких писателей А. В. Духнович высказал ещё раз в корреспонденции, опубликованной в "Зоре Галицкой"^[4] по поводу изданий "Весна" и др., полученных им из Львова. Расхождение во взглядах на путь развития литературного языка в Галицкой и Угорской Руси, было весьма существенным, и Духнович по адресу галицкого литературного процесса вновь высказал свои недоброжелательные замечания: "И не вообразите себЬ, на колико наши нелюбо смотрятъ на предпріятія нЬкоторых вашихъ писателей, употреблюющихъ для высшихъ науковыхъ предметовъ простонародный язык или лучше - смЬшеніе простонародного съ польскимъ. Ихъ сочиненія несовсЬмъ вразумительны для нашихъ, бо, якъ извЬстно, розличается подкарпатское нарЬчіе от галицкого, к тому же по польски рЬдко кто у нас говорити знаетъ… Мы стараемся съискати нЬкую-то середную мЬру въ русскомъ слозЬ и пишемъ обыкновенно такъ, чтобы насъ и Галичане срозумЬли". Позднее в полемике с В. Бирчаком, внук Добрянского учёный-филолог Георгий Геровский по этому поводу писал: "Этот особый галицкий язык действительно был неприятен и непонятен Духновичу… Им овладевала тревога за чистоту и самую судьбу русского языка не только литературного, но и народного от наплыва таких чужеродных слов, которые для угро-русского слуха, не воспитанного на польской речи, являются ужасными. Автору галичанину это неприятно, но едва ли уместно своему галицкому чувству давать волю на страницах книги ("Літературні стремління Підкарпатської Руси"), изображающей историю угро-русской литературы, и на этой основе производить отрицательную оценку литературного прошлого этого края. И нужно удивляться находчивости автора, который после всего сказанного считает возможным говорить, в заключительных словах, об "украинских чувствах" Духновича ("почуття едності з українським народом".^[5]

Памятник Александру Духновичу в Ужгороде

Элементарная научная добросовестность требует объективно описывать жизнь и взгляды того или иного деятеля. Когда фальсификации раскрываются, их авторы выглядят крайне неприглядно. Также неприглядно выглядят те, кто пытается назвать Духновича "карпатоукраинцем".^[6] На эту тему еще в 1926 году прекрасно высказался последователь Александра Духновича председатель карпаторусского общества имени великого Будителя, известный карпаторусский филолог (автор знаменитой карпаторусской грамматики) архидиакон Евмений Сабов в своем докладе на ежегодном собрании Общества им. Духновича:

"А сего года читал я в украинской газете, что следовало бы стереть память А. Духновича. Это желание, конечно, смешное, ибо на нашей области как не было, так и не будет Подкарпатской Украины", а была Угорская Русь, да и будет навеки Карпатская Русь".

Попытки замолчать карпаторусскую историю смешны и грустны. Слава Богу, состоялось великое торжество - прославление Алексия Кабалюка, карпаторуского исповедника. Но бросается в глаза то, что зачастую святого Алексия "страха ради иудейска" пишут как "Алексия Карпатского". Но ведь прп. Алексий подчеркивал, что он - карпаторосс. И скрывать это - означает извращать его житие.

Закончить мне хотелось бы строками из стихотворения нашего прекрасного поэта Андрея Карабелеша, написанного в 1928 году и посвященному светлой памяти Александра Духновича: