Русская Церковь после смуты, в период «Межпатриаршества» (1612-1619 гг.)

Князь Дмитрий Пожарский

Вожди Второго народного ополчения, собранного Кузьмой Мининым и князем Дмитрием Пожарским задумались о том, кого избрать на царский престол Российского государства, задолго до изгнания поляков из Москвы. Сначала штаб Ополчения, объявивший себя новой временной властью страны – Земским Собором, – склонялся к мысли принять шведского принца из династии Ваза – Карла Филиппа, родного брата Густава Адольфа, ставшего к этому времени королем Швеции. Затем через австрийского посла в Персии Грегоровича ополченцы предложили престол брату Германского императора Рудольфа Габсбурга – Максимилиану. Последний отказался, но зато согласие дал его младший брат Леопольд. Однако его ответ вождям ополчения пришел очень поздно, только в 1613 г., когда вопрос о новом царе уже был решен в пользу Михаила Романова. О кандидатуре последнего в конце концов вспомнили в связи с тем, что ранее его имя в качестве возможного государя всея Руси было названо еще св. Патриархом Ермогеном.

Кузьма Минин-Сухорук

Вопрос о новом царе еще не был решен, когда Ополчение Пожарского и Минина выступило к Москве. Уже в августе 1612 г. земское войско подошло к российской столице, занятой поляками, и окружило ее. К Пожарскому присоединился князь Трубецкой вместе с возглавляемыми им казаками. Польская армия гетмана Ходкевича пыталась прорваться в Москву, чтобы помочь осажденному гарнизону интервентов. 22 августа 1612 г. близ Новодевичьего монастыря началось сражение между войсками Пожарского и Ходкевича, которое длилось три дня. Поляки из Кремля также делали вылазки. Казаки, выжидая исхода боя, держались в стороне. На третий день сражения келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий (Палицын) приехал к казакам и сумел убедить их примкнуть к Пожарскому. И хотя русских было не более 10 тысяч, а поляков вместе с кремлевским гарнизоном – около 15 тыс. человек, победа оказалась за Ополчением. 25 августа Ходкевич отступил на Вязьму.

Неожиданно среди победителей разгорелись споры. Трубецкой требовал, чтобы его признали главным, так как он имел звание боярина, а Пожарский был всего лишь стольником. В свою очередь казаки потребовали выплатить им жалование за участие в освободительной войне. Напряжение снял Троицкий архимандрит св. Дионисий Радонежский, предложивший ради выплаты денег казакам заложить сокровища ризницы Троице-Сергиева монастыря или отдать их казакам. То ли пристыженные, то ли успокоенные казаки сняли свои требования.

Поляки, засевшие в Кремле, сопротивлялись отчаянно, надеясь на подкрепление, посланное Сигизмундом III, и понимая, что в случае поражения им сполна придется ответить за все содеянное в России зло. Наконец, 22 октября 1612 года русские овладели Москвой после тяжелых боев, особо кровопролитных в Замоскворечье, на Пятницкой улице, и около Крымского брода, где русские ополченцы и казаки форсировали Москва-реку. Спасение русского государства в эти дни зависело от минимального перевеса сил: войск у Ополчения было совсем немного, и приходилось рассчитывать только на чудо. Именно настоящим чудом от Казанской иконы Богородицы и посчитали русские люди освобождение Москвы в октябре 1612 г. Неся Казанскую икону в своих рядах, ополченцы сначала 22 октября (4 ноября н.ст.) овладели Китай-городом. Комендант кремлевского гарнизона польский полковник Струсь в продолжение еще 5 дней отказывался сдаться, но был принужден к тому голодом. Русские, заняв Кремль, к своему ужасу обнаружили там чаны с человеческим мясом – поляки съели всех кошек и собак, перестреляли ворон и, наконец, дошли до каннибализма.

К 27 октября Российская столица была полностью освобождена от интервентов. Патриотические чувства, которые сумела пробудить в народе Православная Церковь, принесли свои плоды. Как только русские люди искренне раскаялись в том, что приняли участие в смуте и объединились в борьбе за освобождение Отечества от иноверных захватчиков, Господь даровал им победу. В память об избавлении Москвы и России от нашествия иноплеменников было установлено второе празднование Казанской иконе Божией Матери – в день освобождения Китай-города, 22 октября. Смутное время на Руси закончилось. Правда, долго еще по окраинным землям России будут бродить и бесчинствовать отдельные недобитые шайки интервентов, казаков и своих русских «воров».

После освобождения столицы необходимо было созвать Земский Собор и избрать нового царя. Уже в ноябре 1612 г. началась подготовка к Собору. В нем должны были принять участие представители всех русских областей и сословий: бояре, дворяне, купцы, казаки, посадские люди и свободные крестьяне, за исключением лишь крестьян боярских и монастырских, т.е. крепостных. К 1 февраля 1613 г. около 800 человек собралось в Москве для участия в Земском Соборе.

Большинство бояр и северорусского дворянства высказались за кандидатуру шведского принца. Но духовенство, подытожив печальный опыт с приглашением польского королевича, желало видеть на Московском престоле только природного русского. Священнослужителей поддержали южные дворяне, посадские и казаки. Казачество сначала предлагало избрать своего лидера – князя Трубецкого, но его авторитет после смуты был невелик. Тогда казаки предложили на царство Михаила Романова. Через некоторое время кандидатура Михаила Романова нашла поддержку у большинства участников Собора. Даже бояре были вынуждены считаться с настроением большинства и тоже, в конце концов, согласились на избрание Михаила, тем более, что при молодом царе многие надеялись занять положение опекунов-временщиков. 21 февраля 1613 г. простой люд, собравшийся в Кремль, бурно выразил поддержку Михаилу, потребовав от бояр отказаться от кандидатуры шведского принца. После этого, в тот же день, Михаил Романов единогласно был избран на царство.

Памятник Михаилу Романову и Ивану Сусанину в Костроме (уничтожен после революции 1917 г.)

Радость от избрания первого Романова на царство омрачала печальная участь его отца – митрополита Ростовского и Ярославского Филарета: вместе с другими членами русского посольства, прибывшего к Сигизмунду III под Смоленск, он был арестован и отправлен пленником в Польшу, где ему предстояло провести почти 8 лет. Русский народ относился к нему с симпатией и состраданием: прежние связи Филарета с двумя самозванцами были в прошлом. Напротив, многих поразило его мужественное поведение под Смоленском, где он отказался от переприсяги Владиславу и требовал его перекрещивания, не соглашаясь на навязываемые русским условия. Филарет также был против сдачи Смоленска полякам и отказывался направить к Ополчению призыв не противиться полякам. За годы, проведенные в плену, характер Филарета изменился к лучшему еще более: в 1619 г. в Россию вернулся почти совсем другой человек – мудрый иерарх и горячий патриот-государственник, в котором уже не было прошлых шатаний, человек, превыше всего озабоченный благом Церкви и Русского государства.

После изгнания поляков и избрания нового царя русским предстояло начинать возрождать поруганную и разоренную землю, восстанавливать порушенный уклад, налаживать новую жизнь. В равной степени это касалось как государства, так и Церкви. Первым делом нужно было обезопасить себя от все еще бродивших по Руси воровских шаек поляков и казаков Заруцкого и думать о том, как изгнать шведов из Новгорода.

Молодой царь Михаил, еще не подозревавший о своем избрании на царство, проживал вместе с матерью – инокиней Марфой – в Троицком Ипатьевском монастыре в Костроме. Об этом , к счастью, не знали воровские шайки, искавшие способ устранить новоизбранного государя. Вероятно, догадываясь о пребывании Михаила где-то в Костромских пределах, где находились родовые вотчины Романовых, какой-то недобитый отряд интервентов решил пройти по романовским владениям неподалеку от Костромы, дабы захватить Михаила в плен. Проводником поляков стал знаменитый Иван Сусанин, который завел их в лесные болота и принял смерть от рук интервентов.

2 марта 1613 г. из Москвы к Михаилу была направлена депутация. К 14 марта посланцы добрались до Костромы, где состоялась их встреча с Михаилом. Узнав о своем избрании на царство, 16-летний Михаил отказался стать царем – «с гневом и слезами», как говорили посланцы. Марфа также не соглашалась на избрание сына, напоминая послам о том, сколь часто в последнее время избирали царей, а потом с легкостью им изменяли. Наконец, Романовых удалось уговорить после того, как от лица всей Русской земли Михаилу были обещаны верность и послушание. В память об этом событии было установлено празднование Феодоровской иконе Пресвятой Богородицы (14/27 марта), так как именно этим чудотворным костромским образом Михаил был благословлен на царство в Ипатьевской обители.

11 июля 1613 г. нового царя венчали на царство в Успенском соборе Московского Кремля. Торжественное богослужение за неимением Патриарха совершил митрополит Казанский Ефрем, который возглавлял в это время церковное управление, являясь Местоблюстителем Патриаршего Престола. Патриарха, вероятно, уже в это время решено было не избирать, дожидаясь возвращения из плена Филарета (Романова), которого единодушно прочили в Предстоятели Русской Церкви. Таким образом надеялись достичь реальной симфонии государства и Церкви в столь сложное и ответственное время преодоления последствий смуты. В лице Патриарха-отца молодому и неопытному царю хотели дать верного и надежного соработника и соправителя.

Покуда Филарет был в плену, временно Русскую Церковь возглавлял митрополит Ефрем Казанский, чья подпись стоит первой под грамотой об избрании Михаила Романова. К сожалению, замечательный иерарх-патриот скончался уже к концу 1613 г., после чего управление Русской Церковью возглавил митрополит Крутицкий Иона, архиерей не самый мудрый, не слишком грамотный, но ревнивый к своему высокому положению. Он оставался Местоблюстителем вплоть до возвращения Филарета из польского плена. Тем не менее, уже с 1614 г. в церквах как Первоиерарха поминают «Великого Государя Филарета, Митрополита Московского и всея России». Необычными были как титуляция светская – «великим государем» (явно происходящая из отцовства по отношению к царю), так и церковная – «митрополитом Московским», указывающая на статус Филарета как нареченного Предстоятеля Русской Церкви. Все дела церковные вершились уже именем Филарета (в Патриаршей области за него даже надписывали антиминсы). Но все же период от кончины св. Ермогена до официального поставления Филарета на Патриаршество в 1619 г. условно называют «Межпатриаршеством» – термин этот происходит из сопроводительной надписи, указанной на первых после смуты книгах, отпечатанных в Москве.

инок Авраамий (Палицын)

Основной заботой Священноначалия Русской Церкви в этот период стало восстановление нормальной церковной жизни и залечивание ран, нанесенных смутой. О том, сколь велик был урон, свидетельствует Авраамий Палицын. О бесчинствах поляков и примкнувших к ним русских «воров» келарь Троице-Сергиевой обители пишет:

«Тогда во святых Божиих церквах скот свой затворяху и псов во олтарех питаху, освященные ж ризы не токмо на потребу свою предираху, но и на обуща преторгаху... Чин иноческий и священнический не вскоре смерти предаяху, но прежде зле мучаще всячески и огнем жгуще, испытующе сокровищ, и потом смерти предаяху. <...>

Малии от священного чина тех бед избегоша, память же тех язв многим и до смерти остася... В толико же безстудство вшедше нечестивии изменницы и поляки, безстрашно вземлюще св. иконы местныя и царския двери, и сия постилающе под скверныя постели... иныя же св. иконы колюще и вариво и печиво строяще. Из сосудов же церковных ядяху и пияху и смеющеся поставляху мяса на дискосех и в потирех питие».

Урон, нанесенный обителям и храмам Руси в годы смуты, был огромным. После изгнания поляков провели приблизительные подсчеты потерь. В Москве сгорели от пожара, вызванного поляками Гонсевского, практически все 450 храмов. Соборы Кремля и Китай-города хотя и сохранились, но стояли обобранными и разграбленными: оклады икон, утварь, другие ценности, – все, что не было изъято при Шуйском, было расхищено поляками. В других областях России потери были столь же велики. Так, при разорении Толгского монастыря было убито 46 монахов. При взятии кафедральной Вологды в сентябре 1612 года поляки убили 3 протоиереев, 34 священников, 6 диаконов, 6 иноков, – то есть практически было уничтожено все духовенство. Один лишь епископ Вологодский Сильвестр едва сумел избежать гибели. В вологодском Спасо-Прилуцком монастыре было сожжено вместе с монастырской трапезной 59 монахов, а 32 – убито. О разрушениях в Макарьевском Калязинском монастыре скупо сообщается следующее: «Мощи святого Макария повергли на землю, серебряную раку рассекли, игумена и всю братию, всех людей избили, всю монастырскую казну взяли, монастырь сожгли». Такая же участь постигла практически все русские обители и храмы. Бродячие воровские шайки добрались вплоть до самых северных пределов Руси: даже в Каргопольском и Поморском краях храмы и монастыри стояли разграбленными и сожженными. Все эти поруганные святыни нужно было восстанавливать и приводить в порядок, заново освящать.

При этом Русская Церковь за годы смуты сильно обеднела. Помимо грабежей, которые творили интервенты и казаки, Церковь страдала и от государственных поборов, которые вынуждено было проводить правительство. Но Церковь в этих случаях никогда не отказывала, понимая, что это нужно ради блага Отечества. Государство также использовало людские ресурсы Церкви. Первым мобилизацию монастырских людей провел Борис Годунов, который повелел архиереям прислать монастырских слуг из всех монастырей и архиерейских домов. Всех годных носить оружие предписывалось вооружить за счет епархий и отправить в царское войско. Затем Василий Шуйский издал аналогичный указ в 1608 году.

Огромные потери понес Троице-Сергиев монастырь. Это была величайшая святыня Руси и ее богатейшая обитель. Монастырь преп. Сергия не был разорена дотла, как другие обители, но урон ему был нанесен колоссальный. Уже Борис Годунов взял с монастыря 15 тыс. 400 рублей. Взял взаймы, обещая вернуть, но, разумеется, не вернул. Лжедмитрий I истребовал с Троице-Сергиевого монастыря еще 30 тысяч рублей. Затем Василий Шуйский взял сначала 18 тыс. 355 рублей, а затем, у келаря Лавры Авраамия Палицина, который был в Москве все время осады, – еще 1 тыс. рублей. Потом Шуйский воспользовался лаврской казной вновь, позаимствовав из нее 900 руб. Когда же в казне не осталось ничего, Василий Шуйский взял не только многоценные церковные сосуды, золотые и серебряные, но даже личное имущество монахов Троице-Сергиевой Лавры. Все пошло на вооружение армии и выплату жалования наемникам-шведам. При этом монастырь кормил тысячи ратных людей и мирных жителей во время его осады тушинцами. Во время голода, возникшего в дни блокады Москвы поляками, монастырь открыл свои житницы и не давал возможности взвинтить цены на хлеб. Когда в казне истерзанного монастыря совсем уже не оставалось денег, а во время решающих событий под Москвой осенью 1612 г. нужно было платить казакам, не желавшим воевать бесплатно, обитель готова была продать все немногочисленные ценности своей ризницы, еще не реквизированные и не распроданные, лишь бы помочь святому делу освобождения Отечества.

Так же вели себя и почти все остальные монастыри, даже самые небогатые. 5 150 руб. Шуйскому передал Соловецкий монастырь. Маленький Трифонов Печенгский монастырь на далеком Севере пожертвовал 400 рублей, 150 ефимков и, что особенно трогательно, серебряную ложку. Несчастный, многократно разоренный Спасо-Прилуцкий монастырь послал в 1610 г. в Москву всего 50 рублей, – больше в монастырской казне не нашлось. Монахи, видя, как мало они посылают денег, добавили свои личные: кто несколько рублей, а кто всего лишь несколько алтын – каждый отдавал по силам, что имел.

Подлинник Феодоровской иконы Божией Матери (Богоявленский собор, Кострома)

В годы, последовавшие за смутой, архиерейские дома и монастыри также облагались немалыми поборами – деньгами и хлебом. Церковь не ропща помогала восстанавливать государственный порядок в стране. На Земском Соборе 1616 г. присутствовал весь епископат Русской Церкви, и архиереи постановили собирать в государеву казну «сошные» деньги с церковных земель, наряду с городами и уездами, а также выплачивать «пятую деньгу» (т.е. 20%) с торговых оборотов. В 1618 г. на Земском Соборе, собравшемся ввиду угрозы нового нашествия поляков, епископат вместе с боярством и представителями иных сословий объявил о готовности помогать государству и «битися до смерти, не щадя голов своих». Патриотические настроения среди русского духовенства и монашества в годы смуты и последующее время восстановления Российской державы были очень сильны. Это, в первую очередь было обусловлено тем, что в Смутное время русский народ столкнулся не только с интервенцией чисто военной, но и с интервенцией религиозной, с духовной экспансией. Разорение храмов и монастырей, насилие над священнослужителями – все это воспринималось не только лишь как обычные издержки военного времени, но и как духовное насилие над Русским Православием, которое иноверцы творили по религиозным мотивам. Поляки вдохновлялись надеждой на насаждение унии и католичества в России, и их агрессия против России, активно поддержанная Ватиканом, таким образом, имела ярко выраженный религиозный характер. Естественно, что со стороны русских война тоже приобрела характер религиозного сопротивления, ибо шло оно под знаменем борьбы за Православие. И как только русский народ в полной мере осознал религиозный момент в этом противостоянии, он сумел сплотиться и преодолеть смуту. Победа была достигнута в значительной, если не сказать решающей, степени благодаря Православной Церкви, вдохновившей народ на сопротивление.

Показательно, что после смуты неприязнь к католичеству, и вообще к любому инославию и иноверию, в России чрезвычайно усилилась именно в следствие этой духовной интервенции, которая показала русским агрессивный характер католического представления о миссии. Это надолго вперед задало определенное консервативно-охранительное направление в русской духовной жизни. В частности, это выразилось и в том, что русские, в отличие от греков, после смуты перешли к очень жесткой практике приема католиков и других инославных в лоно Православной Церкви – исключительно через перекрещивание. Конечно, это была болезненная реакция на страдания православного народа от католиков в годы смуты.

Преодолевая смуту и ее последствия русский народ по-новому взглянул на себя, на государство и свое место в нем. Произошла переоценка ценностей. Смутное время необычайно развило чувство национального и религиозного единства. Стало ясно, что только оно может служить гарантом сохранения России. Чрезвычайно выросло государственное сознание народа. Именно в это время окрепли понятия «Земля» и «Земство» – в смысле объединяющего начала государства. Понятие земского дела соединилось с понятием государева дела, и правление государством перестало быть только лишь государевым делом, оно стало делом всей земли, всего народа.

Говоря о церковной жизни в период «Межпатриаршества», необходимо отметить имевшую место в эти годы попытку исправления богослужебных книг – т.н. «книжной справы». Появление книгопечатания на Руси привело к тому, что сличение книг в поисках образца для печати выявило огромное количество опечаток или описок в древних рукописных и первопечатных книгах. Появилась задача – исправить все опечатки, привести все к общему знаменателю. Но, к сожалению, сделать это грамотно, с должным знанием предмета, на Руси в ту пору было трудно. Для проведения этой работы необходимо было знание древнегреческого языка: предстояло сверить древние славянские тексты с греческими и выявить их первооснову. Но знанием греческого на Руси в начале XVII века мало кто мог похвастать. Имело место и традиционное со времен Флорентийской унии недоверие к грекам, как подверженным латинскому влиянию.

Однако несмотря на трудности «книжной справы» дело книгопечатания к началу XVII в. было поставлено в Москве уже достаточно широко. При св. Патриархе Иове в России было напечатано 8 книг. Даже смута не смогла вполне остановить этот процесс: при св. Патриархе Ермогене было напечатано 3 книги. Но в 1611 г. во время пожара Москвы, зажженной поляками, сгорел печатный двор на Никольской улице. Правительство Михаила Романова, равно как и Священноначалие Русской Церкви, понимали важность типографского дела: уже в 1613 г. печатный двор был восстановлен в Кремле и вскоре выпустил 5 новых книг.

Справщики того времени сознавали, что необходима сверка образцов для новой печати с древнерусскими и греческими текстами. Нашлись знатоки греческого, в частности – канонарх Троице-Сергиева монастыря Арсений Глухой, одолевший греческий самоучкой, и библиотекарь той же Троицкой обители Антоний. К присланному в Москву для «справы» Арсению присоединился священник Иван Наседка из села Клементьева, что в окрестностях Сергиева Посада. Справщикам было поручено подготовить к печати «Потребник» (т.е. Требник). За основу было взято издание, осуществленное в 1602 г. при св. Иове. Сличая его с другими изданиями, и греческими в том числе, справщики обнаружили серьезные искажения текста. Вскоре они поняли, что их авторитета будет явно недостаточно для оправдания многочисленных исправлений. Справщики обратились к библиотекарю Антонию и самому Троицкому архимандриту Дионисию с просьбой разделить ответственность за проводимую справу. Согласие было получено, и справщики продолжили работу над сличением древних славянских и греческих текстов.

Вскоре Арсений почувствовал, что правка обещает быть столь радикальной, что вызовет неприятие. Арсений просил архимандрита Дионисия отказаться от работы, говоря, что она может вызвать смуту. Но Дионисий не считал возможным отказаться от государева поручения. Работа длилась около полутора лет. Сличили не менее 20 славянских текстов, среди которых были полуторавековой давности книги, а также 5 греческих печатных Требников. Правили в основном только смысловые и грамматические ошибки, не касаясь больших глубин. Так, например, были исправлены окончания молитв, обращенных к Одному Лицу Святой Троицы, но завершенные славословиями всем Трем Лицам. К сожалению, издания, уже выпущенные к этому времени по благословению митрополита Ионы Крутицкого, повторяли многие ошибки такого рода. То, что справщики рекомендовали их исправить, и тем самым как бы ставили под сомнение компетентность самого Патриаршего Местоблюстителя, явилось в дальнейшем основной причиной гнева митрополита Ионы.

Преп. Дионисий Радонежский

Наибольшее число грубейших ошибок содержал изданный в 1610 г. Типикон, который правили два амбициозных неуча – головщик Троицкого монастыря Логгин Корова и уставщик той же обители Филарет. Эти дерзкие монахи зарвались до крайности и грубо оскорбляли своего настоятеля – св. архимандрита Дионисия. Поскольку Дионисий и его справщики нелестно отозвались о полном ошибок Типиконе, головщик и уставщик решили отомстить. Они сумели настроить митрополита Иону против Дионисия и его соработников.

В июне 1618 г. справщики закончили свою работу над «Потребником», а уже в июле того же года митрополит Иона созвал собор для разбора осуществленной справы. С самого начала собора последовало не обсуждение работы преп. Дионисия и его соработников, а прямое осуждение справщиков. Это было тем более ненормально, что кроме Ионы ни одного архиерея на соборе не было. Практически не было представлено на соборе и монашество. Логгин и Филарет прямо начали с обвинений в адрес Дионисия и его помощников.

Особенно ярко, с претензией на глубокий догматизм, выглядело одно обвинение. Дело в том, что при работе над текстом чинопоследования Богоявленского Великого водоосвящения, было обнаружено, что в Потребнике 1602 годы было написано: «Сам и ныне, Владыко, освяти воду сию Духом Твоим Святым и огнем». Сличив чин с греческими и древнерусскими текстами, справщики обнаружили, что слова  «и огнем» в них отсутствуют. Справщики св. Дионисия эту добавку, происходящую из механического повторения слов Евангелия от Иоанна, изъяли. Однако корректировка текста автоматически приводила и к отмене возникшего на Руси от этой неправильной фразы странного обряда: при произнесении указанных слов священник, в соответствии со смыслом сказанного, погружал в воду пучок горящих свечей. К сожалению, народ быстро привык к этому обряду, возникшему не раньше XVI столетия. В результате в возникшем «богословском» споре Дионисия и его сторонников обвинили в том, что они не считают, что «Дух Святый есть огонь». Логгин и Феофан наотмаш обвинили Дионисия и его товарищей в ереси.

После четырех дней соборных заседаний преп. Дионисий и прочие справщики были сочтены еретиками и подвергнуты наказанию. Архимандрит Дионисий и священник Иван Наседка запрещались в служении. Дионисия поначалу велено было сослать в оковах на Белое озеро, но в конце концов его все же оставили в Москве, в Новоспасском монастыре, «на покаянии». Митрополит Иона поступил со справщиками не только как невежда, но и как жестокий деспот. Сначала с архимандрита Дионисия потребовали штраф в 500 рублей, но он сказал, что разоренный смутой монастырь денег не имеет. Иона грозился и вовсе расстричь его, лишив священства и монашества. В конце концов Местоблюститель назначил Дионисию епитимию: заковать в железа, наказывать плетью в течение 40 дней и класть по тысяче земных поклонов в день. В праздники Дионисия приводили на Патриарший двор для отбивания поклонов в присутствии сидящего перед ним митрополита Ионы. Чернь при этом плевала на святого архимандрита и бросала в него песок и мусор. Народу разъяснялось, что архимандрит – якобы еретик, задумавший «вывести огонь из мира». Нередко Дионисия морили дымом или ставили на поклоны под солнцепеком. Так продолжалось около года. Такому публичному позору и издевательству подвергался человек, подвигом которого во многом была преодолена смута!

Старец Арсений Глухой также был посажен в железа на Кирилловском подворье в Кремле и подвергнут различным наказаниям. Иван Наседка, правда, как-то сумел отвертеться от заключения. Но Дионисий и Арсений, даже будучи в узах, защищали свое правое дело. Св. Дионисий написал оправдательную речь ко всем православным, а Арсений Глухой – два послания, к боярину Борису Михайловичу  Салтыкову и протопопу Ивану Лукьянову, в которых он серьезно и аргументированно доказывал свою правоту и просил похлопотать перед государем за неправедно осужденных. В своей защитной речи Арсений обличал неправедных судий в самодовольном невежестве. Он говорит, что «честные протопопы» нередко и сами не разумели того, что они пели в церквах, не понимали как следует Священного Писания. В своем трактате Арсений демонстрирует незаурядные познания в богословии, цитируя, в частности христологическое учение по преп. Иоанну Дамаскину. Преп. Дионисий в своей защитительной речи тоже выказывает себя весьма образованным богословом (к тому – хорошим знатоком греческого языка). Когда Дионисий рассуждает о прибавке «и огнем», он приводит в подтверждение своей правоты многочисленные тексты из Священного Писания, молитв, творений Отцов Церкви. Тем не менее, дело Дионисия и его справщиков смогло успешно разрешиться только после возвращение из плена и вступления на Патриаршество Филарета (Романова).

В период «Межпатриаршества» внешнеполитическое положение России заметно укрепилось. Шведы, неудачно штурмовавшие Псков вынуждены были начать в 1615 г. мирные переговоры. Они завершились в 1617 г. подписанием Столбовского мира. Новгород и Старая Руса возвращались, согласно этому мирному договору, России, но Корела и Ингрия с устьем Невы переходили под власть Швеции. И все же мир, несмотря на территориальные уступки, был заключен весьма своевременно, так как Польша готовилась к новому походу на Россию. Поляки не считали избрание Михаила Романова законным. Королевич Владислав жаждал реванша, заявляя, что он – законно избранный русский царь. Пока поляки готовились к походу, Лисовский и его головорезы, большинство из которых составляли запорожские казаки, вновь прошли кровавым рейдом по русским городам. Они опустошили окрестности Углича, Ярославля, Суздаля, Мурома, Тулы, Алексина. Запорожцы проникли в Северную Русь, разорив Вологодскую и Тотемскую земли, окрестности Устюга, Важский и Олонецкий уезды, дошли даже до Белого моря.

Михаил Романов

В 1616 г. Сейм Речи Посполитой выделил Владиславу средства на подготовку нового похода. В случае его успеха Владислав обязывался навечно передать Смоленск и Северскую землю Польше и заключить с ней нерасторжимый союз. В обозе поляков в Москву ехал бывший Патриарх униат Игнатий. Вновь множество малороссийских казаков – реестровых и запорожских – во главе с гетманом Петром Конашевичем-Сагайдачным примкнули к полякам. Но война складывалась неудачно для Владислава: сдав Дорогобуж и Вязьму, русские, однако, отразили натиск на Калугу, Вязьму и Тверь. Осенью 1618 г. поляки в обход русских крепостей подошли к Тушину и встали у стен Москвы. С юга с 20 тыс. казаков подошел Сагайдачный. 1 октября Москва была атакована, но несмотря на кровопролитное сражение, в город поляки ворваться не сумели. Русскими войсками вновь руководил замечательный полководец и патриот князь Дмитрий Пожарский, еще ранее, в 1613 г. возведенный благодарным царем Михаилом в боярское достоинство (Кузьма Минин был тогда пожалован за свои заслуги думным дворянином). Поляки попытались было вновь штурмовать Троице-Сергиеву Лавру, но неудачно. 24 декабря 1618 г. в подмосковном селе Деулино было заключено перемирие с поляками сроком на 14 с половиной лет, полностью положившее конец смуте. Правда, в дальнейшем России еще предстояло отвоевать оставшиеся под польской оккупацией Смоленск и Северскую землю.

Хотя поляки по Деулинскому договору и не признали Михаила законным царем всея Руси, а Владислав не отказался от своих притязаний на Московский престол, был произведен обмен пленными. В соответствии с ним обещано было отпустить на Родину и митрополита Филарета (Романова).

14 июня 1619 г. Москва торжественно встречала «Великого государя и отца нашего, Митрополита Московского и всея Руси Филарета». Как уже отмечалось, давно было решено, что именно Филарет Никитич Романов станет новым Патриархом. По этой причине нового Предстоятеля Русской Церкви не выбирали в течение шести первых лет правления царя Михаила Феодоровича. В условиях пока еще только наметившегося выхода страны из затяжного кризиса, вызванного смутой, кандидатура Филарета должна была обеспечить максимальное соработничество властей светской и церковной в деле стабилизации внутреннего положения России и упрочения порядка, а также послужить укреплению новой царской династии.

версия для печати