«Армия повернула мою жизнь…»

иерей Константин Татаринцев

Отец Константин Татаринцев родился в семье военного. В самом раннем детстве, оказавшись в кабине пилотируемого самолета, он на всю жизнь полюбил романтику воздушных странствий. После школы закончил Московский энергетический институт, поступил в аспирантуру, занимался научными разработками в области физики низких температур. Одновременно учился на мехмате МГУ. Отслужил в Вооруженных силах, в Дальней авиации. Во время службы в армии принял святое крещение. В 1993 году Константин стал священником храма Преображения Господня в Тушино. Вместе с ныне покойным протоиереем Федором Соколовым отец Константин оказался у истоков взаимодействия Церкви и армии. Впоследствии отец Константин возглавил сектор Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Любовь к полетам до сих пор живет в его сердце – периодически отец Константин садится за штурвал самолета.

– Отец Константин, скажите, пожалуйста, какие обязанности на вас возложены в данный момент?

– Сейчас я заведую сектором Военно-воздушных сил Синодального отдела Московского Патриархата по взаимодействию с Вооруженными силами и правоохранительными учреждениями. Это моя основная стезя, ранее я занимался духовным образованием и просвещением в армии, и поэтому моей второй обязанностью является преподавание в Богословском институте, в центре по подготовке военнослужащих, где действующие офицеры получают духовное образование.

– Известно, что вам пришлось быть у истоков взаимодействия Церкви и армии. Расскажите об этом периоде вашей жизни.

– Действительно, мне довелось начинать эту деятельность вместе с протоиереем Феодором Соколовым, трагически погибшем шесть лет тому назад. А с начала 1990-х годов, он и я – священник храма, настоятелем которого являлся отец Федор, были призваны к этому служению. К тому же, я офицер запаса, а в то время это была редкость – недавний офицер становится священником. Я служил в Военно-воздушных силах, в Дальней авиации, хотя это была не моя основная профессия, – на службу я был призван из аспирантуры. В аспирантуре я писал работу по проблемам сверхтекучего гелия и параллельно учился на мехмате Московского государственного университета, получая второе образование. Неожиданно был призван в Вооруженные силы как офицер запаса. Прослужил два года и вернулся к своей науке – физике низких температур и доучился на мехмате.

Когда я принял благодать крещения, служа в Вооруженных силах, недавно почивший архимандрит Иоанн (Крестьянкин) благословил меня закончить и аспирантуру, и мехмат, а также, продолжая службу в армии, готовиться к служению священническому. Как только я закончил и то и другое, начался неприятный период в жизни страны, когда наука перестала быть востребованной – закрывались факультеты, научные группы расформировывались…

Я служил певчим, звонарем, алтарником… Потом отец Феодор Соколов пригласил меня к себе в храм в Тушино, где в 1992 году я был рукоположен в сан диакона, а спустя полгода – в священники. Уже тогда отец Феодор активно привлекал меня к взаимодействию с армейскими структурами – он имел непосредственное благословение Святейшего Патриарха заниматься этой деятельностью. И с начала 1990-х годов мы с ним вместе и по отдельности посещали гарнизоны, военные академии, организовывали обучение офицеров в Центре подготовки военнослужащих… К этой работе были подключены и другие священники. Со временем сформировался Координационный комитет по взаимодействию Церкви и армии, который находился при ОВЦС. А в 1995 году был создан Синодальный отдел по взаимодействию с Вооруженными силами. Его председателем назначили епископа Красногорского Савву. Мы с отцом Феодором стали его заместителями: отец Феодор по общим вопросам, я по вопросам образования. А то, что я сам вышел от науки и при этом имел двухлетний опыт служения в военной авиации – это все позволяло мне не бояться ни научной, ни военной аудиторий.

– Время, о котором вы рассказываете, – период глобальных перемен в стране. Менялась не только страна, менялись люди. Как все это отразилось на вашей пастырской работе с военными?

– В то время в обществе был духовный вакуум, в нем происходили титанические изменения, базовая идеология рушилась. В результате, люди оказались в смятении, стали искать себе жизненную опору, потому что рухнула основа государства, и не просто основа, а идеология, существовавшая семьдесят лет. Стала меняться мотивация в служении, само собой родился вопрос: ради чего служить в армии? Служить ради зарплаты? Но зарплата есть, и даже более существенная, в таких местах, где и жизнью не придется рисковать. Всюду были душевные и духовные искания. До наступления этих перемен Церковь находилась в определенном гетто и была неизвестна обществу, а все неизвестное всегда привлекательно. В конце концов, на тот период времени всем было просто интересно увидеть живого священника. А если он еще и из своих – из офицеров, из ученых, то это было еще интереснее и привлекательнее.

В общем, никакой искусственности или надуманности в моих отношениях с офицерами не было. Я просто приходил и говорил примерно следующее: «Если вам интересны вопросы духовности, то я, как могу, отвечу на все ваши вопросы, исходя из своего духовного опыта, пусть он и небольшой. Я пришел к вам как брат. Для меня дорого то, что я хочу вам рассказать. Может быть, и для кого-то из вас это станет дорого, если вы захотите к этому прикоснуться». Оттого, что у меня были эти искренние переживания и профессиональный мир, которым я раньше жил, был близок этим людям, они довольно доверительно относились к тому, что я рассказывал, и сами начинали тянуться к духовности.

– Видеть плоды собственного труда – счастье для человека. Для священника, наверное, особенно. Часто ли приходилось вам наблюдать плоды вашей проповеди среди военных?

– Не скрою, многие солдаты стали воцерковленными людьми. Но акцент моей деятельности все-таки падает на офицерский состав. Я думаю, что если офицеры становятся верующими, атмосфера в части сразу меняется – верующими становятся и солдаты. А что касается вашего вопроса, на него ответить затруднительно, поскольку за короткий период общения трудно сказать, насколько воцерковился человек, насколько сильное действие на него произвела твоя работа. Вот если ты живешь с ним плечом к плечу, это сразу становится видно. Когда священник посещает таких людей, он отчасти становится евангельским сеятелем – бросает зерно веры. Вопросы о вере задаются глубокие: или те, что мучают человека, что он вынашивал долгое время, или по поводу того, что из рассказанного больше всего его поразило. Но, как правило, действия собственных слов священник не видит. Чтобы увидеть, с человеком надо прожить определенное время. Как только такой человек станет прихожанином определенного храма, начнет исповедываться, тогда становится видно, есть ли у него духовный рост. Но то, что многие офицеры в результате проповеди священников в армии, стали людьми воцерковленными и верующими, это факт. Многие – это не десятки, а сотни людей. Не только младшие офицеры, но и многие генералы становятся глубоко верующими людьми, начинают исповедываться, причащаться…

– Отец Константин, скажите, пожалуйста, что больше всего интересовало офицеров в беседах с вами? Какие вопросы вы чаще всего слышали от них?

– Во-первых, начиная с самого основного вопроса: что такое духовная жизнь, для чего она, чем живет Церковь, по каким принципам она построена, какие в ней таинства, как связаны традиции с канонами Церкви, что канонично, а что нет, что является суеверием, а что не является? Ну и, во-вторых, более практические вопросы: как себя вести в Церкви, когда у кого день ангела и кто его небесный покровитель? Спектр вопросов очень широкий. Им интересно было все, что связано с Церковью. Кто-то задавал очень серьезные богословские вопросы, вплоть до того, как определить бытие Божие, как доказать, что Бог есть. От фундаментальных вопросов веры до вопросов обрядовой стороны – все приходилось слышать от военных.

– Как известно, сейчас на государственном уровне обсуждается вопрос о введении в армии института священников. Как вы думаете, отец Константин, способна ли Русская Православная Церковь дать необходимое количество пастырей для окормления военных?

– Ну, во-первых, уже дала, поскольку сейчас много священников безвозмездно трудится на этой ниве, без каких-либо специальных для этого условий. Безусловно, священники востребованы военным обществом, поскольку сейчас армия находится в экстремальных условиях и чрезвычайно нуждается в окормлении, которое Церковь может дать. На самом деле, Церковь может дать и дает человеку то, что ему потребно. В том смысле, что она помогает человеку определиться, ради чего он живет, какой смысл в его жизни, что является мотивацией его поступков, мотивацией его работы, особенно в связи с тем, что эта работа часто связана с риском для жизни. Если эти вопросы не разрешены, то человек в момент испытаний не становится твердым, уверенным в правильности своего поступка и результат оказывается плачевным: лучшая, наиболее подготовленная армия в мире становится порой неорганизованной, неуверенной в себе, разлагающейся и неспособной справиться со своими обязанностями.

– За последние полгода в обществе участилось обсуждение тем, вызванных дедовщиной в армии. Если Русская Церковь настроена тесно соприкоснуться с жизнью Российской армии, в обсуждение этого вопроса становится включенным и она. На ваш взгляд, могут ли православные священники способствовать устранению этой проблемы?

– Дедовщина в армии была и раньше, и не только у нас. Во всех армиях мира она есть. Это реалии современного общества. Прискорбно, но факт. Но она не была знакома нашей армии ни в пятидесятые, ни в шестидесятые годы прошлого века, поскольку общество тогда было совершенно другое – нравственно более чистое, чем сегодняшнее. Во многом, дедовщина – это следствие тех ударов, которые были нанесены нашей армии в последнее время: политика по ее сокращению, по уничтожению ее потенциала, по мобилизации… Безразличие государства к нуждам армии сказалось и на внутренней обстановке внутри нее самой.

У меня насчет дедовщины есть такой пример. Допустим, поставлена задача: отучить человека от вредной привычки ковыряния в носу. Чтобы он так не делал, его надо воспитать – сделать культурным человеком. Если он станет культурным, то, как следствие, не сможет так поступать в силу своей воспитанности. Но можно пойти и другим путем, более быстрым – отрубить ему руки. Тогда он тоже бросит эту вредную привычку за неимением возможности. Так же может решаться и вопрос дедовщины. Можно ввести какие-то жесткие полицейские меры, которые, может быть, хоть и ненадолго, но приостановят распространение дедовщины. Но не ради этого должно быть введено полковое священство в армейские структуры. Оно должно там быть для того, чтобы сделать людей нравственными и одухотворенными. Если человек одухотворен, он никогда не будет жесток, не будет упиваться своей сержантской властью, не будет испытывать удовольствие от страданий другого человека. И, как следствие его одухотворенности, будет меняться и микроклимат там, где он будет находиться – казарма это или даже целая воинская часть. Но, повторяю, не ради этого должны вводиться полковые священники. Они не должны быть пожарными, которые тушат пожар. Священник должны быть тем человеком, который пытается средствами, получаемыми от Бога и Церкви, сделать других людей одухотворенными. В том числе и тех, кто носит военную форму.

– Как вы представляете себе, отец Константин, появление штатного священника в части? Не получится ли так, что он заменит собой упраздненную должность политрука, отношение к которому у многих солдат весьма неоднозначное?

– Вот поэтому я и говорю: если священников вводить ради какой-то конкретной цели, они превратятся в политруков. Армейские священники должны появиться в ее структуре на законном основании. Их появление должно быть законодательно оформлено, должны быть даны определенные должностные инструкции, введена некая сфера ответственности. Они не просто появятся и станут слоняться по казарме, не зная чем заняться. Нет, все будет продумано – и штатное расписание, и время встречи с личным составом, и тот круг вопросов, которые священники компетентны разрешать. Должны быть хорошенько продуманы все те темы и регламенты, которыми будет руководствоваться священник внутри воинской части. Пока это задача со многими неизвестными, но она решается, и я уверен – будет решена.

– На основе своего многолетнего опыта священнического служения в армии, скажите, пожалуйста, что ценит армия в священнике?

– Прежде всего – искренность. Очень важно не играть никаких ролей перед своей аудиторией, поскольку любая игра, любая малейшая искусственность сразу чувствуется слушателями, и такое поведение отталкивает. Солдаты хотят видеть перед собой человека, который искренно верит в то, что говорит. Духовная жизнь, о которой он рассказывает, должна быть в нем самом. Если будет обратное, его слова станут бессмысленны, они потеряют свою цену.

Также батюшка должен уметь тактично, умело, не навязывая, преподать воинам слово Божие, передать им христианскую любовь к Господу и ближнему. Нужно быть примером для них. Ко всему прочему внешний облик священника – его подрясник, крест, тот многовековой авторитет Церкви… уже это само по себе это проповедь, которая воздействует на военнослужащего, оказывает на него доброе влияние. Поэтому надо быть самим собой и нести добро и слово Божие ненавязчиво, не призывать сразу же людей далеких от Церкви, необразованных в духовной сфере к высокому богословию. Порой требуется всего лишь оказать человеческое внимание, сочувствие, сопереживание, а потом уже приоткрывать красоту духовной жизни. Если воин ее увидит, он обязательно ею пленится и захочет жить христианской жизнью.

– Существует весьма распространенное мнение, что Православная Церковь в России, не считаясь с мнением большинства, настойчиво проникает во все государственные сферы деятельности. Подготовка к введению института военного духовенства – тому пример. Что можно возразить на такое утверждение?

– Существование такого мнения напрямую зависит от кругозора тех людей, которые высказывают его. Стоит поездить по миру, и видится нечто другое. Есть государства атеистические или плюралистические в отношении к религии, но, тем не менее, там введены полковые священники. США тому пример. Мне довелось бывать в Южной Корее. Так вот, если ты там неверующий – ты уже неполноценный гражданин. В каждой военной части поставлен христианский храм: хоть и протестантский, но все-таки храм. Довелось быть на крещении одновременно трех тысяч солдат. И это был не какой-то показательный момент, а всего лишь повседневная жизнь. Одним словом, общество христианизируется, и христианство настолько плотно входит во все сферы жизни – в науку, медицину, образование, военное дело, – что мы в этом отношении слабо и вяло плетемся где-то позади. Сужу так, вглядываясь в жизнь нашей страны и в жизнь тех стран, на которые те люди, которые не приемлют духовного, чаще всего и ориентируются. Они просто не ведают этой сферы, поскольку у них очень узкий кругозор. «Человек, – говорил Иоанн Златоуст, – может быть неверующим только по двум причинам: либо он человек ограниченный, либо человек очень грешный». Чтобы принять веру, и тому и другому нужно измениться, а это очень болезненный процесс для человеческой души. Поэтому те, кто противятся воцерковлению современного общества – мы, дескать, живем в стране, где Церковь отделена от государства, – очень ограниченные люди. Либо они не знают, что происходит в мире, либо эта трагическая ситуация в нашей современной жизни, в которой слишком много неполадок, их удовлетворяет из каких-то личных меркантильных целей.

– А что вы можете сказать об отношении общества к армии?

– В мире нет ни одного государства, которое смогло бы существовать без армии. Нет такой страны, которая считала бы, что может жить без защиты своих границ, без войск, которые являются гарантом политической стабильности внутри страны, тех войск, которые могут отразить внешнюю агрессию. Нет в мире ни одной страны, которая не имела бы хоть даже самую отсталую армию.

Вопрос об отношении общества к армии показывает, насколько наше общество здорово или насколько оно болезненно. Сейчас мы совершаем преступление пред нашими предками, которые собирали наши земли и, поливая их кровью, передавали нам всем то, что мы сейчас и наследуем. Мы должны полученное сохранить и предать своим потомкам. И армия является гарантом этого сохранения. Россия столько воевала в течение всей своей истории… И поэтому то, что мы сейчас шестьдесят лет живем относительно мирно, уже настоящее чудо. Сколько оно еще продлится – неведомо. Но уметь свою страну защищать и отстаивать, если потребуется, должны все здоровые силы общества и, конечно, все мужское население. Если армия больна, общество должно помочь эти болезни вылечить, а не добивать лежачего.

– О каких болезнях вы говорите?

– Болезни современной российской армии следующие: призываются в армию, как правило, люди без образования, из социальных низов. Говоря об этом, я имею в виду рядовой состав. Вследствие этого – армия, в основном, представляет собой низкообразованный, малокультурный, грубый и жестокий контингент. Одним из результатов всего перечисленного и стало явление дедовщины.

Офицеры социально не обеспечены – ни жильем, ни зарплатами. Не секрет, что у наших военнослужащих самые низкие зарплаты в мире. Но как бы не относилось к нашим воинам государство в годы перестройки, в девяностые годы, ставшие для армии чрезвычайно тяжелыми, когда месяцами не было денежного довольствия, при всем том не было ни одного срыва боевого дежурства, не один пост не был покинут. Никакая армия мира не выдержала бы того, что выдержала наша при таком к ней отношении. И то, что сейчас происходит, понятно: ей больно, у нее есть какие-то проблемы, есть раны. Но на раны надо наложить пластырь, а ей пытаются туда соли насыпать. Будто стараются спровоцировать ее быстрейшее разложение и разрушение.

– Ввиду такого отношения государства к армии, резонно каждому солдату задуматься: ради чего служить, во имя чего жертвовать собой, за что умирать? Вам, наверное, приходилось слышать такие вопросы?

Герои России

– Да, действительно, такого рода вопросов было очень много. Но есть такая пословица: где родился, там и пригодился. И если нас Господь призвал к временной жизни в этой стране, то человек, который в ней возрос, начинает ее любить – свой дворик, березку, друзей, с которыми учился, с которыми в войну играл, с которыми постигал мир. И вот этот микромир становится самоценным для человека: если он нуждается в защите, эта защита должна быть явлена: сначала ради памяти тех, кто собрал эту землю, а уж потом просто ради любви к ней. Ведь наша Россия – богатейшая страна: историей, святынями и материальными ресурсами… И поэтому, наследуя это богатство, повторяюсь, мы должны уметь его защитить. И тут уже неважно: есть зарплата или нет зарплаты, хорошо ли к тебе относятся обыватели или тебя презирают. Если ты любишь – то ты уже несешь какую-то ответственность за будущее этой земли, за целостность, за те традиции, за тот лад, за то мироощущение, которое свойственно нам. Если мы живем в России, если мы русские люди, следовательно, мы воспринимаем то, чем богата Россия, а это не только недра и территории, это, прежде всего, ее культура, ее одухотворенность. Все требуется защищать и отстаивать даже тогда, когда вокруг для этого неблагоприятные условия. Это и есть главная мотивация в служении. А дальше история рассудит.

– Неоднократно высказывались мнения, что государству надо ликвидировать армию: раз в ней совершается столько преступлений, то зачем она нужна. Как относиться к таким высказываниям?

– Наше общество очень разное… Если кто-то громче всех кричит, это еще не значит, что он выражает мнение всех. Есть люди воспитанные, которые не умеют кричать. Да, общество едино во мнении, что необходимо пресечь преступления, – это мнение любого здравомыслящего человека. Но то, что армию надо распустить или пригласить другую армию к себе на службу – например американскую, – такие взгляды могут быть только или у оголтелых хамов, или у людей, которые имеют финансовые средства сделать свое мнение очень громким и доступным. Но это не мнение общества в целом.

А что касается преступлений в армии, то решать эту проблему через ликвидацию, по крайней мере, глупо. В нашем государстве совершается множество противозаконных действий – нам что же, государство в таком случае прикажете ликвидировать?

– Отец Константин, почему современный юноша так не хочет служить в армии? Один ли страх дедовщины заставляет его прятаться от призывной комиссии?

Присяга

– Мне кажется, тут дело не только в страхе. У современного юноши с детства нет того глубокого патриотического воспитания, а соответственно, нет того сильного чувства, что мы – наследники своей земли. Если мы отчуждены от своей земли, если мы чувствуем, что мы не хозяева на ней, чувству ответственности за сохранность нашей же Родины взяться неоткуда. В Арабских Эмиратах человек только рождается, а на него уже открывается счет в банке и копятся средства на его имя, потому что он родился на этой земле, и ее недра – часть его богатства. Мы живем в стране, которая намного богаче любых эмиратов или любой другой страны, но мы отчуждены от этого богатства, так уж исторически получилось. Мы не чувствуем причастности к своей стране: свой дом, свой особняк, свою квартиру готовы защищать, а от страны мы отчуждены, поэтому и возникает отсутствие той мотивации, о которой я говорил выше. Не воспринимают ее также и те люди, у которых отсутствует какая-либо одухотворенность. По-мещански рассуждая, естественно что возникает масса возражений против защиты Отечества: «А зачем я пойду, разве мне это надо – лишения, издевательства… Еще пошлют куда-нибудь, пристрелят, голову отрежут… А с какой стати? Я этого не хочу!». Нет понимания ответственности за свою страну, и это, к сожалению, в государстве не воспитывается сверху донизу. И как результат отсутствия такого воспитания, ребята при наступлении призывного возраста пытаются «отмазаться» от служения в армии.

– Учитывая, что аудитория наших читателей довольно широкая, мы можем предположить, что ваше интервью будет читать молодой человек, который не горит желанием служить в Вооруженных силах. Какие слова могли бы, если и не пробудить в нем это желание, то, хотя бы, заставить задуматься?

– Я просто поделюсь своими мыслями на этот счет. Думаю, что если человек читает Достоевского, он принимает тот мир переживаний, которым живут герои Достоевского, и человек, безусловно, приобщается к той духовности, которая отучает его издеваться над кем-то другим. Прежде всего, духовность заставит его увидеть в другом человеке личность. Если человек станет одухотворенным, то он ко многим явлениям в жизни станет относиться, как к Промыслу Божьему, и если ему суждено служить в армии, он не будет от этого уклоняться, отворачиваться. Службу в армии он будет рассматривать как явную волю Божию о нем.

Когда меня призывали из аспирантуры в армию, я поначалу был очень расстроен: рушилась моя работа, будущее, рассчитанное на несколько лет вперед, разваливалось на глазах, было ощущение краха. Но, тем не менее, я отдал все книги в библиотеку, доделал необходимые дела, собрал друзей на прощальный вечер. Внутреннее состояние было очень печальное. Но когда я приехал в Смоленск, куда меня обязал явиться военкомат, я зашел в кафедральный храм, помолился перед Смоленской иконой Божией Матери, как умел тогда, не будучи крещеным, – и настроение мое резко изменилось: стало легко и радостно на душе. Придя в штаб, я сказал: «Хочу летать, но не летчик, зато окончил военную кафедру с отличием, мог бы быть бортинженером». Рассказал еще о своих научных заслугах, и меня направили на КТС-15 (комплексный тренажер систем, на котором будущие летчики отрабатывают тактику полета), сказав: «Ты и летать научишься, и других будешь учить летать».

Я вспоминаю два года службы в армии как время очень для себя содержательное, потому что приобрел много друзей, познал армию, научился летать на ТУ-22М2, потом на ТУ-22М3. Все это мне позволяет относиться к армии как к чему очень родному и близкому. Я увидел в ней очень много доброго и уж точно не злого. Во время службы я крестился и тогда же обрел духовника. И вообще, армия повернула мою жизнь так, что уже священником мне пришлось стоять у истоков окормления армии Церковью. И сейчас окормляю, как могу и Вооруженные силы вообще, и Дальнюю авиацию в частности. Кстати, в Дальней авиации в каждом гарнизоне уже построен или строится храм, а священники собираются на подведение итогов наравне с командирами дивизий и полков.

Главное – видеть во всем Промысл Божий. И служба в армии, если она предстоит кому-то, – это тоже Божия забота о человеке. Как бы тяжело в армии не было, все равно это замечательная школа жизни. В любой армии есть лишения, даже в самой комфортной, где утром можно попить кофе, а вечером пиво. Но через лишения человек зреет и мужает. В армии можно приобрести для себя очень много ценного, особенно пока молод, пока крепок, пока восприимчив ко всему духовному и душевному. Поэтому слова Господа «ищите прежде всего Царствия Божия, а остальное все приложится вам», обращенные ко всем людям, я приложу и к призывникам: ищите прежде всего Господа, правды Его, тогда и служба в армии будет для вас очередной ступенькой, приближающей вас к Его Царствию.

– Все это вы сказали, обращаясь, прежде всего, к православному, к духовному человеку. А если человек не воцерковлен, если все слова о вере для него ничего не значат? Что тогда?

– Если человек не духовен, тогда государство должно иметь какие-то рычаги, суметь заинтересовать его образами героических поступков наших предков в предыдущих войнах. Примеры должны выбираться те, в которых бы поощрялся человек мужественный, желающий состояться как воин. Конечно, вопрос о том, кто духовен, а кто не духовен, сложен. Не нам судить об этом. Нельзя требовать от человека, чтобы он был духовен, особенно в армейской среде, если он таковым не стал на сегодняшний момент. Можно помочь ему придти к духовности, если он сам к этому расположен. Если он не духовен, тогда в армии должны быть созданы условия для человеческого служения, чтобы воин чувствовал себя человеком, уважаемым обществом, востребованным им, чтобы общество не стеснялось его благодарить за то жертвенное служение, которым он занят. Но это экономические рычаги, поощрительные, они по своей природе непрочны. Если общество духовно и духовная мотивация полагается в основу воинского служения, тогда все проблемы решаются естественным образом. Все остальные обстоятельства требуют особых усилий со стороны государства, самой армии, но и того человека, который в ней, будучи недуховным, служит.

версия для печати