«Детские души калечатся, прежде всего, уродливыми человеческими отношениями...»

Александр Владимирович Шувалов

– С какой аудиторией Вам приходится работать?

– И с детьми, и с родителями. Возрастных ограничений у нас нет – от младенцев до бабушек. Здесь, можно сказать, первая линия помощи.

– То есть?

– Суть нашей работы – первичная психологическая помощь. Это психологическое консультирование, которое предполагает и диспетчерские функции: если мы видим специальные проблемы, то рекомендуем обратиться к врачу либо к юристу.

– Приведите пример, когда Вы считаете, что случай не в Вашей компетенции.

– Пограничные расстройства психики, когда в эмоциях и поведении человека нет психологической понятности, когда поступки противоречат здравому смыслу, а человек либо не осознает этого, либо признается, что не в состоянии управлять собой.

– А разве пограничные состояния не дело психолога?

– Это дело врача-психотерапевта. В подобных случаях необходимо медицинское освидетельствование.

– Для дифференциальной диагностики?

– Да. Врач должен определить, есть ли медицинская проблема, и дать свои рекомендации. Значительное число сложных ситуаций, с которыми мы сталкиваемся, отягощены явным медицинским компонентом и (или) связаны с социальным неблагополучием семей. Так что психологический аспект часто оказывается вторичным, и помощь психолога является необходимым, но не достаточным условием решения проблемы.

– Какие тенденции в поведении детей вы замечаете в последнее время? Есть ли некие новые формы психологических отклонений?

– Думаю, что есть, и мы только начинаем их распознавать и осмысливать. Если говорить о современных тенденциях, то первая, на мой взгляд, связана с притуплением способности к сопереживанию. Я называю это явление комплексом безродности. Крайние проявления безродности характерны для «синдрома Маугли» и «социального сиротства». Речь идет о детях, которые в раннем возрасте оказались лишены человеческой заботы и одичали, о детях-бродяжках, обитающих в подвалах или на вокзалах. В этих случаях очерствение души – это одно из условий выживания ребенка в нечеловеческих условиях.

– Вы в своей практике встречаетесь с такими детьми?

– Нет. Но социально устроенных детей эта тенденция тоже не миновала. Связана она с разрывом межпоколенных связей и разобщением. Проявляется комплекс безродности в чрезмерном своенравии и душевной скупости, утрате чувства здоровой сентиментальности по отношению к окружающим людям, включая родных и близких. Эти особенности с той или иной степенью выраженности мы наблюдаем у значительного числа наших подопечных.

– Какие еще современные психологические тенденции можно считать знаковыми?

– Австрийский психиатр Виктор Франкл называл «экзистенциальным вакуумом» состояния взрослых людей, не видящих в своей жизни смысла. Сейчас нечто подобное можно заметить и среди детей. Я бы назвал это комплексом опустошенности, который проявляется в апатичности, скептицизме, скудности и приземленности интересов, за которыми возникает и моральная распущенность. Есть такой сказочный образ, который хорошо иллюстрирует внутреннюю опустошенность, – Кай в царстве Снежной королевы. Это мальчик, которому в глаз попал осколок разбитого дьявольского зеркала, а его сердце «оледенело», стало невосприимчивым к истинному, доброму и прекрасному, и его внутренний мир опустел. Специалисты замечают, что современные дети стали менее романтичны. Это тоже одно из проявлений опустошенности.

– Вряд ли можно говорить о каких-то генетических мутациях. Тогда результатом чего являются эти бесчувственность и опустошенность?

– Ориентации на вещные блага как на главное мерило качества жизни. Неискушенные, неокрепшие юные души податливы и пластичны, поэтому нравы, царящие в обществе, незамедлительно накладывают свой отпечаток на психологию детей. Это ясно прослеживается на примере следующей тенденции, которая является закономерным продолжением двух предыдущих. Там, где возникает экзистенциальный вакуум, начинают разрастаться деструктивные проявления, которые в своих организованных формах образуют антикультурную среду. К явным формам антикультуры можно отнести криминальные группировки, экстремистские организации, тоталитарные секты, порноиндустрию и проституцию, среду употребления и сбыта наркотиков. Дети, попадая под влияние суррогатных ценностей, оказываются втянутыми в те или иные антикультурные течения. На бытовом уровне ценностно-смысловая дезориентированность часто проявляется в радикальности взглядов, категоричности суждений, ожесточенности и враждебном настрое.

– Правильно ли я поняла, что дети с признаками отчуждения и опустошенности более подвержены отрицательному влиянию?

– В сказке Снежной королеве не составило большого труда «пленить» самонадеянного Кая. А хорошие сказки – это одновременно и отражение жизни, и предостережение на будущее.

– Вы перечислили, как мне кажется, грубые формы дезориентированности. А есть ли более стертые, менее асоциальные?

– Их можно назвать культами, например культ достатка и стяжательство, вещизм. Подросток может переживать как личную драму то, что его мобильный телефон не престижной модели, его одежда «не актуальна». Или, скажем, что он не справляет свой день рождения в модном клубе.

– Но можно ли говорить о такой ценностной дезориентированности как об индивидуальном психологическом отклонении? Ведь любой нормальный ребенок, особенно подросткового возраста, хочет выглядеть «не хуже людей», хочет соответствовать неким социальным стандартам. И когда в качестве эталона ему проповедуют тот же культ престижных вещей, он подчиняется этому именно как нормальный человек. Парадокс! Патологическое проявление как следствие нормальной адаптивности.

– Не парадокс, а одно из свидетельств того, что жизнь неумолимо усложняется и подбрасывает нам извечные проблемы в новом, еще более изощренном виде. Тем более мы должны понимать, что подобные установки и убеждения деформируют личность, препятствуют развитию качественных, дружелюбных, уважительных отношений между людьми. В этом ряду культ комфорта и гедонизм (тяга к наслаждениям, стремление к «красивой» и безмятежной жизни), культ успеха и карьеризм, культ силы и конкурентность, культ рацио и циничный прагматизм. На этой почве пополняются и клинические группы от уже известных одержимых работой «трудоголиков» до весьма экзотичных «шопинг»-зависимых (другое название – «магазинный невроз» – страсть к бессмысленным и фактически ненужным покупкам по принципу «я покупаю – значит я существую»).

Интересно, что должностная инструкция предписывает педагогам-психологам заниматься «профилактикой возникновения социальной дезадаптации детей и подростков». По моему же мнению, есть основания говорить о психологическом здоровье детей не благодаря, а вопреки тенденциям современной общественной и культурной жизни в нашей стране. В новых условиях понятие «контролируемой неадаптивности» приобретает новый, позитивный смысл, например как устойчивость к воздействиям средств массовой информации, рекламы, PR-технологий, как проявление личной позиции.

Что касается проблемы нормы или нормальности, то это, прежде всего, вопрос о том, что делает человека человеком, а что препятствует этому. Попрание духовных ценностей в погоне за моложавостью, славой, богатством и властью в народных преданиях всегда расценивалось как тягчайшее падение человека, его сделка с «нечистой силой».

– Но тогда не обрекаем ли мы ребенка на положение «белой вороны» и тем самым на психологический травматизм? Как с этим быть?

– Ребенок, который в своей семье не чувствует себя одиноким, уже защищен от «комплекса белой вороны». К слову, скрытая природа вещизма – это компенсация ущербных отношений с близкими. Воспитание в любви и достоинстве – условие психологического благополучия современных детей. Конечно, взрослым необходимо определяться с ценностными приоритетами в воспитании. Если хотя бы в семье они внятны и неразрывны с образом жизни, ребенок будет более устойчив к искушениям.

– Но в подростково-юношеском возрасте семья уходит на второй план, а на первый выходит общение со сверстниками, отношения с противоположным полом. И что тогда?

– К этому возрасту мировоззренческий фундамент, как правило, уже заложен. Приближается время самостоятельного выбора, определения собственных предпочтений. Если в семье прочные отношения и доброжелательная атмосфера, если старшие сумели своевременно перестроиться и, сохранив контакт с младшим, стать для него интересным собеседником и доверенным лицом, это уже немало. Подростки вполне самостоятельны в своих взглядах и оценках. Если они были приобщены к верному и доброму, если существует устойчивая духовная связь с родителями, – это самый сильный фактор, оберегающий подростка от пагубы. Именно об этом Ф.М. Достоевский писал в «Братьях Карамазовых»: «ничего нет выше, и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее воспоминание, вынесенное еще из детства, из родительского дома: если набрать таких (добрых) воспоминаний с собой в жизнь, то спасен человек на всю жизнь, но и одно только хорошее воспоминание, оставшись при нас, может послужить нам во спасение».

– Подведем итоги этой части нашей беседы. Итак, Вы обозначили, если не ошибаюсь, три аномальные тенденции личностного развития современных детей: комплекс безродности, комплекс опустошенности и ценностно-смысловая дезориентированность.

– Все правильно. Думаю, что эти феномены сегодня недооцениваются взрослыми.

– А почему? Как Вы это объясняете?

– Наверное, потому, что они неочевидны в своих проявлениях, а их последствия чаще бывают отсрочены во времени – как в отношении самого взрослеющего человека, так и в отношении окружающих его людей.

– Не могли бы Вы вкратце рассказать об этих последствиях?

– Начну с опустошенности. Она рано или поздно приводит к падению жизнеспособности: сначала это – меланхолия, потом – депрессия, общее снижение тонуса и интереса к жизни вплоть до суицидального поведения. И все потому, что нет того, ради чего стоило бы жить, нет того, чему хотелось бы отдавать свои силы, нет того, чему стоило бы служить.

– А каковы последствия «комплекса безродности»?

– Пожалуй, это чувство одиночества. Причем, не ситуационного одиночества, которое может посетить каждого, а постоянно сопровождающее человека, становящееся доминантой его мироощущения и не дающее ему возможности почувствовать себя счастливым, то есть причастным к жизни других людей – как ближних, так и дальних. Ведь «счастье» по-старославянски – это соучастие, встреча... Такие люди пытаются заглушить свою внутреннюю одинокость алкоголем, наркотиками, стяжанием, азартными играми, блудом и тем самым медленно уничтожают себя и физически, и духовно.

– И, наконец, чем грозит в будущем ценностная дезориентированность?

– В этом случае человек занимает разрушительную позицию уже не только и не столько по отношению к собственной жизни, сколько по отношению к жизни вообще, становится «агентом», проводником антикультуры, живет и действует по принципу «ничего святого», за счет других, в ущерб другим, против других. Он становится... можно сказать по-церковнославянски?

– Пожалуйста!

– ...окаянным, то есть каиноподобным, подобным первому человекоубийце.

– Александр Владимирович, а можно задать Вам более частный, но волнующий многих вопрос? Какие изменения Вы, практический психолог, наблюдаете у детей, увлекающихся компьютерными играми? Ведь сегодня для многих ребят это значительная часть досуга.

– К сожалению, для все большего числа детей и подростков компьютерные игры становятся фактором, искажающим их развитие. Впервые мы, я и мои сотрудники, лет десять назад отметили почти одержимое увлечение детей игровыми телевизионными приставками. (Тогда еще компьютеры были менее доступны.) В последние годы появились весомые основания говорить об этом как о новой форме патологической зависимости.

– А почему, собственно, увлечение компьютерными играми надо называть зависимостью? Ведь когда дети играют, скажем, в шахматы, в лото или в футбол, никому и в голову не приходит говорить о зависимости. В чем принципиальная разница?

– Во-первых, в том, что и шахматы, и лото, и футбол – это социальные формы досуга, они предполагают партнера или партнеров, то есть живое общение с другим человеком. Во-вторых, увлеченность компьютерными играми проявляется, как минимум, в виде пагубной привычки, которая при попустительстве родителей быстро перерастает в болезненное психическое состояние.

– Поясните, что такое пагубная привычка и чем она отличается от хорошей?

– Пагубная привычка отвлекает от необходимых для нормального развития видов деятельности – учебы, домашнего труда, общения со сверстниками...

– Но любая игра, те же шахматы или тот же футбол, отвлекают от других полезных видов деятельности, прежде всего от учебы.

– Вы меня не дослушали. Дело в том, что игры – как настольные, так и дворовые, как спортивно-состязательные, так и ролевые – тоже являются совершенно необходимым условием для нормального развития ребенка. Они ведь, кстати, неотделимы от общения со сверстниками, предполагают труд и преодоление препятствий, служат своего рода гимнастикой и для тела, и для ума, воли и чувств взрослеющего человека. Пагубная привычка, расширяя свои полномочия в жизни ребенка, вытесняет в том числе и здоровые игры. Постепенно она начинает доминировать настолько, что препятствует даже жизненно необходимым потребностям ребенка – таким, как сон, еда, прогулки на свежем воздухе. Что, в свою очередь, подтачивает здоровье.

– С пагубной привычкой мы разобрались...

– Я-то на самом деле уже приступил к разбору болезненных состояний. Пагубная привычка ограничивает возможности ребенка в развитии и занимает промежуточное положение между здоровьем и болезнью. Да разве можно провести четкую грань между пагубной привычкой и психологическим недугом?!

– Хотелось бы услышать от Вас что-то о конкретных проявлениях компьютерной зависимости в поведении детей. Каковы они?

– Это падение познавательных и социальных интересов, снижение учебной мотивации и, как следствие, резкий обвал школьной успеваемости, сворачивание дружеских контактов. Ребенок готов день и ночь сидеть за компьютером и бурно протестует против любых попыток хоть как-то его в этом ограничить.

– Значит, он становится еще и агрессивным?

– Точнее сказать, он становится крайне раздражительным вплоть до агрессивности. Все это негативно сказывается на его функциональном состоянии.

– Если можно, конкретизируйте.

– Работоспособность – и интеллектуальная, и физическая – резко снижается, потому что длительное сосредоточение на плоскости компьютерного экрана сильно перегружает зрительные анализаторы, а через них оказывает угнетающее воздействие на нервную систему в целом, отнимая у ребенка ресурсы, необходимые для умственных занятий и общения, для решения задач развития. Хочу подчеркнуть, что у детей, увлеченных агрессивными играми-«стрелялками», наблюдается девальвация ценности всего живого.

– А как Вы это видите?

– По рисункам, по суждениям, по свидетельствам родителей. Вот свежий пример. Несколько дней назад к нам на прием пришла женщина, восьмилетний сын которой успел пристраститься к электронным играм, в том числе к игре, где предлагается уничтожать разнообразных насекомых. Мама заволновалась только сейчас, когда наступило лето: семья переехала на дачу, и там, на природе, мальчик с азартом убивает насекомых – уже не виртуальных, а реальных жучков и паучков. Число такого рода примеров, увы, растет с пугающей быстротой, и есть все основания утверждать, что «кибермания» приобретает характер своего рода эпидемии.

– Каковы наиболее распространенные ошибки родителей в подобных ситуациях?

– В консультативной практике мы сталкиваемся с двумя типами ситуаций. Сначала это попустительское отношение со стороны родителей, когда они не придают значения страстному увлечению ребенка или, более того, используют компьютерные игры в качестве поощрения, например, за хорошие оценки в школе. Позднее, когда незаметно утрачивается контроль над ситуацией, растерянные родители признаются в своем бессилии перед зависимым поведением ребенка. Надо понимать, что предупредить проблему легче, чем ее преодолеть. Для этого родителям нужно своевременно проявить здравый смысл, терпение и волю. Преодоление зависимости – это болезненный кризис и испытание не только для ребенка, но и для всей семьи.

– А существуют ли некие индикаторы или нормы, ориентируясь на которые Вы оцениваете проявления патологии у киберзависимых детей? У Вас ведь, насколько я знаю, есть исследования, посвященные критериям психологического здоровья детей. Кажется, они основаны на представлении, что любовь – это универсальный способ реализации человеком своей сути. Правильно?

– Ну, в общем, да... На саму эту идею меня навели работы крупнейшего современного психолога, моего дорогого учителя Виктора Ивановича Слободчикова. Опуская научно-методологические подробности вопроса, можно утверждать, что психологию здорового ребенка (да и взрослого!) отличают жизнелюбие, трудолюбие, любознательность и человеколюбие (или, если более широко, миролюбие).

Оценивая состояние и поведение киберзависимого ребенка, мы вынуждены констатировать пораженность по всем четырем параметрам.

– Пожалуйста, прокомментируйте каждый из четырех.

– Так мы же только что об этом говорили! На смену четырем базовым критериям нормы приходит обесценивание всего живого, включая себя самого вплоть до потребностей своего организма; атрофия привычки трудиться и находить в этом удовлетворение; падение познавательных интересов и саботаж учебной деятельности; замкнутость на себе, равнодушие и холодность к людям.

Если подвести итог, то ребенок, срастаясь с компьютером, постепенно превращается в безвольную биологическую машину, по существу – в придаток к компьютеру.

– Вспомним слова апостола Иоанна Богослова: «Бог есть любовь». Значит, кибермания, лишая ребенка способности к разнообразным проявлениям любви, не только делает его психологически неполноценным, но и отчуждает от Бога? А если так, то к кому природняет?

– Понятное дело к кому... Не хочется называть...

– Не хочется и заканчивать беседу на такой инфернальной ноте. Поэтому задаю Вам следующий вопрос: можно ли детей, поврежденных киберзависимостью, реабилитировать? Вернее сказат – спасти?

– Что значит «можно»? Необходимо! Без этого наш разговор лишается смысла. Эта сложная задача требует сложения усилий. Усилий всех взрослых – родителей, педагогов, психологов, врачей. И даже... производителей и распространителей компьютерных игр.

– А что они должны делать? Не производить и не распространять?

– Сомневаюсь, что они прислушаются к такому призыву, но, может быть, кто-то из них призадумается. На их благосклонность нам, пожалуй, не стоит рассчитывать.

– То есть игры никуда не денутся. И что же тогда? Может, строго запрещать?

– Каждый родитель должен сам определить свою позицию: запрещать или «дозировать». Главное – понимать, что чем меньше времени ребенок проводит за компьютерными играми, тем лучше и для его здоровья, и для его личности. Справедливости ради замечу: детские души калечатся, прежде всего, уродливыми человеческими отношениями. Испытывая недостаток заботы и воспитательной мудрости со стороны старших, младшие находят утешение в пагубном, в том числе и в компьютерных играх. Поэтому одними только запретами проблему мы не решим.

Беседу вела Ирина Медведева

версия для печати