Богословие церковного опыта

Карл Христиан Фельми

Немецкий лютеранский профессор Карл Христиан Фельми принял Православие. Об этом он рассказал в интервью сайту «Православие в Болгарии». Профессор – автор многих богословских трудов, переведенных на различные языки и изданных во многих странах. Последняя его книга «Введение в современное православное богословие» вышла в прошлом году. Именно во время работы над ней богослов принял окончательное решение принять Православие, к которому тянулся с детства.

– Уважаемый профессор, как произошла ваша встреча с Православием?

– Интерес к Православию был у меня с ранних лет. Почему? Только Бог знает. Может быть, это как-то связано с тем, что мой отец, пастор Лютеранской Церкви, являлся членом братства, занимавшегося вопросами обновления богослужебной практики и оживления церковной жизни в современном Лютеранстве. Я помню, как однажды (мне было тогда 12 лет) спросил у отца, что такое Православие. А когда я стал студентом богословского факультета Гейдельбергского университета, интерес к Православию окреп. По пути в университет был старокатолический храм, в котором каждое воскресенье совершалась православная литургия. Однажды, проходя мимо, я узнал, что как раз в этот момент там идет служба. Я зашел и… С тех пор я часто заходил в этот храм, чтобы ближе познакомиться с православным богослужением и помолиться.

Второй импульс я получил, когда готовился к семинарскому сочинению. Подбирая литературу для него в библиотеке Экуменического института Гейдельбергского университета, я случайно открыл книгу Игоря Смолича «Жизнь и учение старцев», которую с восторгом буквально проглотил. И до сих пор благодарен тому, что я знакомился с Православием на Божественной литургии и по прекрасной книге о русских старцах, а не по сухим пособиям по догматике или катихизису.

Через год я возвратился в Мюнстер, где мы с родителями жили после войны (и где я, кстати, в 1986 году познакомился и подружился с покойным ныне профессором Коевым). В Мюнстере между тем открылся Институт по изучению Восточных Церквей. Там я стал заниматься научным исследованием истории и богословия Православных Церквей, написал докторскую диссертацию о проповеди в Русской Православной Церкви XIX века. В 1956 году в Реклингхаузене, в 70 километрах от Мюнстера, открылся Музей икон – самое богатое собрание икон в Западной Европе. Я часто ездил туда. И до сих пор поддерживаю самые тесные контакты с этим музеем. Иконы, по моему убеждению, являются важным источником для изучения православного богословия, без них невозможно понимание его богословской сути.

– Существует мнение, что православное богословие все еще пребывает в «вавилонском пленении», то есть находится под влиянием западного (католического и протестантского) богословия. Были ли какие-нибудь положительные влияния Запада на православное богословие?

– Да, были. Как известно, протоиерей Георгий Флоровский очень резко писал о развитии православного и, в частности, русского богословия после падения Константинополя; в этом смысле он справедливо говорил о псевдоморфозе православного богословия. Тем не менее он считал, что борьба за богословие в России в конце концов была выиграна: возникло самостоятельное русское православное богословие (о богословии других православных стран он не писал).

В последние годы я занимался изучением трудов русского богослова протоиерея Павла Светлова и удивлен его эрудицией, его знанием не только святоотеческих трудов, но также и сочинений современных ему западных богословов. Он всегда указывал источники, из которых он черпал материал, что положительно отличает его в первую очередь от представителей схоластического школьного богословия XVIII – начала XIXвека.

Открытая критика западного богословия никогда не вредила Православию, правда и забывать о своих литургических корнях, об аскетическом опыте Церкви православным богословам не следует. В этом отношении влияние французской Nouvelle Theologie на Парижскую школу православного богословия оказалось особенно положительным. То же самое можно сказать о богоcловском мышлении митрополита Пергамского Иоанна (Зизиуласа), который во всех своих трудах показывал, что он в состоянии «все испытывать и хорошего держаться» (ср.: 1 Фес. 5: 21) – и в отношении к Западу тоже.

– Как вы оцениваете отношение протестантского богословия к православному: как исторический интеллектуальный резерв или как источник вдохновения?

– Уже хорошо то, что одни лучше узнают образ мыслей других. Но этого, конечно, недостаточно. Знание того, как мыслит другой, не приводит еще к настоящей встрече. Настоящая встреча – это когда начинаешь понимать не только другого, но в то же время и самого себя. Например, русские богословы начала XX века лишь в диалоге со старокатоликами убедились в том, что термин «пресуществление» чужд православному святоотеческому преданию. С другой стороны, я не знаю ни одного протестантского богослова, который серьезно занимался бы исследованием истории Православной Церкви и ее учения и образ мыслей которого не изменился бы под влиянием Православия. К сожалению, в наши дни это мало сказывается на общем направлении развития Протестантизма.

– С того времени, как вышла в свет ваша книга, что-то изменилось в вашем отношении к современному православному богословию?

– Убеждение, что православное богословие является богословием церковного опыта, которое я получил, изучая его, и которое я выразил в своей книге, не изменилось. Конечно, написав книгу, я продолжал заниматься своими исследованиями. Например, я более глубоко и подробно занялся сотериологией и учением о кенозисе. Важнее другое. То, что моя внутренняя связь с предметом моих исследований укрепилась. А недавно я принял Православие. Это и глубоко личное решение, и своего рода естественный результат моих православных штудий, которыми я занимался всю свою жизнь. Но это не рецепт для разрешения межцерковных проблем в экуменическом контексте.

– Что бы вы могли сказать людям, которые после известных перемен в Восточной Европе снова ищут православной веры и живого религиозного опыта?

– В России начала XX века бывало так, что люди, потерявшие веру, через какое-то время возвращались в лоно Церкви. «Но это возвращение в Церковь, – писал отец Георгий Флоровский, – слишком часто смешивалось с хождением в народ… “Вера угольщика”, или старой нянюшки, или неграмотной богомолки принимается и выделяется за самый надежный образец или мерило». Я в своей книге писал, что «новейшее православное богословие направлено против одностороннего интеллектуализма, но не против обращения к интеллекту как таковому». Какую высочайшую интеллектуальную культуру находишь у святых отцов IV века! Дело не в том, чтобы исключить ум, а в том, чтобы заключить его в сердце, иными словами, нельзя отделять ум от церковного опыта. Только таким образом можно преодолеть холодный интеллектуализм, а не отказом от разума.

Кроме того, нужно учиться черпать «жизнь во Христе» из таинства Евхаристии. Часто забывают то, чему учил святой Иоанн Златоуст: «Есть случаи, в которых священник не отличается от подначального, например, когда должно причащаться святых таин. Мы все одинаково удостаиваемся их… Всем предлагается одно тело и одна чаша… И молитвы благодарения также общие – потому что не один священник приносит благодарение, но и весь народ. Получив сперва ответ от народа и потом согласие –“достойно и праведно есть”, – священник начинает благодарение. И что удивительно, когда вместе со священником взывает и народ, тогда эти священные песни возносятся совокупно с самими херувимами и горними силами».

Смотри также:

версия для печати