«Люди, окружавшие меня в детстве, были увлечены Россией…»

Игумения Елисавета (Шмельц). Фото: Алексей Паршинцев (ФАП)

Первые русские эмигранты появились в Австралии в середине XIX века. Тогда через Австралию пролегали маршруты российских экспедиций, изучающих неизведанные районы Тихого океана и Антарктики. Моряки и стали первыми «невозвращенцами». Самым известным из них был некий Иван, по прозвищу «русский Джек». И все же в XIX веке русские попадали на пятый континент чаще всего случайно и по одному. С началом же бурного XX столетия эмиграция русских в Австралию стала массовой. В 1920-е годы, после разгрома Белой армии в Сибири, к берегам Австралии революционная метель принесла многих и многих наших соотечественников, которые бежали с Дальнего Востока через Китай, а позднее, во время Второй мировой войны, через Филиппины. Немного позже, уже после окончания Второй мировой войны, в Австралии оказались русские, бежавшие из Европы. Метель продолжала мести…

Теплый южный вечер 13 мая 2008 года на Святой Земле. С улицы доносится непрекращающийся гул дороги, зовы мулл с близлежащих минаретов. Арабские девочки, воспитанницы Гефсиманской обители, с крестным ходом и пением «Христос воскресе» обходят территорию монастыря. Мы пьем чай с куличами во дворе русского монастыря в Вифании, в окрестностях Иерусалима. А настоятельница монастыря равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании игумения Елисавета (Шмельц) рассказывает об истории своей семьи и детских годах, проведенных в эмиграции в Австралии. Ее предки перебрались туда в 1951 году из Сербии после ссоры Тито и Сталина.

– У меня было два деда, оба капитаны. Один дед, Виктор Францевич Шмельц, капитан торгового флота, родом из Симферополя. Бабушка Лида, Лидия Павловна Колосова, уроженка Одессы. Ее род – люди, знаменитые в Одессе, – исчез после революции. Дедушка и бабушка обвенчались и уплыли. Их история похожа на повесть «Алые паруса».

Папа родился на пароходе в 1921 году, когда они плыли на Мальту. С Мальты перебрались в Сербию, потому что хотели жить в православной стране. Поселились в Белграде, папа там учился. Он стал художником и расписывал театральные декорации. Во время Второй мировой войны он и его брат воевали в Сербии.

Его брат Николай пропал без вести, кажется, в 1943 году. А папа перебрался в 1951-м в Австралию и позже выписал туда родителей. Когда Тито пришел к власти, он выгонял всех, кто не хотел «с ним работать». Нужно было выбирать: либо соглашаться на «сотрудничество», либо в течение двух недель распродать все и уехать куда глаза глядят. Русские эмигранты выбирали отъезд. Их принимали Бразилия, Чили, Венесуэла, Америка, Канада, Австралия. Мои дедушки, бабушки, родители попали в Австралию. Их двоюродные родственники – в Америку и Бразилию, кто-то – в Чили.

Мамин отец, Иван Ксаверьевич Мингин, тоже был капитаном, он из Орла. Он учился в Петербурге, свидетельствующие об этом бумаги найдены в Адмиралтействе. Он тоже перебрался в Югославию, где венчался с моей бабушкой, Еленой Петровной Скворцовой, уроженкой Астрахани. Ее отец был есаулом. Всех женщин из ее семьи – бабушку, двух сестер, мать – отослали в Сербию на две недели. А мужчины остались воевать там, в России. Женщинам они сказали: «Вы посидите в Сербии две недели, а потом, когда эта война закончится, вернетесь в Россию». Так они расстались навсегда. Женщины остались в Сербии, а мужчины – в России. Поэтому у меня есть родственники в Сочи и в Москве.

– Матушка Елисавета, а как вы оказались на Святой Земле?

– Я родилась в Австралии, там училась, работала, много разъезжала по миру. Мне очень понравилось на Святой Земле. И я тут осталась. Здесь вот уже 22 года.

– А где проходило ваше детство?

– Мельбурн, столица австралийского штата Виктория, – портовый город. Многие эмигранты из Европы – русские, украинцы, белорусы, немцы – приплывали в Мельбурн и оставались там. Так произошло и с моими родственниками. Из Югославии они плыли дольше месяца. Какое-то время все эти люди жили в Триесте, оттуда их отправляли в Бремен, а из Бремена они плыли через Суэцкий канал в Австралию. Очень долгое плавание! И они должны были оплатить свои билеты. В Австралии их размещали в специальном лагере в Бонегилла (сейчас это место открыли для туристов). Там мужчины-эмигранты копали какие-то огромные котлованы, проводили воду в пустыню, работали на строительстве электростанций, на плантациях сахарного тростника. А женщин посылали на фабрики. Моя мама работала в консервном цехе. Но потом, когда я и мои три брата появились на свет, мама уже работать перестала.

– Трудно жилось?

– Начинали все сначала. В первую очередь нужно было учить язык. Даже тем, кто имел образование, было необходимо снова учиться и сдавать экзамены. Некоторые могли это делать, а некоторые нет, потому что обзавелись уже семьями. Мой папа устроился хорошо. Он работал в трамвайных мастерских.

– Но ведь он был художником по образованию…

– Да, он был по профессии художником, а работал в трамвайных мастерских.

– Расскажите, пожалуйста, о русском храме и его общине в Мельбурне?

– У нас был храм в честь Покрова Пресвятой Богородицы. При нем действовала русская школа. Я в нее ходила. Дома говорила только по-русски. В храме встречались по воскресеньям, служба была в воскресенье утром. Потом оставались на концерт. Сестричество организовывало буфет. Это было в центре города, было легко и удобно там встречаться.

– А какие знаменитые семьи были вашими прихожанами?

– Не думаю, что у нас были знаменитые в вашем понимании семьи. Хотя нашими прихожанами были Вырубовы. Вообще все, кто оказался рядом с нами, были примечательны не столько своими фамилиями, сколько необычными судьбами. И сами были люди неординарные. Они организовывали разные общества, старались сохранить память о своей Родине, культуре, уважение к царской семье, вспоминали о прежней жизни в России, о том, как пришлось покинуть ее, какие тяготы пережить. Я часто слушала бабушек и дедушек, их друзей, когда они собирались под айвой и рассказывали о том, как чудесно было в России, как там было и вкусно, и сладко, и спокойно и что все самое-самое лучшее было в России – и арбузы самые сладкие, и молоко самое вкусное…

– По Родине скучали…

– Конечно. Они только про Россию и говорили; можно сказать, до тошноты, снова и снова про Россию. Тогда даже надоедало слушать, а теперь жалко, что не записывала… Надо было хоть что-нибудь записать. Все прошло…

– Матушка, недавно ушел из жизни предстоятель Русской Православной Церкви за рубежом митрополит Лавр. Самым значительным событием за время его служения стало подписание в 2007 году акта о каноническом общении с Московским Патриархатом, положившего конец более чем полувековому разделению Православных Церквей. Каким вам запомнился владыка?

– Мне все чувствуется, что он еще жив… Владыка часто приезжал с паломниками на Святую Землю, всегда сам их водил. Он все места здесь хорошо знал и любил. Своих паломников он всегда помнил. Например, моя мама была один раз в его группе, кажется, в 1979 году, и он отлично помнил ее, посылал ей поздравления на каждое Рождество и каждую Пасху. И когда со мной познакомился, то всегда встречал меня так: «А-а-а! А как мама? А как папа? Как их здоровье, как они поживают? Привет им от меня, привет!» Когда папа умер, то он стал передавать приветы уже только маме.

– Каким владыка был человеком?

– Он был настоящий монах и, я думаю, редкостный человек. Подробнее мне характеризовать его сложно, потому что он больше общался с монахами, с женщинами мало. Очень строгий, очень простой, прямой, добрый. Он любил остановиться и поговорить с собаками, с кошками. Любил новые и старые святые места, любил Святую Землю, любил людей. Не знаю, что про него еще сказать. Хороший человек.

В прошлом году летом он приезжал на празднование юбилея Елеонского монастыря. Потом были его именины. На свои именины он служил на раскопках. А мы устроили ему в одной из гостиниц, около старого города, обед и пригласили всех, кто был на службе. Народу собралось чуть ли не в два-три раза больше, чем мы ожидали. Он всех приглашал: «Идемте, идемте… и вы можете пойти, и вы…». Мы с ужасом смотрели на то, как собирался народ, но все, слава Богу, получилось хорошо и торжественно. Мы ели разные арабские блюда, были там и наши дети из Вифанской школы, и учителя. Он любил справлять праздники!

– Судя по вашим рассказам, митрополит Лавр был простым и доступным человеком.

– Да, доступным. Но простым не так, как проста картошка какая-нибудь. Он много знал, и если его спросить – всегда рассказывал, объяснял. Вместе с тем, помню, как в Джорданвилле в монастыре (я в 1986 году там была), когда нужно было исполнить общее братское послушание – работать на огромном картофельном поле, то он вместе со всеми копал и собирал картошку. Не было трактора, они все руками делали. Вот такой был владыка Лавр.

– Матушка, что главное хотели передать вам ваши родители?

– «Говори по-русски, говори по-русски, перестань говорить по-английски», – эти слова я слышала постоянно. Ходили в церковь. Мама нам читала закон Божий, а по вечерам вместо сказок – Библию. Молились каждое утро до того, как в школу уходили. На колени – и молились.

– Как вам преподавали русскую историю и литературу?

– Не то чтобы мы как-то серьезно учили историю или географию… Я бы сказала, что люди, которые преподавали нам, были увлечены Россией. Я помню, как дядя Алеша преподавал нам географию России, и у нас был экзамен. Мы смотрим на эти самые большие озера, самые длинные реки. А он говорит: «Не беспокойтесь. Если кто-то чего-то не знает, вот там, на карте, все написано. Только идите к ней по очереди, не все сразу». И мы все шли к карте, и, конечно, все получали «пять».

Русскому языку меня учила одна женщина, звали ее Наталья Константиновна. Она была учительницей еще в Петербурге, играла на фортепиано, была строга. Я к ней приходила в пятницу вечером, и она учила меня русской грамматике, правописанию. Ох, как она долбила падежи и правила прорабатывала! Но, слава Богу, научила меня хорошо.

– Ваши дедушки и бабушки надеялись вернуться в Россию?

– Те бабушки и дедушки, чьи разговоры я слушала, наверное, понимали, что уже больше никогда в Россию не возвратятся. Они всегда сидели и смотрели вдаль, видели что-то там далеко-далеко. Трудно им было, очень трудно, потому что они навсегда остались там чужими. Дедушка сидел в саду и смотрел вдаль…

«Замело тебя снегом, Россия, / Запуржило седою пургой, / И холодные ветры степные / Панихиды поют над тобой…» Этот неофициальный гимн русской эмиграции имел и еще один куплет – чаяние всех тех, кто пел его на протяжении прошлого XX столетия с глубокой верой в воскресение России: «Но ударят весенние громы / И растопят громады снегов, / И услышим опять перезвоны / Всех твоих сорока сороков».

– Матушка, у вас в Гефсиманской обители бывают самые разные гости, именитые, интересные люди… Встречи с кем из них запомнились особенно?

– Я не могу какого-то одного человека выбрать, хотя понимаю, что нас посещали очень интересные люди. Меня намного больше впечатляет то, как много людей приезжает сейчас к нам из России. Вот как баба Аня, например. Ну, скажите мне, кто бы мог подумать, что эта простая и уже престарелая женщина попадет на Святую Землю! Профессора, доктора, принцы – они летают сюда все время, что им стоит на Святую Землю приехать. А вот баба Аня… И это вот меня и впечатляет, это и есть чудо.

«Баба Аня», вместе с которой мы угощаемся вифанским чаем, – из далекого Симбирска. Матушка и сестры обители сразу полюбили ее. О том, как она попала на Святую Землю, «баба Аня» рассказывает так: «Мне денег дали люди, я и приехала. Сама я из Симбирска, мечтала об этом всю жизнь. И вот ко мне подходит в церкви наш батюшка и спрашивает: “Ты хочешь поехать на Святую Землю?” Ну, кто же не хочет? Прошло какое-то время, он опять подходит:“Вот тот человек дал тебе 50 долларов, этот – 500, этот – 300”. Так собрали мне на дорогу, и я приехала. Своих денег у меня нет, я живу очень скромно, одна, на пенсию. Здесь я как в раю, на небесах. Я не знаю даже, какую благодарность принести Господу Богу Иисусу Христу и всем святым. Но я молилась, правда, и вот Господь мне такой подарок послал. У моего отца был дядя, псаломщик, про него говорили, что он ходил пешком в Иерусалим. У нас дома есть картины с изображениями Иерусалима. Мы всегда смотрели на них и говорили: вот ведь какие счастливые люди! Я даже словами выразить не могу свою радость, что Господь меня сюда привел».

– Матушка, а вы помните свою первую встречу с русскими из России?

– Это было в 1988 году, я была на Елеоне. Помню, с каким изумлением мы смотрели на этих людей: «Они из России приехали?! Правда?! Неужели их выпустили?» Это вам уже привычно, а мы все еще не перестаем удивляться. Из разных городов России едут люди, из Хабаровска даже. Приезжают с Украины, из Сербии, Румынии, Болгарии. Люди никогда оттуда не приезжали, а теперь толпы, особенно на Пасху! Смотришь – нету греков. Раньше все греки, маленькие, черненькие, толкались в храме Воскресения, а теперь их очень мало. Но огромная масса паломников из России и с Украины.

– Матушка, вы сами, наверное, не раз встречали схождение Благодатного огня…

– Видеть Благодатный огонь – это великое, необъяснимое счастье.

Для желающих паломничать на Святую Землю главное – не бояться. Люди из Америки и Европы смотрят телевизоры и говорят: «О, у вас там опасно, бомбы». А люди из России – им хоть бы что! Едут и едут…

– Матушка Елисавета, что для вас Россия?

– Что для меня Россия? Это хороший вопрос. Знаете, Родина – это все-таки место, где человек родился. А Россия – это мои корни, мои предки… Когда я бываю в России, то чувствую что-то к ней… Россия – это леса, зелень, дождь, снег, вода, холод…

– А Святая Земля?

– О, это такое особое, необычное место на свете, потому что здесь Бог. И жил, и живет.

версия для печати