К вопросу о юридическом урегулировании отношений Церкви и государства в Греции

Проект законодательного урегулирования отношений Церкви и государства, опубликованный Греческим национальным комитетом по правам человека^[1], и другие законопроекты, предлагаемые Коммунистической партией Греции, партией «Синаспизмос» и независимыми депутатами С. Маносом и А. Адрианопулосом^[2], а также информация о том, что парламентская оппозиция намерена вернуться к рассмотрению вопроса об отделении Церкви от государства, вновь делает актуальным обсуждение проблемы церковно-государственных отношений.

Что же именно в отношениях Церкви и государства беспокоит Греческий национальный комитет по правам человека? Постараемся разобрать главные предложения проекта правозащитников с чисто юридической точки зрения, оставив вне поля нашего внимания политические лозунги с теми или иными требованиями, нацеленные на определенные общественно-политические группы населения.

Внимание правозащитников привлекли слова «господствующая религия» в статье 13 Конституции Греции. Рассмотрим, как следует понимать данное определение в отношении Элладской Православной Церкви.

Независимо от того, характеризуются ли отношения Церкви и государства как «законодательно утвержденная политическая система» (как думает большинство)^[3] или как система конституционно урегулированных отношений^[4], остается фактом то, что Церковь в Греции подчинена государству: способ управления Элладской Православной Церковью определяется Конституцией, ее устав утверждается на голосовании как государственный закон, служители Церкви находятся в ведении государственного надзора. Кроме того, государство влияет на Церковь путем предоставления тех или иных прерогатив как Церкви в целом, так и отдельным ее частям и представителям. Таким образом, можно говорить о том, что государство постоянной вмешивается в дела церковного самоуправления, нарушая гарантированную и конституционно, и юридически (посредством международных соглашений) автономию Церкви. Конституция 1975 года хотя и ослабила зависимость Церкви от Государства, все же при этом отвела государству роль третейского судьи при урегулировании спорных церковных вопросов.

Напомним, что отношения Элладской Православной Церкви и государства, сферы компетентности которых (и это следует подчеркнуть с самого начала) четко разделены на основании самой природы обоих институтов, определены рядом положений, регулирующих отношения государства с другими религиозными организациями, а именно статьями 13, 16 Конституции, а также положениями о правах человека (статьи 4–25 Конституции) в той мере, в которой они применимы для религиозных организаций. Также Элладская Церковь защищена статьей 9 Европейской конвенции по правам человека^[5], где Церкви признаются независимыми субъектами свободы вероисповедания, предоставляемой Европейской конвенцией, и статьей 27 международного соглашения, в которой говорится о личных и политических правах граждан^[6]. Следовательно, статья 13 Конституции должна истолковываться в связи с вышеупомянутыми положениями. Таким образом, становится очевидным, что эта статья не накладывает ограничений на свободу вероисповедания, а определение «господствующая религия» есть не более чем декларация вероисповедания абсолютного большинства греков; она окружает Элладскую Православную Церковь правовыми гарантиями, которые могут быть основаны только на этой статье (или на вышеупомянутых международных соглашениях), так что ее пересмотр или упразднение бессмысленно. Далее, предложение пересмотреть саму статью 13 кажется невозможным не только потому, что параграф 1 относится к положениям, не подлежащим пересмотру (статья 110.1 Конституции), но и потому, что остальные параграфы касаются общепринятых вопросов свободы вероисповедания и их возможное упразднение скомпрометировало бы Грецию как не выполняющую свои международные обязательства. Очевидно, вопрос пересмотра поднимается только в отношении параграфа 3, в котором речь идет о государственном надзоре над служителями всех религиозных культов. Однако вместе с тем вероятное упразднение государственного надзора, сколь бы проблематичным это ни представлялось, не должно повлечь за собой сокращения государственных обязательств по отношению к Элладской Православной Церкви, ни уменьшения прав последней.

Констатация этого вводит нас в суть проблемы взаимоотношения Церкви и государства. Необходимо уточнить, что предоставляемые Церкви прерогативы не являются своего рода «платой» Церкви за то, что государство контролирует ее, но есть необходимые условия свободы вероисповедания. Нужно ясное понимание того, что «светскость» государства и защита свободы вероисповедания – понятия, никак не связанные друг с другом. Идея «светского» государства, которой, как кажется, вдохновляются те, кто время от времени выдвигает требование разделения государства и Церкви, желая выставить свой идеологический антиклерикализм, является официальной государственной идеологией, которая придает государству нерелигиозный характер даже против ясно выраженной воли граждан. При этом случается, что светские государства, как, например, Турция, не уважают свободу вероисповедания множества своих общин, в то время как государства с официальной государственной Церковью, как, например, Объединенное королевство Великобритании, в достаточно высокой степени уважают свободу вероисповедания. Даже в Европе идея «светскости» привела к введению конституционно сомнительных положений, таких как запрещение использования религиозных символов в общественных местах во Франции, хотя в той же Франции, родине идеи светского государства, большая часть политических партий требует изменения закона 1905 года об отделении Церкви от государства, который был назван министром иностранных дел Н. Саркози (в настоящее время президентом Франции. – З.О.) устаревшим^[7].

Напротив, наша Конституция (в соответствии с вышеупомянутыми международными соглашениями) защищает свободу вероисповедания, как личную, так и на общественном уровне^[8]; также провозглашает, что Церковь является важнейшим институтом, и обеспечивает ей институциональные гарантии с соответствующими обязательствами обеспечивать – с принятием необходимых мер – ее «беспрепятственную и результативную работу»^[9]. Идея «светского государства» возникла в определенных странах при определенных исторических условиях и своим распространением во многом «обязана» влиянию католической Церкви. Подобных исторических условий, однако, не существовало и не существует в Греции. И потому невозможен призыв к «светскости» в законном порядке, как и отделение Церкви от государства в смысле индифферентности нашей Конституции к религиозной жизни граждан. Мы можем говорить лишь о частичном религиозном нейтралитете греческого государства, который при этом исключит какую-либо возможность развивать антирелигиозную или атеистическую деятельность либо бороться с какой-либо религией. Случайные нарушения свободы вероисповедания отдельных групп населения, особенно религиозных меньшинств, не есть следствие существующих законов, и для их устранения требуется применение, а не пересмотр соответствующих конституционных положений.

Конституция и другие документы, упоминаемые выше, дают ответ и на вопрос о юридическом лице Элладской Православной Церкви. Даже если допустить, что лишение Церкви статуса юридического лица и правосубъекта может быть осуществлено простым законом, это бы не лишило ее ни одного из ее прав. Европейский суд по правам человека ясно заявляет^[10], что Православная Церковь как субъект всех прав, которые ей предоставляет Европейская конвенция по правам человека, косвенно обладает и правом являться юридическим лицом, соответствующим и достаточным для осуществления права свободы вероисповедания. Так, если, согласно греческим законам, Центральный совет еврейских общин является юридическим лицом, а муфтий – на основе расширенного толкования Лозаннского соглашения (статья 28.1 Конституции) – общественным деятелем, было бы оскорблением начала равенства не признавать и Элладскую Православную Церковь юридическим лицом. Конституционное гарантирование свободы вероисповедания в качестве государственного обязательства веротерпимости также затрагивает вопрос о государственном жаловании священников. Кроме того, что это – государственное обязательство, определенное договором, а также в силу того что государству предоставлена большая часть церковного имущества, подобное обязательство напрямую вытекает из статьи 13.1 Конституции и распространяется на служителей всех традиционных вероисповеданий (с соответствующими гражданско-юридическими поправками).

Перейдем теперь к вопросу о необходимости упразднения церковной присяги депутатов и президента республики, а также исключения обращения к Пресвятой Троице, предваряющем Конституцию, о чем также говорится в проекте, опубликованном Греческим национальным комитетом по правам человека, и других проектах, упомянутых в начале нашей статьи.

Что касается обращения к Пресвятой Троице, то это обращение прежде всего дань исторической памяти, демонстрация исторической преемственности греческого государства, так как революционные конституции содержали это обращение. Это также и признание того вклада, какой Церковь внесла в дело установления независимости Греции. Подобное обращение, кстати, предваряет и Конституцию Ирландии, так что можно говорить о некоей общехристианской традиции.

Что же касается вопроса присяги президента республики и депутатов, то этот вопрос должен рассматриваться вместе с более общим вопросом присяги как таковой. В качестве оправдания церковной присяги указывают обычно на то нравственное воздействие, которое оказывает обращение к Богу, и страх наказания за клятвопреступление. Также подчеркивается, что «для верующих клятва есть внешнее средство удержания от лжи»^[11]. Следует упомянуть и о том, что требование церковной присяги исходило не от Церкви, а от государства, которое решило обратиться к религиозному сознанию своих граждан. В виду этого поднимается вопрос о конституционности присяги в связи с положениями Конституции Греции, изложенными в статьях 2.1 (вместе с 5.1), 4.1 и 13.1. Другими словами, утверждается, что нравственное принуждение присягающего есть оскорбление его достоинства, так как человек превращается в средство достижения определенной цели и к тому же изначально рассматривается как не заслуживающий доверия, а потому и появляется необходимость его устрашения. И делается следующий вывод: получается, что христиане считаются изначально бесчестными, и поэтому им необходима Божия угроза, чтобы стать заслуживающими доверия, а неверующие изначально считаются честными, значит, для них достаточно слова чести. Однако эти мнения, если их правильно истолковать, ставят под сомнение всю процессуальную систему обеспечения надежности свидетелей и прочих субъектов судопроизводства. В действительности, ниоткуда не следует то, что слово чести неверующего есть нечто меньшее по сравнению с церковной присягой верующего. Напротив, вероятно, слово чести честного атеиста обладает принуждением той же силы для его сознания, что и клятва верующего. Стало быть, вопроса неравного и, так сказать, более доброжелательного обращения с неверующими по сравнению с христианами не встает. По тем же причинам простое поручение словом чести поднимает те же проблемы уважения человеческого достоинства, поскольку представляет собой принуждение, нацеленное на вырывание правды и ставящее под сомнение надежность свидетеля, что по праву совершаться в законном порядке. К тому же страх санкций существует в любом случае, так как согласно параграфу 3 статьи 224 Уголовного кодекса Греции наказания за лжесвидетельство налагаются даже если не была дана церковная присяга.

Итак, прямо утверждается, что допустимость или нет церковной присяги следует рассматривать только на основании статьи 13.1 Конституции, поскольку приведение к церковной присяге оскорбляет сознание неверующего или того, кому религия запрещает клясться, в то время как она не оскорбляет ни религиозное сознание, ни достоинство (принимая о внимание вышеизложенные предостережения) тех, кому религия позволяет давать присягу. При этом следует подчеркнуть, что «религиозный характер присяги неизгладим» и что, даже если из присяги будет удалено имя Божие и любой религиозный образ, «использование клятвы не будет в меньшей степени показывать всего лишь признание некой метафизической теории»^[12]. Принятие присяги, несомненно, попадает в круг религиозных убеждений человека, следовательно, каждый греческий гражданин, ссылающийся на наличие у себя подобных убеждений, должен иметь право давать присягу в соответствии с установлениями своего вероисповедания или довольствоваться словом чести. Эта возможность также предоставляется депутатам (присяга которых обязательна, поскольку она дает обещание законного и добросовестного исполнения своих должностных обязанностей) статьей 59.2 Конституции; свидетелям гражданских процессов – статьей 408 Гражданского кодекса, свидетелям уголовных процессов – статьями 218–220 Уголовного кодекса (подтверждающая клятва для двух последних категорий граждан). Это решение следует считать действительным, за исключением случаев, четко предусмотренных законом согласно 2601/1998 решению государственного совета^[13], которое признает, что в любом случае предусмотренного законом принятия присяги приводимый к присяге имеет право дать соответственное заверение, юридически равное клятве, обращаясь к своей чести и совести, если он заявит, что не может дать присягу по причине своих религиозных убеждений. Декларация этих убеждений, согласно тому же решению, не оскорбляет противников свободы вероисповедания (оно против выпячивания религиозных убеждений), поскольку имеет целью не вынуждать личность совершать поступок, противный своим убеждениям, а вовсе не преследовать ее за них. Противоконституционным может считаться только приведение к церковной присяге всех без исключения. Напротив, если мы будем считать, что политическая система имеет право вынуждать граждан раскрывать правду, сохранение церковной присяги с вышеизложенными ограничениями ввиду статьи 13.1 Конституции не только позволительно, но и необходимо.

Обратимся к требованию обязательности гражданского (нецерковного) брака, содержащемуся в проекте Греческого национального комитета по правам человека.

Это требование нарушает права носителей религиозного сознания, ибо вынуждает их совершать определенные действия, противные их сознанию. Обязательность гражданского брака к тому же стала бы излишним бременем для гражданина, который церковный обрядом бракосочетания в достаточной степени выражает свое правомерное волеизъявление стать супругом, в то время как равные по весу церковный и гражданский брак в достаточной мере обеспечивают свободу вероисповедания для тех, кто не является представителем какой-либо религии или не желает выражать свои религиозные взгляды. Для православного сознания церковный обряд является единственным действительным способом вступления в брак, который не может быть заменен никаким гражданским актом. К тому же регистрация церковного брака уполномоченным представителем государственной власти представляет собой вид «гражданского» бракосочетания.

Еще один вопрос, поднимаемый проектом Греческого национального комитета по правам человека, – это вопрос о необходимости исключить обязательность преподавания религии в школе. Возражая ревнителям прав человека, следует прежде всего отметить, что статья 16.2 Конституции, определяющая, что «образование… имеет целью… рост национального и религиозного сознания…», должна толковаться согласно статье 13.1 Конституции (практическое согласование конституционных положений), а также согласно духу Европейской конвенции по правам человека, статья 2 первого дополнительного протокола которой признает за родителями право определения религиозного образования для своих детей. Европейский суд по правам человека признал^[14], что данное положение не препятствует государствам передавать через образование информацию о религиях или философских учениях, а также позволяет родителям возражать против введения подобных курсов в школьную программу, если их преподавание оскорбляет религиозные или философские убеждения родителей. И действительно, уважение религиозных убеждений родителей представляет собой крайний критерий относительно дозволенности преподавания религии. «Это предел, за который нельзя преступать», согласно Европейскому суду по правам человека. Следуя этой мотивировке, государственный совет принял ряд решений о том, что в школе в обязательном порядке должно преподаваться православное учение, поскольку большинство родителей учеников принадлежат к Православной Церкви. Таким образом юридически защищаются сторонники права свободы вероисповедания греков – православных христиан, в то время как противники – защитники этой свободы у иноверцев или атеистов – защищены возможностью освобождения от этого урока после аргументированного заявления заинтересованного родителя (и ученика, начиная с определенного возраста), которое не проходит контроль на достоверность. Также в областях с большим процентом иноверцев может предусматриваться программа обучения, отличная от общепринятой, что и происходит в Западной Фракии. Преподавание религии должно проходить современным и «открытым» образом («объективным, критическим и плюралистичным образом», согласно Европейскому суду по правам человека^[15]), но не обязательно по религиоведческо-информационной модели, если речь идет об уроках по православному вероучению, выбранных родителями для своих детей, согласно изложенному выше. К тому же уроки религии преподаются во всех европейских государствах. Даже те, кто настаивает на религиоведческой модели преподавания, принимают главенство православной веры как выражение религии большей части населения Греции.

Следует подчеркнуть еще раз, что вышеизложенные тезисы ни в коем случае не имеют целью утверждения «господствующей религии» в качестве господствующей государственной идеологии с сопутствующей выгодой и прерогативами для ее служителей. Этого и сама Элладская Православная Церковь не будет желать, пока остается непоколебимой в своей вере. Более того, Церковь как Богочеловеческий организм, во главе которой стоит Иисус Христос, не нуждается в мирской защите. Наши же возражения ревнителям прав человека продиктованы желанием, которое зиждется на соблюдении законности и конституционных предписаний, защитить общество, неприкосновенность религиозного сознания (статья 13.1 Конституции) во всех его проявлениях, а также все иные права и начала правового государства, которые затрагивают рассмотренные нами вопросы. В сущности, волеизъявление народа по соответствующим вопросам принадлежит господствующей нации, которая будет принимать решения не столько при помощи правовых актов, сколько своей позицией гражданского общества.

^[1] Полный текст данного проекта см. в журнале «Το Σύνταγμα». 2006. № 1. С. 276–-296.

^[2] Об этих законопроектах и об их отличиях от проекта Греческого национального комитета по правам человека см. там же. С. 296-297.

^[3] Σπυρόπουλος Φ. Κ. Είναι συνταγματικά ανεκτός ο Χωρισμός Κράτους και Εκκλησίας με Τυπικό Νόμο? // Δίκαο και Πολιτική. 1998. № 15. Σελ. 106.

^[4] Βενεζέλος Ευ. Οι Σχέσεις Κράτους και Εκκλησίας. Θεσσαλονίκη, 2000. Σελ. 76 επ.

^[5] van Dijk P., van Hoof G. J. H. Theory and Practice of the European Convention on Human Rights. The Hague, 1998. P. 552.

^[6] № 2462/1997.

^[7] См.: Figaro Magazine. 2004. 23 октября.

^[8] См. также статью 9 Европейской конвенции по правам человека: «Каждый имеет… право на свободу… как индивидуально, так и сообща с другими, публичным или частным порядком…».

^[9] См. статью 25.1 Конституции.

^[10] «The Holy Monasteries» Judgment of 9 December 1994, Series A № 301 // A και ελλ. μετάφραση στο ΝοΒ 1996, σελ. 287 επ.

^[11] Ζησιάδης Ι. Ποινική Δικονομία 2ος τομ. 1977. Σελ. 80–81.

^[12] Weil Al. Droit Civil-Introduction Generale. Dalloz, 1970. С. 367.

^[13] ΔτΑ Νο 1/1999. Σελ. 197 επ.

^[14] Kjelsden, Busk Madsen and Pedersen. Judgment of 7 December 1976 στο P.Kempees. Vol. I. 1996. P.640.

^[15] Там же.