Тайные христиане Трапезунда

/p>

Феномен тайного христианства возник еще в Византии, с началом арабских завоеваний. При том, что позиция православной Церкви относительно заблуждения мусульманской религии была четко определена Томосом Константинопольского Собора 1180 года, подписанным присутствовавшими архиереями и императором Мануилом Комнином, ее отношение к христианам, оказавшихся в условиях неизбежной исламизации, оставалось достаточно мягким, основанным на принципах икономии. Когда в 1330 году Никея Вифинская была покорена султаном Орханом, константинопольский патриарх Иоанн XIV Калека (1334-1347) на вопрос жителей оккупированных территорий о возможности спасения их души в случае изменения веры, ответил двумя посланиями 1339 и 1340 гг., в которых отметил, что существуют два пути. Первый — отречения от ислама, т.е. мученичества, и второй, тайного исповедания христианства при явном соблюдении заповедей Христовых^[1].

Число тайных христиан, или "криптохристиан", возросло с падением Византийской империи в 1453 году и установления турецкого господства на ее бывших территориях. Тайных христиан везде называли по-разному: «клосты», «ставриоты», «кромлиды» (Понт), «линовамваки» (Кипр, Крит). Все они избрали нелегкий путь. По словам одного из героев наших повествований: «Мир нас знает другими. В нашей повседневной жизни – мы те, кем кажемся (т.е. благоверные турки – пер.). А внутри живем нашей верой (т.е. православием — пер.). Одно противоположно другому, и в этом наша трагедия».

"МЫ ВСЕ БЫЛИ СВЯЗАНЫ НЕКОЕЙ НЕВИДИМОЙ НИТЬЮ"

Понт

«Я родилась в Трапезунде, в приходе Экзотихон 10 ноября 1896 года. Мои родители происходили из Кромны. Мой отец, Елефтерий, торговал шелком и был достаточно богат. Моя мать, Мария, была набожной женщиной и хорошей хозяйкой. Оба имели образование, говорили на турецком языке; оба происходили из семей тайных христиан. Деда по отцовской линии звали Димитрий, мусульманское его имя Темел. Другого деда, маминого отца, — Иорданом, по-турецки — Заимом. Имена бабушек — София, или Хатиджея, и Анатоли, или Захре.

С каких пор начались это непереносимое двуликое существование христиан-греков, живущих на побережье Черного моря, особенно в Кромне, Ставри и Трапезунде не до конца ясно.

Отец говорил мне, что в разных районах это случилось в разное время. Все зависело от зверства и шовинизма местных правителей-оккупантов. Во всяком случае, гонения против греков усилились в годы освободительного восстания 1821 года, когда на всей территории, захваченной Оттоманской империей, началась резня.

Жизнь тайных христиан зависела от зверства тере-беидов. Поскольку Кромну населяли чистокровные греки, там не известны случаи предательства или слежки за теми местами, где христиане тайно отправляли свой культ.

Мы все были связаны некоей невидимой нитью»^[2].

ИЗ ЖИЗНИ ТАЙНЫХ ХРИСТИАН ТРАПЕЗУНДА

Понт

В районе Трапезунда и, особенно, в селении Мелерфио, жили немногие семьи тайных христиан, в большинстве своем они происходили из одного рода. И хотя их положение было невероятно тяжелым, они сохраняли веру в глубине своего сердца, втайне от турок совершали богослужебных обряды.

Все происходило ночью в церквах явных христиан, далеко от дома, или в монастырях, высоко в горах. Относительно крещения осведомляли прежде всего священника или монаха, и в полночь крестный или кто-либо другой брал младенца и приносил его в церковь. Там происходило крещение, и ребенка возвращали вечером того же дня домой так, чтобы никто не заметил. Ребенок получал христианское имя, а позднее и мусульманское, которое употребляли явно и записывали в метрическую книгу^[3], христианское-греческое его имя хранилось как семейная тайна.

Венчание совершалось также тайно ночью. На следующий день на глазах у всех справляли мусульманский обряд.

Для Божественного Причащения даже маленькие дети шли в церковь. Представьте, как было нелегко маленькому ребенку восьми-десяти лет подняться ночью, со всеми мерам предосторожности, пойти в церковь, причаститься и все последующие дни держать язык за зубами и никому не проболтаться об этом. Отдавая им должное, дети, действительно, хранили секреты. Часто турки, когда у них возникали подозрения, пытались выведать правду у маленьких детей, но это им не удавалось.

Во время месяца рамазана турки поднимались ночью и молились. На другой день, когда дочери тайных христиан шли на источник за водой, турчанки спрашивали у них: «Сегодня ночью дома мама и отец вставали на молитву?» — «Да», — отвечали те. Но когда турчанки пытались выведать у них подробности, девочки убегали.

Подозрения турок усиливал тот факт, что тайные христиане всяким способом избегали заключения браков с детьми турок. Так дочь-красавица ставила семью тайных христиан перед решением серьезной проблемы, когда ее руки просил турецкий юноша. И если некоторым претендентам ее родители могли сказать, что они их дочери не по душе, то когда юноша сочетал в себе все лучшие качества, дело усложнялось. Тогда им приходилось оправдываться тем, что их дочь уже обручена с другим. По этой причине родители старались обручить дочь в детстве.

Жениху-тайному христианину тоже приходилось трудно, потому что семьи, к которым он принадлежал, были малочисленны и друг друга они зачастую не знали. Поэтому часто заключались браки с двоюродными сестрами.

ПАПА-ФОДОРОС И ДИКИЕ ГОЛУБИ ^[4]

Понт

Папа-Панос из Мунты был «пророком»^[5] для всего Трапезунда и близлежащих сел. Его все знали и любили. Греки, армяне, турки. Если кому нездоровилось, звали папа-Паноса, он читал молитвы, и чудесным образом больной поправлялся.

В дни великих праздников многие турки приглашали папа-Паноса в свои дома для священнодействий…

Во всех магазинчиках у него были знакомые, которых он навещал. История, о которой я вам расскажу, произошла восемьдесят пять лет тому назад.

В 1895 году пекарню в квартале Ортасараи в Трапезунде держали три брата из Цимера, сыновья Фулираса: Яннис, Харлампий и Христофор. В квартале жили в основном турки и немного греков. Но все любили трех братьев за их честность и порядочность. И все покупали у них хлеб.

Жил в Ортасараи и один ходжа. По утрам, когда он выходил из дома, дикие голуби, вившие свои гнезда на крепости Комнинов, слетали оттуда и садились ему на голову и на руки. Турки усматривали в этом знак избранничества и похвалы от Бога и довольно поговаривали: «пу пизум ходжа эвлигиа тир», что означало «этот наш ходжа — святой человек».

Это обстоятельство смущало Христофора и наталкивало его на подозрения. Он всегда с недоумением спрашивал своих братьев: «Как объяснить, что дикие голуби всегда садятся на этого «неверного». Или что-то за этим кроется, или…я ничего не понимаю», — досадовал Христофор.

Восемь лет держали братья пекарню, и восемь лет голуби садились на ходжу.

Порой прямо во время подобных разговоров ходжа Карасакалис появлялся с голубями на голове и на руках. Он пытался по-доброму прогонять их, но они, взлетев, садились на него вновь. Ходжа покупал хлеб и уходил.

Как мы сказали, Христофора мучили подозрения из-за всей этой истории. В конце концов, он нашел удобный момент и открыл их папа-Паносу: «Батюшка, благослови. Мы — христиане, а эти дикие голуби, почему они садятся на «неверного», а не на нас. Честное слово, сколько думаю об этом, голова кругом идет, ничего не могу понять».

Папа–Панос улыбнулся.

— Учитель, почему ты улыбаешься?… Если ты что-то знаешь, то скажи мне, чтобы я успокоился, — попросил Христофор.

— Как же мне не улыбаться, — сказал батюшка, — я расскажу вам кое-что, но прежде, вы должны мне обещать, что наш разговор не выйдет за пределы этих стен.

— Учителю, сто раз клянемся, как хочешь и на чем хочешь, — обещали три брата.

Папа-Панос повернулся к ним и сказал: «Я знаю, что вы никому не расскажете. Так вот, этот ходжа, которого вы все время видите, не ходжа. Он — священник, его имя папа-Фодорос.

И папа-Панос поведал трем братьям историю о ходже Карасакалисе. Передам ее и я вам.

В 1888 году весь день в Великую Субботу христиане звали папу-Паноса в свои дома, чтобы он здесь он совершил соборование, там отслужил молебен или освятил пасхальные брашна. Папа-Панос не заметил, как стемнело. Сумерки застигли его в квартале Ортасараи. Он пустился обратно, в Мунту.

На пути ему повстречался ходжа Карасакалис. Папа-Панос поприветствовал его: «Добрый вечер», и продолжил свой путь. «Дорогой мой, постой, — сказал ему ходжа, — куда ты так спешишь?».

— Завтра Пасха, — ответил батюшка, и к ночи я должен быть в своем селе.

Слово за слово, они оказались перед домом Карасакалиса.

Добро пожаловать, заходи, — пригласил его ходжа, — выпьем по чашечке кофе, и ты пойдешь делать свое дело.

—Спасибо, но я спешу.

—Я понял: ты не желаешь принять моего приглашения, — произнес ходжа.

Тут уже батюшке ничего не оставалось. Он зашел в дом. Ходжа пододвинул к нему скамейку, и сам тоже сел. Вскоре в комнате появилась хозяйка дома — женщина средних лет. Она поздоровалась со священником и удалилась. Вслед за ней на пороге возникла девчушка с подносом. Она угостила гостя коньяком, а через несколько минут принесла кофе. Папа-Панос, выпив кофе, встал и хотел было уже прощаться, чтобы уйти. Но ходжа опередил его. Он прошел в глубину комнаты и оттуда позвал: «Пойдем, папа-Панос, я должен кое-что сообщить тебе». Папа-Панос испугался: «Этот еретик убьет меня», — подумал он. Но хочешь не хочешь, а идти надо. Ходжа отворил дверь и зашел в другую комнату. Напротив была небольшая дверца. Ходжа устремился прямо к ней. Священник потерял последнюю надежду: «Этот неверный точно меня прикончит».

Войдя в маленькую дверь, ходжа стал спускаться по ступеням вниз. За ним пошел священник. Ступив на пол, он обнаружил, что находится в церкви. Блистала церковь горящими свечами и полиелеями^[6]. Около свечного ящика стоял шкафчик. Ходжа открыл его, снял сарики и платье, запер их там. Затем он подошел к аналою, за ним — папа-Панос, оба поцеловали лежащую на аналое икону и зашли в алтарь. Ходжа, надев священное облачение, протянул еще одно папа-Паносу. И начал папа-Фодорос Карасакалис ходжа: «Благословен Бог отец наших, всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь».

Со стороны правого клироса один средних лет турок затянул: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». От волнения комок подступил к горлу папа-Паноса, и слезы полились из глаз. Папа-Фодорос заметил это и сказал: «Не плачь, папа-Панос. Так было нам суждено — стать клостами^[7], жить тайными христианами. Но велик Бог отцов наших, и наступит день, когда мы выйдем из мрака и начнем жить, как другие наши братья, как вы!».

Папа-Панос окинул взглядом собравшихся. Церковь была полна. Мужчины, женщины, дети, богатые, бедные, военные и государственные служащие, все турки — он знал их как турок и считал турками! Они закончили вечерню, произнесли отпуст, и люди постепенно разошлись.

Погасили свечи и полиелеи, вышли из церкви и поднялись в ту комнату. Накрыли стол, принесли постные блюда и немного поели.

Снова папа-Панос встал: «С твоего позволения, благодарю тебя, но пойду в свое село, мои односельчане уже беспокоятся». «Нет, — ответил папа-Фодорос, немного передохнем, и будем служить Пасху вместе, а потом я отправлю тебя в село, чтобы и там ты успел на пасхальную литургию. У тебя есть время, ты не опоздаешь к службе у себя в селе.

Сколько он спал, папа-Панос не заметил, когда пришел папа-Фодорос и разбудил его. Они умылись, вошли в церковь. Папа-Фодорос возгласил: «Благословен Бог наш»^[8]. Потом «Слава Тебе, Боже», «Приидите, поклонимся», певчий запел канон «Волною морскою», «Господи, Боже мой», «Тебе, на водах повесившаго». Тем временем «турки» один за другим приходили, собирались в храм, церковь заполнилась, некоторые остались в той комнате, из которой вела вниз лестница.

Когда канон был завершен, священники в алтаре спели: «Егда снизшел еси к смерти», и, наконец, отпуст.

Затем папа-Фодорос протянул папа-Паносу зажженую свечу, вышел из Царских Врат и запел: «Приидите приимите свет от невечернего света». И в соответствии с возрастом начали подходить к нему турки-старики, чтобы запалить свои свечи. От них получали пасхальный огонь другие.

Певчий запел «Воскресение Твое, Христе Боже». Ходжа Карасакалис прочел Евангелие: «И минувши субботе Мария Магдалина, и Мария Иаковля, и Саломия, купиша ароматы, да пришедше помажут Иисуса» (Мк. 16,1-8)^[9].

И возгласил: «Слава Святей и Животворящей и Нераздельней Троице»^[10]. Священники, стоя под полиелеем, запели: «Христос воскресе из мертвых», «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящие Его». Лица «турок» сияли от радости. Из их глаз текли слезы.

Кончилась литургия, пришло время «целования»^[11]. Ходжа воскликнул: «Христос воскресе». И турки ответили: «Воистину воскресе!»^[12]. Наконец папа- Панос прочел Слово Иоанна Златоуста: «Аще кто благочестив и боголюбив, да насладится сего добраго и светлаго торжества…и последняго милует, и первому угождает….богатые и убозии друг со другом ликуйте». И причастились люди, и был отпуст.

Турки по одному, по двое расходились, священники поднялись наверх. Папа-Фодорос позвал сына, чтобы тот готовился везти папа-Паноса в село. Священники облобызались, и сын папа-Фодороса отвез папа-Паноса в Мунту. Остановил на краю деревни, батюшка вышел и стал звонить в колокола и созывать христиан в церковь, а юноша вернулся в Трапезунд.

Так папа-Панос за одну ночь отслужил две литургии. А клосты Ортасараи, проснувшись на другой день, вновь называли его «пророком»….

Эта историю рассказал мне здесь, в Касторие, старый Христофор – царство ему небесное – младший из трех братьев, что держали пекарню и недоумевали о диких голубях.

---

^[1]Mikloshich F., Mueller J., Acta et Diplomata graeca medii aevi, Vindobonnae (1860). T.I. P. 184.

^[2]Это свидетельство из собрания Костаса Фотиадиса, записано со слов Иордана Елефтериадиса 19 августа 1966 года.

^[3]Книга записей гражданского состояния, то есть учета (статистики) населения.

^[4]«Папа-Фодорос» (греч. «батюшка Феодор»), «папа-Панос» (греч. «батюшка Панос») оставлено без перевода для сохранения языкового колорита.

^[5]Так уважительно называли турки мусульманина, отличившегося добродетельной жизнью.

^[6]Полиелей —большой светильник со многими свечами.

^[7]Клостами называли тайных христиан, живших на побережье Черного моря (Понта) .

^[8]Этим возгласом началась пасхальная полунощница.

^[9]Часть богослужения между пасхальной полунощницей и заутреней значительно различалась в практике греческих и славянских Церквей. Так после окончания полунощницы греческий священнослужитель зажигал свою свечу от «негасимой лампады», хранящейся за престолом как в монастырских, так и приходских храмах. Затем он, возглашая слова стихиры «Приидите, приимите свет», выходил в Царские Врата и из них раздавал пасхальный огонь верующим. Эта традиция пришла из Иерусалима, где верующим раздавали огонь, сходящий каждую Пасху в кувуклию храма Воскресения. После этого начинался крестный ход, в условиях катакомбной церкви, естественно невозможный. Затем священнослужитель, обратившись лицом к народу читал Евангелие о благовестии ангелом воскресения Христова женам-мироносицам, пришедшим ко гробу (Мф.28,1-10 или Мк. 16). И только после этого начиналась пасхальная заутреня. Об этом см.: Дмитриевский А.А. Пасха в Иерусалиме. М., 1994 (репринт). С. 10-13.

^[10]Этим возгласом началась пасхальная заутреня.

^[11]«Целованием» (греч. «aspasmos”) называется пасхальное приветствие.

^[12]Досл. «истинный воскресе!».