Он стоял у истоков воссоединения Церквей и возвращения "Даниловского звона"

Уходящий 2007 год войдет в историю церковно-общественной жизни России прежде всего двумя значимыми событиями: преодолением трагического восьмидесятилетнего разделения Русской Православной Церкви и принятием после почти четвертьвековых переговоров долгожданного решения о возвращении из Гарварда проданных в 1930 году большевиками 18-ти колоколов московского Данилова монастыря – одного из пяти чудом сохранившихся в мире дореволюционных тяжеловесных колокольных подборов. Об этом говорилось в «Приветственном слове» Святейшего Патриарха Алексия Второго по случаю открытия в декабре в Вашингтоне выставки «Русская Православная Церковь в XX веке», на которой были представлены предметы церковного искусства и личные вещи, принадлежавшие выдающимся духовным подвижникам прошлого столетия, просиявшим в пределах своего отечества и в рассеянии.

Символично, что у истоков обоих отмеченных Патриархом важных исторических свершений стоял старейший клирик Русской Православной Церкви Заграницей, многолетний настоятель и окормитель Богоявленского прихода в Бостоне митрофорный протоиерей Роман Лукьянов. Он одним из первых выступил с призывом к сближению с Матерью-Церковью в России, когда еще мало кто осмеливался об этом открыто высказываться, и стал вести свою паству к утраченному в вынужденном отрыве от родной земли единству. К сожалению, он не дожил всего трех дней до подписания в Москве Акта о каноническом общении: немногим больше полугода назад 14 мая 2007 года после тяжелой продолжительной болезни отец Роман мирно отошел ко Господу. Близко знавший его наместник Сретенского монастыря архимандрит Тихон (Шевкунов) метафорически точно сравнил уход приснопамятного пастыря с праведной кончиной библейского пророка Моисея, «который вел свой народ к земле обетованной, но так и не сподобился войти в нее… По неизреченному Промыслу Божию он узрит исполнение обетований, уже перешагнув порог вечности» [1].

Всего несколько месяцев не дожил отец Роман и до другого знаменательного события – в августе этого года, согласно достигнутой договоренности с администрацией Гарвардского университета, точные художественные копии колоколов легендарной звонницы Данилова монастыря, отлитые на воронежском заводе «Вера» и освященные Патриархом Алексием Вторым, были доставлены к берегам Америки в обмен на предстоящее возвращение в Россию исторических подлинников. Уверена, что среди встречающих новые колокола в Гарварде обязательно бы находился отец Роман, будь он с нами. И не только потому, что среди прихожан русского храма в бостонском пригороде Рослиндэйл – немало православных студентов и преподавателей этого университета. Почивший батюшка был одним из лучших знатоков русского колокольного искусства за рубежами родины. За свою долгую жизнь он собрал уникальную «колокольную» библиотеку и коллекцию звукозаписей русских звонов, принимал деятельное участие в создании многих православных звонниц (в том числе в построенном его трудами храме Богоявления в Бостоне и в Свято-Троицком монастыре в Джорданвилле), написал ряд интереснейших очерков по истории звонарного дела и, по сути, – первое историческое эссе о Даниловских колоколах в Гарварде, приурочив публикацию к празднованию 1000-летия Крещения Руси (подаренный им отдельный оттиск этой статьи в виде книжечки с изображением на обложке восстанавливающегося Данилова монастыря я бережно храню в своем архиве) [2].

Добрый пастырь

В гостях у о.Романа Лукьянова

С отцом Романом я познакомилась в самом начале 1990-х годов. Возглавляемый им приход был первым православным храмом в Америке, который я посетила, начав заниматься историческими разысканиями в архивах Гарвардского университета, а сам батюшка – первым встреченным мною священником Русской Зарубежной Церкви, которая в 1920-е годы вышла из канонического подчинения Московскому Патриархату, обвинив его в «сергианстве», «безблагодатности», сервилизме перед безбожным большевистским режимом, а чуть позже – и в грехе экуменизма. Первоиерарх «зарубежников» митрополит Виталий (Устинов) отказывался замечать очевидные перемены в религиозно-духовной и церковной жизни нашей страны на рубеже 1990-х: он неотступно продолжал возглашать с амвона молитвы «за гонимую Церковь Православную в России» и не допускал к принятию Святых Тайн тех, кто, побывав на родине, посмел причаститься у «красных» священников.

Тем не менее, пребывая под омофором Патриарха Московского, я почтительно и благоговейно ступила под своды небольшого, уютного, намоленного Богоявленского храма в Бостоне и, к моему удивлению, вовсе не почувствовала себя здесь чужой. Не было и намека на какое бы то ни было высокомерие, поучительство или снисхождение со стороны настоятеля и прихожан – в основном эмигрантов первой и второй волн и их потомков. Более того, именно знакомство с отцом Романом совершенно перевернуло мое представление о том, каким должен быть русский приходской иерей и вся общинная жизнь при православном храме…

Мой дед Федор Симонов, школьный учитель, автор популярного до революции учебника по математике, с малых лет был вовлечен в приходскую жизнь своего храма, пел в церковном хоре, а в возрасте чуть за сорок, в 1910 году, пришел к решению принять священнический сан. К сожалению, спустя пять лет, простудившись в лютую январскую стужу на кладбище во время похорон, протоиерей Феодор подхватил гриппозный менингит и вскоре, не разменяв пятого десятка, скончался (тем самым, Божье Провидение уберегло его от участи стать свидетелем грядущей революционной катастрофы и, быть может, пополнить число мучеников за веру Христову). Всё, что я знаю о своем предке, почерпнуто из отрывочных детских воспоминаний отца, рассказов родственников и моих собственных генеалогических штудий. Сколько себя помню, интуитивно едва ли не в каждом священнослужителе старалась разглядеть черты деда, с которым в земной жизни разминулась почти на полвека и чей облик сохранили лишь несколько пожелтевших фотографий в старинных паспарту.

Встреченный мною в далекой Америке протоиерей Роман Лукьянов удивительным образом напомнил мне никогда не виденного мною деда, каким его рисовало мое воображение. Благородно-величавый и одновременно доступный, неизменно приветливый, благожелательный, ободряющий, буквально светящийся Пасхальной радостью, бостонский батюшка воплощал идеальный образ духовного пастыря, сердечно и беззаветно преданного делу служения Богу и людям.

В Америке приходская жизнь отличается от той, что принята у нас в России, именно общинностью. Здесь паства во главе с настоятелем представляет собой одну большую семью, а храм является не только религиозным, но и социальным центром. Еще в недавние времена мы у себя на родине, идя в церковь, стремились одеться максимально неброско, слиться с толпой молящихся, ибо заметность и узнаваемость могли осложнить отношения на работе, в вузе, школе. Приехав в первый раз в США и побывав на воскресном богослужении у отца Романа, я была по-настоящему удивлена, увидев улыбчивых, нарядных, празднично одетых людей: дам в тщательно продуманных изысканных туалетах, в шляпках, задрапированных лентами и цветами, мужчин в строгих костюмах с галстуками-бабочками, детишек, разряженных, подобно маленьким принцам и принцессам. Мне припомнились иллюстрации из доставшейся по наследству подшивки женского журнала конца XIX века, в котором из номера в номер предлагались скромные и в то же время элегантные наряды для юных девушек и матерей семейств, идущих к Святому Причастию. Первоначальный же «культурный шок» случился у меня в Америке вследствие утраты за годы богоборческой власти традиций и обычаев православной общинной жизни прежних времен.

В Русской Зарубежной Церкви православный люд приходит в храм не только для разговора с Богом, соборной молитвы, но и для того чтобы после богослужения встретить общих знакомых, узнать новости, послушать доклады, откушать традиционных блюд национальной кухни. И бостонский храм Богоявления не исключение. Стараниями отца Романа и матушки Ирины здесь сложилась настоящая приходская жизнь. В воскресный день после обедни верующие не торопятся расходиться по домам, а проводят в церкви нередко весь оставшийся день. Новые иммигранты, с разной степенью интенсивности прибывающие из-за рухнувшего «железного занавеса», влекомые своими иллюзиями, надеждами, заблуждениями, при вхождении в церковный круг находят здесь близких себе людей – по духу и интересам.

Надо сказать, что отец Роман с особой любовью и участием окормлял неофитов из России, неискушенных в вере, для которых нередко единственным прибежищем в суровых реалиях чужеземной жизни становился православный храм. За это он порой был ревниво укоряем «старожилами» (ну как в замкнутом эмигрантском мирке обойтись без невинных интриг и обид?)

Как-то я разговорилась с моряком, сбежавшим в канадском порту с нашего торгового судна. Вдоволь помыкавшись по Северо-Американскому континенту, он отсидел срок в тюрьме за незаконный переход границы, разделяющей Канаду и США; освободившись, осел в Бостоне, где перебивался случайными заработками, за мизерную плату работал bus boy’ем (помощником официанта), развозил пиццу. Каждое воскресенье он приезжал в Рослиндэйл, но не решаясь войти в храм, сидел под раскидистой яблоней, пока его, наряду с другими, топтавшимися у входа «бывшими советскими», не приглашали по окончании литургии в трапезную, где в кругу прихожан из «старых русских» он с жадностью набрасывался на приготовленный в сестричестве наваристый борщ, голубцы со сметаной, клюквенный кисель… Здесь раз в неделю он удовлетворял свою ностальгию по оставленной родине, и, кто знает, не явились ли для него эти русские воскресные обеды и задушевные беседы с мудрым наставником-батюшкой первым шагом, приведшим его, в конце концов, к вере?

Отец Роман сокрушался по поводу противоестественного разделения нашей Церкви на юрисдикции, что, по его мнению, лишь разжигало враждебные по отношению друг к другу чувства и удаляло от духа Православия. Он мечтал о том времени, когда мы преодолеем горестную болезнь раскола, и Патриарх Московский вместе с Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей, а вслед за ними и все архиереи и клир смогут сослужить и причащаться от Единой Чаши. Сам батюшка, как мог, приближал это время в том числе и тем, что никогда не отказывал гостям из России в исповеди и приобщении Святых Тайн. Его нимало не смущало отсутствие евхаристического общения между нашими Церквами: он неизменно видел в нас своих единоверцев и единоплеменников.

Корни

Мы оказались земляками (неисповедимы пути Господни!) Как и я, отец Роман родом из Харькова, и воспоминания об этом замечательном городе – первой столице Украины, «малороссийском Париже», нас ещё больше сблизили.

Все, кто жил или просто бывал в Харькове, непременно наслышаны об одном из старейших и ведущих местных предприятий – заводе «Свет шахтера», который выпускает до сего дня вполне конкурентоспособную в мировом масштабе горнодобывающую технику. Так вот, для меня было полной неожиданностью узнать, что дед отца Романа по материнской линии Николай Федорович фон Дитмар был основателем и хозяином этого завода: от появления в 1891 году первых слесарно-механических мастерских с десятью рабочими – до национализации предприятия в 1919 году, когда на нем трудились уже более трехсот рабочих и служащих.

В один из моих приездов на «малую родину», года три-четыре назад, я отправилась на завод «Свет шахтера» в надежде убедиться, что имя его «отца-основателя» увековечено благодарными потомками хотя бы мемориальной доской на фронтоне (как-никак, со времени крушения советской власти, для которой всякий частный собственник, «хозяин», был непримиримым врагом, прошло больше десяти лет). Признаюсь, я долго не могла поверить в то, что единственным свидетельством о бывшем владельце оказалась извлеченная из каких-то немыслимо дальних углов заводской конторы небольшого формата книжица с казуистическим названием: «Флагман горного машиностроения: Очерк истории Харьковского ордена Ленина машиностроительного завода «Свет шахтера», – в которой имя Н. Ф. фон Дитмара упомянуто от силы раза три [3]. Никакими биографическими данными вконец озадаченные моими расспросами конторские служащие не располагали. Лишь на прощание поинтересовались, не хотят ли американские потомки харьковского заводчика вернуться и поддержать сегодняшнее производство инвестициями?..

Решив восполнить вопиющий пробел в познаниях заводских историографов, я разыскала в архивах и библиотеках Харькова сведения, которые и привожу ниже.

Николай Федорович фон Дитмар

Дед отца Романа Николай Федорович фон Дитмар (1865-1919) был крупным предпринимателем, общественным и политическим деятелем России конца XIX – начала XX столетия. Он родился в Москве и происходил из семьи потомственных дворян с корнями, уходящими в среднерусские и остзейские земли. По окончании Московского кадетского корпуса под влиянием небывалых успехов отечественной промышленности молодой офицер решил продолжить обучение в Петербургском горном институте, параллельно посещая физико-математический и юридический факультеты Петербургского университета. Годы учебы в северной столице прошли в общении с лучшими педагогами и всемирно известными деятелями науки того времени, среди которых звездой первой величины был, безусловно, Дмитрий Иванович Менделеев. Именно прославленный ученый-энциклопедист привил юноше не только любовь к самоотверженному труду, но и обратил его взор в сторону Донбасса с его бурно развивающейся угольной и металлургической промышленностью.

Поработав недолго на петербургском Путиловском заводе и на строительстве Рязанско-Казанской железной дороги, Николай Федорович вскоре перебрался в Харьков, где принял участие в прокладке Балашово-Харьковской железной дороги. Здесь же он открыл механические мастерские, которые к началу первой мировой войны преобразовал в два машиностроительных завода: чугунно-медно-литейный и механический. В послереволюционное время оба эти предприятия были объединены в завод «Свет шахтера», так как в его цехах производились предназначенные для шахт Донбасса знаменитые бензиновые лампы «Вольфа», а также буровой инструмент и насосы, станки и вышки, транспортеры и вагонетки, подъемные лебедки и краны. Одновременно с этим заводы Н. Ф. фон Дитмара, согласно дореволюционных харьковских адрес-календарей, брали заказы на чугунное и медное литье, включая отливку церковных колоколов (не отсюда ли проявившийся у его внука на генетическом уровне особый интерес и любовь к колоколам и колокольному звону?)

В 1900-1910-е годы фон Дитмар входил также в состав правления Новосильцевского каменноугольного товарищества, Донецко-Грушевского товарищества каменноугольных и антрацитовых копий, возглавлял совет Петроградского торгового банка.

На принадлежавших ему предприятиях Николай Федорович стремился следовать принципу цивилизованных отношений с работниками. С этой целью он инициировал открытие в Донбассе горноспасательных станций, школы горных десятников, учредил в Харькове уникальный Медико-механический институт, специализировавшийся на лечении получивших увечья рабочих (ныне – Научно-исследовательский институт ортопедии и травматологии имени проф. Н. И. Ситенко), возглавил Общество помощи горнякам юга России. Осуществляемая им программа мер по социальной защите рабочих и охране их труда была столь эффективна, что в советской историографии, отличавшейся, как мы помним, повышенным вниманием к малейшим протестным выступлениям пролетариата, о революционных волнениях на заводах фон Дитмара практически не упоминается [4].

Опыт собственной предпринимательской деятельности убедил Николая Федоровича в необходимости изучения инженерами, управленцами, коммерсантами специальной науки – бухгалтерского учета. В 1907 году им был написан и опубликован первый в России учебник в этой области «Основы счетоводства», который он посвятил «памяти Великого учителя Д. И. Менделеева» [5]. Ему также принадлежала идея обеспечить независимый контроль за хозяйственной деятельностью и достоверностью бухгалтерской отчетности с помощью специально обученных присяжных счетоводов (то есть тех, кого сегодня мы называем «аудиторами»). В 1912 году для подготовки квалифицированных руководителей промышленных производств и торговых предприятий при непосредственном участии фон Дитмара был создан Харьковский коммерческий институт (ныне в этом здании размещается Харьковский национальный технический университет сельского хозяйства).

Начало общественно-политической деятельности Николая Федоровича связано с организацией статистического изучения отечественной промышленности. В 1898 году он возглавил работу Статистического бюро Съезда горнопромышленников Юга России, выпускавшего подробнейшие ежегодные статистические отчеты, приступил к редактированию журнала «Горнозаводское дело», рассылаемого предпринимателям, депутатам Государственной Думы и членам Государственного Совета. Вскоре фон Дитмар занял должность секретаря Съезда, а с 1906 года стал бессменным председателем его Совета. На этом выборном посту он координировал действия промышленных концернов Юга России, организовывал стратегию прорыва продукции отечественной горно-металлургической отрасли на рынки Европы и Ближнего Востока.

С 1902 года Николай Федорович – гласный Харьковской городской думы. Он работал во множестве думских комиссий: по помощи безработным, учреждению Народного университета, электрическому освещению, прокладке водопровода, строительству ломбарда. Убежденный сторонник развития промышленности с опорой на собственные силы и средства, он настойчиво продвигал идею создания трамвайного сообщения в Харькове наперекор интересам Бельгийского товарищества, владевшего в то время городской конкой, и при этом последовательно отстаивал интересы отечественных производителей [6].

Один только перечень занесенных на библиографические карточки дореволюционного времени работ фон Дитмара: статьей, обзоров, отчетов, речей, докладов, книг, брошюр, составленных и отредактированных сборников, – занимает несколько каталожных ящиков, хранящихся ныне в Отделе краеведения Харьковской библиотеки имени В. Г. Короленко. Изучая его, поражаешься, насколько разнообразен был круг интересов этого человека: от проектов законов, касающихся горного и горнозаводского дела Юга России, страхования предприятий от огня, аграрной реформы в Государственной думе, врачебной помощи рабочим – до выступлений с требованием прекратить деятельность новомодных в Харькове начала века кафе-шантанов, в которых он усматривал угрозу нравственному состоянию общества, и призывов к повсеместному распространению обществ трезвости. Подобно славянофилам, Николай Федорович видел в промышленниках и купцах, ближе всех образованных классов стоящих к народу и знающих о народных нуждах и чаяниях не понаслышке, земскую по своему характеру силу и призывал их активнее выходить на арену политической жизни страны, ставил задачу улучшения образа предпринимателя в литературе и мнении общества.

Социально-государственнический темперамент фон Дитмара, не входившего, кстати, ни в одну из политических партий того времени, был по достоинству оценен – в 1912 году он был назначен Государем Императором Николаем II членом Государственного Совета от промышленников. При этом он также блестяще справлялся с должностью товарища председателя Совета съездов представителей промышленности и торговли, члена Совета по железнодорожным делам при Министерстве путей сообщения, председателя Харьковского отделения Императорского русского технического общества. Во время первой мировой войны он входил в состав Особого совещания по обороне, работал в руководящих органах Центрального военно-промышленного комитета, а также во «Всероссийском союзе земств и городов», созданном для помощи правительству в деле организации снабжения русской армии продовольствием и снаряжением. Не случайно Троцкий в своей «Истории русской революции» назвал фон Дитмара «вождем тяжелой промышленности России» [7].

В годы гражданской войны Николай Федорович был одним из лидеров Белого движения, организатором Добровольческой армии. Он тяжело пережил известие о национализации большевиками его предприятий и скончался в самый разгар русской смуты от тифа, летом 1919 года…

Не знаю, насколько детально подробности жизни и деятельности деда были известны отцу Роману, родившемуся в 1926 году. От него я слышала лишь об основных вехах биографии Николая Федоровича фон Дитмара, родством с которым он, безусловно, гордился. Есть все основания полагать, что внук унаследовал многие черты своего выдающегося предка. Как личностные: интерес к точным наукам и технике (до рукоположения во священство отец Роман был успешным инженером-электронщиком), отечественной истории, литературе, – так и общественно-значимые: преданность Православной вере и Церкви – основе основ всей русской жизни, понятие о любви и долге перед родиной, ее народом, конкретным человеком как образом Божиим.

Колокола

Колокола Данилова монастыря в Гарварде

…Впервые о том, что колокола Данилова монастыря находятся в Гарварде, я узнала от Анастасии Ивановны Цветаевой в начале 1980-х годов. Младшая сестра великого поэта Марины Цветаевой была в высшей степени литературно-одаренным человеком и написала удивительную, полную глубокого поэтического чувства книгу о Константине (Котике) Сараджеве, которого близко знала в 1920-е годы. Вечерами в кругу друзей в небольшой московской квартирке на Большой Спасской улице она нередко обращалась памятью к истории своей трогательной дружбы с талантливейшим и самобытным звонарем, отправленным в 1930 году в далекий Гарвард с заданием подвесить на одной из университетских башен проданные за бесценок сокровища – колокола Даниила Московского [8].

Разумеется, оказавшись в Гарварде, я попыталась навести справки о местонахождении даниловских святынь, но безуспешно: студенты и преподаватели-историки, к которым я обращалась с вопросом, только пожимали плечами. «У нас? Русский колокольный ансамбль? Впервые слышим…» И только от отца Романа Лукьянова узнала подробности: колокола всё еще пребывают на башне Лоуэлл-хауса, одного из двенадцати гарвардских кампусов (городков-общежитий), и услышать их можно по воскресеньям, с 1:00 до 1:15 пополудни. Но вот незадача – время, когда американским студентам позволено в них звонить, совпадало с воскресной службой в Богоявленском храме, который отстоит от университета в часе-полутора езды на автомобиле. Нужно было выбирать: и я всякий раз отдавала предпочтение храму.

Колокольня Лоуэлл-хауса в Гарварде

В другие же дни, бывало, ноги сами вели меня к колокольне Лоуэлл-хауса, в пяти минутах ходьбы от центральной Гарвардской площади и Вайднеровской библиотеки, и уже издали, в арочных проемах, можно было разглядеть застывшие силуэты молчаливых бронзовых полонянинов…

Как вспоминал в недавнем телефонном интервью со мной американский исследователь русской церковной топонимики и архитектуры Маршалл Винокур[9], в 1986 году он, в то время профессор Алабамского университета, был приглашен выступить перед прихожанами Богоявленского храма в Рослиндэйле с лекцией о разрушенных храмах России, которая сопровождалась демонстрацией слайдов. После чтения доклада зашел разговор о русских колоколах в Гарварде, и гость, почувствовав исследовательский интерес отца Романа к данной теме, подсказал ему – не историку, с чего начать исторические разыскания. Авторитет американского профессора помог приходскому священнику получить доступ к гарвардским архивным документам. Их изучение позволило существенно дополнить повествование Анастасии Цветаевой в части, касающейся судьбы колоколов Данилова монастыря в Америке после бесславного, вследствие череды трагических ошибок и недопониманий, возвращения Котика Сараджева в Советскую Россию.

Вот, к примеру, как в очерке о Даниловских колоколах отец Роман описывает деятельность созданного после Второй мировой войны студенческого объединения звонарей («клаппермейстеров») Лоуэлл-хауса: «Воскресный звон колокольного клуба довольно разношерстный, так как нет систематического преподавания, и состав звонарей каждый год меняется… Они звонят в дни формальных обедов и в дни матчей американского футбола, когда играет гарвардская студенческая команда. Особенно рьяным бывает звон в Великий колокол, если гарвардская команда выигрывает матч у своего исконного «врага» – команды Йельского университета. Если же гарвардская команда проигрывает, то звонят уныло в третий [по величине] колокол… По традиции студенты дали некоторым колоколам индивидуальные имена. Великий колокол они называют «Bell of Mother Earth», [или] «Колокол Матушки Земли». Первый большой колокол назван «Sacred Oil Bell», очевидно переиначенное название колокола «Полиелейный». Второй большой колокол назван «Bell of Pestilence, Famine and Despair», по-видимому, отражая название одного из Ростовских колоколов – «Голодарь». Зазвонные колокола ранее назывались «Nameless Bells», т. е. «Безымянные». Но с тех пор как сгнили сыромятные ремешки, на которых были подвешены их языки, а самые языки были утеряны, то эти колокола стали называться «Voiceless Bells» т. е. «Беззвучные». Другие колокола также когда-то имели названия, но часть архива колокольного клуба пропала, и их имена утеряны» [10].

Безусловно, отец Роман желал скорейшего возвращения церковных кампанов на родину. Ведь ко времени написания очерка «Колокола Данилова монастыря в Гарвардском университете» разоренная «первая на Москве» обитель, превращенная за полстолетия до этого в приемник-распределитель для малолетних преступников, начала подниматься буквально из руин и, будучи избрана официальной резиденцией Патриарха Московского, стала центром возрождения религиозной жизни всей России. Свое историческое исследование батюшка завершил тогда словами: «… Колокольня [Лоуэлл-хауса] на сегодняшний день находится в довольно запущенном состоянии… Несколько лет назад был поднят вопрос о возвращении колоколов Данилову монастырю, восстанавливаемому к юбилею 1000-летия Крещения Руси. Переговоры, однако, ни к чему не привели. Из советской прессы стало известно, что на восстановленной во всех деталях колокольне Данилова монастыря уже подвешены сохранившиеся где-то старые русские колокола ярославского литья [11]. Так что первоначальные колокола Данилова монастыря остались в Гарварде взывать гласом вопиющего в пустыне» [12].

Но еще задолго до того как вопрос о репатриации уникального 18-голосого колокольного ансамбля был впервые поставлен на государственном уровне перед президентом США Рональдом Рейганом во время его визита в СССР в 1988 году (до этого, в 1985-м, наместником Данилова монастыря архимандритом Евлогием был сделан устный запрос послу США в СССР) эту задачу попытался самостоятельно разрешить один подвизавшийся в Америке игумен-славянин. В моем блокноте «для памяти» за 1991 год сохранилась запись рассказа отца Романа, до сих пор, насколько мне известно, не нашедшего отражения в литературе: «В 1960-е годы жил на Лонг-Айленде болгарский монах (там есть православный монастырь) [13]. Он стал хлопотать о передаче Даниловских колоколов в Россию. Гарвард был не против. Запросили только денег – около 3 млн. долл. За столько в то время можно было приобрести карильон. Естественно, таких денег у монаха не нашлось. На Западе не знают и не понимают духовного смысла русского церковного «звона». Они хотят вызванивать на колоколах мелодии».

Еще одно заслуживающее внимания обстоятельство, касающееся причастности отца Романа Лукьянова к судьбе колоколов Данилова монастыря в Америке: среди прихожан окормляемого им бостонского храма долгие годы была Марина Сергеевна Касарда – внучатая племянница Чарльза Ричарда Крейна, крупного чикагского промышленника и благотворителя, выкупившего колокола у большевиков и тем самым спасшего их от неминуемого уничтожения. Матерью Марины была Флоренс Крейн, дочь младшего брата Чарльза – Ричарда Теллера Крейна. В 1943 году она вышла замуж за князя Сергея Сергеевича Белосельского-Белозерского, предводителя русского дворянства в США, создателя и президента «Дома свободной России» – центра военных и национальных русских организаций. Таинство Венчания состоялось в нью-йоркском храме Христа Спасителя на 121-й улице, основанном благодаря жертвенной помощи скончавшегося за четыре года до этого дяди Флоренс Чарльза Р. Крейна [14]. Так потомки одной из ветвей родового древа американских предпринимателей-протестантов Крейнов породнились с русской княжеской семьей, прародителем которой был зачинатель первой Царской династии в России князь Рюрик, и стали по вероисповеданию православными христианами, чадами Русской Православной Церкви…

Примечательно, что почти вся сознательная жизнь отца Романа была связана с колоколами. В своем очерке «Колокольный звон на Руси» он рассказывает о любопытном эпизоде, произошедшем в лагере «ди-пи» [15] под Мюнхеном, где он оказался вместе со своей матерью Ольгой Николаевной, ее сестрой Ираидой, жившей в предвоенные годы в Риге, и младшим братом Олегом [16]. «В самом начале 1946-го года, – вспоминает отец Роман, – когда над русскими беженцами еще висела угроза насильственной репатриации и были свежи в памяти Лиенцевские и Кемптенские выдачи, в лагере Фюссен в Баварии во время крестного хода из лагерной церкви на «Иордань», устроенную посреди лагерной площади, из громкоговорителя над театром грянул колокольный трезвон. Заливались зазвонные колокола, ритмично отбивали средние, и все покрывал гул большого колокола. Потрясенные неожиданностью молящиеся спрашивали друг друга – откуда это? У многих в глазах стояли слезы. Богослужение это было незабываемым. Устроители звона не стали рассеивать впечатление рассказом о «технических» подробностях. В действительности же в лагерном радиоцентре, сотрудником которого был автор этой статьи, на стальной проволоке, прикрепленной одним концом к мембране старого наушника, служившего микрофоном, висели «колокола»: большой серебряный кофейник – «благовестник», ополонник и две или три большие серебряные ложки – «средние колокола», и штуки четыре «зазвонных» чайных ложек, все остатки чьего-то благополучия…» [17]. И позднее, в расположенном по соседству с Фюссеном лагере Шляйсхайм, где будущий митрофорный протоиерей окончил гимназию и возглавил радиоцентр, «около барачной церкви висели «колокола»: обрезанный большой газовый баллон, снарядные гильзы и несколько обрезков рельс различной длины» [18]. Вот так изобретательностью, находчивостью («голь на выдумки хитра»), неизбывным желанием создать вокруг себя в изгнании воцерковляющую среду, сохранить и донести до будущих поколений во всей красоте и полноте вековые традиции Православия Русская Зарубежная Церковь обретала свой колокольный голос…

Пройдя через лагеря «ди-пи», эмигранты первой и второй волн стали расселяться дальше по странам и континентам, и всюду с их появлением открывались новые приходы и возводились новые храмы. Тем самым объективно осуществлялась возложенная на них великая миссия, ради которой, быть может, и претерпела Россия все выпавшие на ее долю в XX веке страдания: революции, войны, лютые атеистические гонения, – распространить среди других народов сбереженную со времен апостольских в первозданности и чистоте нашу Православную веру.

Оказавшись в США, Роман Евгеньевич Лукьянов поначалу решил получить, как и многие русские на Западе, весьма востребованную в то время профессию инженера, для чего стал посещать лекции в знаменитом Южнокалифорнийском университете Лос-Анджелеса (USC). Пригодились и приобретенные в СССР навыки конструктора-радиолюбителя: он мастерил слуховые аппараты, чинил телевизоры, совершенствовал первые компьютеры, – что давало заработок, позволявший содержать семью с четырьмя малолетними детьми. Однако к сорока годам его жизнь круто изменилась. В результате настоятельной потребности русской общины в молодых и энергичных священнослужителях он был в 1966 году хиротонисан Первоиерархом Русской Православной Церкви Заграницей митрополитом Филаретом (Вознесенским) во дьяконы, а через два года – во иерея, и почти сразу же назначен – совершенно неожиданно для себя – настоятелем Богоявленского прихода в Бостоне.

С великой ревностью и усердием принял отец Роман бразды пастырского попечения. Поначалу было трудно: сказывалось недостаточное знание церковного устава и отсутствие богослужебной практики. К тому же дерзновенный служитель Божий взял на себя труд строительства новой церкви, так как прежнее приходское здание оказалось к тому времени вследствие миграции населения в небезопасном районе города. Было решено возвести храм в древнерусском стиле по проекту 90-летнего архитектора Павла Павловича Павлова, выпускника Санкт-Петербургской Императорской Академии художеств, на тихой южной городской окраине Рослиндэйл. Все строительные чертежи по американским стандартам были подготовлены тестем отца Романа инженером Владимиром Николаевичем Маловым.

Церковь Богоявления в Бостоне

На престольный праздник Богоявления в январе 1971 года митрополит Филарет совершил закладку краеугольного камня, а уже через год Богоявленская церковь была в основном закончена и освящена Малым Освящением. Последующие семь лет ушли на оплату закладной в банке и сбор средств на возведение куполов и установку крестов. В 1978 году храм был освящен Великим Освящением архиепископом Лавром (Шкурлой) с участием братии Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле, и встал вопрос о строительстве колокольни.

В те годы богослужения в большинстве православных церквей и монастырей Америки скромно украшал звон «случайного» происхождения (чаще всего в один-два колокола). Помимо старых колоколов с распродаж имущества закрывающихся протестантских и католических приходов на русских звонницах нередко оказывались корабельные рынды и паровозные сигнальные колокольцы. Для нового Богоявленского храма было решено заказать ансамбль из 11 колоколов, воскрешающий русскую церковную традицию. С 1929 года звон колоколов в СССР был официально запрещен, и казалось, колокололитейное искусство на родине безвозвратно утрачено [19]. Поэтому отец Роман отправился в Западную Европу, где после тщательного изучения состояния колокольного дела на тамошних предприятиях остановил свой выбор на голландской фирме, отливавшей колокола близко к нашему освященному обычаем музыкальному ладу.

Вслед за успешным завершением работ по созданию благозвучной бостонской звонницы было решено построить к празднованию 1000-летия Крещения Руси колокольню-памятник для Свято-Троицкого монастыря в Джорданвилле. Чтобы добиться единственно верного ее звучания отец Роман вместе с псаломщиком Богоявленского храма Сергеем Юльевичем Конюсом, композитором и пианистом, профессором Высших фортепианных курсов при Бостонской консерватории [20], совершили настоящий исследовательский подвиг. Они объехали все Соединенные Штаты Америки, методически осматривая каждую построенную еще до 1917 года православную церковь. В поисках старинных колоколов забирались на звонницы, фиксировали размеры и форму каждого колокола, зарисовывали имеющиеся на нем изображения и церковно-славянские надписи. Затем Конюс в колокола звонил, а отец Роман, стоя внизу, записывал образцы тонов с помощью профессиональной аппаратуры.

По возвращении в Бостон аудиозаписи были тщательнейшим образом проанализированы и сопровождены соответствующими комментариями: «Это звон немецкий, а это – голландский…» Пытались найти «неправильный», то есть неоктавный, русский тип колоколов негармонического строя с исключительно широкой тембровой палитрой, мощной и певучей. В итоге звучание лишь двух колоколов получило наивысшую оценку: «Вот это настоящий русский звон!» Колокола оказались из храма святого великомученика и целителя Пантелеимона в Хартфорде (штат Коннектикут). Они были именными: «Николай» и «Александра», – в память пожертвовавших их Государя Императора и Императрицы. На их основе Сергей Конюс и создал музыкальный аккорд, который был положен в основу колокольного звукоряда для звонницы Джорданвилля.

В учрежденной отцом Романом фирме «Ростовские колокола» (Rostov Bells) для каждого из 15 колоколов были сделаны чертежи и прорисованы точные изображения икон, орнаментов и надписей вязью на церковно-славянском языке. Подготовленная документация была отправлена партнерам в Голландию, на завод-изготовитель. Перед началом отливки специально приехавший по этому случаю в Европу Владыка Лавр торжественно, при большом стечении православных молящихся и любопытствующих голландцев, отслужил молебен. Уже готовые колокола в контейнерах, с соблюдением строжайших мер предосторожности, перевезли сначала по морю, через Атлантический океан, а затем на грузовиках в Свято-Троицкий монастырь.

Построенная жертвенностью русской эмиграции по проекту архитектора из Канады Бориса Александровича Лебединского уникальная многоголосая колокольня была освящена в юбилейном 1988 году. Великий колокол диаметром 2 метра и весом в 6 с половиной тонн был посвящен 1000-летию Крещения Руси и ее просветителям: святому равноапостольному Князю Владимиру и святой блаженной Княгине Ольге. Два больших колокола – священномученикам и исповедникам Церкви Российской и Царственным Страстотерпцам и всем, от безбожной власти умученным и убиенным. Три средних колокола, согласно надписям на них, были отлиты в память архипастырей, пастырей и паствы российского рассеяния, в память почивших основателей Свято-Троицкой обители, братии и всего российского иночества и в память звонарей российских (последний – дар прихожан и сестричества Богоявленского храма в Бостоне). Из девяти зазвонных колоколов один был посвящен почившей братии Псково-Печерского монастыря, другой – памяти русского Святогорского монашества, а остальные семь – дары в воспоминание частных лиц.

Трудами отца Романа появились колокола и на звонницах в православных храмах в Лейквуде (штат Нью-Джерси), в Астории и Наяке (штат Нью-Йорк), на Русской Речке (штат Калифорния) и даже в двух деревянных церквушках в Японии, построенных по типу русского северного зодчества.

За заслуги в области возрождения русского колокольного искусства за рубежами родины отец Роман Лукьянов был избран действительным членом Колокольного клуба Новой Англии и Колокольного клуба США.

Возвращение

Отец Роман был большим книгочеем. Любовь к книгам заронила в нем еще в детстве мать – известный в предвоенном Харькове школьный педагог по русскому языку и литературе. С особой благодарностью батюшка вспоминал также замечательную русскую библиотеку в лагере «ди-пи» в Шляйсхайме, которой он был обязан пробудившемуся в нем интересу к исторической литературе. Загадку появления в изолированном поселении беженцев на территории оккупированной союзниками Германии великолепных, с дореволюционной орфографией фолиантов в изысканных сафьяновых переплетах с экслибрисами Дома Романовых – и столь же таинственного их исчезновения после расформирования лагеря – мы с батюшкой безуспешно пытались разгадать в течение нескольких лет. Продолжая многие годы заниматься Императорскими и Великокняжескими книжными собраниями в библиотеках США, я подключила к поискам своего кузена Олега Евгеньевича Симонова (Симона), который также подростком, вместе с отцом, оказался в лагере «ди-пи» в Баварии, а с середины 1950-х годов, по окончании университета в Беркли, жил в Лос-Анджелесе, где имел стоматологическую практику (среди его преданных пациентов был выдающийся архиепископ Лос-Анджелесский и Южно-Калифорнийский Антоний (Синкевич) и личный переводчик Сталина Валентин Михайлович Бережков). Очень надеюсь, что те поисково-исследовательские наработки, которые были сделаны еще при жизни отца Романа, все же позволят, в конце концов, выйти на след пропавшей на территории послевоенной Германии библиотеки Царской Семьи…

Перемены к лучшему в книгоиздательской политике России периода «перестройки» неизменно радовали отца Романа. Привозимые мною в Бостон новинки богословского и исторического содержания, выпущенные издательством «Молодая гвардия», в котором я тогда работала, вызывали в нем неподдельный интерес. Когда же после гайдаровской реформы денежного обращения в январе 1992 года в стране наступил коллапс и в издательстве «Молодая гвардия» редакторам перестали платить зарплату, на наш адрес нежданно-негаданно поступила телеграмма, подписанная отцом Романом Лукьяновым: необходимо было явиться на грузовой терминал «Шереметьево-2» для получения гуманитарной помощи – огромного контейнера с американским сухим молоком. Сегодня это трудно себе представить, но как тогда спасло многие семьи сотрудников издательства, особенно те, в которых были малые дети, это молоко!..

Многократно, начиная с 1991 года, отец Роман и матушка Ирина совершали паломнические поездки по России (последний раз – летом 2006 года). Они посетили храмы Москвы, Петербурга, Пскова, Новгорода, Ростова, Северного Кавказа, ездили на Валаам и Соловки, прошли на малом теплоходе от Москвы до Урала, заходя во многие исторические города. Побывали у Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Александра Свирского, Варлаама Хутынского. Они неизменно молились в церквах Московской Патриархии, за что священноначалие Зарубежной Церкви потом сурово отчитывало отца Романа. Незабываемым было присутствие на Патриарших богослужениях. Общение с епископами, священством, мирянами давало ощущение внутреннего единства со всей полнотой Матери-Церкви. Всюду, в каждом храме, они встречали либо Бостонскую, либо Джорданвилльскую икону Святых Новомучеников и испытывали заслуженную гордость оттого, что написанная у них на приходе в Бостоне икона Новомучеников стала прототипом для официальной иконы Святых Новомучеников и исповедников Российских при их прославлении в храме Христа Спасителя в 2000-м году.

Отец Роман писал: «Путешествуя по России и посещая восстанавливаемые или вновь строящиеся храмы, диву даешься: откуда взялось столько иконописцев, архитекторов, регентов, певчих и других мастеров церковного искусства? Несмотря на семьдесят лет преследований и уничтожения русского народа, народный гений не погиб и сейчас, ведомый Духом Святым, находит свое выражение в открытии тысяч церквей, сотен монастырей, обновлении и мироточении тысяч икон, обращении миллионов людей, выросших в атеизме, ко Христу! Где еще это когда-либо было? Действительно, Церковь в России – это Небо на Земле, Дом Пресвятой Богородицы!» [21]

Вернувшись из паломнической поездки в Екатеринбург и Алапаевск, отец Роман и матушка Ирина обратились к пастве с призывом начать сбор пожертвований на приобретение колоколов для монастыря Новомучеников Российских, основанном на месте гибели преподобномученицы Великой княгини Елизаветы Феодоровны и ее ближайших родственников в Алапаевске. Заказ решено было разместить на колокололитейном заводе Николая Пяткова в Каменец-Уральском. Дар Бостонского прихода Алапаевску был торжественно передан в июле 2006 года.

Облачения митрополита Филарета (Вознесенского) в резиденции Патриарха Алексия II

В ноябре того же года отец Роман вручил у себя в Богоявленском храме посланнику Патриарха Московского архимандриту Тихону (Шевкунову) хранившиеся у него много лет облачения и епископский жезл, принадлежавшие третьему Первоиерарху Русской Зарубежной Церкви митрополиту Филарету (Вознесенскому), который в 1985 году, пророчески предвидя грядущие перемены в духовной жизни России, завещал: «Когда наступят благословенные дни, предсказанные преподобным Серафимом Саровским чудотворцем, тогда отвези это облачение на нашу родину, передай Святейшему Всероссийскому Патриарху, а одно облачение – в Дивеевскую лавру». Исполнение завещания стало символическим прологом к окончанию эпохи разъединения двух Церквей.

А ровно год назад отец Роман подарил посетившим его в канун Рождества Христова представителям московского Данилова монастыря во главе с его наместником отцом Алексием (Поликарповым) свою «колокольную» библиотеку на русском, английском и голландском языках, которую собирал в течение всей жизни…

Последний раз Господь судил мне свидеться с отцом Романом Лукьяновым у чудотворного образа Тихвинской иконы Божией Матери в Свято-Николаевском Патриаршем кафедральном соборе Нью-Йорка в марте 2004 года. Для прощания с иконой, которая в эти дни начинала свой путь на родину после 55-летнего пребывания на американской земле, бостонский батюшка привез большую группу паломников со своего прихода. Он стоял в стороне, не участвуя как священник в Божественной литургии, которую совершал Управляющего Патриаршими приходами в США епископ Меркурий вместе с Блаженнейшим Германом, архиепископом Вашингтонским, митрополитом всея Америки и Канады в сослужении протоиереев Александра и Сергия Гарклавсов – многолетних чикагских хранителей иконы, и клира. По завершении Литургии был отслужен благодарственный молебен перед возвращением великой святыни в Россию, и снова из-за отсутствия молитвенного общения и единения в таинствах отец Роман не мог участвовать в богослужении. Время от времени я поглядывала в его сторону и видела по его лицу, как тяжело ему дается эта вынужденная обособленность, и мне казалось, что в этот момент он внутренне молится Господу и Матери Божией о том, чтобы, наконец, была уврачевана рана разделения, нанесенная Русскому Православию революционным переворотом 1917 года и десятилетиями атеистической большевистской диктатуры…

Протоиерей Роман Лукьянов. 2006г.

Он пытался быть дипломатом и «не выносить сор из избы». Тем не менее, еще в 1998 году в открытом письме к руководству Зарубежной Церкви мужественно выступил с предупреждением о грозящей опасности превратиться «из неотъемлемой части Русской Поместной Церкви» в «самодовлеющую секту» и называл «великим грехом» отказ от «существенного участия» в духовном возрождении родины. И Господь и Его Пречистая Матерь устроили так, что голос «старого священника» [22] был услышан.

Могила о.Романа Лукьянова

Отец Роман скончался буквально накануне отлета делегации Русской Православной Зарубежной Церкви из Нью-Йорка в Москву на торжества по случаю подписания Акта о каноническом общении с Русской Православной Церковью Московской Патриархии. Последним богослужением, совершенным Выскопреосвященнейшим митрополитом Лавром в нью-йоркском храме иконы Божией Матери «Знамение» при Архиерейском Синоде, стала панихида по новопреставленному. В то же самое время панихиду по отцу Роману совершил в Москве в Сретенском монастыре его настоятель архимандрит Тихон с братией.
Через три дня, 17 мая 2007 года, в храме Христа Спасителя за Божественной литургией епископ Саратовский и Вольский Лонгин (Корчагин) вынул частицу в память отца Романа, а саму просфору члены американской делегации по возвращении передали матушке Ирине – в день отпевания почившего и его похорон на кладбище в Джорданвилле 22 мая 2007 года.
Вечную память и вечный покой да подаст Господь рабу Божию Роману, а нас помилует и спасет. Аминь!
Симонова Инна Анатольевна, кандидат исторических наук, член Союза журналистов и Союза писателей Москвы, эксперт культурно-исторического фонда "Связь времен", занимающегося возвращением Даниловских колоколов на Родину

Примечания:

1 – Беседа архимандрита Тихона (Шевкунова) с протоиереем Романом Лукьяновым. Опубликована на сайте Православие.ru 15 мая 2007 года.
2 – Прот. Роман Лукьянов. Колокола Данилова монастыря в Гарвардском университете // Русское возрождение. № 42. 1988. С. 54-68.
3 – Флагман горного машиностроения: Очерк истории Харьковского ордена Ленина машиностроительного завода «Свет шахтера». Харьков. 1979, С. 5-6.
4 – Д. М. Чорний. Досвiд культурного пiдприємництва: Микола Федорович фон-Дiтмар / Харкiв на початку XX столiття: iсторiя мiста, долi людей. Харкiв, 1995. С.33.
5 – Н. Ф. фон Дитмар. Основы счетоводства (по новой форме). Харьков, 1907.
6 – Трамвайное сообщение в Харькове, созданное усилиями Н.Ф. фон Дитмара, – до сих пор весьма популярный и общедоступный вид транспорта в городе, наряду с более поздними нововведениями: автобусными и троллейбусными перевозками, а также метрополитеном.
7 – Л. Д. Троцкий. История русской революции. Т.2. Ч.1. Нью-Йорк. 1976. С.204.
8 – Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском // Москва. №7. 1977; А.И. Цветаева, Н. К. Сараджев. Мастер волшебного звона. М., 1986.
9 – Профессор Маршалл Винокур (Marshall Winokur) преподавал в Алабамском университете с 1969 по 1994 год. В 1973 году он защитил диссертацию по теме: «An Orthographical Study of Toponyms and Names of Inhabitants in Old Church Slavic», – которая, впрочем, так и не вышла в свет отдельной книгой.
10 – Прот. Роман Лукьянов. Колокола Данилова монастыря в Гарвардском университете. С.66-67.
11 – На заново отстроенной по старым чертежам монастырской надвратной колокольне церкви Симеона Столпника временно были размещены 15 колоколов-неместников старого литья, собранные со всех концов России: Ярославской, Московской, Кировской, Костромской областей.
12 – Прот. Роман Лукьянов. Колокола Данилова монастыря в Гарвардском университете. С.67-68.
13 – Имеется в виду архимандрит Петр (Исчи) из небольшого болгарского монастыря Иоанна Рыльского (Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк).
14 – «Daughter of Late R. T. Crane Weds Prince» // Ipswich Chronicle, Dec. 3, 1943.
15 – Специальные лагеря «ди-пи» – названы так по первым буквам английского термина «displaced person» («перемещенное лицо»), в которых содержались в ожидании своей участи под постоянной угрозой репатриации находившиеся в американской, английской и французской зонах оккупации послевоенной Германии беженцы из Советской России, военнопленные, «остарбайтеры», а также эмигранты первой, послеоктябрьской волны, нередко с «нансеновскими» паспортами или «лица без гражданства».
16 – Отец протоиерея Романа Евгений Стефанович Лукьянов – инженер, в первую мировую воевал в казачьих частях и был награжден двумя Георгиевскими крестами; в гражданскую войну сражался в рядах Белой Гвардии, в составе Добровольческой армии генерала Деникина; при большевиках неоднократно подвергался арестам и ссылкам. Летом 1941 года он был вновь арестован как «враг народа» и погиб при пожаре в пересыльном бараке в городе Валуйки под Харьковом.
17 – Прот. Роман Лукьянов. Колокольный звон на Руси / Юбилейный сборник в память 1000-летия Крещения Руси. 988-1988. Джорданвилль, 1988. С. 541.
18 – Там же. С. 541-542.
19 – Вряд ли кто в то время мог предположить, что в начале 1990-х годов вновь по всей России станут открываться десятки, а то и сотни колокололитейных мастерских и заводов и начнется настоящий «ренессанс» русского звонарного производства.
20 – С. Ю. Конюс был сыном любимого ученика П. И. Чайковского Юлия Эдуардовича Конюса – блестящего скрипача и талантливого композитора, преподавателя Московской консерватории.
21 – Цит. по: «Слово о. Романа за «круглым столом» на Пастырском совещании 8 декабря 2003 г.», – опубликованное на сайте Богоявленского прихода в Бостоне (www.bostonrusschurch.org).
22 – Так назвал себя о. Роман в статье, написанной в ноябре 2001 года «Путь Русской Зарубежной Церкви: наблюдения и мысли старого священника». – Опубл. на сайте «Религиозные деятели и писатели русского зарубежья. Библиотека» (www.zarubezhje.narod.ru).

версия для печати