XX век будет отмечен историками как век беспрецедентных успехов науки и техники, торжества классического научного идеала, невиданного ранее распространения грамотности и светского образования. Но одновременно девизом минувшего века могло бы стать знаменитое название одного из офортов Франсиско Гойи, вынесенное нами в заглавие. Никогда раньше огромные массы людей не бывали до такой степени захвачены бредовыми учениями, не только абсурдными с точки зрения серьезной науки, но и противоречащими очевидным фактам, логике и здравому смыслу. Достаточно вспомнить массовый энтузиазм, готовность к самопожертвованию и к совершению любых преступлений, которые вызвали в XX веке мнимо научные построения озлобленных интеллектуальных маргиналов - авторов коммунистических или расовых "теорий". Возникает впечатление, что чем больше очевидных нелепостей, внутренних противоречий, смехотворных по своей наглости претензий и фактических ошибок содержит очередная "теория", чем более решительно ее отвергает сообщество серьезных ученых и чем больше она напоминает бред душевнобольного, тем больший массовый успех ей гарантирован. Как пишут историки науки, научный миф "по своей природе должен быть противоречив <...> и очевидно ошибочен с научной точки зрения"; "в основе мифа лежат какие-то реальные факты, однако фантастически препарированные"; "миф должен воевать с врагами"; "для поддержания мифа выгодно обращаться к мнению специалистов в других, иногда достаточно далеких науках"; "в конечном итоге миф, каким бы научным он ни стремился казаться, связан с борьбой против здравого смысла, разума и интеллекта"^[1].

Эти печальные мысли неизбежно приходят в голову всякому человеку, получившему гуманитарное образование, когда он заглядывает в секцию "История" крупных книжных магазинов современной России. Как правило, целый большой стенд бывает заставлен отлично изданными произведениями авторов, совершивших неслыханный "переворот" в исторической науке - академика-математика А. Т. Фоменко и его соавтора Г. В. Носовского, и, несмотря на немалые цены, книгопродавцы не жалуются на недостаток покупателей. То от одного, то от другого знакомого (особенно от людей с техническим образованием) приходится с оторопью слышать, что "наверное, в этом что-то есть". Дух нашего времени, мироощущение постмодернизма с его всеядностью, равным интересом к любому "тексту" и откровенным равнодушием к проблеме истины и достоверности, к счастью, ослабляет агрессивность и миссионерское рвение неофитов нового учения: адепты с известной степенью апатии заглатывают и пережевывают то, что им предлагают, но становиться "под знамена" не спешат, а продолжают брести по жизни, вяло посматривая по сторонам, нет ли еще чего-нибудь "интересненького". Но у такого равнодушия есть и оборотная сторона: современный обыватель рад возможности уравнять в правах достоверное с фантастическим. Суровая, но благодатная дисциплина, которой связывает человеческую мысль истинно научное мышление, кажется ему невыносимой тиранией, - точно так же, как и ограничения, накладываемые религиозными заповедями.

Мы предлагаем вниманию читателей реферат книги "Мифы "новой хронологии". Антифоменко" вовсе не с благой, но расплывчатой целью расширения кругозора. На наш взгляд, эта книга, содержащая тексты докладов конференции, состоявшейся на историческом факультете МГУ в декабре 1999 г.^[2], предлагает материал, который может стать полезным для современной православной апологетики, причем как благодаря фактическому своему содержанию, так и в отношении методов рассмотрения фактов.

Феномен "новой хронологии" математика Фоменко достаточно хорошо известен, но в основном как сенсация; публичные критические выступления историков начались недавно и с явным опозданием. Казалось бы, какое нам, христианам, дело до телесенсаций и даже до споров в современной науке? Однако "дело" Фоменко представляет для нас очевидный интерес; в первую очередь и в самом общем виде потому, что христианское сознание основано на неравнодушии к истине, а Фоменко ниспровергает и принятые данные общей истории человечества, и данные истории спасения.

"Новая хронология" переносит дату земного рождения Спасителя на второе тысячелетие (от Рождества Христова, вынуждены мы тем не менее сказать); уже одним этим она отрицает историчность Священного Писания, объявляет его фальсификацией (вообще, если верить Фоменко, то в истории мы никаких действующих лиц, кроме жуликов и интриганов, заведомо лживо составляющих документы, не найдем), а также отрицает не только богоустановленность Церкви, но и вообще ее историчность. Тем самым мы просто обязаны признать "новую хронологию" антихристианским учением и относиться к ней соответственно.

Небезынтересно и то, что светские ученые называют "новую хронологию" мифом. На протяжении многих тысячелетий миф был главным и нередко единственным языком, на котором люди могли выразить свои религиозные и научные взгляды. Однако в наше время мифологическая смесь псевдонауки с псевдорелигией стала характерным признаком языческого мышления, и коль скоро языческая мифология проникает в сознание общества, людям Церкви это не может быть безразлично.

В некоторых из рассматриваемых докладов их авторы, светские ученые, зачастую далекие от Церкви, характеризуют тот ажиотаж, который бушует вокруг "новой хронологии", как типичное проявление сектантства, сектантского мышления, и для этого есть причины. В самом деле, некритическое и всегда восторженное восприятие "учения", безоговорочное почитание личности его родоначальника, полная глухота относительно контраргументов и прямой отказ от обсуждения (нередко сопровождающийся агрессивными выпадами) - все это типично для сект, особенно относительно новых, небезосновательно называемых тоталитарными. Эти же свойства характеризуют и сторонников "новой хронологии", очень любящих публичные выступления и при этом откровенно неспособных к дискуссии (сам Фоменко проигнорировал приглашение на конференцию, материалы которой мы рассматриваем). А коль скоро в нашем обществе помимо религиозных сект развиваются секты квазирелигиозные (они же псевдонаучные), нам есть о чем задуматься: о состоянии умов, не желающих (или неспособных?) вместить истины науки и веры, но жадно припадающих к мутным источникам всяческой неправды. Тем более уместно обратиться к рассмотрению того, как настоящие ученые, представители подлинной науки анализируют и опровергают "ересь"^[3], выдающую себя за научное исследование, - возможно, что здесь мы найдем полезные для нас методы, как находили их в современной им науке святые Отцы.

Наконец, хотелось бы наметить тот момент, в котором сходятся подлинная наука и подлинная вера; тот критерий, по которому им противопоставляются псевдонаучные построения и ложные верования. Этот критерий - трезвость, о которой писали апостолы Петр и Павел: Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить (1 Пет 5:8); Итак, не будем спать, как и прочие, но будем бодрствовать и трезвиться <...> будучи сынами дня, да трезвимся (1 Фес 5:6,8). Трезвость Апостол считает качеством, необходимо присущим как епископу, так и жене диакона (1 Тим 3:2,11), то есть, можно считать, всему церковному народу. Трезвого рассуждения требует от всякого начинающего исследователя всякий научный наставник (в науке, например, недопустимо считать, что какая-то исследовательская работа завершена, если сам ее автор со всей возможной добросовестностью не разобрал все контраргументы, которые смог отыскать). Трезвения (а вовсе не бурных экстазов, как это представляют себе атеисты - и сектанты тоже) требует от вступающего на путь духовной жизни опытный духовник. И если мы трезво рассмотрим систему аргументов, с помощью которых ученые опровергают шарлатанство, рядящееся в одежды теории, то увидим, что христианское богословие опровергает духовные заблуждения, выдающие себя за "спасительное" учение, типологически сопоставимым способом.

Книга открывается озаглавленным этими словами предисловием, в котором отмечается, в частности, что Фоменко со товарищи всего лишь возродили и развили идеи народовольца Н. Морозова, которые были поддержаны советской властью и, в частности, Лениным (неудивительно - ведь основной многотомный труд Морозова "Христос" был посвящен опровержению христианства). Однако ученые подвергли их резкой критике, причем в ней фигурировали упреки в тех же подтасовках, какими отличается и "новая хронология". Но Фоменко еще и "обогатил" Морозова "новой астрономией", "статистическими" методами и предложил жаждущим сенсации "настоящую" историю с существованием Руси-Орды, с тождеством Чингисхана и Юрия Долгорукого и с захоронением ханов-царей в египетской Долине пирамид... Такого Морозов себе явно не мог позволить: за плечами подавляющего большинства его критиков была как минимум классическая гимназия - и никакого "диамата", заменяющего образование.

Все необозримые свидетельства человеческой истории фоменковцами отбрасываются и объявляются фальсификацией, спланированной с невероятной тщательностью и осуществлявшейся столетиями.

С начала 90-х годов "новая хронология" издается в гигантских масштабах и пропагандируется в средствах массовой информации. Дорогие книги раскупаются преподавателями, инженерами... Поэтому приходится говорить уже не о том, что псевдонаука теснит науку, а о том, что растет настораживающее явление - уход от наших сегодняшних трудностей в мир грез о некоей супернации, создавшей во время оно супердержаву.

Конференция по "новой хронологии" обращает внимание на то, что растущая популярность взглядов "новохронологов" представляет серьезную опасность для отечественной культуры, размывает фундаментальные культурные, научные и нравственные ценности. В ней участвовали специалисты по археологии, источниковедению, русской и всеобщей истории, языковеды, востоковеды, религиеведы, математики, физики и астрономы, а также представители средств массовой информации.

Статья, содержащая доклад академика Российской Академии наук, доктора исторических наук профессора В. Л. Янина, называется "Зияющие высоты академика Фоменко"^[4]. В начале автор, специалист по археологии и истории Древней Руси, отмечает, что построения Фоменко не имеют никакого отношения ни к математическим методам, ни к математике в целом, а употребление им в этих трудах своего академического звания - спекуляция для создания рекламного имиджа в сочинениях сугубо фантастического характера. "Методика" хронологических исследований Фоменко заимствована в лучшем случае из популярных книжек и газет. Так, в вопросе о археологической датировке Великого Новгорода Фоменко утверждает, что не знает ни одной подробной научной работы по его дендрохронологии^[5], однако на эту тему существуют десятки работ, в том числе знаменитых и классических (тут же приводится несколько названий книг и сборников статей). Утверждая, что новгородские летописи фальсифицированы в позднее время, Фоменко совершенно игнорирует (или не знает?), что данные летописей во многих случаях подтверждаются найденными в раскопках берестяными грамотами, монетами, печатями.

В. Л. Янин приводит примеры "лингвистического" анализа названий городов, производимого Фоменко по следующей модели: "Модель "Темза=Боспор". Она работает надежно, если слово "Темза" прочитать задом-наперед, выбросить гласные и заменить согласные на любые пришедшие в голову"; достаточно подробно разбирается утверждение Фоменко о том, что "Новгород - это на самом деле Владимиро-Суздальская Русь, а знаменитое Ярославово дворище - это город Ярославль на Волге", а создали всю эту путаницу якобы Романовы в период становления династии, имея в виду какие-то совершенно неясные (но, по мнению Фоменко, коварные) цели.

Позволю себе отступление. Читать тексты с пространными цитатами из Фоменко мучительно (в части цитат) и отрадно (в части их опровержительного анализа). Следование тексту Фоменко напоминает кошмарный сон с мучительным соскальзыванием в опасную неизвестность - такое впечатление возникает из-за псевдологического следования якобы установленному исходному положению. И если бы только сон!

В начале 90-х годов на Старом Арбате близ Арбатской площади пришлось увидеть агитацию кришнаитов. Приплясывая, они образовали круг; звучала странная музыка с медленным "внушающим" ритмом, в воздухе дымились сладковато-душноватые курения. Агитация имела относительный успех: в кругу уже неловко топтались средних лет дяденька и тетенька, по виду приезжие: толстоватые растерянные люди с покрасневшими лицами явно чувствовали себя неуютно, но уйти то ли стеснялись, то ли побаивались. Пройдя мимо этого морока (с молитвой), я вышла к площади - и с таким удовольствием вдохнула "свежий" бензинный чад и услышала шум транспорта! Это была привычная, нормальная жизнь со всеми ее сложностями и неудобствами - но в реальном мире^[6].

И еще одна ассоциация: в романе Г. К. Честертона "Перелетный кабак" старый чудак объясняет всем желающим его слушать (таковых находится довольно много), что никакой доброй старой Англии с ее древним христианством и культурными традициями не было, а было только заимствование из турецкой культуры (аргумент: прозвище типичного англичанина Джон Буль не может же действительно восходить к названию быка - ведь это такое грубое животное, - а происходит из турецкого бюль-бюль 'соловей'). В дальнейшем выясняется, что оригинальный старичок готовил вторжение турецкой армии.

Так вот, очень отрадно, когда скользкие построения о кознях Романовых сменяются трезвыми рассуждениями о том, как можно было бы подменить культурный слой, неоспоримо наличествующий в Новгороде: "сначала надо было свалить ярославские напластования XVI-XVII вв. на какую-то резервную площадь. На другую резервную площадь перевезти напластования XV в., на третью - XIV в. и т. д. А потом уже в обратном порядке выкладывать их куда приказано <...> Какую сложную задачу пришлось решать крепостным возчикам-мужикам и даровитым распорядителям этих колоссальных работ! И все это происходило в XVII в., раздираемом сначала хаосом смутного времени, а потом мучительным выходом из экономического разорения". - Хороший пример апелляции к здравому смыслу дает нам академик Янин. Но соображения о том, что ведь переносить нужно было и соборы, и окрестные селения, и фрески, выводят нас уже на уровень полного абсурда; становится смешно, а это в данном случае полезно. Но не до смеха и автору, и его внимательному читателю, когда В. Л. Янин вспоминает руины Великого Новгорода, оставленные оккупантами, цель которых была "лишить наш народ исторической памяти и превратить его в стадо бессмысленных скотов...". И вовсе не смешно, что шахматист Каспаров, ныне тоже большой сторонник Фоменко, заявляет в печати: "Я размажу по стенке любого историка в любых дебатах просто потому, что знаю больше них"^[7].

Анализируя феномен успеха Фоменко, автор заключает: "Мы живем в эпоху тотального непрофессионализма, разъедающего все сферы общества - от его властных структур до организации системы образования <...> Средняя школа плодит дилетантов, полагающих, что их ущербного знания вполне достаточно, чтобы судить профессионалов <...> Общество, воспитанное на скандалах, припавшее к экрану телевизора, жаждет негатива и эпатажа". Эта горькая констатация, высказанная человеком с громадным научным и жизненным опытом, заставляет задуматься.

Доктор исторических наук профессор В. А. Кучкин разбирает "открытия" Фоменко, касающиеся Куликовской битвы, в статье с ироническим названием "Новооткрытая битва Тохтамыша Ивановича Донского (он же Дмитрий Туйходжаевич Московский) с Мамаем (маминым сыном) на московских Кулишках". Буквально в первой строке текста автор называет ход рассуждений Фоменко "забавным скольжением мысли", что показывает, что такое впечатление от него не единично. Мир, который предлагает нам Фоменко, сходен со Страной чудес, изобретенной Чарльзом Доджсоном, более известным под псевдонимом Льюиса Кэррола, для девочки Алисы, но далеко не так весел и интересен. Автор поначалу довольствуется перечислением результатов трудов Фоменко, лишь мимоходом касаясь использованных методов (таких, как "мгновенно возникает мысль..."), и этот список впечатляет: Куликово поле - не в Тульской области, а в Москве, причем не то на Сретенке, не то на Кулижках; Кузьмина Гать, где останавливалось войско Мамая - это Кузьминки ("любой москвич воскликнет..."; правда, любой житель Тамбова воскликнет нечто иное, но его, очевидно, слушать не следует - чай, Тамбов не столица). А уж коль скоро Мамай стоял в Кузьминках, то и святой князь Димитрий вел войска не в Коломну, как о том сообщают источники, а в Коломенское. Красный Холм, с которого Мамай наблюдал битву - конечно, у Краснохолмской набережной, на Таганке; кстати, далее говорится, что этот холм появляется впервые в популярной литературе начиная с XIX в., в текстах же, способных претендовать на статус исторических источников, о нем ни слова нет. Дон - это просто Москва-река, Непрядва - Неглинка (похоже, если очень этого захотеть!), а Меча - либо опять-таки Москва-река, либо река Моча.

Главный аргумент Фоменко, послуживший основой его озаренного поиска, состоит в том, что на Куликовом поле нет материальных следов битвы, в том числе захоронений. Но их и не может быть, потому что в ту эпоху павших в битвах как правило не хоронили. А материальных следов не осталось не только на месте великих европейских битв XIII-XV вв., но и под Прохоровкой, где 12 июля 1943 г. произошло гигантское танковое сражение. К тому же еще в XVIII в. на Куликовом поле выпахивали из земли человеческие кости и древнее холодное оружие (хотя историки не пользуются этим, чтобы сразить Фоменко наповал, а осторожно говорят, что происхождение останков и оружия требует тщательного рассмотрения).

Единственный памятник литературы, которым пользовался Фоменко - это поздние редакции "Сказания о Мамаевом побоище", хотя даже и первоначальный его текст написан через 125 лет после Куликовской битвы и содержит все признаки беллетризации. Куличково поле, которым оперирует Фоменко, есть результат ошибки писца (подробно и наглядно объяснен весь механизм этой описки); храм Всех святых (тогда еще не на Кулижках, это название появилось позже) существовал уже в 1365 г., за 15 лет до Куликовской битвы и, следовательно, никак не мог быть заложен в память Куликовской битвы, а святой благоверный князь Димитрий не мог быть Тохтамышем хотя бы потому, что скончался в 1389 г., а Тохтамыш был разбит Тамерланом в году 1395... Мало-помалу становится понятным, почему Фоменко понадобилось строить "новую хронологию": старая никак не вмещала его исторические озарения. В общем, "если враг не сдается, его уничтожают"; а вот почему математик Фоменко впал во вражду со всей историей человечества - вопрос отдельный.

Далее, Коломна летописей не может быть селом Коломенским хотя бы потому, что коломенский епископ встречал русское войско в городских воротах. Ничего себе село - с городскими воротами и епископской кафедрой! Наконец, массовые захоронения в Симоновом монастыре, которые Фоменко считает решающим аргументом в пользу своего озарения (кстати, зачем нужно было переправлять тела со Сретенки через две реки?), могли относиться и к 1382 году (набег), и к 1654 г. (моровое поветрие), и к чуме 1771 г., и к событиям 1812 г.

В заключение В. А. Кучкин подводит итог: в основе мыслей Фоменко относительно Куликовской битвы "лежит ложная идея", подкрепленная "недостоверными фактами, почерпнутыми из поздних источников, домыслами историков-любителей (о стоянии Мамая на Красном Холме) и собственными фантазиями (относительно Дона под Москвой). Объективное, научное исследование отсутствует <...> Применяемые методы исследования рассогласованы, а высказывания по отдельным вопросам (о захоронениях, о поле или холмах от Кулижек до Сретенки) носят взаимоисключающий характер. И ложная отправная точка разысканий, и бессистемное привлечение совершенно разнохарактерных данных" свидетельствуют о том, что авторы "руководствуются заданной, фиксированной идеей, в угоду которой приводятся подчас совершенно фантастические свидетельства, но отвергаются <...> факты".

Член-корреспондент Российской Академии наук, доктор исторических наук профессор Л. В. Милов в своем выступлении на конференции отметил, что историки пригласили Фоменко около 20 лет назад, чтобы деликатно объяснить ему, что такое история и историческая наука, после чего тот вроде бы затих. Но активизировался он после 1991 г., когда расцвели всяческие спекуляции, на фоне которых Фоменко решил продолжить и свою деятельность. В своей статье "К вопросу о подлинности Радзивилловской летописи" Л. В. Милов демонстрирует виртуозный аппарат исторического изыскания; пожалуй, прочесть эту статью неспециалисту не очень просто, но результат вознаграждает: процесс научного исследования воссоздается на наших глазах прежде всего как процесс системный и тем самым адекватный своему объекту - многофакторной, насквозь пронизанной причинно-следственными связями истории человечества.

Построения Фоменко и его последователей автор называет "галлюцинациями на мотивы русской истории". Начать с того, что они полностью отрицают подлинность русских летописей, утверждая, что те написаны в первой половине XVIII в. Их утверждение о том, что повод усомниться в подлинности летописей они нашли у В. О. Ключевского, основывается на ложной интерпретации обрывка одной фразы, в то время как наш великий историк был большим знатоком летописного наследия, его исследователем и классификатором. Важно замечание Л. В. Милова о том, что Фоменко и его соавтор "одержимы идеей поиска следов фальсификации русской истории"^[8]. Датировка времени "фальсификации" совершенно бездоказательна, зато налицо преемственность идей с Н. Морозовым. Выработанные историографами подходы к летописному наследию, различение понятий летопись, летописный свод, летописная редакция, список летописи и т. д. Фоменко и его соавтору, видимо, неизвестны; более того, Радзивилловскую летопись они называют "Повестью временных лет", в то время как любой первокурсник знает, что первая доведена изложением до 1206 (6714) года, а вторая - древнейший сохранившийся в поздних списках летописный свод, в своей первой редакции оборванный на 1110 году (автор приводит историю Радзивилловской летописи как относящейся к группе владимиро-суздальского летописания, характеризуя попутно и другие летописи этой группы). Фоменковцы же не только провозглашают (без всякой аргументации) Радзивилловскую летопись основным списком "Повести временных лет", но и, не зная ничего о том, что в рукописях обычно бывает двойная нумерация страниц (изначальная, буквенная, церковно-славянская и позднейшая, арабскими цифрами, проставленная уже исследователями по уцелевшим листам), они эту последнюю, сделанную скорее всего в XIX веке, объявляют изначальной, но относят ее к XVIII веку, а буквенную относят к ухищрениям фальсификаторов, старавшихся придать рукописи древний вид. Опровержение этой "галлюцинации" слишком виртуозно для того, чтобы его пересказывать на страницах неспециального издания, но оно вполне заслуживает того, чтобы быть прочитанным - хотя бы как пример настоящей историографии^[9]. Продолжая тщательный анализ описания рукописи, Л. В. Милов приводит удивительную цитату из Фоменко, уверяющего, что палеографические методы имеют значение при определенной хронологии, а "любое изменение хронологии источников мгновенно (!) меняет всю систему <...> датировок" (НХ)^[10]. Сказано во всяком случае откровенно: если данные палеографии "теоретика" не устраивают - меняем хронологию (как, интересно?) и мгновенно получаем нужный нам результат. Не наука, а беспроигрышная лотерея; правда, известно, что в таких лотереях выигрыши гроша ломаного не стоят. К числу методов, которые Фоменко считает способными к мгновенной перемене показаний, он относит и филиграни, или водяные знаки. Так вот, изучая филиграни и сопоставляя их с датировками рукописей, исследователи собрали колоссальный материал, публикуемый в альбомах. Число опубликованных филиграней - свыше 130 тысяч; прослежены их варианты и разновидности (и преемственность этих разновидностей) на протяжении семисот лет, и сама мысль о том, что единичная ошибка может поколебать эту систему, связывающую как сосуществующие одновременно типы филиграней, так и их преемственность, абсолютно нелепа и свидетельствует о том, что тот, кто ее высказал, с филигранографией ничего общего не имеет.

Пламенные сторонники жгучей идеи о том, что все люди, мягко говоря, недобросовестны, утверждают, что анализ бумаги Радзивилловской летописи ничего не значит, так как фальсификаторы могли исполнить ее по старой бумаге двух-трехвековой давности. Но палеография не зафиксировала случаев хранения бумажных запасов долее 25-30 лет, да и то в редчайших случаях; обычно бумага ручной фабрикации не хранилась дольше 10 лет^[11].

Наконец, как пример действительного применения математических методов в палеографии автор приводит описание работы, которую он произвел в содружестве с математиком и при использовании компьютера - анализ 54 рукописей Краткой редакции Закона Судного людем.

Анализ миниатюр Радзивилловской рукописи довершает доказательство ее подлинности.

[Специалист по истории Китая, академик РАН, доктор исторических наук В. С. Мясников выступил с критикой воззрений Фоменко на историю Китая ("новая хронология" относит начало китайской цивилизации к XVII веку по Р. Х.). Между тем письменные источники, подтверждающиеся данными археологии, а также памятники литературы и философии насчитывают около 4 тысяч лет, так что можно сказать, что Китай уже жил в XXI веке - до Р. Х., и спорить с его историей непросто хотя бы потому, что когда недавно отмечалось 50-летие КНР, параллельно шла конференция, посвященная 2250-летию со дня рождения Конфуция, на которой присутствовало значительное количество его потомков, так как родословие их ведется веками и всем им хорошо известно^[12].

Аргументация Фоменко в этом случае, как и во всех других, разительно проста и не поднимается над уровнем базарных сплетен (как не вспомнить Высоцкого: Говорят, что скоро бани все закроют повсеместно навсегда, и эти сведенья верны - М. Ж.): если китайцы выдумали порох, то почему же они тогда с его помощью не стреляли, а употребляли его для фейерверков^[13]? Еще один аргумент - невозможно-де наблюдать кометы без телескопа^[14]. А между тем существует десятитомное описание технологических достижений китайской цивилизации.

Филологические игры Фоменко не упомянуть невозможно. Он считает, что Китай населяли македонцы, потому что слышал о киданях (монгольские кочевники на территории Китая - М. Ж.) и решил, что это похоже. В его фантазиях Китай населяют сербы и шведы, не говоря уже о донских казаках, и вообще коль скоро Джун-Го - Срединная империя, то она на Средиземном море... "Обычно ученые ведут научную полемику, но в данном случае полемизировать не с чем. Фоменко не уважает не только собственную национальную историю, но и историю других народов"]^[15].

С особым интересом читается статья доктора исторических наук профессора Г. А. Кошеленко (соавтор - Л. П. Маринович) "Лысенковщина, фоменковщина - далее везде?"; в ней речь идет об античной истории, наличие которой Фоменко полностью отрицает, а события, факты и памятники этой "несуществующей" истории представлены в статье в изобилии и в системе (одни примечания занимают 16 страниц, и это говорит о многом).

Статья предваряется эпиграфом, с изяществом выбранным из сочинения христианского философа Боэция "Против Евтихия и Нестория"; приведем его полностью:

Авторы предполагают, что псевдоисторическая литература, "наглая, дикая и страшная, как "новые русские"", для будущего историка встанет в один ряд с такими приметами времени, как преступность, коррупция, проституция. Эту литературу характеризуют четыре основных признака: априорность, ненависть, невежество (или сконструированная на манер невежества сознательная дезинформация), отсутствие профессионализма. В качестве примеров называются "Великая степь" М. Аджи и прочие его сочинения, книга В. Л. Хамциева и А. Ч. Балаева "Давид Сослан, Фридрих Барбаросса... Алания от Палестины до Британии", сочинения В. Резуна (под псевдонимом Суворов). На их фоне кажутся невинным лепетом ребенка недавно столь возмущавшие ученый мир (и пропагандируемые журналистами) открытия типа этруски - это русские.

Но даже в сравнении с этими малопочтенными опусами труды Фоменко и компании выделяются особенным образом, хотя и соответствуют всем четырем названным критериям: 1) априорны, ибо отвергают разом и навсегда все, что когда-либо писали историки; 2) отражают ненависть ко всей гуманитарной составляющей человеческой цивилизации; 3) изначально отличались тотальным невежеством; невозможно представить, однако, что за 20 лет их авторы не прочли ни одной исторической книги, но, скорее всего, сила ненависти не позволила ничего из них усвоить (не хотелось бы думать, что мы имеем дело с сознательной ложью и фальсификацией); 4) характеризуются отсутствием профессионализма: математики, пусть даже очень хорошие - тем не менее не историки.

Далее авторы напоминают историю "открытий" Н. Морозова, книги которого в 70-х годах прочел М. Постников, учеником которого и стал Фоменко. Появилась брошюра и ряд статей, а также толстый самиздатовский том. В 1982 г. по решению Президиума Академии наук состоялось обсуждение творений атакующих математиков на заседании отделения истории АН, где историки опровергли и осмеяли псевдонаучный бред, и к ним присоединились многие математики и астрономы. "Новые хронологи" на время поутихли, но восстали из пепла в начале 90-х годов. Вначале Фоменко публично обвинял КПСС в гонениях на себя (ничего такого, похоже, не было), а потом с неимоверной быстротой стал выпускать книги, в основном повторявшие все ту же самиздатовскую "монографию", но с расширением, касавшимся уже истории России, которой тоже, выходит, не было. То, что в 80-х казалось специалистам невозможным ("Карла Великого не существовало <...> не было пророка Мухаммеда <...> ни тем более князя Владимира", иронизировал в 1984 г. историк), совершилось, но на смену брошюркам и статьям пришли толстенные золоченые тома и зазывная реклама в СМИ и книжных магазинах.

Отправная точка "новых хронологов" - то, что, по их мнению, всю античную литературу создала группа фальсификаторов эпохи Ренессанса. Первые критики этого воззрения допускали, как выяснилось позже, серьезную ошибку: они считали долгом объяснить заблуждающимся, какие ошибки они совершают, полагая, что тех, как настоящих исследователей, интересуют поиски истины; время показало, что истина волнует фоменковцев менее всего. Суть критики между тем сводилась к тому, что, во-первых, нужно знать, как и где применять математические методы^[16], во-вторых астрономический метод датировки исторических событий (по затмениям) - метод известный и почтенный, но для того, чтобы его пересматривать, в частности, опровергая сообщение Фукидида о затмениях V в. до Р. Х., нужно Фукидида как минимум прочесть, что "новые хронологи" не сделали за незнанием греческого языка. А при их попытке перенести датировку "Альмагеста" Клавдия Птолемея с общепринятой даты ок. 140 г. по Р. Х. на Х век ими были допущены подтасовки и умолчания (сведения источника частично опущены, взгляды и выводы исследователей искажены). В-третьих, Фоменко утверждает, что хронология древних династий создана искусственным путем в XI-XIII веках, причем существующая хронология была "умножена на четыре" и сдвинута в древность. Но аргументация этой "теории" исполнена грубейших ошибок: диктатор Сулла объявлен императором, Помпей - диктатором, императоры Галерий, Лициний и Констант вообще выброшены... В-четвертых, "для уточнения" датировок применяется "методика ономастограмм", суть которой сводится к рассмотрению имен собственных, встречающихся в том или ином тексте, и к утверждению, что тексты, по времени приближенные к пишущему, цитируются чаще, чем те, которые были написаны в более отдаленное время. Методика по меньшей мере наивная; чтобы ее выдвинуть, нужно принципиально не понимать роль письма в истории человечества. Авторы приводят лишь один контраргумент: Аристотеля почти не цитировали в поздней античности и постоянно ссылались на него в раннем средневековье; число примеров можно было бы умножить^[17]. А между тем по этой методике фоменковцы определяют, что "Греческая история" Ксенофонта и "Илиада" написаны в XII в. по Р. Х., а биографии Плутарха - отчасти в VI в., отчасти в том же XII. Критики Фоменко проанализировали таким образом некоторые тексты и получили результаты, которые были бы ужасающими, если бы не были ужасающе смешными. При этом Фоменко учитывает только совпадающие имена, а различающиеся опускает.

Анализ фоменковских методов "показывает, что они к науке не имеют ни малейшего отношения, а выводы, сделанные на основании этих методов - за пределами здравого смысла".

Любая концепция может быть опровергнута либо доказательством негодности методов, которые она использует, либо противоречием между ее результатами и бесспорно установленными ранее фактами. Но ни одно из положений "новой хронологии" не согласуется ни с одним из твердо установленных реальных фактов древней и раннесредневековой истории человечества. Авторы статьи обрисовывают колоссальный объем античной литературы, отразившей в себе всю современную ей культуру и цивилизацию. Фоменковцы, кажется, даже не подозревают о реальном количестве документов и памятников, которые они объявили фальшивками, потому что в противном случае можно было бы догадаться, что фальсификация подобного масштаба просто-напросто невыполнима.

Особенно разительно опровергает "новую хронологию" само наличие тысячелетней византийской культуры и литературы, в которой многообразно сказывается ее преемственность с литературой античной. Примерами литературного творчества византийцев, проявляющих глубокое знакомство с древней литературой, историей, философией, могут служить труды Прокопия Кесарийского и святителя Фотия. Эти и многие другие тексты византийской эпохи свидетельствуют о том, что византийцы хранили, изучали и использовали литературное наследие античности. Многочисленные ранние сирийские и арабские переводы античных авторов (прежде всего Платона) - также неоспоримое свидетельство их подлинности; в раннесредневековый период античную литературу переводили также на армянский, коптский, среднеперсидский языки.

К XIX веку в распоряжении европейской науки скопилось значительное количество древних рукописей, выполненных на папирусе, так что изучение их стало предметом отдельной дисциплины - папирологии. Папирология обогатила наши знания об античности множеством новонайденных произведений и фрагментов произведений уже известных. Между тем в эпоху Ренессанса папирус как писчий материал был настолько хорошо забыт, что может считаться неизвестным; первые папирусы появились в Европе в XVI веке. Если принять во внимание, что некоторые папирусы использовались дважды (так, "Афинская полития" Аристотеля записана на оборотной стороне папирусного свитка, на лицевой стороне которого были финансовые отчеты домоправителя 78-79 гг. по Р. Х.), и что никакой гений не может фальсифицировать хозяйственные документальные записи^[18], человеколюбивая теория "новых хронологов" становится еще более туманной. А так как к тому же некоторые папирусы были извлечены из размонтированных мумий, то предполагаемые усилия ренессансных фальсификаторов разрастаются до масштабов вовсе непредставимых, и в той же пропорции исчезает всякое правдоподобие "новой хронологии".

Эпиграфика (изучение надписей, высеченных на камне) имеет в своем распоряжении свыше ста тысяч греческих надписей и еще больше латинских. Они найдены на огромных пространствах Европы, Африки, Азии. Убедительное свидетельство подлинности античной культуры - многократно зафиксированные соответствия эпиграфических и "бумажных" текстов вплоть до прямых совпадений. Столь же убедительное опровержение "новой хронологии" - невозможность даже для самых злокозненных гуманистов добраться, например, до Афганистана и Таджикистана (не говоря уже о Багдаде, центре халифата, где европейцев вовсе не приветствовали) и вырезать там надписи на каменных плитах.

Еще одна проблема для "новых хронологов" - египетские билингвы (надписи на двух языках) эпохи эллинизма. Их выполняли на греческом и египетском, причем в последнем случае - двумя видами письма, иероглифами и демотикой. Неужели же фальсификаторы дешифровали египетское письмо до Шампольона^[19]?

Слово остракизм нам в общем знакомо; так называлась процедура изгнания из Афин тех политических деятелей, которые, по мнению сограждан, претендовали на единоличную власть. Именуется она по названию глиняного черепка-острака, своего рода избирательного бюллетеня. В Афинах во второй половине ХХ века найдено почти 9000 остраков с именами афинских политиков, причем письменные источники называют некоторых из них как подвергшихся остракизму. На черепках - разнообразие почерков, иногда встречаются надписи малограмотные, на некоторых имена сопровождаются оскорблениями... Можно ли человеку здравомыслящему предположить, что эти черепки подделаны в эпоху Возрождения? Можно ли заподозрить в этом сотни тысяч клейм на осколках керамики?

Статья завершается увлекательным рассказом о помпейских раскопках; честно говоря, гораздо менее увлекательно то, что авторам приходится излагать очередные домыслы Фоменко и мягко разъяснять, в чем он и на этот раз ошибся. Столь же увлекательны и так же богаты аргументацией против "новой хронологии" сведения об истории Парфенона. Археология не позволяет Фоменко утверждаться в его идеях, тем более что вновь встает "проклятый" для него вопрос: откуда берется культурный слой и какими способами можно его подделать?

Все попытки переписать всемирную историю построены на песке и несовместимы со всеми без исключения категориями источников, что свидетельствует об этих попытках как о спекуляции, ничего общего с наукой не имеющей. Удручает то, что многократное подробное и терпеливое разъяснение всех ошибок фоменковцев совершенно не мешает процветанию их бизнеса. Сомневаясь в том, что руководство РАН и МГУ захочет вмешаться в ситуацию, авторы предлагают обратиться в Общество защиты потребителей: "Фоменко и компания рекламируют свой товар как что-то новое и первоклассное, а на деле покупатель получает непотребную фальшивку".

В конце статьи публикуются два приложения. В одном из них приводится таблица "династийных струй" по Фоменко и перечисляются все ошибки и противоречия, содержащиеся в ней (об этой идее Фоменко мы подробнее расскажем ниже, излагая содержание статьи А. А. Зализняка); в другом приводятся списки имен у Плутарха и Прокопия Кесарийского (об этом "методе" Фоменко см. выше) и тем самым наглядно демонстрируется вся ничтожность полученных результатов и возможность сделать на их основании любой вывод, который придет в голову. Ни одно из этих построений нельзя назвать не только что научным исследованием, но даже интересным наблюдением.

стр. 1 из 3
...читать дальше...