10 лет назад в Москве произошли события, названные "августовским путчем", положившие начало периоду "реформ", из которых мы никак не можем выйти до сих пор. Сейчас можно говорить о ГКЧП и случившемся 19-23 августа 1991 г. без идеологической заданности и истерики, которые были обязательны в ельцинские времена. Бросается в глаза внешнее сходство событий 7-8 ноября 1917 года в Петербурге и 19-21 августа 1991 года в Москве. В обоих случаях они развивались на крошечных пятачках территорий страны: около Зимнего дворца в первый раз и около Белого Дома - во второй. Оба эпизода были практически бескровными. При "штурме" Зимнего погибла всего одна женщина-солдат, выбросившаяся с верхнего этажа дворца, а в "сражениях" с ГКЧП были убиты три парня, которые лезли на БТРы, попавшие в западню под мостом на Садовом кольце. Вся огромная матушка Россия в обоих случаях пребывала в прострации и ожидании вестей из столиц. Скоротечные события, в которых не принимало участие большинство населения даже самих столиц, кроме специально подготовленных и четко классово ориентированных отрядов, закончились арестом Временного правительства и заключением его членов в Петропавловскую крепость в 1917 г., арестом членов ГКЧП с препровождением в "Матросскую тишину" в 1991 г. Суда в общепринятом смысле слова не было ни над теми, ни над другими. А вот последствия этих, казалось бы, верхушечных событий для России были в обоих случаях глубочайшими и драматичными. Новые власти, новые лидеры не сразу, а по прошествии нескольких месяцев начали кроить и резать страну по новым лекалам, о наличии которых у общества было смутное представление. Если большевики имели в 1917 г. свою программу почти тотального обобществления государства, то в 1991 г. события внешне носили вообще характер дворцового переворота.

Когда утром 19 августа 1991 г. ошарашенная страна услышала о введении чрезвычайного положения и сформировании некоего нового органа исполнительной власти под названием ГКЧП (Государственный комитет по чрезвычайному положению), люди не могли понять, о чем идет речь. Ведь обе стороны - партийно-государственная и оппозиционно-демократическая - исходили из общего понимания, что в стране формируется многоукладная экономика, что признается политический плюрализм, что граждане пользуются свободой слова, правом на проведение митингов, демонстраций и пр.

Обе стороны не отказывались от социализма (разумеется, с человеческим лицом) как социального строя страны, никто не отрекался от СССР как государственного формирования (в обновленном виде). Если перечитать все документы, выпущенные в те дни в Белом доме или в Кремле, то мы не найдем в них даже упоминания о социально-экономическом содержании конфликта, о его классовом стержне. О Чубайсе, Гайдаре, о приватизации, "шоковой" терапии тогда никто даже не догадывался. Люди не чувствовали никакой угрозы своим личным интересам, своему привычному социальному статусу. Потому-то они инертно наблюдали за тем, как дерутся паны: потому-то и сам "путч" 19-21 августа получился опереточным, скорее похожим на фарс, чем на социальную революцию, во что он вылился в конце концов.

Утром 19 августа 1991 г. было занятно смотреть, как бронетанковые силы входили в столицу, ведомые автомобилями ГАИ, как они дисциплинированно останавливались перед красным светом светофоров. Б. Ельцин, с трудом проснувшийся после вчерашнего загула по случаю праздника ВВС, отмечающегося 18 августа, обгонял на своем автомобиле с мигалкой армейские колонны, которые уступали ему дорогу, а офицеры брали под козырек. Армия шла в столицу без боеприпасов, без ясных указаний относительно целей операции, кроме аморфного приказа взять под охрану некоторые учреждения, которым никто не угрожал.

Страна жила своей обычной жизнью. Бесперебойно работали все виды связи, не было никаких арестов, кроме задержанного на несколько часов Гдляна, все границы оставались открытыми, улетали и прилетали самолеты по всем местным и международным линиям. Магазины, почты, банки работали в обычном режиме.

Президент СССР Михаил Горбачев, объявленный больным, спокойно сидел на вилле в Форосе и, хотя в его распоряжении был автотранспорт, у причала стоял быстроходный катер, на аэродроме в Бельбеке в полной готовности ждали президентский вертолет и самолет, не сделал ни малейшей попытки вырваться из своего мнимого "плена".

Сами гэкачеписты не имели никакого плана действий, многие его члены в самый последний момент узнали о своей новой миссии (В. Стародубцев, А. Тизяков). Б. Пуго - министр внутренних дел находился в отпуске и лишь в самый последний момент появился в столице. Сколько ни заседали гэкачеписты, они так и не смогли избрать председателя своего комитета.

Под контролем ГКЧП - по существу это было только иное название правительства СССР - находились огромные информационные ресурсы, в том числе все каналы телевидения, подавляющее большинство радиостанций, но ни один из этих ресурсов не был задействован. В памяти людей так и останутся концерты симфонических оркестров да балет "Лебединое озеро", которые заполнили телеэкраны в эти дни.

Вся штука заключалась в том, что гэкачеписты выступили таким образом, защищая только одну идею - сохранить Советский Союз, для убиения которого был подготовлен втайне от народа новый Союзный договор, который превращал унитарное дотоле государство в рыхлую федерацию. Они и не собирались воевать с Б. Ельциным, нашедшим приют под крылом Верховного Совета в Белом доме, который он расстреляет в 1993 г. Они рассчитывали, что простая демонстрация силы заставит российское руководство отказаться от сепаратистских планов и склонит его к сохранению СССР. Но их бездеятельность и неспособность объяснить людям, ради чего выведены на улицы танки и бронемашины, дали возможность произвольно толковать их цели и намерения.

Старческая беспомощность гэкачепистов, полностью выявившаяся к вечеру 19 августа, подействовала, как мощный катализатор, на Б. Ельцина, который под влиянием своего радикального окружения перехватил политическую инициативу, и без устали сыпал указами, придавая событиям классовый, антикоммунистический характер, деморализуя своих оппонентов, которые были объявлены "изменниками народа, Отчизны и Конституции". Всякому, кто выступал против гэкачепистов, Б. Ельцин гарантировал "правовую защиту и моральную поддержку". Армия, не совершившая ни одного акта агрессии против мирного населения, сама стала объектом агрессии со стороны распаленных призывами Б. Ельцина людей. Единственные погибшие оказались теми, кто совал доски в гусеницы боевых машин, накрывал плащами смотровые щели, ломал приборы наблюдения, пытался проникнуть внутрь машин. Прокуратура впоследствии не нашла состава преступления ни в одном случае применения оружия военнослужащими в целях самообороны.

Исход политического противостояния решила не сила, не пули, а слова, воззвания, указы, увещевания. Гэкачеписты ничего не смогли противопоставить напористому Белому дому. Они олицетворяли уже сгнившую верхушку коммунистической партии, которая не имела сил даже обратиться к рядовой партийной массе. Руководство российской армии в этот решающий для судеб Отечества момент оказалось беспомощным политическим кастратом. Вместо того, чтобы взять в свои руки роль верховного арбитра, защитника и охранителя коренных интересов государства и народов, его населяющих, оно жалко металось между заигравшимися политическими авантюристами, выискивая для себя наиболее выгодную личную нишу. Сейчас даже стыдно вспоминать, что "маршал" Е. Шапошников предлагал в те дни подвергнуть бомбардировке Московский Кремль, а днями позже рвался послать истребитель, чтобы сбить летевших на поклон в Форос к Горбачеву гэкачепистов, совсем потерявших голову.

Единственными, кто сполна воспользовался результатами "псевдопутча", были радикал-демократы, со всех сторон облепившие Б. Ельцина. Они представляли уже начавший складываться класс российской буржуазии, сами принадлежали к нему, пользовались духовными ориентирами Запада и его материальной помощью, а следовательно, и отрабатывавшими его заказы.

После Октябрьской революции о большевиках говорили как о немецких шпионах. Теперь о победивших радикал-демократах стали говорить как об агентах влияния Запада. И в самом деле, заимствованные за границей программы и рецепты "не пахли русским духом" и принесли нашей стране и народу неисчислимые бедствия. И те и другие отказались от российских традиций, от отечественного исторического опыта, от опоры на русского человека, его веру, знания, трудолюбие.

Нельзя избавиться от ощущения, что в августовские дни 1991 года мы потеряли исторический шанс пойти по китайскому пути, т.е. отдать предпочтение экономике с последующим постепенным внедрением демократии, вместо того чтобы увлекаться демократическим политиканством при полном разрушении экономики. Китайский пример был перед нашими глазами. Там всего за два года до наших событий сложилась почти идентичная ситуация. В июньские дни 1989 года г. Пекин и его главная площадь Тяньаньмынь практически оказались в руках демократической оппозиции, требовавшей слома коммунистического строя. Но в Китае нашелся волевой и дальновидный политик Дэн-Сяопин, который не побоялся в интересах Китая и китайского народа проявить решительность и жесткость. Китайский либеральный душка - генеральный секретарь ЦК КПК Чжао-Цзыян (двойник нашего Горбачева) был отстранен от своего поста и посажен под домашний арест. Кстати, и сейчас сидит под этим арестом. Дэн-Сяопин и премьер Ли Пэн взяли на себя всю ответственность, вызвали армию в Пекин, но не для шутовского фарса, а для силового подавления оппозиции. Военные проявили понимали высших интересов нации и, несмотря на то, что при прорыве баррикадных укреплений армия потеряла 40 бронетранспортеров и около 300 грузовиков, в один день был восстановлен порядок в столице. Платой за это было, по официальным данным, более 300 погибших и 5 - 6 тысяч раненых. Зато Китай с тех пор в условиях политической и социальной стабильности ставит рекорды экономического развития, на глазах превращается в величайшую индустриальную державу мира. Китайцы, благосостояние которых растет из года в год, гордятся своей страной. Их опыт - горький укор нам, русским, ограбленным, деморализованным, вырождающимся. Их Тяньаньмынь стала точкой отсчета для процветания Китая, наш август 1991 г. стал прелюдией гибели великой державы - СССР, разорения оставшегося обмылка - Российской Федерации, унизительного падения авторитета страны.

Прошло 10 лет с тех окаянных дней. Стали приходить в себя замороченные русские люди. Заговорили своим языком, а не взятыми напрокат фразами. И хотя страна пока больше похожа на пепелище, все-таки затеплилась надежда, что укрепит Господь нас на возрождение любимого Отечества.