От Академии до Афона. По Востоку и Западу. Путевые наброски. Часть 3. Бургас.

Бургас. Болгария. Пристань начала XX века.

И еще суждено было нам почти целый день провести у родичей-болгар, хотя и не в Болгарии уже, а в Восточной Румелии^[1], объединенной с Болгарией в одно. Почти целый день стоял наш «Лазарев» в Бургасе. Бургасский порт расположен в глубине довольно значительного залива, но, очевидно, залив неглубок; сама же пристань весьма невелика и бедна. Город Бургас не представляет из себя ровно ничего выдающегося и замечательного, мимо чего нельзя было бы пройти, чего нельзя было бы не занести в наш путевой дневник. Самый захолустный наш уездный город— вот вам и Бургас. Впрочем, нельзя не заметить с первого же взгляда, с первых же шагов по его невзрачным улицам того, что близко Турция! Уличная физиономия города совсем необычна для нас.

Улицы стали уже узки, развита жизнь на улицах, а не в домах. На улицах грязно, воняет отчаянно всякими специями. Носится в воздухе аромат различных пряностей, до которых все восточные люди большие охотники. Уличная жизнь восточных городов необыкновенно интересна. Пред вами проходит вся работа города, скрытая у нас обыкновенно в подвалах, кухнях, чердаках и задворках. Здесь шьют сапоги и всякую обувь, там пекут хлебы всевозможных видов, вот работают всякие вещи из железа, тут производятся серебряные вещи очень тонкой и искусной работы, там «баран», «шашлык» и разные премудрости поджаривают и т. д. С одной стороны, это непосредственное действование на ваш вкус соблазнительно, а с другой — и отвратительно. Мы как-то привыкли не видеть производств всего, привыкли получать все в изящных магазинах, из чистых рук.

В городе можно различать два города — собственно турецкий и новый, только что созданный, болгарский. Всюду кипит работа: сооружаются новые мостовые, проводятся водопроводы, воздвигаются новые здания. Кипит работа и в порту. Так как новые здания сооружаются частями в различных пунктах города, то со стороны кажется, что новый город как бы вставлен в старый.

Любопытная особенность новых построек. Все они непременно [выполнены] по западным образцам, с различными башнями, террасами, выступами, куполами. Но так как строители не могли построить здания эти в большом масштабе, то они и получают вследствие этого смешной вид. Со стороны они кажутся даже как бы детскими игрушками. Смотря на эти здания, как ясно представляешь себе возраст нации, возводящей их. Нация переживает еще дни юности после дней слишком продолжительной турецкой неволи.

Бургас. Болгария. Кафедральный собор в честь свв. Кирилла и Мефодия.

Хорош собор в Бургасе. Он царит над всем городом и свидетельствует о том, что это уже христианский теперь город. Стиль чисто византийский. Жаль, что собор еще не отделан вполне. Внутри крайне беден. В храме очень понравился нам высокий балдахин-стасидия, находящийся почти на середине храма, у правой колонны. Это место, где стоит обыкновенно архипастырь, когда он присутствует в храме. Как это хорошо. Архипастырь должен быть от народа и всегда с народом. В алтарь, как в Святая Святых, должен входить он только для совершения молитвы. Ведь и по нашему уставу быть в алтаре разрешается только в определенные богослужебные моменты. Но у нас теперь сделали из алтаря неизвестно что: тут и шубы, зонты, трости, палки, калоши, духовенство все и даже простые миряне... Между тем как в алтарь и священнику-то, притом в облачении, разрешается входить только в определенные моменты.

Зато прежний собор г. Бургаса поверг нас в великое уныние. Представьте себе большой деревянный сарай, построенный крестообразно. Стены этого собора почернели от времени, попортились по местам и покосились. Посредине крестообразного сооружения на крыше вы видите небольшой покачнувшийся крест, сделанный из простых железных прутьев. Видя такое убожество, мы уже и не пошли в старый собор. Да нам и дали понять, чтобы мы не ходили туда — обнажать больные раны людей. Идя по улице из храма, мы вдруг услыхали редкие удары в небольшой церковный колокол, по-нашему — подзвонок.

— Что это такое? Хоронят кого? — спрашиваем провожавших нас.

— Нет,— отвечают нам.— Это звонят русскому архиерею. У нас уж такой обычай. Когда архиерей идет по улице, ему звонят непременно.

Скоро в этом мы и сами убедились. Там и сям со скрипом начали отворяться калитки и из них [стали] показываться мужчины, женщины, ребятишки. Выбегавшие на улицу искали глазами своего митрополита, которому, думали они, звонили. Но митрополита не было. С недоумением смотрели они на нас и, далеко проводивши нас глазами, уходили опять в свои дома продолжать брошенную работу.

Провожавший нас батюшка очень жаловался на бедность. Положим, на Востоке эти жалобы обычны, но, смотря на этого батюшку, нельзя было не видеть, что действительно страшная бедность давила его. Потасканная, грубая ряска, грязный вид, ужасные руки. На лице печать страдания. Бросалось в глаза почти полное отсутствие всякого образования. Тяжелая картина... Мы дали ему 10 франков (4 рубля) и доставили ему тем величайшее утешение.

Болгарское духовенство все носит непременно черные камилавки. Другого головного убора там не знают. Ряска и наша шляпа там нечто самое невозможное, несоединимое, карикатурное и просто смешное. Шляпа и ряса, с точки зрения восточного духовенства, это почти все равно, как если бы кто у нас появился в обществе или на улице в безукоризненном фраке, но без дальнейших принадлежностей костюма. Поэтому за границей ничем нельзя больше обратить на себя внимание, как именно такой одеждой. При этом ряса должна быть непременно черного цвета. Можете теперь себе представить, в какой просак попадаются многие из наших «духовных» паломников, особенно монахов, когда они, чтобы скрыть себя, одевают цветные рясы и непременно шляпы. Они думают, что едут по России. И выходит нечто странное: вместо того чтобы укрыться, замешаться в толпе, они обнажают себя пред всеми, приковывают к себе всеобщее внимание.

Наш преосвященный хорошо это знал. Поэтому всюду ходил в черной ряске, притом непременно без панагии, которую на Востоке надевают только для богослужения, и в черной камилавке без крепа. В этом одеянии он сходил почти везде на Востоке за «своего». Даже греки, встречаясь с ним, иногда спрашивали: «Грек?»

Кстати, он в значительной мере по осанке, по чертам лица и общим манерам походит на грека, особенно когда южное солнце запечет его лицо.

Бургас. Болгария. Городские улицы начала XX века.

В общем, в городе мало интересного. Приходится в таких случаях изобретать себе занятия. За изобретение занятий принялись и мы. Кто отправился купаться, кто гулять в сад. Бродили по городским улицам, присматривались к различным уличным сценкам, которыми всегда так богат бывает всякий восточный или полувосточный город. На небольшой площади какой-то предприимчивый «братушка» устроил шатер с моментальной фотографией. Несложна эта палатка. Несколько кольев. На них наброшены грязные разные тряпки. Вот и все. Заходим... Садится небольшая группа. Наводится странного вида аппарат. Фотограф без «спинджака», покрытый громадными пятнами грязи, ухитряющийся даже и свою физиономию держать в грязи, снимает и удаляется в какую-то каморку. Через 2–3 минуты выходит с пластинкой, полощет ее в грязнейшем ведре с водой, чуть ли не лижет языком. Но в результате всех его манипуляций через минут 5–10 вы можете получить карточку с изображением, не только несколько, но и весьма даже похожим на вас. Кто может утерпеть от соблазна сняться при такой обстановке, да еще на чужбине?

Вздумали и мы сняться все вместе, но когда рассаживались и устанавливались, то едва не разрушили всего «здания» фотографии: одни — более высокие — задевали головами за нависший потолок, другие совсем было сдвинули с места самые устои фотографии, едва укрепленные в земле. В случае крушения сооружения, конечно, мы не погибли бы под развалинами, как филистимляне при Самсоне. Если бы «здание» завалилось, то мы оказались бы только в массе грязных тряпок.

Трудно было усадить нас фотографу. Смеялись без конца. Смеялся и добродушный фотограф, никогда не видавший, вероятно, у себя таких «заморских» гостей. Проснулся даже ленивый жирный кот и, усевшись перед группой, начал с возрастающим вниманием рассматривать нас. Не прошло и нескольких минут, как в фотографию пожаловал козел. Очевидно, его привлек сюда непривычный для него здесь шум. За козлом набежало немало чумазых ребят. Фотография стала полна живыми существами. Фотографу пришлось на время распроститься со своею любезностью, пустить в ход мимику, показывать кое-кому, куда не следует, и таким образом на время освободить свою фотографию от посторонних. Однако все же мы снялись наконец, и теперь у каждого есть карточка на память о Бургасе.

Фотографию эту открыли преосвященный с профессором Алексеем Ивановичем и двумя «буршами»^[2], которые и снялись здесь первыми, при более счастливых условиях, чем прочие.

Таким образом, немного видели мы в Болгарии, да и этим немногим мы были обязаны предупредительной любезности «Лазарева», который ехал круговым рейсом и завозил нас во все попадающиеся порты Черного моря, хотя это не входило в наши планы и даже шло отчасти против наших желаний. Сидя в Москве, мы рассчитывали из Одессы проехать прямо в Константинополь...

Мы посетили в Болгарии лишь два приморских города. Виденные нами города нельзя назвать в собственном смысле болгарскими. Болгария внутри страны, а здесь, около моря, Болгария не чистая, а пестрая, смешанная. По берегу Черного моря болгары живут вперемешку с греками и турками. Вообще, Черное море окружает как бы греко-болгарско-турецкое кольцо. Если вы поедете по берегам Черного моря, будете заезжать в черноморские порты, то везде будете встречать турок, болгар и греков; их вы увидите и у нас в Крыму, и на Кавказе. В пределах Болгарии по берегам Черного моря особенно много греков.

Молитва 'Отче наш' на болгарском языке.

Но как бы ни мимолетно было такое случайное знакомство с Болгарией, все же на многие размышления натолкнуло оно нас. Русский человек никогда не должен пренебрежительно или даже невнимательно относиться к Болгарии. Ее исторические заслуги пред Великой Россией весьма велики, и их грех забывать. Правда, мы получили из Болгарии не парламенты, не социальные учения и тому подобное. Мы получили из Болгарии нечто несравненно более ценное, вечное богатство. Русская земля крещена была греками, греки были у нас первыми епископами. Но Русская земля не могла бы усвоить себе новой веры, если бы между русскими и греками не было болгарского посредства. Крестились наши предки, а из Болгарии пришли уже готовые переводы книг богослужебных и святоотеческих на славянском языке. Болгары жили ближе к грекам, и к тому времени, когда наши предки еще только крестились, они уже усвоили от них бесценные сокровища православной веры и благочестия. Русским можно было получить уже готовую славянскую литературу и новый христианский сложный быт.

Долгое время именно болгары кормили наших предков духовной пищей от обильной трапезы вселенского греческого Православия. Из Болгарии получались на Руси не только переводы с греческого, но и [творения] болгарских писателей. Козьма пресвитер, Иоанн экзарх, блаженный Феофилакт — особенно последний — заняли почетное место в нашей бедной древнерусской литературе. Их сочинения усердно у нас переписывались и читались. По ним научились предки наши истинам веры православной. Блаженный Феофилакт познакомил своими сочинениями древнерусских книжников с духовными сокровищами вселенского святителя и учителя Иоанна Златоуста. Из Болгарии же Древняя Русь получала и «книги законные». Законы церковные, по которым непременно должна строиться целокупно вся жизнь церковная, были уже определены Соборами в Греческой Церкви, но для наших предков, выражаясь словами митрополита Кирилла II, «Божественная правила получени бяху облаком премудрости еллинскаго языка». И в данном случае нам помогли те же болгары. Из Болгарии пришли к нам древние Кормчии. Одна из таких болгарских Кормчих в списке XV века хранится в библиотеке нашей академии. Это — так называемая Иоасафовская Кормчая, принадлежавшая митрополиту Иоасафу (ркп. № 54). Наряду с каноническими памятниками из Болгарии получались нами и другие руководственные сочинения, например Номоканон Иоанна Постника, и разные сборники Правил. Делилась с Русью Болгария и «худыми номоканунцами», которые приходилось помещать в список «отреченных» книг. Болгары делились с нашими предками также знанием греческого языка. Церковные историки передают такие факты, что епископы-греки, привозившие с собою на Русь греческие книги, приглашали болгар в качестве переводчиков. Вот почему некоторые болгарские переводы греческих книг имеют родиной не Болгарию, а Святую Русь. Наделяли болгары Русь и незавидным сокровищем, которое бы они могли сохранить и у себя дома. Первый русский еретик Андреян скопец, которого в 1004году «митрополит Леонт посади в темницу, укоряше бо сей церковныя законы и епископы и пресвитеры и иноки», по признанию наших церковных историков, был богомилом, а богомильская ересь была именно в Болгарии. Первая ересь Русской Церкви, таким образом, из Болгарии же.

Дружественно жили болгары с нашими предками, всем делились — и хорошим, и дурным, и Православием, и ересью. Впрочем, дав нам первого укорителя церковных законов и иерархии, Болгария снабдила нас и лекарством от этого еретического недуга. С глубокой древности стало известно в Руси «Слово на еретики препрение» пресвитера Козьмы болгарского, направленное против богомилов. «Слово» это чуть ли не было в Древней Руси своего рода руководством обличительного богословия; им пользовались в борьбе с позднейшими стригольниками, жидовствующими и т. п. Даже в 1864 году издатель «Слова» замечает, что им «с успехом можно пользоваться в собеседовании с раскольниками нашего времени»^[3].

Когда вспоминаешь все исторические заслуги Болгарии пред Россией, то находишь большое утешение в сознании того, что Россия, волею судеб возросшая в великое и славное государство, не оказалась неблагодарной. Церковь Российская, на которую излилась особенно изобильная благодать Божия, также не забывает Церкви Болгарской, в наших академиях всегда обучается много будущих болгарских церковных деятелей. Здесь они находят самый теплый, радушный прием. К ним относятся все как к своим. Недаром Священный Болгарский Синод особою грамотою благодарил нашего преосвященного за отеческое отношение его к питомцам болгарским. Можно сказать, никогда не устанет Святая Русь быть ласковою по отношении к своим братьям-славянам.

Церковный Корабль.

Но когда мы приводили себе на память события последних лет болгарской церковной истории, беседовали об этих событиях с болгарами, то невольно задумывались, даже предавались скорби и не знали, что думать, что говорить. Разумеем греко-болгарскую распрю. Что ни говорили бы о национальных Церквах, никогда нельзя отвергать того, что стремление к национальному церковному сепаратизму возможно только при ослаблении любви к Церкви. Решение всяких национальных вопросов в Церкви Божией дано однажды навсегда апостолом Павлом в словах несть еллин, ни иудей, обрезание и необрезание, варвар и скиф, раб и свободь, но всяческая и во всех Христос (Кол. 3, 11). Если бы в Поместных Церквах жило сознание тесной связи всех в единой Церкви Христовой, то не было бы места национальной вражде в пределах одного и того же неделимого Тела Христова. Церковь Божия не уничтожает национальностей; напротив, только вселенская Церковь и дает смысл национальному существованию. «Как отдельная личность останавливается в своем развитии и становится пустою и пошлою, когда человек сам себя делает предметом своей деятельности, так и собирательная личность народа лишь в том случае достигает полного развития своих дарований, когда является не целью для себя, а средством для бескорыстного выполнения Божественных предначертаний». От века входили во вселенскую Церковь различные национальности, но только в последнее время, с развитием равнодушия к вселенскому единению в Церкви Христовой, во все православные народности начал проникать дух исключительного национализма, непонятного для вселенского сознания. Греко-болгарская распря — плод этого нового печального настроения православных народностей. В последнее время и у нас много говорят об автокефалии Грузинской Церкви. Явление того же порядка, выросшее из того же охлаждения христианских душ к вселенскому единению.

Греко-болгарская распря мало известна у нас широкой публике, а события последних 4–5 лет и совсем почти ей неизвестны. За шумом в своем собственном доме мы почти не замечали того, что происходит рядом с нами на юге.

Раздоры между греками и болгарами — явление не новое, но они особенно обострились в последние десятилетия. В это время раздоры выразились вовне в грустных явлениях. Замечательно, что во всех церковных раздорах между греками и болгарами самое живое участие принимает народ, толпа. Раздоры — дело не иерархии, а толпы, а потому нередко они и обнаруживаются в весьма неприглядных формах.

Митр. Иларион (Макариопольский)

23 апреля 1868 года, когда болгарский митрополит Иларион совершал богослужение в Константинополе, присутствовавший народ со скандалом потребовал, чтобы митрополит не поминал за литургией вселенского патриарха. Турки воспользовались раздорами двух входящих в состав их империи народностей: султан утвердил положение об экзархийском управлении Болгарской Церкви. Был избран экзарх. Греки составили в 1872 году Собор в Константинополе, где были только греческие иерархи и то не все. Тем не менее Собор резко осудил национальное обособление в Церкви, так называемый филетизм^[4]4, и объявил болгарскую схизму. Болгары устроили свое церковное управление, но греки, проживавшие в Болгарии, остались по-прежнему в подчинении вселенскому патриарху. Создались две Православные Церкви на одной и той же территории. В одном и том же городе проживало два православных митрополита — греческий и болгарский, между собою не сообщавшихся.

Начиная с 1905 года произошло много событий, [неожиданных] и совсем печальных. Раздор питался и питается не одними только церковными интересами. Значительную, а может быть, и большую долю в данном случае нужно отдать интересам социально-экономическим и политическим. Давно известно, что турки, греки, сербы и болгары никак не поделят между собою Македонию. Македония — это яблоко раздора между национальностями, родными и по крови, и по вере православной. В политическое интриганство втягивается и церковная иерархия, которая нередко политикой занимается больше, чем даже проповедью христианства. Во время македонских беспорядков в 1905 году болгарское правительство перехватило какие-то документы, которые обнаружили связь одного греческого митрополита в Болгарии, именно Василия Анхиальского, с революционными македонскими комитетами. Митрополит принужден, конечно, был покинуть кафедру. Тут на грех какой-то пароход болгарский не был принят в афинском порту (Пирее); там отказались принять болгарские товары. Разгорелись национальные страсти. Константинопольский патриарх назначил в Анхиал нового митрополита Неофита и при этом, как говорят, не соблюл каких-то необходимых формальностей. Когда Неофит прибыл в свой кафедральный город, болгары встретили его камнями. Произошли большие беспорядки. Национальная вражда и злоба ослепили болгар, и они допускали даже кощунственные выходки. Рассказывают, что несколько болгар нарядили в монашескую одежду осла, надели на него клобук и водили по городу, крича: «Вот греческий митрополит!» Были сделаны фотографические снимки с этой кощунственной пародии и распространялись не только по Болгарии, но даже и в Константинополе.

С этого времени болгары начали изгонять из своей страны всех греческих иерархов и священников. У греков-священников отобраны были храмы на том основании, что храмы эти построены были болгарами. В некоторых местах греки не отдавали храмов без боя. Наиболее ожесточенные схватки происходили в Варне и Филиппополе. В Варне беспорядки перешли в погром греческих магазинов. В Филиппополе болгары отнимали у греков учебные заведения, причем директор женской гимназии едва не поплатился жизнью за то, что долго не выдавал ключей от гимназических зданий. В настоящее время в Болгарии нет ни одного греческого митрополита, эмигрировали отсюда и греческие священники. Жителям грекам волей-неволей пришлось подчиниться болгарскому экзарху.

До сих пор над болгарами тяготеет схизма. И кто скажет, когда ей будет положен конец? Болгары не обращают никакого внимания на постановления Константинопольского Собора 1872 года и на обвинение их в схизме. Они преспокойно устраивают свою жизнь, как бы на свете никогда ничего не случалось. Говорят, что Константинопольская Патриархия не прочь была бы отменить свое определение о болгарской схизме, но Патриархия потерпела большие убытки — до пяти миллионов франков. Если бы болгары заплатили Патриархии ее убытки, то схизма прекратила бы свое существование. Но мы, говорят болгары, не дадим не только пяти миллионов левов, но и пяти стотинок.

Церковный Корабль. Фрагмент иконы. Папа и Лютер, воюющие на Церковь.

В болгарской церковной жизни есть и еще одно печальное явление. Еще с IХ века римские первосвященники имели большие притязания на Болгарскую Церковь. Потерпев неудачу в древности, латиняне возобновили свои притязания в последнее время. Теперь в Болгарии существуют уже целые две униатские епархии. Какой-то монсиньор недавно даже обращался официально к Болгарскому Синоду с предложением преклонить свою главу пред Римским престолом. Католическая пропаганда необыкновенно сильна и напряженна на Востоке. Фанатики католики работают там методично из года в год, работают не покладая рук, не жалея никаких средств и никаких сил. Как больно становится в данном случае за Святую Русь и ее духовных деятелей, которые не трудятся там, где наши противники так свободно расхищают Божие достояние. И невольно при этом думаешь: когда же умножатся у нас ряды бескорыстных духовных тружеников? Когда загремит наша миссия на всех краях света?

Вообще нынешняя Болгария уже далеко в церковном отношении не та, о какой говорят древние повести временных лет. Даже во главе болгарского народа, на престоле царя Бориса, стоит католик, теперь король Фердинанд. Освободившись совершенно от Турции, болгарский князь стал царем. В газетах писали, что он принимает Православие. Прочитав это известие, мы перекрестились и сказали: «Слава Богу! Спаси его, Господи!» Болгария знала только православных царей.

Король Болгарии Фердинанд.

Двадцатого июня перед вечером отходил наш пароход из Бургаса. Долго не мог он повернуться в тесном пространстве между молом и набережной. На беду оборвался толстый канат. Много нужно иметь силы, чтобы оборвать такой канат. Невольно прониклись мы уважением к «Лазареву», который рвет такие канаты, как нитки. Предприимчивый болгарин, вертевшийся на лодке около каната, вздумал утаить небольшой клочок каната, аршина в полтора. Помощник капитана потребовал отдать этот клок, но когда болгарину бросили веревку, он так привязал к ней обрезок каната, что тот тотчас оторвался и упал в воду.

— Ведь достанет и со дна, — заметил помощник капитана. — Рубля полтора заработает — канат дорогой.

Долго ходил пароход наш взад и вперед. Его могучий винт взбудоражил всю мелководную бухту; со дна поднялся песок, и море сделалось грязно-молочного цвета. Так и мелкая человеческая душа волнуется тогда, когда глубокая пребывает покойна и чиста; со дна же мелководной души скоро поднимаются целые тучи легковесного песка, ила и всякой грязи. Мелкая душа почти постоянно грязна и мутна. Всякий случай можно делать поучительным, и все можно возводить к Небесному и духовному. Можно собрать сокровище духовное и от этого вещного мира, как это и сделал наш великий иерарх Тихон Задонский.

Теперь наш пароход направился уже прямо в Константинополь. Слава Богу. Душа предчувствовала прикосновение чего-то великого. Завтра пред нами предстанет новый для нас древнейший мир.

Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.^[5]

Пролив Босфор.

Приближаясь к греческому миру, невольно хочешь слышать умолкнувший звук божественной эллинской речи. В тумане светающего горизонта обрисовывались высокие прибрежные горы. Ведь там, налево, должна быть Азия! Смотрели на Азию, но, хоть убей, не могли найти ничего особого сравнительно с Европой.

Низко над морем плыл громадный красноватый шар солнца. Мы, казалось, плыли прямо на берег. Где же пролив? Ничего не разберешь. Мы не могли заметить пролива даже тогда, когда пароход был близко к берегу. Но вот пароход делает небольшой поворот вправо, и пред нами открывается какая-то узкая щель среди гор, своего рода Дарьяльское ущелье с морем на дне. Ученые люди говорят, что пролив — позднейшего происхождения. Когда-то стесненные в своих берегах воды Черного моря прорвали себе проход в окружающей цепи гор. Да, здесь воевали стихии. Только они могут так разрывать земную кору, рвать высокие горы, сквозь каменные скалы прокладывать себе дорогу. Мы уже пред вратами Царьграда.

Иеродиакон Троице-Сергиевой лавры Зосима, путешествовавший в Царьград в 1420 году, ехал целых три недели по морю^[6], но мы доплыли в два дня. Вот что значит двадцатый-то век! Совсем не то, что пятнадцатый!

Смотри также:

• От Академии до Афона. По Востоку и Западу. Путевые наброски. Часть 1. Предисловие.
• От Академии до Афона. По Востоку и Западу. Путевые наброски. Часть 2. В открытом море.
• К празднику священномученика Илариона вышел трехтомник его творений

версия для печати