Эта статья многим обязана работам Александра Белякова и его гипотезе "огненного тела",[1] которая послужила стимулом для изысканий автора этой статьи в области Византийской гимнографии. Если Туринская Плащаница является подлинной, то ее могли использовать в богослужениии, и она так или иначе должна была получить определенное отражение в литургической традиции и гимнографии. Гипотеза о богослужебном употреблении Плащаницы подтверждается наличием на ней двух небольших отверстий с обожжеными краями (т.н. "следы от кочерги"), которые возможно появились в результате падения угля из кадильницы на вдвое сложенную Плащаницу. Эти два отверстия безусловно предшествуют пожару 1532 года и они засвидетельствованы благодаря миниатюре из латинской псалтири 1192 года, хранящейся в Венгрии.[2] Литургическое употребление Плащаницы, как кажется, засвидетельствовано также благодаря использованию с IX века антиминса с изображением Христа, лежащего во гробе.[3] Следовательно Плащаница могла быть объектом литургического почитания, и связанные с ней традиции и интуиции могли отражаться в богослужебной и гимнографической традиции Церкви. Мозарабское богослужение Пасхи дает блестящий пример подобного отражения: в мозарабских пасхальных гимнах говорится о "следах страданий" - "vestigia passionis" на Плащанице.[4] А теперь следует поставить вопрос: существуют ли в православной и восточно-христианской гимнографии тексты, связанные с изображением на Плащаницы. Цель данной статьи состоит в поиске свидетельств, связанных с Плащаницей и появлением на ней изображения в результате Воскресения.

Согласно гипотезе Александра Белякова, изображение на Плащанице произошло в результате термического излучения, исходившего от тела воскресшего Христа и вызвавшего легкий термический ожог на поверхности ткани. Поэтому необходимо искать свидетельства, говорящие об "огненном" или "светоносном" теле Спасителя, восставшего из гроба. Следует подчеркнуть, что в святоотеческих и богослужебных текстах свет и огонь являются синонимами.[5] С другой стороны, далеко не всякоге упоминание о свете и огне соответствует задаче данного исследования, поскольку они могут носить слишком общий характер: известно, что "Бог наш есть огнь поядающий". (Евр. 12). Поэтому следует выделить группу текстов, говорящих об огне, или свете, исходящем от тела Христа.

Автор отдает себе отчет в том, что из-за поэтического и символического характера гимнографических текстов из них трудно извлечь прямые исторические свидетельства. Поэтому к ним необходимо применить герменевтический и экзегетический метод.

Прежде всего рассмотрим примеры из Пасхального канона Иоанна Дамаскина: "Очистим чувствия и узрим неприступным светом воскресения Христа блистающася, и "радуйтеся" рекуща, ясно да услышим…"[6] (+753) Καθαρθῶμεν τὰς αἰσθήσεις καὶ ὀψόμεθα τῷ ἀπροσίτῳ φωτὶ τῆς ἀναστάσεως Χριστὸν ἐξαστράπτοντα καὶ χαίρετε φάσκοντα τρανῶς ἀκουσόμεθα.

На первый взгляд, может показаться, что здесь - просто риторический призыв к слушателям. На самом деле в этом тропаре содержится отражение исторического события - явления воскресшего Христа мироносицам (Мф. 28, 9). Можно сопоставить это тропарь с проповедями святых отцов на Пасху, в частности с одной неизданной гомилией Иоанна Златоуста: "Всегда подобает радоваться в нашей Христовой Церкви. Насколько же более в светоносное ношение светильников настоящего праздника, когда и само Солнце Правды Христос воссиял от гробных брачных чертогов воскресением, и прежде всего явился роду жен. Он говорит им "радуйтесь".[7]

Возвращаясь к тексту тропаря, отметим: мы имеем право предполагать, что сияние, исходящее от Христа, подобное молнии (ἐξαστράπτοντα),[8] - не просто символ, не одна из характеристик Его Божества, но действительное проявление света в Его плоти. Для создателей пасхальной службы явление Христа во свете женам-мироносицам было весьма значимым: достаточно вспомнить одну из стихир Пасхи на "Хвалитех": "Ибо из гроба днесь, яко от чертога возсия Христос, жены радости исполни глаголя, проповедуйте Апостолам - Καὶ γὰρ ἐκ τάφου σήμερον, ὥσπερ ἐκ παστοῦ, ἐκλάμψας Χριστός, τὰ Γύναια χαρᾶς ἔπλησε λέγων· ΚηρύξατεἈποστόλοις.

Обратим внимание на глаголы, относящиеся к сиянию: в них используется префик ἐξ, ἐκ, "от, из" (ἐξαστραπτω - ἐκλάμπω), который дает представление об источнике света, но также и о его направлении - из одного места в другое. Таким образом эти глаголы - ἐξαστράπτω, ἐκλάμπω - выражают представление о свете, достаточно близкое к модели "излучения"или к процессам, которые могли произойти с Плащаниецй в момент Воскресения, когда некий свет изшел из тела Христа и оставил тонкий след на ткани.

Третий тропарь седьмой песни пасхального канона окончательно убеждает нас в "телесном" характере сияния во время явления Христа мироносицам: Ὡς ὄντος ἱερὰ καὶ πανέορτος, αὕτη ἡ σωτήριος, νὺχ καὶ φωταυγής, τῆς λαμπροφόρου ἡμέρας, τῆς ἐγέρσεως οῦσα προάγγελος, ἐν ἧ τὸ ἄχρονον φῶς, ἐκ τοῦ τάφου σωματικῶς, πᾶσιν ἐπέλαμψεν.

Яко воистинну священная и всепразднственная и спасительная сия нощь… в ней же безлетный свет из гроба плотски (букв. телесно) всем возсия".[9] Следует подчеркнуть телесный аспект сияния: св. Иоанн Дамаскин не говорит σαρκικῶς - плотски, но σωματικῶς буквально - "телесно", вероятно для того, чтобы передать идею сияния, исходящего из всего тела Христа, сияния подобного ризе Воскресшего. Опять-таки, глагол ἐπιλάμπω - сияю,осияваю дает определенное представление о процессе, происходившем в ночь Воскресения, поскольку предлог ἐπι (на) - означает движение или распространение на определенной поверхности.

Александру Белякову принадлежит интересное наблюдение, связанное с темой "огненного крещения". Он заметил, что в 19 главе Евангелия от Иоанна цитата из Исхода: "Ибо сие произошло, да сбудется Писание: "Кость Его да не сокрушится" (Ин. 19, 36) является неполной и нуждается в дополнении: "И не оставляйте от него до утра (и кости его не сокрушайте), но оставшееся от него до утра сожгите на огне" (Исх. 12, 10). А.В.Беляков замечает: "Теперь, в дополнение к свидетельству Евангелиста Иоанна, Плащаница свидетельствует нам: "А сие было, да сбудется Писание: "Но оставшееся до утра да сожжется на огне". Итак, если заповедь не сокрушать кости относится к Страстям, то повеление о сожжении относится к Воскресению.

Теперь мы можем сказать, что следы подобного понимания видны в пасхальном каноне св. Иоанна Дамаскина.

Рассмотрим второй тропарь четвертой песни: "Яко единолетний агнец, благословенный нам венец Христос волею за всех заклан бысть, Пасха чистительная, и паки из гроба красное правды нам возсия Солнце. Ὡς ἕνιαύσιος ἀμνὸς ὁ εὐλογούμενος ἡμῖν στέφανος Χριστὸς ἑκουσίως ὑπὲρ πάντων τέθυται, Πάσχα τὸ καθαρτήριον· καὶ αὔθις ἐκ τοῦ τάφου ὡραῖος, δικαιοσύνης ἡμῖν ἔλαμψεν Ἥλιος.[10]

Для включения этого тропаря в контекст, проанализируем предыдущий тропарь: Ἄρσεν μὲν ὡς διανοῖξαν τὴν παρθενεύουσαν νηδὺν, πέφηνε Χριστος, ὡς βροτὸς δὲ ἀμνὸς προσηγορεύεται· ἄμωμος δέ, ὡς ἄγευστος κηλῖδος, τὸ ἡμέτερον Πάσχα, καὶ ὡς Θεὸς ἀληθής τέλειος λέλεκται.[11]

"Мужеский убо пол, яко разверзый девственную утробу, явися Христос, яко человек же агнец наречеся, непорочен же, яко невкусен скверны, наша Пасха, и яко Бог истинен, совершен речеся". В этом тропаре можно видеть сходную типологию Пасхального Агнца, а также - параллель между божественным и человеческим - то же, что и в интересующем нас втором тропаре.

Рассмотрим символ "благословенный венец Христос" (2 тропарь 4 песни). Он обладает как экклесиологическим значением,[12] так и символикой мученичества: в древнем грузинском гимнографическом сборнике Иадгари, отражающем Иерусалимское богослужение V-VIII века, Христос именуется "венцом Церкви и мучеников"[13]. Следует также вспомнить, что Христос был увенчан терновым венцом. Поэтому данный символ определенно относится к страданиям Христа и служит определенным мостом между символом агнца и солнца правды.

Обратим внимание на ритуальные детали связанные с агнцем, явно взятые из Пятикнижия (Исход 12, 9-10 и др.): агнец - непорочный (ἄμωμοV), единолетний (ἐνιαύσιοV), агнец именуется Пасхой. Типология агнца достаточно ясна: это - очистительное жертвоприношение, - "Пасха чистительная" (Πάσχα τὸ καθαρτήριον), поэтому очистительный огнь должен присутствовать в подтексте тропаря. Это можно видеть в символе Солнца Правды:[14] понимание δικαιοσύνη - праведности также включает в себя хранение Моисеева закона, поэтому можно видеть возможную связь между очистительным огнем, в котором должны быть сожжены остатки пасхального агнца и Солнцем Правды, синонимичному очистительной Пасхе. Кроме того, сравнение Агнец и Солнце само по себе ведет к параллелизму - "плоть и огонь". Автор не настаивает на стопроцентной вероятности своего объяснения текста. тем не менее, по его мнению оно - наиболее логично.

Так или иначе, огненный опыт Пасхи, который до сих пор испытывается в нисхождении Благодатного Огня над Гробом Господним, гармонирует с последними выводами науки о природе изображения на Туринской Плащанице.

Наконец, третий тропарь, говорящий о пляске перед Божественным ковчегом, возможно, также типологически связан с темой Плащаницы. Этот тропарь выглядит следующим образом: "Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше, играя, людие же Божии святии, образов сбытие зряще, веселимся божественне, яко воскресе Христос, яко всесилен".

Образ Ковчега, как символ Воскресения достаточно необычен и, на первый взгляд, необъясним. Но его можно понять, если вспомнить тот способ экспозиции Плащаницы, который реконструируется благодаря наблюдениям Джона Джексона над складками и отверстиями от гвоздей на Туринской Плащанице,[15] а также - наблюдениями И.А.Шалиной над иконографией "Христос во гробе", в результате которых ученые пришли к выводу, что до 1204 года Туринская плащаница хранилась в ларце, из которого она постепенно вытягивалась благодаря блоку, на котором она крепилась гвоздями. Иконографический тип "Христос во гробе" или "Крайнее смирение" отражает вышеназванный способ литургической экспозиции Плащаницы. Джон Джексон отметил, что гвозди из Плащаницы могли выниматься, что может свидетельствовать о следующем: плащаницу могли показывать верующиим таким образом еще до Константинопольского периода ее пребывания. Соответственно, подобный образ экспонирования мог символически осмысляться, Ящик, из которого постепенно доставали плащаницу, мог символизировать кивот, на котором невидимо почивает Слава Господня, и внутри которого находятся скрижали Завета. Христос по мнению раннехристианских писателей есть подлинный и истинный Закон,[16] написанный в сердцах верных и проповеданный по пределам вселенной.[17] Естественно было бы сравнить нерукотворное изображение Христа со скрижалями Закона, тем более, что в синагоге свиток Торы хранился в особом ларце, который назывался "ковчег" - אָרוֹן (’arôn).

И символизм ковчега завета естественным образом связывается с символикой Воскресения, поскольку постепенное поднятие плащаницы из ящика по мысли Александра Белякова, служило своеобразной анимацией, символизировавшей Восстание Христа из гроба. Следовательно, образ ковчега, связанного с Вокресением мог возникнуть благодаря Туринской Плащанице, точнее - способу ее показа. Это тем более убедительно, что предшествующая строфа говорит об опыте "огненного тела" непосредственно связанного с плащаницей.

Вернемся к теме "огненного крещения" и "телесного огня". Безусловно, среди многочисленных выражений и эпитетов связанных с огнем, следует выбирать те, которые относятся к свету и огню во плоти Христовой. Один из самых блистательных примеров - "огненное ребро Христово", которого касается рука Фомы. Эта тема пристутствует в каноне Фоминой недели, написанного Иоанном Дамаскиным.

Σὲ τὸν χοικῆ παλάμῃ ψηλαφώμενον πλεύράν

καὶ μὴ φλέξαντα ταύτην

πυρὶ τῷ τῆς ἀύλου θείας οὐσίας

ἐν ὑμνοις μεγαλύνομεν

Тя перстною рукою осязанного в ребра,

И не опалившего сию

огнем невещественной божественной сущности

в песнех величаем".[18]

Еще один пример:

Ὠ τῆς ἀληθῶς

ἐπαινουμένης τοῦ Θωμᾷ,

φρικτῆς ἐγχειρήσεως.

τολμηρῶς γὰρ εψηλάφησε τὴν πλευράν,

τὴν τῷ θείῳ πυρὶ ἀπαστράπτουσαν.

О воистину

похвального Фомы

страшного дерзновения!

Дерзновенно бо коснуся ребра

Божественным огнем блистающа.

Вероятно, это тема была заимствована из более раннего кондакак на Воскресение, написаного св. Романом Сладкопевцем (+560), где она выражена еще более ярко:

Τίς ἐφύλαξε τὴν τοῦ μαθητοῦ παλάμην τότε ἀχώνευτον,

ὅτε τῇ πυρίνῃ πλευρᾷ προσῆλθε τοῦ Κυρίου

Τίς ἔδωκε ταύτῃ τόνον, καὶ ἴσχυσε ψηλαφῆσαι

φλόγεον ὀστοῦν Πάντως ἡ ψηλαφηθεῖσα.

Εἰ μὴ γὰρ ἡ πλευρὰ δύναμιν ἐχορήγησε,

πηλίνη δεξιὰ πῶς εἶχε ψηλαφῆσαι

παθήματα σαλεύσαντα τὰ ἄνω καὶ τὰ κάτω

" Кто сохрани ученика длань неопаленну

егда огенному ребру приближися Господа

Кто дарова ей стремление и укрепи коснутися

огненной кости? Если не осязанное

ребро силу дарова

перстней деснице, како имаше коснутися

страданьми поколебавшаго вышняя и нижняя?[19]

Итак, мы видим явные свидетельства об огне, исходящем из ребер Христовых, свидетельства тем более важные, что на Туринской Плащанице сохранились следы крови и воды, вышедшие из пронзенного бока Христа. Возможно, это свидетельство восходит к раннехристианской архаике. Мы знаем, что хотя св.Роман Сладкопевец большую часть своих произведений создал в Константинополе, тем не менее в его кондаках присутствуют следы многих архаических сирийских рассказов и апокрифов.[20]

Поэтому тема "огненного ребра", общая для канона Иоанна Дамаскина и кондака Романа Сладкопевца может быть объяснена как прямым заимствованием Дамаскиным у Романа, так и общим источником неизвестного проихсхождения. Для нас это не столь важно, гораздо более значимо - богословское значение этой темы, особенно - то, что огонь исходит из раны от копья, откуда изошли "кровь, вода, крещение".[21]

Этот текст поднимает богословскую проблему "огненного крещения" Страстей, которая непосредственно связана с Туринской Плащаницей.[22]

"Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится!"(Лук. 12, 49-50). Следует обратить особенное внимание на те литургические тексты, в которых говорится о свете Страстей. Они немногочисленны, так как большая часть литургических и гимнографических текстов говорит о мраке во время Господних страданий, например: "Вся тварь изменяшеся страхом… Солнце помрачашеся"[23] и т.д. Однако некоторые тексты пасхальных и воскресных служб (а также - Страстной Седмицы) говорят о свете страстей, например служба недели Жен-Мироносиц, где страсти называются "светоносными" - φώσφορα πάθη.[24]

В каноне недели Жен-Мироносиц второй тропарь восьмой песни говорит о том, что Три Отрока в печи Вавилонской символизируют крест:

Οἱ ἐν καμίνω ποτέ, τρισμακάριοι Παῖδες, ἀνυψοῦντες τὰς χεῖρας, προετύπουν ἀγαθέ, τὸν ἄχραντον Σταυρὸν σου· δι  ου καθεῖλες Χριστέ, ἐχθροῦ τὴν δυναστείαν.[25]

В пещи некогда триблаженные Отроци, возвысив руци, прообразоваше, блаже, пречистый Крест Твой, имже низложил еси, Христе врага державу".

Конечно, простирание рук непосредственно cимволизирует крест, но св. Андрей Критский, автор канона в неделю Жен-Мироносиц, мог избрать любой другой пример из Библии - Моисей, молящийся о победе над Амаликом (Числ. ), Даниил во рву львином (Дан. и т.д. То, что Три Отрока пребывали в огне, является дополнительным и очень важным символом страстей. Более убедительный пример содержится в трипеснце Иосифа, написанном для среды первой седмицы Великого Поста:

Στάντες μέσον προεικόνιζον

τῆς φοβερᾶς καμίνου

παῖδες οἱ ἃγιοι

τύπον τοῦ σταυροῦ,

ὃν κατεδείξω σταυρούμενος

καὶ δροσίζων τῇ πλάνῃ καυσόμενα

τὰ πέρατα, Οἰκτῖρμον,

πυρὶ ἀυλῷ τῆς Θεότητος.[26]

Cтавше посреди

пещи страшней

отроци святии

прообразоваше

образ Креста,

егоже показал еси распинаемый,

и орошающий лестью горящия

концы [земли], Щедре,

огнем невещественным Божества.

Здесь мы видим, что сама пещь является прообразом Креста, огонь имеет двойное значение, с одной стороны это - огонь человеческих страстей, палящих землю, с другой - огнь Божества, превращающийся в росу, огонь страданий, угашающий человеческие страсти.

Типология "огненных Страстей" является очень древней, мы встречаем ее уже в "однопеснце" IV века, реконструируемого благодаря тексту папируса John Raylands Library N466.[27] Ирмос говорит о нисхождении Христа в пламя Вавилонской, второй - о распятии.

Δόξα ἐν ὑψίστοις Θεῷ,

Τῷ ἐν Βαβυλῶνι ὀφθέντι ἐν φλογί,

καις ἐν τῇ καμίνῳ δροσίσαντι τό πῦρ,

ὅν οἱ παῖδες ὑμνοῦντες ἒλεγον·

εὐλογεῖτε τὰ ἔργα Κυρίου.

Δόξα ἐν ὑψίστοις Θεῷ,

τῷ ἐν τῷ σταυρῷ προσηλοθέντι ἐν σαρκὶ,

Καὶ ἑκουσίως παθόντι δἰ ἡμᾶς,

ὅν οἱ παῖδες ὑμνοῦντες ἔλεγον·

Εὔλογεῖτε τας ἔργα Κυρίου.

Слава в вышних Богу,

В Вавилоне явльшемуся в пламени

И в пещи угасившему огнь,

Егоже отроци поюще, реша

Благословите, дела Господня,

Слава в вышних Богу,

На кресте пригводенному плотию

И волею пострадавшему за нас,

Его же отроци, поюще, реша

Благословите, дела Господня.[28]

Мы видим здесь явный параллелизм между Вавилонской печью и крестом, между пещным планемем и огнем страданий. Контекст и параллельные конструкции убеждают нас в единстве темы: один и тот же Бог, Который явился в пещи и превратил пламя в росу, сошел в огнь страданий.

Подобная концепция ясно видна в анонимном кондаке на Воздвижение, написанном между 614-628 годами.[29]

Μέγαλα, ξένα καὶ φρικτὰ ἐν τῷ τοῦ Χριστοῦ πάθει διὰ σταυροῦ τὰ κέρδη

ἄνθρώποις ἐδωρήθη, ἅτινα ἔγνωμεν σαφῶς

γῆ ἐσείσθη τότε, καὶ Θεοῦ πίστις ἀρχην ἵδρύσεως ἐλάμβανεν·

ἥλιος τὴν λαμπάδα ἀπέθετο, καὶ τὸ τοῦ Κυρίου

πῦρ ἀνήφθη, ὅπερ ἤδη τὴν γῆν βαλὸν σφοδρα εξεφάνη

Велия, славная и ужасная в Христовой cтрасти крестом сокровища

человеком дарованы суть, яже познахом ясно,

Земля сотрясеся тогда, и Божия вера начало основания прияше

Солнце лампаду отложи и Господа

огнь запален есть иже на землю падый зело явися.

Этот кондак отражает приведенный выше фрагмент из Евангелия от Луки (12, 49-50 ) об огне, который Господь пришел низвергнуть на землю и отождествляет этот огонь с крестом и страданиями.

В Византийской гимнографии также присутствует удивительная экзегеза Евангелия от Луки 15, 2-4 - притча о потерянной драхме. Рассмотрим богородичен воскресного тропаря VI гласа:

Ὁ τὴν εὐλογημένην καλέσας σου Μητέρα

ἤλθες ἐπὶ τὸ πάθος ἑκουσίᾳ βουλῇ

λάμψας ἐν τῷ Σταυρῷ

ἀναζητῆσαι θέλων τὸνἈδὰμ

λέγων τοῖςἈγγέλοις

Συγχάρητέ μοι, ὅτι εὑρέθη ἡ απολομένη δραχμή.

Ὁ πάντα σοφῶς οἰκονομήσας, δόξα σοι.

Благословенную нарекий Твою Матерь

Пришел еси на страсть вольным хотением.

возсияв на Кресте,

взыскати хотяй Адама,

глаголя Ангелом.

Радуйтеся, яко обрется погибшая драхма.

Вся мудре устроевый, слава Тебе.[30]

Прежде всего следует подчеркнуть архаичность этого тропаря, в нем содержится сюжет о посещении Христом Девы Марии под видом Архангела Гавриила, ибо единственным, кто называл Деву Марию благословенной в Новом Завете, был архангел Гавриил, сказавший "благословенна Ты в женах - εὐλογημένη ἐν γυναιξὶ (Лук. 1, 28). Этот сюжет является очень древним: явление Христа во время Благовещения упоминается в апокрифических Деяниях Иоанна[31] (II век) и в апокрифическом "Послании Апостолов" - Epistula Apostolorum (I-II век).[32]

Текст этого богородична в основном базируется на притче о потерянной драхме: "Или какая женщина, имея десять драхм, если потеряет одну драхму, не зажжет свечи и не станет мести комнату и искать тщательно, пока не найдет, а найдя, созовет подруг и соседок и скажет: порадуйтесь со мною: я нашла потерянную драхму. Так, говорю вам, бывает радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающемся" (Лук., 15, 8-10).

В своей экзегезе этого места из Евангелия Иоанн Дамаскин или неизвестный автор этого богородична следовал определенной традиции, связанной прежде всего с именем св. Романа Сладкопевца.

Св. Роман написал особый кондак на притчу о потерянной драхме, которая вспоминалась в Констатинополе в третью неделю по Пасхе:

1.

εἰσὶ (δὲ) δέκα δραχμαὶ ἀρχαί, ἐξουσίαι,

αἱ δυνάμεις καὶ οἱ θρόνοι

(καὶ) κυριότητες, ἄγγελοι καὶ ἀρχάγγελοι,

τὰ χερουβὶμ ἅμα καὶ τὰ σεραφίμ, καὶ ὁ πρωτόπλαστος

ὃν ἀπώλεσε καὶ ἐζήτησε καὶ πεσόντα εὕρηκεν

ἡ ζωὴ καὶ ἀνάστασις.

Cуть же десять драхм * начала, власти

силы и престолы,

и господства * Ангелы и Архангелы

Херувимы * и Серафимы * и Первозданный,

егоже погуби * и взыска * и падшего обрете,

Жизнь и воскресение

2

Ὑπὸ στοργῆς ἐκνικηθείς, ἦλθεν ἐν κόσμῳ ζητῆσαι τὸ πλανηθὲν αὐτοῦ κτίσμα

ὁ ἄναρχος καὶ ἄφραστος Ὑιός τε τοῦ Θεοῦ καὶ Θεὸς ἡμῶν,

καὶ σοφῶς καὶ θεικῶς ὥσπερ Θεὸς τούτου ποιεῖται τὴν ζήτησιν,

καὶ σαρκοῦται ἐκ μητρὸς ἣν ἐσάρωσε καὶ ἡγίασε,

καὶ ὥσπερ λύχνον φωτὸς προφέρει τὴν σάρκα,

τῷ πυρὶ καὶ τῷ ἐλαίῳ

τῷ τῆς θεότητος καταυγάσας τὰ σύμπαντα·

πῦρ γὰρ ἀεὶ καὶ πηλὸς λύχνον ποιεῖ· οὕτως οὖν ἔλαμψεν

ἐκ θεότητος καὶ σαρκώσεως τὸ τοῦ λύχνου φῶς, Χριστός,

ἡ ζωὴ καὶ ἀνάστασις.

Любовию побежден, * пришел еси в мир взыскати заблудшее Свое создание

безначальне и невыразиме * Сыне же Бога и Боже наш

и премудро и божественно, * яко Бог * Сего творит желание,

и воплощается от Матери * юже очисти и освяти,

и яко светильник света * приносит плоть

огнем и елеем

Божества * осветив всяческая,

огнь бо всегда * и глина светильник творят. Тако осия

от Божества * и воплощения * светильника свет, Христос

Жизнь и воскресение.

Τότε ἀνῆλθεν ἐν σταυρῷ ὡς ἐν λυχνίᾳ ὁ λύχνος, καὶ ἐθεώρει ἐκεῖθεν

ἐν σκότει καθεζόμενον καὶ ἐν γνόφῳ τὸν Ἀδὰμ τὸν πρωτόπλαστον,

καὶ σπουδάζει πρὸς αὐτὸν ἀποδημεῖν διὰ σαρκὸς ὁ ἀχώριστος,

Тогда взыде на крест, * яко на свещник светильник * и узреше оттуду,

во тьме сидящего * и во мраке * Адама первозданнаго

и стремится к нему * отыдти * плотию Нвместимый.

Ὅτε μετὰ τὴν σταύρωσιν ἔφθασέ τε καὶ κατῆλθεν ὁ (βασιλεὺς) ἐν τῷ ᾅδῃ,

ἐφαίνετο τὸ φῶς αὐτοῦ ἐν σκοτίᾳ καὶ τὰ (κά)τω ἐφώτισε·

τὸ δὲ σκότος τὸν Χριστὸν καταλαβεῖν οὐδ(ς ἐν) τῷ σκότει ἐξίσχυσε·

Егда по распятию * достиже и сниде * Царь во ад,

явися свет Его * во тьме * и дольняя просвети.

Тьма же Христа * восприяти и во тьме не возможе.

В своей экзегезе св. Роман Сладкопевец следует определенной экзегетической традиции, связанной с именами св. Иоанна Златоуста и Ефрема Сирина. В проповеди "На десять драхм" Иоанн Златоуст (или Псевдо-Златоуст") пишет следующее.

Πάλιν ἡ τοῦ Χριστοῦ λαμπαδοῦχος σοφία ἅψασα λύχνον, καὶ ἐπὶ τὴν λυχνίαν τοῦ σταυροῦ ἐπιθεῖσα, πᾶσαν τὴν οἰκουμένην δᾳδουχεῖ πρὸς εὐσέ βειαν. Τούτῳ τῷ λύχνῳ χρησαμένη ἡ τοῦ Θεοῦ σοφία, τὴν μίαν τῶν δραχμῶν ἀπολωλυῖαν ζητήσασα, καὶ εὑ ραμένη, ταῖς ἐννέα δραχμαῖς τῶν ἀγγέλων συνέζευξε. Τίς δὲ ἂν εἴη ἡ γυνὴ ἡ ἔχουσα τὰς δέκα δραχμὰς, ἀναγκαῖον, ἀγαπητοὶ, εἰπεῖν. ὕτη ἐστὶν ἡ τοῦ Θεοῦ σο φία, ἔχουσα τὰς δέκα δραχμάς. Ποίας Ψήφισον· ἀγγέλους, ἀρχαγγέλους, Ἀρχὰς, Ἐξουσίας, Δυνάμεις, Θρόνους, Κυριότητας, Χερουβὶμ, Σεραφὶμ, καὶ Ἀδὰμ τὸν πρωτόπλαστον.

"Cнова светоносная премудрость Христова, зажегши светильник и будучи поставленной на свещник креста, освещает всю вселенную для благочестия. Воспользовавшись этим светильником, Божия мудрость, начав искать потерянную драхму и, найдя, соединила ее девяти драхмам ангелов. Необходимо сказать, что же это за жена, имеющая десять драхм? Это - Премудрость Божия, имеющая десять драхм. Какие же? Ангелы, Архангелы, Начала , Власти, Силы, Престолы, Господства, Херувимы, Серафимы и Адам Первозданный".

Ταύτην τὴν δραχμὴν τοῦ Ἀδὰμ ὑπὸ τῆς τοῦ διαβόλου κακίας ἐκβοσκηθεῖσαν, καὶ εἰς τόνδε τὸν βυθὸν τοῦ βίου καθελκυσθεῖσαν, καὶ ταῖς πολυφθόγγοις ἡδοναῖς τῶν ἁμαρτημάτων χωσθεῖσαν, ἐλθοῦσα ἡ τοῦ Θεοῦ σοφία ἀνεύρατο. Πῶς εὕρατο, ἀγαπητοί Ἦλθεν ἐξ οὐρανῶν, λαμβάνει τὸν ὀστράκινον λύχνον τοῦ σώματος, ἅπτει τῷ φωτὶ τῆς θεότητος, ἐπιτίθησι τῇ λυχνίᾳ τοῦ σταυροῦ, ζητεῖ τὴν δραχμὴν, εἰς τὴν αὐλὴν καὶ τῶν ἀγγέλων νομὴν ἐμάνδρευσεν αὐτήν

"Таковую драхму Адама, похищенную злобой диавола и погруженную в глубину жизни, и загрязненную многозвучными удовольствиями грехов, придя, нашла Божия премудрость. Как же нашла, возлюбленные? Пришла с небес, берет глиняный светильник тела, зажигает на свещнице креста, ищет драхму и водворяет ее в пастве и стаде ангелов".[33]

Cамо толкование св. Иоанна Златоуста нетривиально и весьма неожиданно в том, что касается образа креста, как свещницы и сияния на кресте. Вряд ли однако толкование на притчу о потерянной драхме является изобретением только одного св. Иоанна Златоуста. Еще св. Ефрем Сирин ассоциирует образ Адама с драхмой: "Христос сравнил образ Адама с драхмой".[34] Здесь мы видим, как в сирийской традиции огнь страданий связывается с восстанавливаемым образом человека. Вряд ли это просто смелая метафора: как правило экзегеза Отцов Церкви, в особенности представителей такой реалистической школы, как Антиохийская, базировалась на реальном литургическом, евхаристическом, агиографическом и событийном опыте. Поэтому следует предположить, что в сирийской традиции традиции четвертого века существовали предания (или отзвуки преданий), связанные с Плащаницей, которые позволили св. Иоанну Златоусту выразить столь необычное истолкование Страстей Христовых. Впоследствие в VI-VIII веке эта экзегеза, войдя в гимнографию (как сирийско-константинопольскую, так и палестинскую) приобретает литургическое измерение и ее присутствие как в гимнографии константинопольской агрипнии (Роман Сладкопевец), так и палестинской утрени в сочетании с другими архаическими мотивами обладало определенным смыслом и назначением, которое трудно объяснить без памяти (пусть смутной) о великой святыне христианского мира - Плащаницы и ее образа, возникшего в результате воздействия "огненного тела". Для нас тема "огня страданий" важна также потому, что Туринская Плащаница - памятник не только Воскресения, но и Страстей Христовых, поэтому предания, связанные с их огненным опытом имеют к ней непосредственное отношение.