«Старые матушки предупреждали: еще будут времена, когда храмы начнут захватывать еретики»

Как бы там ни было, но сама «забота» Патриарха Константинопольского об Украинской Православной Церкви и ее святынях, и особенно претензии на какую-то историческую подчиненность ему наших древних обителей и храмов выглядит по меньшей мере странно. Касательно Флоровского монастыря, попавшего в список «дарственной» Порошенко стамбульскому Патриарху, ситуация также противоречит всякой логике. Хотя и в создании нового раскола не может быть никакой логики, кроме политической интриги инициатора образования ПЦУ и амбиций Константинопольской Патриархии.

История древнего Флоровского монастыря непосредственно связана с Русской Православной Церковью и ее Киевской митрополией. И она, как и большинство обителей на территории нынешней Украины, воздвигалась за счет пожертвований, как из царской казны, так и на пожертвования других высоких покровителей. Достаточно вспомнить, что в прошлые века здесь подвизались инокини, вышедшие из известных дворянских семей России: схимонахиня Нектария, в миру княгиня Наталия Борисовна Долгорукова, дочь знаменитого фельдмаршала и друга императора Петра I графа Бориса Петровича Шереметьева; игумения Парфения, в миру Аполинария Александровна Адабаш, происходившая из знатного молдавского рода.

В первой половине XIX века в монастыре окончила свой земной путь преподобная Елена Киево-Флоровская, мощи которой ныне пребывают в храме обители, – в миру Екатерина Алексеевна Бехтеева (прославлена в 2009-м г.). Она родилась в 1756-м году в знатной семье в г. Задонске. Другом Бехтеевых был святитель Тихон Задонский († 1783), общение с которым повлияло на желание юной Екатерины избрать монашество. Он же завещал преподобной свой гроб. Во Флоровском монастыре приняла постриг основательница Серафимо-Дивеевской обители – преподобная Александра (Мельгунова). Согласно преданию, Флоровский монастырь посещал перед постригом юный Прохор – будущий великий светильник преподобный Серафим Саровский.

Так что говорить о какой-то, даже номинальной, причастности Константинопольского Патриархата к Флоровскому монастырю, как и к большинству исторических обителей УПЦ, также не приходится.

Школа русского монашества во Флоровском монастыре проходит через столетия и сохраняет свои традиции по сей день

В обители нас ожидало удивительное знакомство с 85-летней монахиней Еленой (Михалёвой), одной из старейших насельниц обители, которая провела в ней 63 (!) года. Как рассказывала сама матушка, в 1950-х годах в монастыре проживали подвижницы, пришедшие сюда еще до революции 1917 года. Так что школа русского монашества во Флоровском монастыре проходит через многие столетия и сохраняет свои традиции по сей день.

К современницам матушки Елены следует отнести еще здравствующих монахинь Марионилу, Маргариту, 97-летнюю схимонахиню Епистимию; более 40 лет подвизается в обители монахиня Мариам – благочинная монастыря – и монахиня Эмилия – уставщица, по свидетельству насельниц обители, за эти годы не пропустившая ни одной службы. Преставившаяся ко Господу в прошлом году игумения Антония (Филькина; †16.04.2018.) также пришла из Брянской области на послушание и всю жизнь посвятила обители.

Следует отметить, что в традиции монастыря было содержание и воспитание сирот, и даже в советское время во Флоровском монастыре жили и воспитывались девочки. Многие насельницы поступили сюда по благословению преподобного Кукши Одесского и старца Николая Гурьянова.

Монахиня Елена (Михалева) встретила нас радушно, поздравила с наступившим Рождеством Христовым. И на вопрос о том, как она относится к возникновению на Украине новой раскольничьей структуры под названием «ПЦУ», ответила, что в своей жизни она испытала различные формы гонений, от откровенного атеизма в школе до преследований и выселений из обители во времена Хрущёва. И что нынешние «инициативы» украинской власти во главе с Порошенко также направлены против истинной Церкви Христовой, только теперь уже не под атеистическими лозунгами, а под лукавыми вывесками о некой «духовности», о которой говорил Спаситель мира: «многие придут под именем Моим, и будут говорить: ‟Я Христос”, и многих прельстят» (Мф. 24, 3).

Рассказ матушки о своей жизни, о христианском воспитании, которое она получила во времена яростных гонений на Церковь Божию, о своем стремлении посвятить свою жизнь Богу в обители древнего Киева, где зародилось русское иночество, о любви к родному Флоровскому монастырю, с XVI века процветавшему у Замковой горы на Подоле, послужил, на наш взгляд, прекрасной иллюстрацией преданности канонической Православной Церкви, которую, по слову Христа, «врата ада не одолеют» до скончания века. (ср. Мф. 16, 18).

Воспитание отца формировало мою веру и внутреннюю самодисциплину

– Матушка, расскажите о себе, где вы родились и кто вам привил православную веру? Ведь вы в 17 лет поступили в монастырь…

– Родилась я в 1936-м году в очень религиозной семье. Папа – Михаил Егорьевич Михалёв, родом из Курска, мама – Мария Ульяновна, уроженка Бреста, оказалась в Курске, куда бежала ее семья во время Первой Мировой войны, там они и познакомились. Помню начало Великой Отечественной войны, налеты, до сих пор все стоит перед глазами.

Мой папа, можно сказать, человек ХІХ столетия, всегда был при церкви: пел, регентовал, в Курске все его знали. В семье также выполнялось все, что положено по церковному Уставу. Когда мы стали немножко подрастать, все, от мала до велика, ходили в храм. Так что воспитание у нас было старомодное, т.е. не дозволялось стричь волосы, ходить в кино, танцевать. И если папа от знакомых узнавал, что я нарушала запреты, подзывал к себе и спрашивал: «Ты танцевала в школе?» – и после утвердительного ответа спрашивал, почему я это делала. «Посмотри, дочь Иродиадина красиво танцевала, и чем это закончилось? В награду получила голову Иоанна Предтечи. Ты не будешь больше этого делать?» На все его вопросы отвечала: «Не буду, не буду, не буду». Пока не забуду...

Когда мы переехали к маминым родственникам в Белоруссию (это случилось уже во время Второй мировой войны), пошла с ровесниками в кино, мне тогда лет десять было (в то время показывали очень много военных фильмов), и был только один сеанс, вечерний. Дети есть дети. Вышли гурьбой из кинотеатра, разбрелись, кому куда, и тут вспоминаю папин наказ и начинаю думать, что мне будет, что папа скажет, ай-яй-яй… И, вот, иду домой по улице мимо кладбища – страха нет, а на окно нашего дома смотрю – горит свет, и боюсь... Папа открывает дверь: «Что, в кино была? Вот я тебе сейчас…» – и снимает ремень. Тут вмешивается мама, начинает его успокаивать и уговаривать: мол, поздно, соседи услышат, будут возмущаться, завтра разберемся. Папа усаживает меня возле себя, беседует, а бить – не бил, только устрашал.

Как только научилась читать, моей обязанностью стало чтение житий святых для всей семьи. Подружки зовут, а папа свое: вот это прочитай, еще вот это. Пот градом катится с меня, но читаю. А папа приговаривает: «Ничего, подружки подождут, дочитаешь и пойдешь». Вот таким образом он меня воспитывал. По большим праздникам мы в школу не ходили, все знали, что мы – семья верующих. И со стороны властей нам все это сходило с рук. Конечно, литургий мы никогда не пропускали. После службы отец обязательно спрашивал, какое Евангелие читали. Ну, а дети, сами знаете, как на службе себя ведут: немного постоят, а потом бегают по храму. И вот, если я не могла пересказать содержание праздничного Евангелия, конфету после обеда, в отличие от двух младших сестры и брата, не получала. На обиженное «А мне?» отвечал, что в церкви я не была, раз не могу рассказать Евангелие…

В следующий раз уже стою в храме и внимательно слушаю. Прихожу домой, пересказываю. Отец одобрительно кивает, говорит: «Молодец, вижу, что на службе была. А проповедь какую батюшка говорил?» А я и не помню. «Вот в следующий раз расскажешь, тогда и сласти получишь». В очередной раз уже и проповедь слушаю, не отвлекаясь, а папа снова за свое: «Что-то я не видел (он же на клиросе и ему все видно!), чтобы ты к кресту подходила». «Ой, мама милая…» – вздыхаю, и тут уже приходится стоять «от» и «до», а потом еще выслушать благодарственные молитвы после Причастия… Вот какое церковное воспитание у нас было…

– Вам это не в тягость было? Протест не возникал?

– Нет-нет, папа привил мне любовь к чтению, благодаря чему я полюбила печатное слово вообще. Сначала перечитала школьную программную литературу, потом увлеклась классикой: Пушкин, Салтыков-Щедрин, Лермонтов, Некрасов. Помню, одно время мы жили далеко от церкви: семь километров в одну сторону и столько же обратно, мне тогда было лет 14–15. Собираюсь на утреню, папа дает деньги, чтобы купила себе что-нибудь вкусненькое. А я после службы бегу в книжный магазин и вместо пряников покупаю книги. Так зачитывалась, что мама начала сокрушаться: мол, читаешь всякую ерунду, а раньше нам жития читала, – поэтому приходилось это делать втайне от мамы. А однажды подумала – у отца так много книг стоит на полочках, попробую начать с Библии. Прочла Ветхий Завет, затем Новый. Поскольку не все было понятно, решила открыть «Толкование Евангелия Иоанна Златоуста». Стала читать – и, о Боже мой, насколько это все отличалось от художественной литературы, мне открылся совсем другой мир!

«Жить как все, или только с Богом?..»

– В каком возрасте это произошло?

– Мне было тогда 16...

– А как же первые влюбленности, симпатии к юношам?

– Как-то так получалось, что подружки, которые в большинстве своем были старше, приглашали в свою компанию, но общение с ними не удовлетворяло, мне было неинтересно, хотелось другого, чего-то большего, меня тянуло к знаниям. Интерес вызывала история, и вообще хотелось много знать. Лет в 15 у меня были колебания: жить как все или только с Богом?.. И последнее перевесило. И чем больше стала просвещаться, тем больше меня тянуло к другой жизни, подальше от мирской суеты. И тут уже родители забеспокоились: «Что ты все с книжками сидишь дома? Вон подруги зовут, на тебе деньги, пойди в кино».

– А когда впервые возникла мысль о монастыре?

– Помню, еще девчонкой возьму мамин шарф, повяжу вокруг головы и смотрю, примут ли меня за монашку, и расстраивалась, что из-за румяных щек непохожа… А еще мне нравилось поучать своих одноклассников тому, что знала. У нас образовалась такая группка, девочек 10–15, которых я наставляла, объясняла, что такое Великий пост, обучала их молитвам. Я же почти на память знала жития и любила рассказывать, какие трудности и мучения переносили святые, какие несли подвиги, призывала следовать их примеру. «Нечего есть, что ж тут такого, – говорила им. – Сейчас пойдем на речку, корней накопаем и насытимся». Тогда дети ели все, что росло на земле съедобного…

Сватовство. Думы о монашестве

Вскоре я навсегда покинула отчий дом. А случилось это так. Когда мне было 17 лет, отцу в Бресте делали операцию, а меня не оставляла мысль поехать в Киев, в который папа в молодости ходил пешком, о чем неоднократно рассказывал мне. А в Киеве мне виделся монастырь… Так вот, папа, вернувшись домой, сокрушался, что врач, делавшая операцию, замечательная и могла бы многим помочь, но из-за маленького ребенка вынуждена сидеть дома, ее вызывают только в крайних случаях: «Может, тебе поработать няней у нее?» Я согласилась, в надежде получить городскую прописку. Прощание было тяжелым, хотя это было всего в 40 км от Бреста. Я шла пешком по трассе и всю дорогу плакала, как будто что-то у меня оборвалось. Так закончилось моё детство, так я вступила во взрослую жизнь…

И вот, приехала я в эту семью, устроилась, нянчусь с ребенком, помогаю по хозяйству, а сама думаю: с документами и пропиской свободно могу съездить в Киев, разузнать о женских монастырях. Но обстоятельства или противник моих намерений выставлял мне всякие препятствия на пути к моей цели. А было вот что.

Папу после операции старший брат забрал к себе. Брат Алексий служил священником в одном поселке с 1950-го года. Два слова о нем. Он был очень ревностным священником, не шел ни на какие компромиссы времени. Когда учился в Жировицах, семинарское начальство приказало повесить красный флаг на соборе. Он отказался. Его наказали за неподчинение, но он остался при своем мнении. Второй эпизод. Его молодая матушка задумала провести радио на приходе. Брат радиопровод обрежет, а она исправит. И так несколько раз, пока матушка не оставила эту затею…

Никаких внешних признаков стремления к монашеству я не проявляла: одевалась по-светски, локоны накручивала, на каблучках ходила

Вскоре получаю от них телеграмму – приглашение на храмовый праздник. Что ж, такое событие – надо ехать. После всех торжеств гости разъехались, и мы сидим за столом – семья брата, папа и семинарист Николай, друг моего брата. И тут брат вдруг говорит: «Поживи, Оля, с нами годик, а потом и свадьбу сыграем». – «Свадьбу? Это какую еще свадьбу?» – спрашиваю. На что брат отвечает: «Твою». – «Что это вы за меня придумали? Я в монастырь пойду!» Они не придали этому значения, абсолютно никаких внешних признаков стремления к монашеству я не проявляла: одевалась по-светски, локоны накручивала, на каблучках ходила. «А у нас тут что, не монастырь? Будешь матушкой, а вот и будущий батюшка Николай».

Я же все время думала о монастыре, без конца просила папу, чтобы он съездил со мной в Киев, и он обещал, что, как только соберем деньжат, обязательно поедем. А тут болезнь, операция, и стало очевидным: надо ехать самой.

После слов о возможном замужестве круто разворачиваюсь и говорю, что пора ехать домой к маме, она там одна, а здесь погостили, попраздновали, и надо честь знать. И как они меня ни уговаривали, как папа ни просил, чтобы хотя бы ради него побыла пару неделек, я была непреклонна, стояла на своем, как стена. Говорю, что еду к маме, а сама только о Киеве думаю. Брат с женой так обиделись на меня, что даже не вышли прощаться. Бедный папа рыдает, обнимает, ни за что не хочет отпускать, будто чувствует, что прощаемся навсегда, а я как истукан стою, ни слезинки. Тут уже и Николай не выдержал, говорит: «Не думал, Ольга, что у тебя такое каменное сердце, хоть бы отца пожалела». Только оглянулась назад – а папа все кланяется и шляпой мне машет… Скрылась я…

Благословение на монашество

Приехала к маме в Каменец, ничего не рассказала ни о знакомстве с семинаристом, ни об их планах. Потом пошла на Исповедь к о. Владимиру, который очень был дружен с моим отцом, уважал его, да и меня с шести лет знал, ну, и выпалила, что хочу идти в монастырь. А он с ходу: «Бог вас благословит, поезжайте в Киев, там есть три женских монастыря». И все – и ни тебе ни названия монастырей, ни совета, в какой именно идти. Видно, Господь ему открыл мое намерение. Ведь даже не поинтересовался, как мои родные восприняли это моё намерение, согласились ли с моим желанием или отговаривали. Ни слова больше.

Но я уже никого не слушала. Господь звал меня

Окрыленная благословением священника, прихожу к маме и говорю: «Мама, я еду в Киев». – «Езжай, три года морочишь нам голову с этим Киевом». Мама без лишних сантиментов отреагировала на мое заявление. «Мама, но я же хочу в монастырь поступить». И тут началось: «Да ты что? Бог с тобой! Ты ж не сможешь, не выдержишь, ты не знаешь, как там тяжело». Предъявляю главный аргумент: «Меня ж благословил отец Владимир!» Мама так и обомлела, затем подошла к иконе, воздела вверх руки и запричитала: «Господи, если Твое есть над ней благословение, то и я благословляю». А потом ко мне повернулась и прибавила: «А если нет благословения, то побудь там, помолись и приезжай назад. И прошу тебя, по приезде в Киев сразу дай о себе знать, сообщи адрес, где ты остановилась, где тебя искать». Получив добро, побежала к девочкам, поющим в храме, сообщила о поездке и попросила сшить чехол на чемодан. «Да ты с ума сошла, да ты что, какой монастырь? А мама тебе разрешила? Лучше с братом посоветуйся»… И тому подобное. Но я уже никого не слушала. Господь звал меня…

В Киеве. Первые впечатления и первые искушения

– И что, не было ни капли сомнений, правильно ли поступаете?

– Не было сомнений. Села в поезд, перекрестилась и поехала. В душу, конечно, закрался и страх от неизвестности, и вместе с тем было большое желание жизненных перемен…

Приехала на Киевский вокзал, сдала вещи в камеру хранения, а куда идти, не знаю… Даже названия хотя бы одного монастыря не знаю, и спросить боюсь, вдруг заведут куда-то... Перекрестилась: «Господи, благослови!» – и пошла. Дорога вниз, и я вниз, вправо – и я вправо, вверх – и я вверх. Только молюсь: «Господи, пошли мне такого человека, который подсказал бы и не обманул, я не знаю, куда идти». Смотрю, сидит нищий, и я к нему с вопросом, какие в Киеве есть монастыри? И он мне называет только один – Флоровский. Ведь он мне не просто отвечал, через него Господь указывал, где мне нужно быть. Но во Флоровский я сразу не попала. Нужно было пройти некоторые испытания.

Прохожие, попадавшиеся мне на пути, о Флоровском монастыре ничего не знали и указывали мне дорогу к Покровскому. Вот так к вечеру, пешком от вокзала, дошла до Покровского монастыря. Села на лавочку спокойная-преспокойная, вроде бы и не было всех треволнений. Отдохнула. А потом у одной монашки попросилась на ночлег. Мне указали на паломническую. Среди паломников была молодая девушка Нина, которая пела на клиросе. И с ней я поделилась своими планами на будущее. «Та ты что? – воскликнула она. – А мама тебя благословила?» На мой утвердительный ответ она снова воскликнула: «Какая ты счастливая! А моя мама так и говорит – ни за что. Я уже три года пою здесь в храме, у меня сопрано».

Поскольку она была старше меня и уже знала устройство монастыря, повела меня к благочинной. На мой рассказ, кто я, что я и откуда, посмотрев мой паспорт, покачала головой, объяснила, что запрещено брать в монастырь девушек моложе 20 лет. Мне посоветовали устроиться на работу и пожить в миру до 20 лет!..

Расстроенная, вышла на крылечко, стою плачу, но сама понимаю, что назад дороги нет. Вдруг выходит монахиня, в белом апостольнике с крестом, и спрашивает, почему я плачу. Ей объясняют, что я хочу поступить в монастырь. Она оказалась сестрой Патриарха Алексия I (Симанского) Евфросинией, и в этот день у нее был День ангела. Она вынесла большую просфору, дает мне, обнимает и говорит: «Не плачь, в монастыре жить будешь». Тут выходит следом Флоровская игумения Флавия (Тищенко), она приехала поздравлять Евфросинию, и кто-то из монахинь мне говорит: «Вот у кого надо проситься!» Покровские сестры очень любили игумению Флавию, которая с трех лет выросла в монастыре.

Это утешение матушки Евфросинии меня несколько успокоило: значит, путь в монастырь для меня не закрыт. И, не солоно хлебавши, пошла я искать работу. Повели меня на стройку – никто не берет, в школу уборщицей, а там ученицы такого возраста, как я – тоже отказали. А прописаться где-то надо. И тут случайно одна женщина в магазине начала сокрушаться, что вынуждена стоять в очереди, а дома ребенок без присмотра, домработница, которая пробыла у нее три года, уволилась и ушла в монастырь. Я была со своей новой подругой Ниной. Нина обратилась к этой женщине, указала на меня, и мы пошли познакомиться. А на следующий день оказалось, что муж этой хозяйки уже договорился с другой работницей. Опять искушение!..

Возвращаюсь ни с чем в Покровский, игумения подзывает меня, показывает мне телеграмму: «Срочно немедленно приезжай. Отец и брат». Матушка потребовала разъяснения, не сбежала ли я из дому, и если так, то немедленно должна покинуть обитель. Ну, что делать?

– Домой не появилось желание вернуться?

– Ну, что вы! Какое «домой»! Одна из монахинь, странноприимная Манефа, понимая, что мне некуда деваться, посоветовала не ходить мимо покоев игумении, чтобы не попадаться ей на глаза.

А через некоторое время к моей благодетельнице пришли сестры из Флоровского монастыря, и Манефа попросила их отвести меня к ним в обитель. Пришли туда, села я на лавочку и решила, что отсюда уж больше никуда не пойду!

Началась литургия, после которой монахини стали расходиться по келлиям. А Флоровский монастырь – своекоштный (не общежительный), в нем нужно пребывать «за свой кошт», я узнала также, что опытные монахини берут себе послушниц и за них отвечают. Весть обо мне быстро облетела монастырь, и после службы меня окружили монахини, и старые, и молодые, и стали думать, к кому же меня определить. Так тогда было. Одна из них предложила пойти к ней. Она жила с племянницей.

Меня переодели скромнее и повели к игумении знакомиться. Узнав, что я из Западной Белоруссии, она сильно рассердилась, стала стучать, отчитывать меня: «Государство на твоё обучение потратило деньги, а ты, вместо того чтобы работать, в 17 лет пришла в монастырь!»

Меня словно холодной водой окатили, настолько это было неожиданно. Сестры, которые при этом присутствовали, успокоили меня, сказав, что это не игумения, а казначея Антония. Как я узнала позже, ее сильно напугало словосочетание «Западная Белоруссия».

Игумения же оказалась совсем другим человеком, приняла меня по-доброму, расспросила обо всем и сказала, что до утра подумает. После литургии я подошла к ней, и она, вздохнув, сказала: «Будешь в монастыре. Но тебе надо потерпеть хотя бы годик, иди, устраивайся на работу». Потом мне матушки объяснили, почему она мне так сказала – игумения не могла идти против воли казначеи. И вот целый год терпела.

Я устроилась няней-домработницей в семью потомственных врачей. И моя маленькая воспитанница Танюша теперь стала опытным врачом-кардиологом и часто приходит мне на помощь, ведь у меня больное сердце... Так Бог устроил.

– А как вы, матушка, трудились домработницей? Трудно было?

– Уставала я – не то слово. В мои обязанности входило ходить на базар за продуктами, готовить на всех еду, стирать (стиральной машины не было, горячей воды не было), убирать, гулять с ребенком, натирать полы мастикой. Конечно, у себя дома я таких больших объемов работы никогда не выполняла. Порой сижу на ванной, выкручиваю руками белье, а они у меня маленькие, слабые, и плачу. Но ради монастыря я готова была терпеть все.

– Родители смирились с вашим жизненным выбором?

– Ну, они все-таки люди у меня духовные. Отец сам когда-то хотел стать монахом. Как-то он написал мне в письме, что чувствует мою душу и всегда, когда идет на клирос (а в нашем храме была икона княгини Ольги в полный рост), молится моей покровительнице, чтобы она помогала мне во всем. А однажды ему было даже видение: княгиня Ольга улыбается ему и проходит мимо него к Божией Матери просить за меня. Интересно, что после этого видения, о котором сообщил мне отец, я получила прописку. А через три года отец умер. Так мы и не увиделись…

Последнее искушение перед вступлением в обитель

Отработала я год. Из Москвы приехал брат хозяйки, офицер. Вся семья поехала отдыхать в Крым, а меня с девчушкой отправили на дачу под Киевом. И вот, я целый месяц с 3-летней Танюшей ходила на службы, причащала ее – взвалю на плечи – и во Флоровский, а после литургии зайдем к матушке, чайку попьем. Потом, когда уже вернулись из отпуска хозяева, малышка меня спрашивала: «А помнишь, мы ходили в церковь, и батюшка мне медок давал, а помнишь, мы у матушки чаек пили?» Оказалось, что Танюша все помнила, я испугалась – расскажет родителям, и меня накажут. Но ни разу ребенок не проговорился, Господь надоумил. Ведь ее отец был директором завода, имел три ордена, мама и бабушка – врачи, у них могли быть большие неприятности на работе, если бы знали, что их ребенка водят в церковь. Да и меня бы уволили, ведь я же у них не спрашивала разрешения на это.

И вот в монастыре мне сказали, что внесли уже меня в список на прописку, и я могу перейти туда на постоянное место жительства.

Прихожу к хозяйке и сообщаю, что так и так, Алла Ефимовна, буду от вас уходить. А она, всплеснув руками, запричитала: «Как, ты уходишь! Ведь ты же уже совсем наша, как член семьи! Мы планировали отдать Танечку в детский садик, тебя отправить на учебу, ты же наша, и ты нравишься моему брату Жене. Мы уж думали вам и свадьбу сыграть». Но я не растерялась, ответила: «Дорогие мои, я же приехала в Киев не за работой и не замуж выходить. Я приехала поступать в монастырь». Она – в слезы.

И тут ее мама вступилась за меня, напомнив ей, что она не имеет никакого права надо мной, так как у меня есть родители, которые только и могут разрешить мне это или воспрепятствовать. В общем, и это искушение осталось позади…

Во Флоровском

Так в 1955-м году я получила постоянную прописку во Флоровской обители и до 48 лет была послушницей. В то время здесь было много молодежи, у нас была другая форма, после 30 лет надевали на нас рясофор, а после пострига – мантию, и нарекали новое имя. Незаметно проходили годы, трудные, но счастливые, радостные. Ведь нет выше радости быть в монастыре!

Проходили годы, трудные, но счастливые, радостные. Ведь нет выше радости быть в монастыре!

Конечно, поступив в монастырь, я скорбела из-за родителей, получала весточки и плакала, что они такие беспомощные и помочь им некому, а здесь не угодишь матушке, моей наставнице, с которой я жила в келлии, она гневается. Но родители всегда меня поддерживали, никогда даже не заикались, чтобы я приехала помочь. Они понимали: это Божие призвание.

– Вы были Ольгой, а стали Еленой. В честь кого вас крестили?

– Мама рассказывала, как в младенчестве я вдруг стала умирать, глаза закатились, дыхание стало прерываться. Мама была одна дома и, испугавшись, что я умру некрещеной, она, закутав меня, выбежала на улицу, и, увидев идущую мимо женщину и объяснив, что я уже отхожу, попросила, чтобы она скорее меня крестила. На ее вопрос, как меня назвать, махнув рукой, сказала: «Как угодно, хоть Олей». Я так думаю, что она в тот момент не об имени думала, а переживала, чтобы только успеть меня окрестить. Когда домой вернулся отец, он спросил маму, почему она решила назвать меня Ольгой, а не Еленой, ведь я родилась 7 июня, перед днем памяти мученицы Елены. Но при постриге в 1984-м году мне дали имя в честь матери Константина Великого – святой равноапостольной царицы Елены. А ведь и равноапостольная Ольга в Крещении была Еленой. Вот так и надо мной, грешной, сбылся Промысл Божий.

Хрущевские гонения

– Таким образом, матушка, вы здесь 63 года безвыездно?

– Не совсем так. В 1963-м году, при Хрущеве, монастырь не закрыли, но всех молодых насельниц вышвырнули отсюда как котят. Приходили люди в штатском, начинали угрожать, допрашивать: с какого времени здесь находишься, какие задания выполняешь, когда начала ходить в церковь?.. На что я уверенно отвечала, что начала ходить в храм в 1936-м году, когда моя мать носила меня ещё во чреве: «Она ходила, и я с ней, и больше вы от меня ничего не добьетесь!»

Потом пошли к игумении и приказали, чтобы никого младше 30 лет в монастыре не осталось. Наша игумения, как и игумении других обителей, очень переживала за нас всех, чтобы нас никуда не сослали. Они добились разрешения, чтобы всех молодых послушниц прописали в черте города, для чего составили списки, отправили на работу: кого в больницы, кого дежурить, – но мы по-прежнему крутились в монастыре, несли свои послушания.

А мне не к кому было прописаться, поэтому прописали на двор. На работу я устроиться не успела, так как у меня на нервной почве открылась язва. Но этим дело не закончилось. Органы надзора нас не оставляли в покое, приходили с проверками. Например, зайдут с милицией в келлию в 5 утра или в 9 вечера. Кого застанут – выгоняют: «Долой отсюда, чтобы вашей ноги здесь не было!»

На работу все же устроилась – сначала в детских яслях нянечкой, потом кастелянше помогала, а еще была истопником, всякий труд испробовала ради Господа… И так целых 18 лет, с 1962-го по 1979-й…

А еще работала на послушании в митрополии с 1958 по 1962 год, нас оформили как вольнонаемных, отвечала за канцелярию и прием гостей, обслуживала также викарных.

Никто из нас, выселенных, уже и не думал, что когда-то вернемся в монастырь. Но Господь призрел на наше терпение и вернул в обитель.

Но прописать нас обратно в монастырь смогли только тогда, когда митрополит Феодосий (Дикун; † 2001) написал известное письмо в Москву, в котором обличал гонения на Церковь Христову. И нас прописали назад как-то через Иерусалимский горний монастырь, куда отправили наши личные дела…

Когда я поступала в монастырь, во Флоровском было больше 200 сестер, многие из которых застали еще в царские времена.

– А чем запомнились вам те матушки?

– Это были люди из другого мира – по образованности, воспитанию, культуре, манерам, обхождению, речи. Это был совсем другой монастырь.

Моя первая матушка Евникия была казачкой из Краснодарского края, мне было 17, а ей 70 лет. Это был уникальный человек. С 16 лет в монастыре, она могла делать любую работу: хоть крыши красить, хоть артосы печь. Она была алтарницей. Ее все уважали.

А правила какие у нас были! Пойди, купи хлеб да постучи в соседнюю келлию: может, кому-то что-то надо принести. И послушания всевозможные – в просфорне, на огородах, на заготовке овощей на зиму, и множество других. А я ведь еще на клиросе пела много десятилетий…

И так постепенно, из года в год, проходила моя монашеская жизнь. И слава Богу за все! Вот, дожили до 1000-летия Крещения Руси, когда стали открывать храмы, началось духовное возрождение, цепи атеизма упали. Но старые матушки нас предупреждали: не спешите радоваться, еще будут времена, когда храмы начнут захватывать еретики. Вот, дожили и до этих времен…

Сегодня

– Сегодня, с легкой руки президента, на Украине создали еще одну «церковь» – ПЦУ…

– Какая может быть другая «церковь»? У нас одна Церковь – единая, святая и апостольская, возглавляемая на территории Руси Патриархом Кириллом, на Украине – Митрополитом Онуфрием, и точка. Ведь можно территории поделить на государства, но единую Русь, православную от времен ее Крещения святым князем Владимиром, и нашу Церковь поделить нельзя. И помоги, Господи, нашим иерархам нести крест свой тяжелый!

– Матушка, а как простым верующим относиться ко всему творящемуся сегодня? Ведь и храмы отбирают, и законы издают против Церкви…

– С Богом ничего не страшно. Нужно быть с Богом. Можно и храмы отобрать, и из монастыря выселить. Но веру-то из души нашей никто исторгнуть не сможет. Об этом нужно стараться – чтобы вера наша была крепкой, чтоб её не потерять, чтоб Господь был в сердце. Тогда и Церковь наша будет сильной. Думаю – и молюсь, чтобы и эти времена притеснений миновали вскоре. Ведь с нами Господь.