Церковь перед искушением прагматики

Известные практицизм и моральная беспринципность всегда присутствовали в обывательском сознании. По Гёте:

Что в руки взять нельзя – того для вас и нет,
С чем не согласны вы – то ложь одна и бред,
Что вы не взвесили – за вздор считать должны,
Что не чеканили – в том будто нет цены.

В учении прагматизма это утилитарное направление доводится до идеологической завершенности. На сегодняшний день приходится говорить о буме прагматизации или о культе прагматизации как об одном из ведущих факторов преобразования структур просвещенческого типа к новым, утилитарно детерминированным условиям.

В конце XIX – начале ХХ в. учение прагматизма зарождается в Америке. У. Джемс и Ч. Пирс один за другим выступают с утверждением о том, что все философские и этические споры рождаются из недостатка интереса к фактической деятельности. Нужно не рассуждать о цели жизни, а направлять силы на поиск средств получения желательного результата. Люди философствуют и спорят о принципах исключительно из-за психологии, которая в тупиковые моменты доставляет им «специфические беспокойство и замешательство», добавляет Дьюи. Реалистично то, что, как известно из опыта, хорошо и эффективно работает. Прагматизм не интересуется проблемами онтологии, говорит Дж. Дьюи, так как настоящая философия связана с разрешением реальных потребностей людей. Ныне, рассуждая в категориях реализма, опыта и эффективности, мы большей частью не подозреваем, какими благодарными учениками и последователями Дьюи и Пирса являемся.

«Мировоззрение прагматизма испытало воздействие обыденного сознания буржуазно-предпринимательской Америки, – пишет один из исследователей, – а в его мышление проник дух «здравого смысла», практицизма и утилитаризма, характерный для «американского образа жизни»«. На место дискуссий о добре и зле поставлены правила распутывания конкретных затруднений. В прагматическом мировоззрении не принято искать определений «добродетели» или «блага», зато в нем накапливают огромное количество практических рекомендаций на все случаи жизни: «Сто способов ужиться с женой» или «Как завоевывать друзей и оказывать влияние».

Первоначально основатели прагматизма считали, что перестройка деятельности на активных, предприимчивых, рациональных началах даст значительный прогресс в различных общественных сферах. Но наступление эффективных технологий подорвало гуманитарную сферу. В реальности, тип прагматика оказался сухим и ограниченным, неспособным отозваться на большинство человеческих запросов и побуждений. Понятия о личном успехе и пользе стали рассматриваться в очень узком спектре. История, культура, знания, преемственность – для большинства утилитарных задач всё это, увы, оказалось избыточным. «Симплификация человека» в итоге плохо отражается на самой практической деятельности (в качестве примера, можно упомянуть нынешний спрос на специалистов из бывшего СССР, получивших более разностороннюю подготовку в сравнении с прагматизованной западной). В теле цивилизации прагматизм ведет себя как «червь» или «троянский вирус», подрывающий и расстраивающий основания системы. «Человеческий тип, который формируется современной «моралью успеха», – замечает А.Панарин, – неспособен обеспечить надежную работу общественных институтов. Постоянно пребывая в опасении что-то передать, сделать лишнее, вложить без отдачи, этот тип не столько действует, сколько ищет тех, кто в простоте своей сделает за него».

Доктрина прагматизма формально лояльна по отношению к религии. На философском уровне она представляет собой развитие идей агностицизма и деизма. Человек ничего не знает о том, что такое духовность, лучшее и худшее, не может рассуждать и о принципах и идеалах, общих для всех, но только заботится о том, как и что делает. Нравственно то, что помогает людям устраивать их проблемы, приносит успех «здесь и сейчас». Большая часть реформ в религиозных сообществах в ХХ в. имеет поэтому отчетливый привкус прагматизации. Общим местом становится поиск эффективного свидетельства и стремление к успешности конкретных лиц и сообществ. Последствия этого оказываются весьма драматическими, поскольку главную особенность религиозных систем всегда составлял антиутилитарный пафос. В традиционной трактовке, священные вероисповедные принципы должны отстаиваться верующими несмотря ни на что, вопреки обстоятельствам. Последнее особенно характерно для христианства. Евангелия рисуют картину острого конфликта между проповедью Христа и эмпирическим мышлением окружающих, представляющим ту или иную форму приспособления к земной действительности.

– Если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: дай Мне пить, то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую.

– Господин! тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок; откуда же у тебя вода живая? Неужели ты больше отца нашего Иакова, который дал нам этот колодезь и сам из него пил, и дети его, и скот его?

– Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную.

– Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать.

От Иоанна 4, 5-27.

Ответ на проблему практической пользы выглядит вполне однозначным: «какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (Мк. 8, 36). Последующая история мученичества и монашеского аскетического движения до предела заостряют противоположение вероисповедных принципов с земными удобствами и целесообразностью. Постулаты мирского «здравого смысла», обыденного сознания непрерывно критикуются и опровергаются с позиций евангельской аксиологии. Напротив, церковное учение не обнаруживает обеспокоенности по поводу возможной непрактичности христиан и отсутствия у них настроя на успех в обществе. По крайней мере, всё это не настолько заметно, как в нынешней подаче. Опасения по поводу теплохладности, возможного компромисса и потери принципов у отцов Церкви всегда перевешивают.

Перемена интенций в церковном сообществе отмечается с началом 2000-х. В этот момент, на фоне формирования массового общества западного типа в России начинается активная рецепция прагматической идеологии. Усиливается роль социальной идентификации. Православные всё чаще осмысливают себя в координатах общественных процессов . В соответствии с этим в церковной психологии постепенно начинает вызревать такая же революция прагматизма, какую пережили ранее религиозные сообщества Запада. Манифест «Православным пора почувствовать вкус к карьере» являет один из наиболее отчетливых примеров. Хотя и без этого умение добиться своего, удачливость, амбициозность, публичность, антрепренерские способности постепенно замещают представления о добродетели и духовном авторитете. На уровне общего сознания закрепляются тезисы о социализации, необходимости христианину быть успешным и занимать в обществе высокое положение, о скорейшем переводе церковной жизни на рельсы эффективного пиара и менеджмента .

Попытки привнести элементы прагматики в церковную действительность расцениваются как свежие и смелые. Большие надежды, в том числе на высоком уровне, возлагаются на профессионализацию церковных служений. В условиях, когда традиционные иерархические связи, этика жертвенности и долга переживают кризис, очевидна необходимость в побудительных мотивах. С большой вероятностью поэтому церковные процессы будут двигаться по пути инструментализации («Для решения задачи необходимы: идея, кадры, деньги»). Взамен апелляций к консервативному смыслу идейную базу составит прагматика, различные способы поощрения личных амбиций в соответствии с логикой laissez-faire. Священник Владимир Вигилянский: «Церковное общество наполнено большим количеством инициативных людей – и среди духовенства, и среди мирян. Надо только дать им возможность проявить эти инициативы» .

В современных условиях, тем не менее, прагматизм не придумывается нами заново, а указывает на вполне определенный образ. Для начала важно уяснить, как соотносятся между собой прагматика и христианские убеждения. Можно ли быть хорошим православным и последовательным прагматиком в одно и то же время? Не получится ли, человек окажется преуспевающим деятелем и членом социума в первую очередь и уже после всего, по остаточному принципу – добрым христианином и человеком Церкви? Облик христианства в истории формировался на своих основаниях, и в системе утилитарного детерминизма он видоизменяется. Рассуждая о смене вех, следует иметь в виду, что таковые обязаны быть достаточно широкими для того, чтобы учитывать всё многообразие наследия и достаточно строгими, чтобы предвидеть вероятные последствия прагматизации отношений. Организационная и деятельностная составляющие для Православия никогда не занимали центрального места. От отцов периода Вселенских соборов Церкви достался богатый интеллектуальный аппарат, основанный на классических категориях. Сложнейшее богословие Троичности и природ Христа, филигранные формулировки догматов… Очевидно, с точки зрения прагматики всё это – малополезная трата времени, игра слов, обременяющая эффективную деятельность. Новые функциональные версии церковности предоставляет простор популистским переложениям, обывательскому ratio, которое на сей раз не имеет отношения к простоте ума и условий, но с пренебрежением смотрит на любую теорию с позиций «жизненного реализма». Вопреки мнению о том, что недостаточный культурный уровень идет от архаики т. н. «народного православия», «православие прагматиков», считающееся современным, нередко демонстрирует еще больший примитивизм представлений.

Исконное христианское мировосприятие – органическое, пластичное, художественное, со вниманием к символике, иносказательному подтексту. Начало этому полагает язык евангельских иносказаний и притч. Исследователь патристики архимандрит Киприан (Керн) в свою очередь замечает: «Видимый мир святыми отцами ощущался как отсвет и отзвук иного невидимого мира. Мир явлений, внешняя природа, человек были для них только прозрачной оболочкой иного мира, отражением иных непреходящих реальностей». Такое же символическое, мистериальное значение имеет и Литургия, которая становится катастрофой в аспекте прагматики. Как не приносящая видимых вещественных плодов, оставляется молитва. Усечению подвергается экзистенциальный ряд – обширная феноменология эмоций, желаний и состояний сердца. Традиционно важным для христианской аксиологии было качество помыслов. «Всякое дело, которое вы делаете, велико ли оно или мало, есть восьмая часть искомого, а сохранить свое устроение есть семь восьмых» (Авва Дорофей). Прагматизм, напротив, готов отдать 7/8 в пользу практической результативности. Последнее обстоятельство делает установку на внешний успех прямой противоположностью Евангельскому и святоотеческому образу мысли, а церковность – декоративным прикрытием для амбиций, имеющих мало общего с верой.

Нет нужды преуменьшать значение в жизни делового настроя, активности, рационального и упорядоченного способа ведения дел. Степень организованности у нас зачастую недостаточна, так что напоминание об этом является полезным для христианина и Церкви. В то же самое время, в дискуссиях по теме «эффективного менеджмента» заметно нечто большее. В общественном обиходе прагматизм давно перерос рамки делового здравомыслия. Для современности он представляет культовое направление, часть большого секуляризованного проекта, и уже в таком, сильно фетишизированном виде прагматические установки переносятся на церковное поле. Притом, что практическая ценность прагматической идеологии, как уже пояснялось, сомнительна. Маловероятно, чтобы прагматический взгляд способствовал росту профессионализма. Произвол частного мнения также не лучшим образом сказывается на уровне личностного развития, координации и ответственности.

В прагматизме необходимо видеть болезнь духа, одного из демонов современности, досаждающих Церкви Христовой. Стереотипы прагматизма распространены и живучи. Православные богословие и катехеза в результате встают перед необходимостью отстраивать специальную антипрагматическую линию и защищать христианский образ от насилия утилитаристских стандартов. Искушение прагматизмом еще более ясно подчеркивает содержание христианского подвига, состоящего в предпочтении веры эмпирическим пользам и выгодам, в сохранении неформального отношении к жизни. «Иудеям соблазн, эллинам безумие», «Credo, quia absurdum est» для христианина в современных условиях приобретает характерное звучание: верую, поскольку не прагматично…