17 июля в квартире Дмитрия Михайловича Балашова на улице Суворова сработала сигнализация. Наряд милиции, прибывший на место, никаких следов взлома не обнаружил, но все-таки решено было позвонить в Козынево, где находился деревенский дом писателя.

Дозвонились до председателя сельсовета Андрея Кузьмина. Он отправился к Балашову. На стук никто не откликнулся, но ворота усадьбы были не заперты.

Когда Кузьмин вошел внутрь, он увидел завернутое в палас тело Дмитрия Михайловича... На голове темнела - она была хорошо видна на седых волосах писателя - запекшаяся кровь... На шее болтался кусок веревки.

В доме все было перевернуто. Клочки разорванных рукописей летали по комнатам...

Вызванные на место трагедии эксперты-криминалисты установили, что убийство совершено сутки назад - в ночь с 16 на 17 июля 2000 года...

Странно, но произошло оно ровно - день в день! - десять лет спустя после смерти другого великого русского писателя - Валентина Саввича Пикуля.

16 июля - печальный день в календаре русской исторической беллетристики. Если же вспомнить, что оба писателя ушли от нас как раз накануне убийства интернационалистами-большевиками царской семьи в 1918 году, мистическая окрашенность этой даты приобретает особо зловещий смысл...

"Горели деревни. Ветер нес запах гари, мешавшийся со смолистым сосновым духом и медовыми ароматами лугов... От этого легкого и горького привкуса першило в горле и сухо становилось во рту, ибо это был запах беды".

Так начинался роман Дмитрия Балашова "Младший сын", так начинался цикл "Государи московские", так начиналось всенародное признание писателя...

Поле... Скачущая по полю крестьянская лошадь... Тринадцатый век...

На холме князь, голову которого еще осеняет "закатным огнем гаснущий блеск киевской державы, но который уже избрал путь, "повенчав Русь со степью".

Тяжелыми глазами смотрит на поле князь.

Он скоро умрет, и разрушится его дом, рассыплется собранная властной рукой страна. Не пройдет и пяти лет, как его сын Андрей Городецкий приведет на Русь татар, чтобы отвоевать престол у своего брата. И снова история Руси сведется к вражде братьев, интригующих в Сарае, опустошающих родную землю набегами татар. И снова - сколько еще раз! - больно и страшно возникнет перед нами знакомая картина: горящая за лесом деревня, поле, скачущая по полю одичавшая лошадь...

Князь и земля, которой этот князь должен служить, воля и своеволие - вот исторические и нравственные категории, соотношения между которыми исследовал писатель в своих произведениях.

В чем своеобразие романов Дмитрия Балашова? Наверное, в том, что мало кому удавалось вот так же размыть романтическую дымку отстраненности, которой принято было окутывать персонажи, отделенные столетиями истории...

Герой из народа в романах Балашова определяет и свою судьбу, и судьбу своей страны не в романтических приключениях, а в суровом реализме самой жизни.

И не случайно поэтому ближайших родственников центрального героя первых романов Дмитрия Балашова, ратника Федора, находим мы не в исторической беллетристике, а в деревенской прозе...

Это и Иван Африканович Дрынов из повести Василия Белова "Привычное дело", это и Михаил Пряслин из трилогии Федора Абрамова...

Разделенные семью столетиями, они встают рядом.

С самого начала, когда, осматривая порушенное татарами хозяйство, Федор думает, как "огоревать и эту беду", мы, читатели, вместе с ним прикасаемся к сокровеннейшей тайне русской жизни, причастность к которой делает человека бесстрашным и неутомимым, стойким и мужественным в любом лихолетье.

Сопереживая Федору, прикасаемся мы к истории русской души, которая одна только и оставалась светлой среди бесконечных своеволий, предательств и мятежей...

Посреди романа, посреди княжьих раздоров строит Федор свой дом.

Дом строят миром, потому что одному не поднять его... Но если мир готов помочь, то тогда возникает искушение, а вовремя ли затеяно строительство... Ведь дом не спрячешь в сундук, не унесешь в лесную чащобу... "Дом - когда семья, земля. Когда своя земля, когда своя семья и уж знаешь, веришь, что своя и навек".

И как ни поворачивай, а по любому расчету выходит, что никак невозможно строить сейчас дом. Ведь, может, не пройдет и года, а придется зарывать зерно и бежать в леса, пережидая новый набег...

Но есть и другая, не подвластная никакой осторожности и расчетливости логика...

"Нужен дом, чтобы обиходить землю, чтобы растить хлеб". Без дома не может быть ничего. Ведь и "само слово Родина, за которое идут на смерть, начинается здесь, в избе... Все из этого корня, от дома. Своего. Сработанного своими руками. В своей (и только тогда и своей!) стране..."

И вот вопреки смыслу и расчету поднимает свой дом Федор. Потом этот дом погибнет - обыкновенная изба, выделенная писателем из бесконечных тысяч именно за общность ее судьбы с судьбой всей "дотла выгорающей в пожарах" страны. И снова отстраивается Федор, потому что это своя земля и отдавать ее ни врагу, ни мерзости запустенья нельзя.

Со школьной скамьи заучивали мы, что это народ несет на своих плечах всю тяжесть войн и раздоров... Но как редко обращается наша литература вообще, а историческая в особенности к изображению именно этой правды! А ведь только одна она и существенна в нашей истории, только благодаря терпению, составленному из бесконечного числа незаметных русских судеб, и одерживались русские победы...

В этом народном понимании русской судьбы Дмитрием Балашовым прослеживаются явные фольклорные истоки. Не случайно он и начинал творческий путь как фольклорист.

К классике фольклористики можно отнести работы Дмитрия Балашова, посвященные русской свадьбе...

Балашов открыл новый принцип исследования. До него исследователи брали элементы свадеб, записанные в разных местах, и соединяли в единое целое. Балашов обнаружил, что существует целостный свадебный обряд, который устойчив лишь в определенных границах...

Продвигаясь по цепочке деревень на Терском берегу Кольского полуострова, Балашов выстраивал пути развития фольклорных форм, устанавливал вековые пласты появления обрядов.

И тут надо сказать, что более важным открытием для самого Дмитрия Балашова, нежели свадебные обряды, была сама народная жизнь поморов...

- Именно в Варзуге я понял, что такое настоящая культура, - говорил он. - Причем ты этого можешь и не замечать, настолько тебе удобно и хорошо в этих отношениях, настолько с тобой бережно и тактично обращаются, и только когда начинаешь разбираться, понимаешь, что все это не само собой...

Варзуга - это песенный центр края, село, где наиболее полно сохранились и культура, и народный быт, и общая этическая система северной деревни.

Балашов рассказывал, как поразила его увиденная здесь, в общем-то довольно обычная (во всяком случае, для северной деревни), сцена, когда женщина кричит на улице на детей, и не понять, кто она им: мать, тетка или вообще посторонняя.

- То есть, - говорил он, - ее замечания согласованы с миром деревни: если что-то запрещают, то запрещают всем. Вообще меня покорило обращение поморов с детьми - очень бережное. Скажем, если ребенок облил чем-то стол, на него не кричат - молча вытирают, на Севере любят чистоту. Я увидел на Севере прелестные, неожиданные для меня вещи. Когда парень, который перевозит нас через реку, денег в руки не берет, отказывается: "Матке отдайте..." А через пару часов он на этой же лодке отправляется на четыре дня вдоль берега Белого моря собирать ягоды. Достаточно серьезное и небезопасное предприятие, если учесть, что возможны бури и все такое прочее.

Эти подробности чрезвычайно важны.

Отметим попутно, что незадолго до трагической гибели Дмитрий Балашов рассказывал в интервью, данном им журналу "Роман-журнал XXI век", что, когда он привез в Варзугу своего сына, только тогда впервые отчетливо понял, насколько он плохо, отвратительно воспитан.

- Тогда же я впервые всерьез задумался: что же это такое - культура Русского Севера?

Много лет жил Балашов в Чеболакше - деревне под Петрозаводском. Держал корову, овец, быка, и - купил у цыгана! - лошадь... Вел настоящее крестьянское хозяйство...

Так же жил он и в Новгороде, поднимая подобно своему герою Федору в деревне Козынове на берегу Ильменя светлый и просторный дом, в котором - так страшно! - и оборвется его жизнь...

Тот, кто хоть раз видел Дмитрия Михайловича, уже никогда не мог забыть его.

Небольшого роста, с васильковыми глазами, в рубашке-косоворотке и кафтане, в сапогах, он и с годами не утратил подвижности и крепости, и казалось, что старость обходит его, как обходила она древнерусских богатырей...

И семья была у Дмитрия Михайловича большая... Тринадцать детей... Старшему - сорок восемь. Младшему - девять лет. Родился он, когда отец уже перевалил за седьмой десяток...

"При первом знакомстве с Дмитрием Балашовым в Пушкинском доме я подумал - ряженый. Театральный... - вспоминает профессор Новгородского государственного университета Владимир Тюрин. - Одет он был в сапоги, рубашку-косоворотку навыпуск с тоненьким поясом. Вскоре я понял - истинно русский человек и по складу ума, и по поведению, и по образу жизни. Появилось и ощущение, что он носит в душе какую-то неведомую мне идею. Его идеей на всю жизнь стали защита и пропаганда исконно русского, незамутненного так называемой цивилизацией..."

Мы знаем, что один и тот же человек в разных ситуациях может вести себя по-разному. Он может быть добрым и злым, мягким и грубым, предупредительным и высокомерным...

Порою жизненные обстоятельства делают человека не властным в своих поступках. Не зря ведь русская пословица говорит, что от тюрьмы да от сумы не зарекайся. Удивительно точно подходила эта пословица к горячему и вспыльчивому Дмитрию Михайловичу Балашову...

Он закончил свою жизнь известным писателем, почетным гражданином Великого Новгорода, но - что уж скрывать это? - бывал и под следствием, и под судом...

Цикл романов "Государи Московские" в Чеболакше Балашов писал, как известно, с перерывами... Но писал с перерывами - ему то проламывали голову; то грозили посадить в "психушку", то собирались сослать на "химию"...

- Там был бандит в деревне, немножко ненормальный, злой, - рассказывал Балашов. - Я все больше укреплялся - взял в руки топор, сам срубил баню, завел корову - его это, видимо, бесило. Первый раз он бросился на меня с косой - я его побил. Тут завязалась такая штука... Это решило использовать областное руководство, которое давно хотело от меня избавиться. Это прием такой. Приезжает милиция и забирает вовсе не того, кого надо бы. Увозят, держат четыре часа необоснованно. Вот так - мой соседушко, очень напуганный первой дракой, воспрял духом, хорошо прочувствовал ситуацию. И тут... Я загонял ночью быка, он сзади напал на меня с топором. Пытался отрубить голову, но на полтора сантиметра промахнулся - топор вошел в вязаную шапку, но череп он мне проломил. Я упал, вскочил, чудом перехватил топор, затем в кромешной тьме проплыл семь километров до соседней деревни, где был телефон. И лишь поздно ночью в двадцати километрах от Чеболакши меня положили оперировать - зашили. Но зашил коновал: какую-то артерию не сшил, а просто отсоединил, и это чувствуется до сих пор...

Балашов многое мог... Мог быть заботливым и добрым, а мог - вспыльчивым и грубым. Иногда - чаще всего в своих книгах! - он был мудрым, а порою - это уже в реальной жизни - казался близоруким и недалеким.

Но Дмитрий Балашов, родившись в России, не мог не быть русским, не мог не быть православным...

Точно так же его любимый герой Федор не мог не строить в своей стране свой дом.

И, конечно же, не случайно образ Федора сопрягался в романе "Младший сын" с фигурой его одногодка, товарища по детским играм, Козла.

В отличие от Федора он сумел преодолеть свою русскость и способен теперь на все...

- А я не хочу никого кормить, я хочу сам жрать! - говорит он Федору, вернувшись из Сарая, и именно он и сожжет дом Федора...

Любопытно, что жизнь Балашова в Чемболакше тоже обрывается пожаром его дома...

Биография Дмитрия Михайловича Балашова представляет благодатный материал для вдумчивого исследователя. Духовная составляющая его жизни была выражена так явственно и так значимо, что он не мог не притягивать к себе враждебные человеку черные силы и постоянно оказывался в эпицентре их действия... Эти силы затягивали его в черный водоворот, но - перечитайте последние романы "карамзинского" цикла: "Ветер времени", "Отречение", "Святая Русь" - одолеть не могли, и тем страшнее была бессильная месть...

Эта месть обрушилась не столько даже на самого Дмитрия Михайловича (семьдесят два года - не такой и малый жизненный срок, а тринадцать детей и два десятка романов - вполне приличный итог ее), а на то исконно русское, незамутненное, что он считал главным для себя и что утверждал всей жизнью, - на его дом...

Вспомним еще раз слова писателя: "Дом - когда семья, земля. Когда своя земля, когда своя семья и уж знаешь, веришь, что своя и навеки". Ведь и "само слово Родина, за которое идут на смерть, начинается здесь в избе... Все из этого корня, от дома. Своего. Сработанного своими руками. В своей (и только тогда и своей!) стране..."

Клочки разорванной в сработанном своими руками доме рукописи писателя...

Обвиненный в зверском убийстве отца сын писателя Арсений...

И хотя найден настоящий убийца, и обвинение с Арсения Дмитриевича Балашова будет снято, ничего не изменится...

Отморозкам с ОРТ и НТВ уже удалось внедрить в сознание миллионов телезрителей информацию, что русского писателя зверски убил его родной сын-наркоман...

И освободиться от этой грязи и подлости практически невозможно...

...Герой романа "Младший сын" начинал строить дом посреди романа. Строительство дома - смысловой фокус повествования.

Образ строительства развивается и дальше, включая в себя и московское, устраиваемое, как дом, княжество Данилы. Этот образ охватывает и весь роман: борьба идет между сыновьями Александра Невского, внутри одного дома...

Подожженный Козлом, сгорает дом Федора...

Татары, приведенные Андреем Городецким, сжигают Москву.

Картина пожара жутка и трагична: "Ночью багровые отсветы полыхали над городом. Птицы, чьи гнезда сгорали вместе с жильем, вились в воздухе, падали в огонь..."

Но сгорают только стены, а сам дом остается, ибо неуничтожима возникшая духовность, неуничтожим тот выработанный веками порядок жизни, который даже слабых людей заставляет быть сильными, учит их умению "огоревывать" любую беду.

Если же утрачены духовность и нравственность, что закладываются в фундамент дома, тогда не нужно и пожара - дом истлеет сам собою.

Цикл романов "Государи Московские" первоначально предполагалось довести до Ивана Грозного - написать его таким, каким он был.

- Потом, - рассказывал Балашов незадолго до гибели, - я стал молиться, чтобы разобраться с XIV веком, потому что это - время собирания русских земель. В конце его появляется центр, система управления страной, XV век - это уже век проверки этой системы на прочность. Силы уходят, время уходит, но этот отрезок русской истории я завершил - уже вышел седьмой роман "Государей..." - "Святая Русь", завершающий рассказ о XIV веке.

Эпиграфом к роману, начинавшему этот цикл, Дмитрием Балашовым были взяты слова Н.М. Карамзина: "Они страдали и своими страданиями изготовили наше величие...".

Так было все века русской истории, и так осталось и сейчас.

И жизнь Дмитрия Михайловича Балашова еще одно подтверждение этому...

Эти слова Н.М.Карамзина мне вспоминались в день похорон Дмитрия Михайловича...

В Новгороде у церкви апостола Филиппа, прихожанином которой был Дмитрий Михайлович, и в Зеленогорске под Санкт-Петербургом, где опускали в могилу гроб с его телом...

Тем более, что и в этот день продолжали клубиться темные силы, пытаясь в отместку за свое бессилие омрачить неразберихой даже и похороны писателя...

Так получилось, что почетного гражданина Великого Новгорода Д.М. Балашова поначалу собирались провожать в последний путь по высшему разряду. Для гражданской панихиды была определена областная филармония, для захоронения - Хутынский монастырь, где похоронен Г.Р. Державин...

Но приехала с детьми из Выборга (когда произошла трагедия, она гостила там у родителей) вдова писателя Ольга Николаевна, и выяснилось, что Дмитрий Михайлович просил похоронить его рядом с матерью в Зеленогорске.

И все пришлось на ходу менять... И в результате на зеленогорское кладбище фургончик с телом Дмитрия Михайловича прибыл только к семи часам вечера... Провожали писателя только родные да несколько санкт-петербургских писателей...

И вот в очередной раз убеждаешься, что все происки и мнимые победы темных сил все равно оборачиваются полным и безусловным их поражением...

Не скрою, была на зеленогорском кладбище - не принято на Руси хоронить в такое позднее время! - поначалу и тягость... Было и недоумение - все-таки не последнего человека в России хоронили! - что даже присутствием самого маленького чиновника не засвидетельствовали власти своего уважения к великому патриоту...

Но такой умиротворяюще-спокойной была сень кладбищенских деревьев, так проникновенно звучали слова священника отца Александра, что стихала смута, и ясно сознавалось, что Господь явил Свою милость, даровав Дмитрию Михайловичу такое прощание...

Все регалии писателя Балашова остались в Новгородской областной филармонии, а здесь, перед разверстой могилой предстал раб Божий Дмитрий, и какие другие звания нужны человеку, кроме этого?.. Какие еще требуются почести, кроме молитвы, звучащей над его гробом?..

И еще думалось о том, что и завершающая земной путь русского писателя Дмитрия Балашова дорога из Новгорода тоже не случайно возникла в церемониале похорон...

По этой дороге ходил со своей дружиной Александр Невский, чтобы отразить от Руси нашествие крестоносцев...

Эта дорога святого благоверного князя, выбравшего Путь и повенчавшего Русь со степью, и стала последней дорогой автора "Младшего сына".

Немного по-другому, но об этом же говорил, возвращаясь в Санкт-Петербург, новгородский поэт Руслан Дериглазов...

- Дмитрия Балашова похоронили в рубашке-косоворотке, а я его представляю лежащим в кольчуге и шлеме, а рядом меч. Потому что этот человек был воином, всю свою жизнь он боролся со злом. Зло неоднократно пыталось убить его. И вот подвернулся случай...

Дмитрий Михайлович и без кольчуги лежал в гробу как воин... Должно быть, точно так же, как и герой его романа - русский ратник Федор...