«Русь уходящая» возвращается. Она жива!

В книге воспоминаний приснопамятного митрополита Питирима (Нечаева) «Русь уходящая», записанных по устным рассказам Владыки двумя его помощницами-референтами, есть эпизод, который дал ей название. По благословению Святейшего Патриарха Алексия I автор воспоминаний с двумя товарищами – будущим наместником Троице-Сергиевой лавры иеромонахом Пименом (Хмелевским) и будущим протоиереем Алексием Остаповым – отправился в Академию художеств на выставку подлинников-портретов для так и не написанного Павлом Кориным грандиозного полотна «Русь уходящая». Будущий митрополит Питирим был в рясе, иеромонах Пимен – с крестом. «Вон, “Уходящая Русь” ходит!» – слышалось за спиной. Когда, ознакомившись с выставкой, они спустились в гардероб, вдогонку им раздались слова: «“Уходящая Русь” совсем ушла!» И тут отец Пимен громко произнес: «А мы еще вернемся!» В ответ, по воспоминаниям владыки Питирима, раздался несмолкаемый хохот и – аплодисменты.

В галерее образов «Руси уходящей» были портреты сестер Крыловых – схимонахини Серафимы и схимонахини Марии.

Изгнание из Кремлевского Вознесенского монастыря

Недавно, в 80-ю годовщину со дня смерти схимонахини Серафимы (Крыловой), в Иоанно-Предтеченском ставропигиальном женском монастыре состоялась удивительная во всех отношениях встреча. Она согрела и сердца насельниц обители, благоговейно чтущих память своих предшественниц, и сердца более двух десятков людей – священнослужителей и мирян – родственными узами связанных с теми, кто до последнего вздоха ревностно исполнял монашеские обеты. Дошедшие до нас воспоминания о жизненном пути сестер-схимонахинь помогают остро почувствовать, что время беспамятства прошло, наступило другое время. Панихиду в монастырском соборе святого Иоанна Предтечи возглавил маститый московский пастырь – протоиерей Димитрий Смирнов. Три священнических рода Смирновых, Поспеловых и Крыловых на протяжении последних веков несколько раз пересекались в брачных союзах. Когда отец Дмитрий Смирнов решил стать священником, он попытался установить связь со всеми родственниками, которых в ту пору можно было так или иначе разыскать. Впоследствии к серьезному изучению своего рода – этой трудоемкой кропотливой работе – подключилась дочь батюшки Мария, кандидат филологических наук, преподаватель немецкого языка в МГУ. На встрече в монастыре Мария Дмитриевна познакомила собравшихся с частью архивного материала, который удалось собрать. Конечно, рассказывать обо всем ей пришлось сжато, даже схематично, поскольку семьи в дореволюционные времена часто бывали многодетными (например, в семье Крыловых, где родились будущие схимонахини, насчитывалось 10 детей). Сколько ветвей они дали! И сколько служителей Церкви было в той или иной ветви-династии! Архивные фотографии во весь экран помогли представить тех стойких людей, многим из которых были уготованы тюрьмы, ссылки, расстрел. Кто-то радостно узнавал на снимках своего прапрадеда, кто-то – прабабушку, других близких родственников. А фотографии схимниц, сделанные в разные годы, и снимки их портретов, написанных Павлом Кориным, многим были уже знакомы. «Это матушки нас здесь сегодня собрали» – прозвучало в зале.

Целых 30 лет монашеской жизни двух дочерей священника Димитрия Крылова, Лидии и Екатерины, были связаны с другой обителью – Вознесенской женской в Кремле. Для многих наших верующих современников она, вместе с кремлевским Чудовым мужским монастырем, – как незаживающие раны на духовном теле Церкви. Оба монастыря, относящиеся к числу древнейших в Москве, были взорваны в 1929–1930 годах. По утверждениям специалистов, впервые для разрушения храмов был применен динамит… Однако еще раньше – спустя какое-то время после расстрела Московского Кремля в 1917 году артиллерийским, бомбометным, пулеметным, ружейным огнем, когда большевики сосредоточили главный удар на православных храмах, комендант Кремля приказал всем сестрам Вознесенского монастыря и братии Чудова покинуть свои обители в недельный срок. Лидия, человек кроткого нрава, принявшая монашество с именем новопрославленного Серафима Саровского, многие годы несла послушание старшей при монастырской больнице и, по дошедшим до нас свидетельствам, любила больных. Ее младшая сестра Екатерина, носившая в постриге имя Нины – в честь святой равноапостольной Нины (в схиме стала Марией), проходила послушание учительницы в церковно-приходской двухклассной школе при Вознесенском монастыре, где обучались будущие сельские учительницы. Дорогой ей наградой стала Высочайше утвержденная серебряная медаль для ношения на груди в память 25-летия церковно-приходской школы... То есть монастырь, основанный вдовой благоверного великого князя Димитрия Донского великой княгиней Московской Евдокией (в иночестве Евфросинией), в предреволюционные годы был известен как своей сосредоточенной молитвенной жизнью, так и социальным служением, активной просветительской деятельностью. Но рушились устои государства, рушилась веками налаженная монашеская жизнь в духовно-религиозном центре России. Понимая, что монашествующих вот-вот выселят из Кремля, Патриарх Тихон благословил их изнести из храмов родных обителей и из кремлевских соборов мощи и другие святыни – сколько смогут забрать с собой, а затем разместить их в других монастырях и церквях Москвы. И благословил приурочить это к крестному ходу, совершаемому обычно в Москве в день Казанской иконы Божией Матери, 8 (21) июля. Сестры Крыловы смогли вынести икону «Достойно есть» афонского письма, она сопровождала их повсюду и после их кончины была передана в кладбищенскую церковь подмосковного города Дмитрова; недавно на этом кладбище удалось отыскать их заброшенные могилы. Также сестрам Крыловым в 1918 году удалось вынести из Вознесенского монастыря чудный живописный портрет старца Амвросия работы оптинского иеромонаха Даниила (Болотова), портрет другого духоносного старца из Оптиной – отца Варнавы и крест с мощами святителя Митрофана, епископа Воронежского. Крест-святыня впоследствии был передан в дар московскому храму святителя Митрофана Воронежского на Хуторской, настоятелем которого 28 лет является протоиерей Димитрий Смирнов.

Ивановская обитель на Китай-городе как… «прабабушка коммунизма»

Одно из послушаний монахини Тавифы (Исаевой), проводившей эту встречу – заниматься историей монастыря, собирать по крупицам сведения о судьбах предшественниц и служивших здесь клириков. Располагая обширным историческим материалом, мать Тавифа постаралась обрисовать гостям жизнь насельниц, их труды и хлопоты в те годы, когда монахини Крыловы сюда пришли. Монастырь был общежительным. В списках ивановских сестер за 1919 год, извлеченных из архивов, указывается род занятий сестер: «Личный труд в пользу общежития». В этом монастыре, как и во многих других обителях, имелись замечательные мастерские. После официального – юридического – закрытия монастыря мастерские стали принимать заказы и от населения (например, на стеганые одеяла высокого качества), и от ряда государственных структур. Известно, что во время Первой мировой войны ивановские сестры шили белье и военное обмундирование для царской армии, а позже им пришлось обшивать красноармейцев, что являлось основным источником дохода для монастыря. И хотя он официально был закрыт в 1918 году, но продержался до конца 1926 года – в значительной мере благодаря мастерским, при том что сестрам пришлось жить в крайне стесненных условиях. Как шло сражение за монастырь – отдельная история. В ней много трагических событий, но есть и комические для тех наших современников, у кого ясный взгляд на суть октябрьского переворота. С одной стороны, монастырь приглянулся чекистам – для обустройства здесь концентрационного лагеря (в итоге ставшего одним из 12 московских концлагерей и позже преобразованного в лагерь особого назначения, нужда в котором у новой власти была велика). С другой стороны, церковные правозащитники тоже не бездействовали.

Николай Дмитриевич Кузнецов, член Всероссийского Церковного Собора, профессор церковного права, до этого пытавшийся добиться отсрочки выселения монашествующих из монастырей Московского Кремля, поручил хлопотать об ивановских сестрах, как указано в документах, гражданину Николаю Ивановичу Холщевникову. В начале 1919 года тот обратился в президиум Московского совета рабочих и красноармейских депутатов со «срочным прошением», где было следующее обоснование: «Вся жизнь этого единственного в своем роде монастыря построена на строго коммунистических началах. Если Брешко-Брешковскую (одну из создателей Партии социалистов-революционеров и ее террористической Боевой организации. – Ред.) величают бабушкой революции, то по справедливости Ивановский женский монастырь может быть назван прапрабабушкой коммунизма. Разорить это веками созданное коммунистическое гнездышко вряд ли допустимо с точки зрения нашей Республики и ее стремления к коммунизму – этому рычагу нового строя мировой жизни». По размышлениям монахини Тавифы, документ подобного толка, наверное, можно было составить от отчаяния – душу свою ревностно положить за то, чтобы монастырь остался. Дальше еще интереснее: по просьбе Холщевникова была образована комиссия «для выяснения возможности освобождения владений монастыря от реквизиции в пользу ВЧК». И что же? Ознакомившись с положением дел, комиссия заверяет Совдеп, что… реквизиция Ивановского монастыря для нужд концентрационного лагеря нецелесообразна, так как разрушит налаженную трудовую жизнь коммунистической ячейки! И все же, несмотря на «идеологически верную» защиту, летом 1919 года большую часть монастырских зданий у общины, состоявшей из монахинь и прихожан, забрали, хотя первоначальное решение – полностью выдворить насельниц отсюда – пришлось отложить. «Вот в этот самый период, когда шел захват обители, пришли сюда сестры-монахини Крыловы, Серафима и Нина, – продолжила свой рассказ мать Тавифа. – Тем не менее, их приняли, нашли для них место. Хотя у сестер имелась возможность пойти к старшему брату – протоиерею Александру Крылову, служившему в московском храме святых праведных Иоакима и Анны на Якиманке, но, вероятно, для них монастырская жизнь – жизнь с монашеским правилом, жизнь по уставу была предпочтительнее. А к брату на Якиманку они попали после того, как у ивановских матушек в конце 1926 года отобрали соборный храм святого Иоанна Предтечи, Елисаветинскую церковь, и было принято решение о полном выселении монашествующих с этой территории».

Позирование «по послушанию»

Были в жизни сестер-монахинь Крыловых и скитания в миру, жительство у доброхотов. Предположительно была и ссылка в Сибирь (эту страницу их биографии только предстоит открыть и исследовать). Но до скитаний была огромная радость от духовного общения с отцом Алексием Мечёвым. Помимо того, что Ивановская обитель находилась близко, в двадцати минутах ходьбы от храма святителя Николая Чудотворца в Кленниках, где служил прозорливый батюшка, он, праведник, будущий святой, являлся к тому же их родственником – троюродным братом по отцовской линии. В 1923 году сестры Крыловы провожали его в последний путь на Лазаревском кладбище, куда прибыл Святейший Патриарх Тихон, только что освобожденный из заключения. Кто-то точно заметил, что Промыслом Божиим быстротекущее время не удалило, а приблизило к нам батюшку Алексия. Эти слова в полной мере можно отнести и к сестрам-монахиням, которые становятся ближе, дороже не только для их родственников, но и для насельниц и прихожан возрожденного Иоанно-Предтеченского монастыря. Важным фактом в судьбе сестер стала поездка осенью 1924 года к зосимовскому старцу Алексию, в 2000 году прославленному в лике преподобных. В 1926 году они были на отпевании митрополита Макария (Невского), тоже причисленного к лику святых в 2000 году.

А позирование одному из лучших живописцев XX века, вероятней всего, ни одна из них не восприняла как что-то значительное. Мать Серафиму, страдавшую туберкулезом костей, поэтому сгорбленную, с крючковатыми руками и выглядевшую старше своих лет Корин изобразил именно так. Член Союза художников России Максим Тычков в статье «Ненаписанный “Реквием”» приводит эпизод, который потрясает: «В 1930 году Корин пишет “Схимницу из Ивановского монастыря”. Придя позировать “по послушанию”, она не заметила обстановки мастерской, не стала вникать в замысел художника, а сразу предалась привыч­ному делу – молитве. Весь сеанс она стояла, не шелохнувшись с медным крестом и зажженной свечой в руках. Когда свеча догорела, предложили сделать перерыв. Жена художника хотела взять у монахини крест, но, вскрикнув, выронила его: от пламени свечи он нестерпимо накалился. На вопрос, как же она держала его все время, схимница просто ответила: “Так ведь я молилась…”».

Жизнь опровергла стихотворение Есенина

«Я уходящих в грусти не виню,
Ну где же старикам
За юношами гнаться?
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться…»

В этих строках стихотворения Сергея Есенина «Русь уходящая», воспевающем «ленинскую победу», бьют по сердцу глаголы «догнивать» и «осыпаться». Но будь всё так, по-есенински – уйди в небытие те поколения, на чью долю выпало нести крест мученичества в обезображенной богоборческим режимом стране, вряд ли стали бы возрождаться на просторах русской земли монастыри и храмы. И могла ли в таком случае состояться воодушевляющая встреча в Иоанно-Предтеченском монастыре? Повторюсь: много родственников собралось. Не все друг друга знали в лицо. Подходили, с интересом спрашивали: «А вы по какой линии будете?.. Богоявленских?!» Богоявленские – еще одна обильная духовными плодами ветвь. Младшая сестра схимниц Елизавета вышла замуж за сына священника, семинариста Дмитрия Богоявленского, впоследствии – настоятеля Троицкой церкви в Купавне, расстрелянного в 1937 году. 93-летняя гостья, представившаяся Галиной, с чувством повторяла, что она чрезвычайно рада, что приехала в монастырь на встречу, о которой сообщил их родственник Андрюшенька. Андрюшенька, как выяснилось, – известный московский священник, психолог, антрополог протоиерей Андрей Лоргус. Он тоже «по линии Богоявленских». (К сожалению, отец Андрей находился в дальней поездке, поэтому не смог быть вместе со всеми.)

Прапрадед молодого преподавателя немецкого языка в РГГУ Марии Тимощук – тот самый протоиерей Александр Крылов, настоятель Иоакимовского храма на Якиманке, у которого нашли приют его родные сестры-монахини после закрытия Ивановского монастыря. И вот две наши современницы, две Марии – Смирнова и Тимощук, подружившись, встали во главе набирающего силу процесса по изучению богатой родословной. Мария Смирнова активно помогала в сборе архивного материала своей пожилой родственнице – тетушке протоиерея Димитрия Смирнова, двоюродной сестре его отца. В итоге появилась очень важная, очень нужная статья «Русь уходящая», составленная Анной Николаевной Сергеевой (в девичестве Поспеловой), чей отец – доктор филологических наук профессор МГУ Николай Семенович Поспелов – с 18 лет вел дневниковые записи. В них, в 100 исписанных им тетрадях (а также в архивах двух дедушек-священников), были обнаружены ценные сведения о многих известных и мало известных молитвенниках той эпохи, включая сестер-монахинь Крыловых. Благодаря дмитровчанке Ирине Пятилетовой, автору книг по истории Русской Православной Церкви, на городском кладбище в Дмитрове, как говорилось выше, были обретены могилы двух схимниц – Серафимы и Марии. И Мария Смирнова организовала две поездки туда, на могилу своих своячениц. Ездили Мария Тимощук вместе с братом Вадимом, алтарничающим в Зачатьевском монастыре в Москве, другие родственники, а также сестры обители на Китай-городе. На двух безымянных прежде могилах были установлены таблички с именами, датами жизни и смерти схимонахинь.

…Еще раз вспомним слова иеромонаха Пимена (Хмелевского), ответившего насмешникам на выставке Павла Корина: «А мы еще вернемся!» И они возвращаются, подвижники веры и благочестия, становясь в нашей жизни той могущественной силой, что способна изменить душу человека и сплотить общество на духовных началах. Недавняя встреча в монастыре на Китай-городе ­– одно из многочисленных тому подтверждений.

Фото Марии Тимощук и Светланы Зотовой