Письма митрополита Антония (Храповицкого) митрополиту Арсению (Стадницкому). Часть 4

Предыдущие письма »

Митрополит Антоний (Храповицкий)

Вступая в предпразднственные дни Рождества и Крещения Господня, когда все мы, церковные пастыри и церковные чада, соединяемся в умиленном славословии нашего Искупителя, приятным долгом почитаю взаимно приветствовать Вас заочным целованием и молитвою о том, чтобы Господь приял наше общее поклонение, как дары праведных волхвов и как веру пастырей, чтобы освятил наши души Своим пришествием, как воды Иордана.

Испрашивая Ваших святительских молитв, имею честь быть

Вашего Высокопреосвященства

преданный собрат А. Антоний.

23 декабря 1914 год

Для верующего христианина сокровище жизни не на земле, а на небе, куда открыт нам неукорный путь Христовым воскресением. Поэтому скорби настоящей жизни и, в частности, современных ее условий среди военных и иных бедствий не могут нас лишить радости, внушаемой упованием на Христа слова: «Паки узрю вы и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никтоже возьмет от вас». Полное осуществление сих слов спасенные получают в жизни грядущей, но и в сей земной юдоли изречение сие отчасти оправдывается во дни Святой Пасхи, когда верующие сподобляются особенного благодатного дара духовного общения со Христом и чувствуют Его невидимо предстоящим пред ними и ободряющим их, что и наполняет сердца их блаженною радостью.

Молитвенно пожелав Вам сей радости небесной во дни наступившего Христова праздника, прошу Вашу любовь вознести и о мне грешном такое же ко Господу моление.

Вашего Высокопреосвященства преданный собрат

Архиепископ Антоний.

P.S. В Синоде идет борьба против ученого монашества со стороны Преосвященных Распутинских героев.

[Здесь полностью повторяется начальный текст письма № 44. — Примеч. ред.]

Спасибо, дорогой святитель, на добром чувстве и на добром слове на мое письмо.

Лучше помогите мне скорее отбрехаться от Синода, который неделикатно не заслушивает мое прошение почти месяц. Развратили, развратили духовные школу.

Больше нечего, а сущие во Иудеи, да бегут в Горнюю, а тем паче в Святыя Горы.

Любящий А. Антоний.

Присылаемое письмо касается известного Вам бывшего настоятеля А[нтония] Дымского монастыря архимандрита Серафима и посланное к Вам мною с другими просьбами.

1. Если Вам известно что-либо в Синоде о свите Преосвященного Мефодия Оренбургского и, в частности, об отце Серафиме, то не откажите сообщить мне вкратце.

2. Если там о нем и с ней (то есть свитой) ничего не говорилось, то нужно думать, что владыка Макарий приписал Синоду свой собственный каприз и обидели Преосвященного Мефодия и отца Серафима.

Последний явился ко мне и с нашей новгородской покорностью духовной власти и без ропота. Я его считаю вполне порядочным человеком и охотно взял бы в настоятели, но у меня только 7 обителей — две архиерейских и 5 общежительных, так что я пока взял его в число братии, и он доволен, но мне его жаль. Если Вы ничего худого о нем не знаете, то благоволите его устроить чрез Синод. Думаю, что и в одном из 32 новгородских монастырей он пригодился бы в настоятели.

У меня гостил иеросхимонах Алексий Киреевский. Он много доброго рассказал об арх. Леониде Иерусалимском. Видимо и отец Алексий остался бы в России, если бы сие ему было благословлено игуменом Мисаилом Афонским (а без этого условия — нет).

Посему, если б наша духовная власть пожелала взять этого достойного инока, то чрез настоятеля афонского Руссика это возможно. Затем простите и помолитесь за меня новгородским чудотворцам. Здесь жить хорошо, но не поспеваю все сделать, что нужно и что хотел бы.

Ваш преданный собрат А. Антоний.

5 февраля 1915 год

Сердечно приветствую Ваше благое решение, Авксентий Николаевич [Георгиевич], а торопливость моего ответа телеграммой объясняется теми обстоятельствами, что я хотел бы Вас устроить инспектором Московской академии, о чем известил В.К. Саблера телеграммой в Москву, где он был вчера и виделся с митрополитом. Конечно, это столь желательное для меня дело может устроиться лишь в том случае, если никто не будет знать о моем в нем участии. Итак, ожидайте ответа от Владимира Карловича, если Вы письмами своими спрашивали у него совета о месте пострижения, если же не спрашивали, то спросите, то есть напишите приблизительно то, что мне написали, однако не раньше 12–15 ноября. Если Вам предложено назначение неожиданное все-таки не отказывайтесь, чем паче навсегда вооружите против себя: будут говорить, что у Вас нет призвания.

Независимо от этой стороны дела примите мой братский совет о необходимости быть монахом и в душе, не исчерпывать своего внимания погоней за внешними успехами и помнить, что выше Саблера, Сергия и даже Николая есть Иисус, Коему угождают по преимуществу практично и полезно. Усердно прошу Вас почитывать ежедневно хоть по 3 главы Библии, да хоть по 5 страниц аскетических книжек, особенно Добротолюбия.

Меня скандалили ревизией, но я благодушествую и пою, чего и Вам от Господа желаю. Сегодня пишу о Вас Саблеру подробно. Да поможет Вам Господь в довершении начатого, а я же буду любезным собратом Антонием.

30 октября [1895]

[Постриг Авксентия Стадницкого был совершен 30 декабря 1895 года епископом Нарвским Иоанном (Кратировым) в Александро-Невской лавре. — Примеч. ред.)

Воззрите с благоволением, Вы и отец инспектор, на питомцев Волынской семинарии: их 5 человек приехали к Вам: Гаврилюк — знаменитый регент и его приятель Равицкий, Варфоломей, миссионерствовавший весьма успешно среди штундистов, и его приятель, весьма скромный Лясковский, наконец, еще пятый — Уловичк. Варфоломей и Лясковский напросились на всю вакацию в архиерейский дом и зубрили до обмороков. Желание всех поступить, и все они ребята добрые, довольно развитые и благородной души. Прошу сим и господ профессоров отнеститсь к ним с доверием.

Сегодня я водворился в Лавру до 15 сентября. Наехало много гостей, но только до 15 августа, а простого народа до 10.000. Уповал я, что Вы заедете по пути, но не удостоился. Преосвященный Таврический отзывается о Вас весьма сочувственно. У меня был Преосвященный Сергий 8 дней, до 1 августа. Прошу молитв о братском преданном епископе Антонии.

13 августа

Вы несправедливы, и притом очень взволнованно писали мне. Вы не хотите войти в мое положение и потому понимаете мои слова извращенно, может быть, благодаря самым прихвостням, от которых меня предостерегаете. Если б Вы меня знали, владыко, получше, то никогда не поверили бы, что я могу на кого-нибудь сердиться за то, что они меня ругают. Если Вам говорил это о. Трифон, то знайте, что он никогда не способен понять ничего такого, что не сходилось бы с его собственным отношением к жизни и к людям. А это отношение в его больном и подорванном организме всегда было весьма эгоистическое и запуганное. Он чувствует себя всегда среди мнимых недоброжелателей, и если Вы ему скажете, что я, епископ Антоний, покупал в аптеке яд, чтобы подсыпать ему в чай, он почти поверит. Я думаю, что он ничего не имеет против меня и к Вам расположен, но если он попадет между нами, то против собственной воли может рассорить людей. Во всяком случае, я его на прощанье просил выразить Вам мое благожелательное сочувствие и почтение, да и с его стороны относительно Вас слышал только доброе.

Теперь могу сообщить Вам действительное значение интересующего Вас моего не заезда в Сергиев Посад. Я очень торопился и у матери своей, которую считаю за умирающую, я был честно один с четвертью день; в Москве я был от поезда до поезда и потому мог посвятить Сергиеву Посаду 4 часа; еще сутки и 4 часа. Но Вы помните, много ли мог я встретить приветственного успокоения и утешения год тому назад, когда полтора дня, проведенных в Сергиевом Посаде, были временем лихорадочного лазания туда и сюда, — суетливая торопливость и переутомление! Ввиду всего этого нужно бы иметь какие-либо побуждения в Лавру. Но я их не имел, ибо был у Вас год назад, а имел действительно препятствия, которые выразил Василию Ал. Соколову в таких словах: «Едва ли начальству Академии приятен будет мой приезд». Мне на это никакого возражения не представили. А я разумел вовсе не антипатию и не то, чтобы считал Вас своим ругателем, а то именно, что мое появление в Академии вызвало бы опять овацию, да еще двойную — при студентах, которые черт знает что обо мне воображают, не видевши меня в глаза. По сей причине я и в Киеве был неспокоен душой и, узнав, что студенты просили Преосвященного ректора меня им показать, молил Бога о том, чтобы благополучно унести ноги из Киева. Знаю, что Вы не завистливый человек, потому что для этого слишком учены, но простите, владыко, некоторый избыток малороссийской подозрительности Вам не чужд, о чем свидетельствует конец Вашего письма, по коему видно, что Вы меня считаете пересмешником и злословником паче меры. Правда, это не Ваше только мнение, но многих меня не знающих людей или болезненно мнительных. Итак, судите сами: деликатно ли с моей стороны при всяком проезде чрез Москву являться в Лавру, в виде патриарха Никона из Нового Иерусалима, пожинать народные и академические восторги и величественно исчезать, оставляя своим преемникам молчаливый запрос: «Вот и кушай!» Я все это и говорил Вас. Ал., и если он передал Вам лишь вышеприведенные мои слова, то он плохой историк. Правда, мне весьма приятно видеть дорогое мне учреждение, и друзей, и Вас, владыко, вернее это никак не написать; я вам от души сочувствую невозможности поступить иначе, например в деле о почетно-членстве и т. п. А если сплетники любят передавать в извращенном виде всякое слово, могущее дать повод к неудовольствию, то пусть бы передавали и то, что говорится в противоположном смысле, а это во 100 раз более первого. Кроме того, надо помнить слово преподобного Максима Исповедника: «Никогда не считай своим другом человека, который сообщает дурные отзывы о тебе ближних», ибо, прибавим: такой человек или лжив, или легкомыслен, а, следовательно, не стоит доверия ни в том, ни в другом случае. Не хотелось бы верить, что этот человек В.А. Соколов. Если он, то придется переменить свое о нем мнение. Отец Трифон мог набрехать по-своему невниманию ко всему, что не касается лично его и его родственников, и перепутать, а если В.А., то это очень худо.

Еще последнее слово, как доказательство моего братского Вам доверия. Я получил возмутившее меня сведение об одном студенте Вашей Академии — он ученик Вологодской семинарии — бывшего стипендиата Московской академии Л.А. Соколова. Письмо его послано сегодня утром, и я колебался, не переслать ли его Вам, как вечером получивше, и теперь посылаю свое без всяких сомнений. Однако прежде прочтения его Вами беру с Вас заочно обещание: 1) никому, ниже о. Евдокиму, не сообщайте, от кого это письмо (то есть Л.А.С.), и последнее изорвать, как я изорвал Ваше по Вашему желанию; 2)не ссылаться и на меня, как на сообщившего Вам эти вести.

Под этими условиями (требуемыми отношением Л.А.С. к Академии и о. Е.) прошу Вас прочитать письмо и затем позволю себе посоветовать не прибегать к резким мерам, которые сейчас же дадут студентам повод создавать слухи о и за кого-либо из товарищей и создавать скверную кашу в Академии. Я в подобных случаях поступал так. Вызывал к себе под вероподобными предлогами парня во время вечерни в праздник, и, заметив нетрезвость, обещал следить за ним лично и чрез инспекции, а потом, накрыв in flagrante deliitec, уже расправлялся. (Да, сверх того, парень может еще поправиться и одуматься, как исправились у нас Петров, представляющий собою тип примерного студента).

Затем имейте в виду, что Соколов любитель писать комплименты, и может быть Минков все не так плох, как его изображает автор письма, может быть с целью представить в плохом виде Академию после меня. Я оборвал конец его письма, потому что дальше дело касается одного профессора. Независимо от сего, позвольте выразить недоумение по поводу той страницы в первой статье С.С-ча, где подробно описываются некоторые […]. Может быть я ошибаюсь, может быть поддаюсь неприятному чувству, навеянному этой лакейской статьей, но, думаю, что под лицемерами разумеется монашествующее начальство Академии, и что такой цели автор нигде никакого резона говорить о лицемерии так подробно. Мне в данном случае очень больно за С.С-ча, с которым я начал мириться за первые его статьи 1899 [года] в «Вере и разуме», а теперь снова разочаровываюсь и даже возмущаюсь. Скорблю я и о статьях А.П. Лебедева на достойнейшего о. Иванцова-Платонова. Наши студенты устроили общество, по образцу Ваших, одно заседание уже было. Не знаю, где теперь о. иером. Александр.

Видите, книгами писал Вам своею рукою. Если б Вы приехали в Казань повидаться, то был бы сердечно рад. Еще одно слово. Ведь я был в шести часах от Санкт-Петербурга и туда не заехал, ни в Новгород, но всего более хотел бы в Академии Московской и притом в воскресенье. Итак, не сомневайтесь в моей дружбе. Я предлагал ее и епископу Димитрию, но он отвергает: мне не будет.

Епископ Антоний.  

[Начало письма отсутствует. — Примеч. ред.]

[…] но чувство деликатности меня удерживало от этого, и особенно одна мысль — быть не в пору гостем для хозяина Академии — заставила меня без всяких колебаний отменить заезд к Вам. Сверх того, я доподлинно знаю, что мой бывший близкий приятель митрополит Московский всем говорит, будто я развращал студентов, ища у них дешевой популярности, его вообще антипатия к монашеству, а, следовательно, и ко мне, как знаменосцу сего начала, заставляет меня и чрез Москву пролетать страной, ибо что всего более мне противно, так это навязчивость. И все-таки не думайте, будто я и на митрополита Московского недоволен, хотя и уверен в несправедливости его отзыва: жизнь так сложна и запутана, что всякому из нас естественно ошибаться в суждениях о людях, а в душе я вероятно еще хуже, где в наихудшем обо мне чтении либо отзыве.

Не сержусь я и на киевского ректора, который не пропускает случая, чтобы не написать грубости в любой нам бумаге — они правы в таком отношении, если бы суждение его о Казанской академии соответствовало действительности. Да, владыко, Вы все-таки меня не знаете: во мне много худого, но я никогда не мог относится к людям по ветхозаветному и определять свои чувства к ним по тому, насколько они обо мне хорошо говорят или думают. Надеюсь, что и Вы далеки от такого эгоистического отношения к людям и к жизни. Важно идея, дело церковное, а мы, комары, которые сегодня кружились и кружились, а завтра будем навозом. Митрополит Леонтий во мне души не чаял, а мои нервы не могли переносить его грубого нахального эгоизма и не прикрываемого никаким стыдом честолюбия, хотя и жалел его сердечно.

Теперь скажу Вам о Киеве. Если бы я только знал, что Вас там не будет, то я бы никогда на этот юбилейный балет не поехал бы, а надеялся я составить там совет 4-х и из всех 3-х более всего желал видеть Вас, хотя я с Борисом приятель. Меня убедил Преосвященный Сергий, указав на то, что будут. Мы там только жрали и […], а на «Архиерейском собрании» толковали о купонах, рентах, талонах и процентах. Приняли нас весьма хорошо и предусмотрительно, и даже задушевно, но все же получился «собор суеты». Я возвращался весьма расстроенный этими впечатлениями, торопящийся к проводам архиепископа Арсения в Казань (он неожиданно оттянул отъезд, предполагавшийся 17–18 ноября), разочарованный в митрополите Иоанникии, которого слепо обожал, и огорченный назначением в Вифанию ректора-попа. И все-таки, если б я знал, что Вы огорчитесь моими мимоездами, то заехал бы в Лавру, даже прямо к Вам, что и обещаю сделать при первом же проезде Москвы. Затем прибавлю, что я не упускаю случая поддерживать Ваш авторитет в беседах с академическими гостями, учащими и учащимися; мне иногда писали письма недоучившиеся или огорченные студенты 97-го, 98-го и даже 99-го выпуска (последние — мне незнакомые), и я всегда успокаивал их, Ваших, действительно в лучшем и, конечно, в этом смысле. Когда к Вам водворился о. Евдоким, я писал в ответ профессорам, что теперь для Академии настанет мир, что в ректоре, в инспекторе не будет более к уважению студентами начальства и т.п. Ревнивые к моей славе питомицы мои без толку возмущались на то [или] иное, якобы, невнимание к моей памяти, и я их успокаивал, разъясне[…] [Далее текст оборван. — Примеч. ред.]

Не желал решать этого дела по одному только самочувствию, которое против моего участия на «соборе» (sit venia nerbo — с позволения сказать), я ожидаю еще синодской почты, от которой ожидаю некоторых дополнительных сведений о положении дела. Ведь во главе Предсоборного Совета была шайка ренегатов из кутейников, которые с 1905 года стараются ввести у нас постепенно лютеранство, и на Соборе собираются для поражения православия чрез его же, правда, неканоническое представительство. В № 82 Титлиновской газеты названный мерзавец почти прямо провозглашает то, что я знал о них с 1905 года. Да будут они прокляты! Если Преосвященный Димитрий [Сперовский] еще у Вас, то […], что ему я отвечаю сейчас в полдень.

3 августа 1912 года

Пользуюсь случаем поблагодарить Вас за разрешение отслужить в родном селе погребение своего последнего и единственного племянника и засвидетельствовать, что, по отзыву его матери (женщины врача), там сельский батюшка о. Порфирий Быстрицкий, весьма любимый, действительно зловеще болен, жаль, что его отпуск в Крым можно признать «исключительною нуждой» и в случае не нахождения заменяющего иерея заменить его иеромонахом, о чем и моя братская просьба. Здесь у них прекрасное пение (второклассная школа) и народ сохранил благочестие времени моего детства. Сегодня же возвращаюсь в Санкт-Петербург.

Спасайтесь и молитесь за преданного собрата Антония.

20 января 1911 год

По просьбе графа Бобринского я направил для проживания в гостинице Тихвинского монастыря и обучения церковной службе и русскому языку угро-росса студента Думинковича, о чем и уведомил архиепископа Иоанникия. Будем за него платить 1 рубль в день; жить будет там месяц.

О сем докладывали Вам на благословение Ваше и просили святых молитв.

Преданный архиепископ Антоний.

13 февраля 1913

Завтра Вас со днем бывшего ангела! [14 февраля память преподобного Авксентия — Вифинского отшельника, пресвитера. — Примеч. ред.]

В начале июля, а может быть и раньше, на Ваше имя получил из Почаевской лавры 50 рублей. Сие предназначено на устроение киота для образа Покрова в актовой зале, а если киот уже устроен и оплачен, то на нужды академической церкви или студентов по Вашему усмотрению.

Вчера возвратился из девятидневной отлучки в Кременец и Лавру и обрел 115 казенных конвертов и множество частных писем, поэтому сейчас, закончив их пересмотр, чуть жив.

Прошу приветствовать сослуживцев бывших и не забывать в молитвах душевно преданного собрата Антония.

19 июля

Архиепископ Харьковский, 6 января

«Приидите возрадуемся, Господеви настоящую тайну сказующе».

Радость христиан о спасении нашем обновляется во дни Рождества и Крещения Христова свыше посылаемым нам чувством умиления пред подвигом любви и смиренномудрия Сына Божия, приявшего зрак раба в пещере Вифлеемской и ставшего среди кающихся грешников в водах Иорданских.

Обильно да пошлет Господь сию радость и в Ваше благоговейное сердце и да утешит ею Вас в настоящих скорбях, переживаемых нашим отечеством чрез войну с врагами внешними и чрез попытки врагов внутренних поднять народ против законной власти. Да укрепит Господь всех нас в посильном противостоянии невидимым врагам нашего спасения, и в стремлении ко Христу вслед за Вифлеемскими пастырями и Персидскими Волхвами, и в принесении Ему взамен злата, ливана и смирны духовных даров веры, надежды и любви.

Дружественный владыко!

В дополнение к телеграмме, которая завтра посылается к Вам в Великий Новгород, пишу эти строки в оправдание своего молчания на Ваш привет и приношения. Последними я бы впрочем не воспользовался даже и помимо его опоздания, но вижу в нем повод еще когда-нибудь заглянуть к Вам во Святой Град на Волхове, если придется бывать на Сивере; о последнем, впрочем, вообще не думаю и рад своей опале у Двора и Синода при скандальном положении первого и глубокоуниженном второго. Уповаю вскоре читать о Вашем, то есть синодском, деянии — водворении Преосвященного Исидора [Колоколова] на епархию взамен Каменного монастыря.

Я дослужился и допроповедался до хрипоты, так что сегодня не мог уже идти на Иордан.

За Преосвященного Варсонофия радуюсь. Иоанникия я тоже считаю хорошим человеком и честным. Прошу святых молитв,

сердечно преданный собрат Антоний.

6 января

Я вчера же послал Преосвященному Оренбургскому телеграмму: «Прошу выслать документы архимандрита Серафима Новгородскому архиепископу». Отец Серафим посылает прошение, а сам двинется в Петроград 21-го или 22-го, причастив раненых, которых поручили его попечению. По всему вижу, что это благоговейный православный монах и пастырь, и поучения хорошо говорит.

А Вы мне помогите в Харьковские миссионеры архимандрита Митрофана из Житомира; он не прилепился к Галиции, а для штундистов он незаменим: там их 450, у нас 7.500.

Прочитал о переводе викариев и гадаю о причинах: Пимену, говорят, Алексий завещал свою подругу Елену, не предупреждал ли в Казани свои афонские художества: вот Борис — прекрасный архиерей и монах.

Впрочем, слух о Пимене много не привран, и может быть мое гадание о причине ошибочное и Преосвященный Питирим […].

Прошу молитв о преданном собрате Антоние.

P.S. Сергий формально: у него магия.

Смотри также:

• Письма митрополита Антония (Храповицкого) митрополиту Арсению (Стадницкому). Часть 3
• Письма митрополита Антония (Храповицкого) митрополиту Арсению (Стадницкому). Часть 2
• Письма митрополита Антония (Храповицкого) митрополиту Арсению (Стадницкому). Часть 1
• Уроки Петровской реформации

• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть I
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть II
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть III
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть IV
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть V
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть VI
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть VII
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть VIII
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть IX

версия для печати