Житие подвижницы благочестия, инокини Московского Ивановского монастыря Досифеи

Жизнь этой замечательной инокини была долгое время утаенной не только от мира, но даже от насельниц того монастыря, где она провела в подвигах молитвы четверть века. Историкам-исследователям удалось постепенно по крупицам собрать о ней сведения и составить вполне достоверное жизнеописание.

Инокиня Московского Ивановского монастыря Досифея

Она родилась от законного, хотя и тайного, брака императрицы Елизаветы Петровны и придворного певчего Алексея, сына малороссийского казака Грицко Разума. О венчании этой необычной супружеской четы существует два предания. Согласно одному из них, таинство брака состоялось в церкви Знамения Пресвятой Богородицы подмосковного села Перово осенью 1742 года. Другое предание местом венчания называет храм Воскресения в Барашах, что на Покровке (июнь 1744 г.). Более верной представляется вторая версия. Церковь Воскресения в Барашах сохранила память о этом событии. В 1754 г. в верхнем этаже храма были устроены пределы в честь свв. пророка Захарии и праведной Елизаветы (небесной покровительницы российской царицы) и св. мученика Севастиана (память празднуется в день ее рождения). На куполе была установлена вызолоченная императорская корона. Брак был совершен при свидетелях; составлены были документы, которые супруг (граф Алексей Григорьевич Разумовский) хранил почти до смерти.

От этого брака родилась девочка, которую нарекли Августа (священная) в честь римской царицы, жены гонителя Максимиана, принявшей святое мученичество вместе с великомученицей Екатериной (память 24 ноября). Время ее рождения определяется указанием надгробной надписи: «Всего ея жития было 64 года». Число, по-видимому округленное, месяцы не указаны. Поскольку дата кончины инокини Досифеи известна (4 февраля 1810 г.), можно предположить время рождения Августы: конец 1745 – начало 1746 г. Если имя дано было согласно с православной традицией (восьмой день), то родилась она в ноябре 1745 г., поскольку память св. мученицы Августы Римской празднуется 24 ноября.

В Новосспасском монастыре до его закрытия хранился портрет ее, на обороте которого была сделана надпись: «Принцесса Августа Тараканова, в иноцех Досифея, постриженная в Московском Ивановском монастыре, где по многих летах праведной жизни своей и скончалась, погребена в Новоспасском монастыре».^[1] Это надпись содержит указание на фамилию, которая была усвоена дочери императрицы Елизаветы – Тараканова. Дана она была, несомненно, с целью сохранения тайны ее происхождения. Возникновение ее неясно. Наиболее вероятно то объяснение, которое принимает эту фамилию, как искаженную форму Дараган, которую носила родная сестра графа Алексея Разумовского, Вера Григорьевна. В ее семье в детстве жила Августа.

Надпись на портрете дает еще одно свидетельство: слово «принцесса» прямо говорит о ее царственном происхождении. К сожаления, первые четыре десятилетия ее жизни от нас сокрыты. Мы не имеем никаких достоверных сведений об этом периоде. Единственным источником служит рассказ Гликерии Ивановны Головиной, записанный ее внуком и опубликованный через 55 лет после смерти инокини Досифеи.^[2] Г.И. Головина училась в Ивановском монастыре у одной пожилой монахини, которая была вхожа в келию инокини Досифеи. Впоследствии она сблизила свою ученицу с затворницей, которая в минуту откровенности, взяв обещание никому до ее смерти не открывать тайны, рассказала: «Это было давно, была одна девица, дочь очень, очень знатных родителей, воспитывалась она далеко за морем…, образование она получила блестящее… Один раз у нее были гости, и в числе их один генерал очень известный в то время; генерал - то этот и предложил покататься в шлюпках по взморью… Как вышли в море - там стоял наготове русский корабль. Генерал и говорит ей: неугодно ли Вам посмотреть устройство корабля? Она согласилась, взошли на корабль, и как только взошли, ее уже силой отвели в каюту, заперли и приставили часовых… Через несколько времени нашлись добрые люди, сжалились над несчастной – дали ей свободу, и распустили слух, что она утонула. Много было труда ей укрываться… одета она была в рубище и питалась милостыней, которую выпрашивала на папертях церковных; да наконец, пошла она у одной игуменье, женщине благочестивой, открылась ей, и та из сострадания приютила ее у себя в монастыре, рискуя сама подпасть под ответственность». Мы не можем не подтвердить, ни опровергнуть этот рассказ. Автор (подпись «М») обширного исследования о мнимой княжне Таракановой сомневается в этом повествовании.^[3]

Московский Ивановский монастырь

В 1785 г. в Ивановский монастырь, который по указу императрицы Елисаветы от 20 июня 1761 г. предназначался для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей, была привезена по именному повелению царицы Екатерины II женщина средних лет, худощавая, среднего роста, с благородным лицом, хранившим следы былой красоты. Звали ее Августа Тараканова. Она была пострижена с именем Досифеи.

Описатель московских святынь, в том числе и Ивановского монастыря, И.М. Снегирев был знаком с некоторыми из тех, кто имел к ней вход. «Никто, - пишет он, - ее не видел, кроме игуменьи, духовника, причетчика, недавно умершего в глубокой старости, да московского купца Филиппа Никифоровича Шепелева, торговавшего чаем и сахаром на Варварке, от которого мы, за несколько тому лет, заимствовали некоторые сведения об этой таинственной монахине. Досифея жила в одноэтажных каменных келиях, примыкавших к восточной части ограды монастыря, близ покоев игуменьи и недавно еще сломанных. Все ее помещение составляли две уютные низменные комнатки под сводами и прихожая для келейницы; их нагревала изращатая печь с лежанкой. Окна были обращены на монастырь»^[4].

Мы не знаем, как и как долго совершалось воспитание и духовное совершенствование ее как монахини. Достоверно лишь знаем, что она поднялась на высокую ступень подвигов, стала подвижницей благочестия. Несомненно, что главным условием для этого была покорность святой Божественной воле, безусловное принятие случившегося, несмотря на всю необычность и трудность новых обстоятельств, потребовавших от нее жертвенности. Словами о благой покорности Божией воле начинается и единственное дошедшее до нас ее письмо: «В послушании о Христе почтеннейшему Тимофею и брату, мир и Божие благословение»^[5].

Благоприятно было, по-видимому, и влияние родителей. По сложившимся жизненным обстоятельствам они не могли ее воспитывать, но их личное благочестие ей было известно и могло служить примером. Мать обладала искренним религиозным чувством, была набожна, соблюдала святые посты и другие церковные установления. Отец инокини Досифеи, возведенный из простых казаков в графское достоинство, сохранил простоту и народную религиозность, «он чуждался гордости, ненавидел коварство, не имея никакого образования, но одаренный от природы умом основательным, был ласков, снисходителен в обращении с младшими, любил предстательствовать за несчастных и пользовался общей любовью»^[6] .

Нет сомнений, что в духовном становлении инокини Досифеи принимала участие игуменья (1779-1799) монастыря Елисавета, «старица доброй жизни… Опытная любвеобильная старица не могла не сочувствовать невинной затворнице и, конечно, была в состоянии сказать ей и слово утешения, и слово подкрепления»^[7].

Мы не знаем имени духовника инокини Доосифеи. Жизнеописатель ее замечает: «Кто был духовником ее, неизвестно, но так как назначение его состоялось не без воли Преосвященнейшего митрополита Платона, то смеем утверждать, что и духовник ее был жизни хорошей»^[8]. Известно, что духовником игуменьи Елисаветы в конце ее жизни был иеромонах Макарий Богоявленского монастыря. Может быть, он являлся наставником и инокини Досифеи.

Коридор и крытая деревянная лестница от ее келий вели прямо в надвратную церковь Казанской иконы Божией Матери, где духовник с причетчиком совершал в ней богослужение, на котором присутствовала она одна. И.М. Снегирев сообщает: «Все время своей затворнической жизни она посвящала молитве, чтению духовных книг и рукоделию; вырученные за труды деньги раздавала через свою келейницу нищей братии. Последние годы Досифея провела в безмолвии и в подвигах благочестия»^[9].

Монахиня Досифея своей праведной святой жизнью стяжала дар старчества. После смерти царицы Екатерины II, последовавшей в 1796 году, множество людей собиралось под окнами ее келии. Одни просили молитв, другие совета, третьи – благословения. Затворница почти никого не принимала. О ее высоких духовных дарованиях свидетельствуют те наставления, которые давала она двум юношам – Тимофею и Ионе Путиловым. Монахиня Досифея прозорливо увидела в них будущих подвижников благочестия и направила их на путь монашества. Тимофею она указала Оптину пустынь, где он с имен Моисей стал со временем настоятелем и привел обитель к духовному процветанию (ныне в лике святых), а Ионе - в Саровскую пустынь, где он постригся с именем Исайя и стал впоследствии игуменом обители.

Всю жизнь архимандрит Моисей хранил о своей наставнице добрую память. Незадолго до кончины (16 июня 1862 г.) он писал в Москву строительнице Ивановского монастыря Марии Ивановне Мазуриной: «Известясь по Промыслу Божию предназначено Вашему особенному попечению возобновление бывшего Ивановского монастыря, радуюсь и Бога благодарю. В этом благотворном деле для меня ближе всех душевная радость потому, что жившая в прежнем Ивановском монастыре духовно-мудрая старица блаженныя памяти Досифея послужила мне указанием на избрание пути жизни монашеского звания»^[10].

Сохранилось ее письмо от 29 октября 1805 г. к братьям Путиловым. Оно показывает не только ее старческую мудрость, но и сознание своей духовной власти назидать и наставлять людей: «В послушании о Христе почтеннейшему Тимофею и брату, мир и Божие благословение. Приятное письмо ваше, посланное чрез брата А.С., имела удовольствие получить и, читав оное, не могла не вспомнить слова, что всуе путь, аще не благословит Бог. Вы, направя стопы ваши на путь мирен к необуреваемому пристанищу, благополучно достигли, настигши на пути старца, хотя безмолвна, но внутрь сердца снабденна с Богом благословенна, коего древний посох указывал вам путь к вечно тихому пристанищу в Саровском Иерусалиме. Сие напутствие Божие весьма сходно с принятым вами намерением. И должно заметить, что на путь правый указует ищущим не скитающейся в мирской прелести, ищущий спокойствия телесного, переходя из града в другой. Но напутствуемый чрез Христа старец, хотя в раздранном рубище и хладный телом, но теплый верою и, безмолвствуя языком в мире, отверст устами в обители внутренней, затворившей уста, как бы дверь хижины теплой от охлаждения и дабы не вшел тать похитить сокровище, еже даде ему Господь. Сего старца, напутствующего вас, увидя из письма, не могла я не чувствовать веры, что севший с вами, сей провожающий на служение Богу, избранник от Христа Спасителя нашего, человек потаенного сердца в неистлении молчаливого духа и слова его внутрь; дабы доказать верующим, что избравших лучший конец жития и преходящих путь остатки жизни спасения будет благословлять сам Отец Небесный, яко напутствующие смиренно просят Божия благословения, яко слабые суть с мире, во брани плоти и крови и с духи злобы.

Вы же, видев совесть свою как бы в зеркале и приняв несение креста Спасителя нашего, обещая послушание нести его и далее, дондеже укажется место и время сложить его, страшитесь сбросить его с себя, угождая побуждениям плоти, в коей часто бывает и враг владыкою. Но достигши спокойствия совести и будучи наставляемы отцом Александром, не страшитесь возмущения со стороны родственников, имея Отца и Матерь, иже на небеси. Впрочем, хотя сестры и прочие родственники в неудовольствии по свойству плотскому и мятутся, яко в мире ища наказаний, но вспомните родителей К. Д-ча, незлобствующих о спасении ближнего. Может быть, Бог смирит сердца и ваших родственников, если веры утверждение не поколеблется в сердце вашем и не сделаете отступления, дабы себя исхитить волку из стада Христова и растерзать среди прелестьми ослепленных.

Иона, брат утешающийся жизнью, несущий троепослушание с терпением, и К.Д., трудившейся с вами в хлебне, вы пишете: общелюбимы строителем и пустынниками, пекущимися о вашем назидании душевном. Дай Бог, чтобы с любовью сей почтенной о Христе братии преходили вы трудности послушания для тела к облегчению и спасению духа, достигая при черном покрове главы блистающего на оную венца от Спасителя мира. Видев же вас не сетующих и без уныния, благодарящих Господа нашего, прошу вас смиренно писать мне впредь при случаях о продолжении жития вашего. Я же при молитве как духовно, так и телесно здрава. И прошу читать письмо вместе, дабы цепь дружества вашего была тверже. Впрочем, желая вам душевного и телесного здравия и Божия благословения, имею честь быть грешная монахиня Досифея. 29 октября 1805 года»^[11].

Монахиня Досифея была в духовно-молитвенном общении с подвижником благочестия иеромонахом Филаретом (в схиме Феодор), замечательным старцем Новоспасского монастыря. Она познакомила с ним Тимофея и Иону Путиловых.

Господь открыл ивановской затворнице время ее кончины. Духовная дочь старца Филарета Н.И. Курманалеева сообщает интересные подробности о последних днях старицы Досифеи : «Я лишилась мужа и была близка к отчаянию. Нигде и ни в чем не находила я отрады, ездила на богомолье в разные места, но печаль снедала душу. Слышу от знакомой госпожи, что в Ивановском девичьем монастыре есть затворница святой жизни, прозорливая, имя ей Досифея; что она никого почти не принимает, кроме священника со Святыми Дарами, но если бы я могла испросить ее святых молитв, то получила бы утешение. Я поспешила в Ивановский монастырь, но видеть затворницу не удостоилась. С горькими слезами я говорила отцу Филарету, что несчастье меня преследует со всех сторон, что и видеть затворницу, попросить ее святых молитв мне Бог не позволил. Старец отвечал: «Правда, она никого не принимает, но попробуй еще раз съездить к ней». Я опять отправилась и от утрени до вечерни не отходила от ее порога, умоляя принять меня несчастную. Наконец слышу тихие шаги, дверь келлии растворилась, и я не верила своим глазам, увидя затворницу Досифею. Она сказала мне: «Несчастная, зачем нарушаешь ты мое спокойное уединение? Уже много лет я никого не принимала, а теперь и не время мне видеть людей. Скажи, что тебе от меня нужно?» Я упала к ногам ее, объяснила свое бедственное положение и прибавила к этому, что и детей не имею. Она отвечала: «Будут у тебя дети, хотя и не твои родные: ты будешь всю жизнь воспитывать сирот». Дала мне наставление, как следует жить, много сказала утешительных слов и потом, несколько помолчав, спросила, не имею ли знакомых из духовных лиц. Я, позабывшись, отвечала, что не имею никого. Тогда она задумалась и сказала: «Нужно тебе иметь духовного руководителя для правильной жизни и спасения душевного. Но в наше время весьма трудно найти, а мне еще труднее указать тебе такого человека, потому что я никого не вижу». Затворница приметно была озабочена мной и снова задумалась. В эти минуты я вспомнила и назвала отца Филарета. Затворница при имени его поспешно встала и поклонилась мне в ноги, говоря: «Счастливица, ты знаешь такого великого старца и захотела видеть меня грешную, ничтожную! Держись сего старца, он великий угодник Божий; блюди и исполняй его слово, открывай ему совесть, и Бог тебя спасет… Поезжай к нему сейчас же, скажи, что грешная Досифея кланяется ему до земли и просит его святых молитв и что вскоре и он мне поклонится. Исполни мою просьбу, потом побывай у меня в такой-то день, только не опоздай». Я благодарила ее со слезами, но при сем сказала, что обещала родственнице ехать с ней в Троицкую Лавру. Старица улыбнулась слегка и заметила: «Путь в Лавру от тебя не уйдет, позднее этого дня ты меня не увидишь; прошу тебя приехать». Затем простилась со мной милостиво. Я поехала от нее прямо в Новоспасский монастырь, передала отцу Филарету поручение Досифеи. Батюшка, вздохнув, сказал: «Да, великая она подвижница! Советую тебе быть у нее в назначенный день, чтобы после не пожалеть». Между тем, я не могла отговориться от обещания, сделанного мной, ехать в Лавру и на обратном пути очень спешила возвратиться, помня, что в этот день я должна быть у затворницы. Доехали мы до села Пушкина, как вдруг соскочило колесо  кареты нашей, и нас задержали исправлением его более четырех часов. Я мучилась от случившегося замедления; потому, как только мы въехали в Москву, я велела направить путь прямо в Ивановский монастырь. Бегу к келлии затворницы и что же вижу? Окна келии открыты, - она скончалась за три часа до моего приезда, 4-го февраля  1810 года, и уже лежала на столе. Много слез пролито было мной; я горько чувствовала свое безумие, потому что не умела исполнить в точности волю покойной старицы, и поехала жаловаться на себя батюшке Филарету. Он уже знал о кончине монахини. Покойная желала, чтобы ее похоронили в Новоспасском монастыре против окон его келлии. В день погребения, когда подвезли гроб затворницы ко святым вратам монастыря, я усмотрела батюшку, сделавшего земной поклон перед гробом покойницы. Стечение народа было необыкновенное; я, чтобы освободиться от тесноты, ушла и в сенях келлии отца Филарета ожидала его возвращения. Но как же я была удивлена, когда старец отворил изнутри дверь соей келлии и сказал мне: «Пожалуйте, войдите!» Я не скрыла от него, что видела его в клобуке и мантии, кланяющегося гробу инокини Досифеи, и что когда я спешила уйти от тесноты, он оставался на том же месте. Батюшка мне на это ничего не отвечал, а сказал только со слезами на глазах: «Да, великая была подвижница мать Досифея; много, много она перенесла в жизни, и ее терпение да послужит нам добрым примером».

После 25 летнего пребывания в Ивановском монастыре инокиня Досифея отошла ко Господу 4 февраля 1810 г. в возрасте 64 лет. Хоронили ее с особой торжественностью. По причине болезни престарелого митрополита Платона (Лёвшина) отпевание совершал викарный епископ Дмитровский Августин (Виноградский) с московским духовенством. Присутствовал главнокомандующий Москвы И.В. Гудович, женатый на двоюродной сестре почившей; были сенаторы и другие государственные лица. Множество народа заполнило монастырь и улицы, по которым шла процессия к Новоспасскому монастырю.

Благоговейное почитание инокини Досифеи как угодницы Божией продолжается уже два столетия.

версия для печати