Евгений Поселянин. Вера и пути к вере. Исповедание веры. Часть 2

С. А. Рачинский

Сживясь душою со своими учениками, Рачинский чутко присматривался к проявлению в них талантов и талантливых учеников ставил в такие условия, при которых их дарования могли получить полное развитие. Он чутко заметил талантливость своего ученика Богданова-Бельского, который был один из первых по времени учеников татевской школы. Рачинский не щадил средств для того, чтобы подготовить своего ученика в Академию художеств и дать ему высшее художественное образование.

Теперь академик Богданов-Бельский — общепризнанный художник, картины которого хранятся в лучших отечественных музеях, и несколько из этих картин воспроизводят дорогие по воспоминаниям для художника дни учения в татевской школе.

Таково полотно «Устный счет», где Сергей Александрович Рачинский изображен среди школьников, решающих в уме написанную на доске задачу.

Таково полотно, изображающее предпраздничную беседу в татевской школе.

Многих из бывших учеников своих Рачинский вывел в священники, помогая им поступить и проходить курс семинарии и даже Духовной академии. Настоятель храма Крестовоздвиженской общины в Петербурге, законоучитель наследника-цесаревича протоиерей Васильев принадлежит к числу таких бывших учеников Рачинского.

Больше всего Рачинский сочувствовал двум направлениям в среде своих учеников: учительству и священству. Поэтому он не помещал своих учеников в такие заведения, как гимназия, чтобы не отрывать их от их среды. Рачинский всячески помогал и духовно поддерживал своих бывших учеников, которые явились продолжателями его дела, то есть становились сельскими учителями.

В летнее время, когда не было занятий со школьниками, он с ними занимался. Они приезжали к нему погостить и здесь пользовались его руководством и приготовлялись или к поступлению в учебные заведения, или к сдаче экзаменов на сельского учителя. Многие лица, сочувствовавшие постановке школьного дела у Сергея Александровича, просили у него дать им учителей и наблюдать за их школой.

Таким образом в ближайших селах и деревнях к Татеву Рачинский открыл свыше десяти школ и в числе них три учительские двухклассные. Для этого дела требовались надежные учителя. Кроме того, требовались они и в самой татевской школе, так как силы Сергея Александровича постепенно падали.

Вся эта молодежь собиралась по летам к Сергею Александровичу, с которым им так хотелось беседовать, поучаться и просто отдохнуть неделю-другую в родной школьной семье. Эти летние курсы Рачинский вел сам, и лишь в последние годы его старшие ученики, достаточно опытные и знающие, помогали ему.

Убедясь, что среди его учеников многие имеют склонность к учительству, он таких учеников оставлял в татевской школе или в одной из ближайших к Татеву школ и поручал им сперва легкие занятия. Затем, по мере успеха, расширял эти занятия. Летом приготовлял их к сдаче экзаменов на звание учителя, давая им в то же время общестороннее развитие.

Таким образом он приготовил до смерти своей несколько десятков учителей. Рачинский с ними постоянно переписывался, часто навещал их, объезжал в зимнее время все школы, где они работали, еще чаще они посещали его в Татеве, пользуясь для этого праздничными днями. Для Рачинского главное было дух учителя. Кроме умения он должен был пламенно верить в свое дело. А кто мог воодушевить их лучше, чем Рачинский, который постоянно поддерживал в них бодрость?

Драгоценно было в этих учениках Рачинского, что и по внешнему своему виду, и по чувствам своим они оставались теми крестьянами, со всеми теми прекрасными, выработанными веками, возвышенными духовными качествами, которыми отличается это сословие, когда его не извратили никакие дурные влияния. Это не были полубаричи с кондачка знающие деревню и свысока смотрящие на своих учеников. Это были старшие братья тех учеников, но только более просвещенные братья, которые так легко понимали младших и которых этим младшим было так легко понять.

Те из них, которые сделались диаконами и священниками, пользовались большим уважением у своих прихожан за свое старание в деле учительства, за святое усердие к школьному делу, за сердечное и нежное отношение к ребятам. Этими своими выучениками-учителями Рачинский чрезвычайно дорожил и ими много утешался. Он любил присутствовать на экзаменах в этих школах своих учеников, и тут выказывалась его наклонность не запугать, а ободрить и навести отвечающего мальчика на мысль. Один молодой учитель с рьяна довольно строго спрашивал учеников и несколько раз поправил мальчика, когда тот сделал ошибку против ударения.

— Знаете что, — сказал потихоньку ему Рачинский, — мне кажется, совсем излишне портить хорошее настроение этому мальчугану от экзамена, единственного в его жизни, как это вы делаете со своими поправками. На экзамене нам можно и не учить, а только оценить успехи...

Когда ученики отвечали сознательно и толково, Рачинский весь сиял радостью:

— Хорошо, хорошо, — говорил он, улыбаясь.

И у всех на сердце становилось так радостно и радужно... Экзамен превращался в общий праздник.

Вообще Рачинский сумел передать свою горячую любовь к русскому крестьянству и к его будущему, в лице крестьянских, школьных ребят, своим выученикам — народным учителям. Один из посетителей школы Рачинского говорил об этих молодых людях: «Это какое-то новое племя, именно новое... Они поражают силою и цельностью своей веры и своим умением обращаться с детьми. Уменье это в некоторых из них доходило, можно сказать, до художественности. Из них некоторые не только ласковы, но нежны с детьми, и во всем этом нет никакой натяжки, ни малейшей приторности».

Этот исповедник среди русского крестьянства Христа совершил еще один величайший подвиг. Он начал церковное движение в пользу народной трезвости. Радуясь всякому оживлению среди духовенства, всякому повышению в нем самосознания и нравственного самоусовершенствования, он больно болел душой, когда видел в жизни духовенства явления, из-за которых на это дорогое для него сословие могли идти укоры.

Сергей Александрович видел весь ужас, все растление, которое вносит в народную среду старый бич русской жизни, становящийся с течением времени все более и более грозным, губящий в своей мертвой петле все большее количество народа, извращающий русскую жизнь столь безвыходным и омерзительным извращением.

Пьянство стояло пред ним во всем своем обнажении, и он решил выйти на борьбу с этим историческим и проклятым русским недугом. Его как-то потрясла одна встреча. В день храмового праздника Рачинский встретил одного из бывших своих любимых учеников, который ранее восхищал его своими дарованиями, своим прекрасным характером, теми надеждами, которые он на него возлагал. Этот молодой человек был совершенно пьян. Именно тогда, когда мы видим дорогих себе людей, о которых мы были высокого мнения, в безобразном, полубесчувственном состоянии опьянения, именно тогда мы до болезненности ясно сознаем весь ужас пьяного падения. Рачинский рассказывал, что он был так потрясен видом своего любимого ученика, что у него захватило дух от стыда и раскаяния:

— Для меня, — рассказывал он далее, — стало неопровержимо ясно, что я для этого юноши, которого я так любил и для которого я так много старался, не сделал ровно ничего или, точнее, упустил сделать то, без чего все прочее ни малейшей цены не имеет, — не закалил его воли против самого обыденного, самого опасного из искушений. Для меня стало очевидным, что для ограждения моих учеников от окружающего нас зла нужны средства более сильные, чем простые увещания и поучительные речи, и единственное средство, которое я мог придумать, было устройство в кругу моих учеников (из коих многие в то время были уже взрослые) общества трезвости, то есть абсолютного воздержания от спиртных напитков.

Рачинский, задумав всякое дело, не откладывал его исполнение. Он решил образовать в Татеве среди своих бывших учеников общество трезвости, и пятого июля 1882 года, в день именин Сергея Александровича, был отслужен молебен преподобному Сергию, и Рачинский сам и его ученики произнесли тут же в церкви обет воздержания от спиртных напитков сроком на один год. Затем те же лица чрез год повторили тот же обет еще на год, и к ним прибавилось место новых членов. Далее количество этих трезвенников все расширялось. Чрез шесть лет к нему присоединились трезвенники из других сел, и слухи о татевском обществе трезвости проникли в печать и вызвали обширную переписку среди сельских священников и лиц приходского духовенства. Явилось много подражателей, и Сергей Александрович напечатал в 1889 году призыв, где горячо убеждал основывать при приходах общества трезвости и сообщал целый ряд советов в том, как устроить такие общества, как присоединить к ним новых членов, как руководить этими членами в борьбе с пагубной привычкой.

Воззвание Рачинского, напечатанное в получаемой всеми приходами синодской газете «Церковные ведомости», имело чрезвычайный успех. Со всех концов посыпались к нему письма. Он аккуратно отвечал, чрезвычайно дорожа общением с такими отзывчивыми священниками.

С легкой руки Сергея Александровича общества трезвости по образцу татевского стали устраиваться во всех епархиях, при многих приходских церквах, в городах и селах, на фабриках и заводах. Трезвенники стали считаться десятками, а в настоящее время их число, вероятно, уже сотни тысяч.

Весь секрет этого успеха — в тех приемах борьбы, к которым прибегли борцы за церковную трезвость. В этом деле выказалось как глубокое знание Рачинским народной души, так и горячая его вера в мощное, благодатное действие Церкви Христовой, в просветление ее членов, вера в благодатное перерождение под покровом Церкви и ее Таинств людей слабой воли, впавших в греховную привычку.

Только тогда трезвость насаждается глубоко в уничтожении пьянства и может быть успешна, когда она коренится на религиозной основе, когда люди приносят свою трезвость Богу, как подвиг, Ему угодный, — вот на каком убеждении строил свое дело Рачинский. Только под покровом Церкви, под руководством пастырей в приходе, это дело будет крепко.

Тут, в церкви, где происходят все важнейшие события жизни человеческой, где витают души в этом храме молившихся и здесь отпетых крестьянских предков, пред знаменем Животворящего Креста — этим символом Бога, понесшего на земле всевозможные ограничения и муки, — тут, где лампады озаряют тихим светом лики святых, проведших всю жизнь в тяжелой борьбе за правду и за светлую жизнь, тут, в этой родной, святой и возвышающей обстановке произносится пред многочисленными свидетелями торжественный обет не предаваться зелью.

И эта трезвость миром, эта борьба наряду с другими, среди людей, идущих к той светлой цели отрезвления, много легче борьбы одинокой, имеет много утешений.

Сергей Александрович написал письма к студентам Казанской духовной академии, призывая их накануне вступления в ряды воинствующей Церкви, как будущих воспитателей духовных, раньше сделаться убежденными борцами с пьянством, чтобы искоренить его прежде всего в самом духовенстве. Эти его письма, дышащие убеждением, настолько драгоценны, что должны быть известны всякому приходскому пастырю.

«Умоляю вас, — взывает Сергей Александрович к студентам Академии, — вас, еще не связанных долголетнею привычкою, еще свободных, умоляю продлить, закрепить свою свободу обетом абсолютного воздержания от спиртных напитков...»

«Пожалейте себя, пожалейте свою будущую паству. Историческая минута, переживаемая нами, — минута великая и страшная. При вашей жизни, на ваших глазах завершится приобщение, путем быстро распространяющейся грамотности, многочисленнейшего из христианских народов мира к первым ступеням жизни сознательной. И этот народ — нам не чужой, вы плоть от плоти, вы кость от кости его, вы призваны быть солью безмерной земли, им постоянно расширяемой. Чтобы стать этою солью, не откладывайте созидания в себе внутреннего человека. В числе добродетелей, требуемых от пастыря, трезвость занимает скромное, второстепенное место. Это — даже не добродетель. но лишь отсутствие порока. Но ведь без нее все прочие добродетели ни зародиться, ни развиться, ни укрепиться не могут. Начнем же, в глубоком смирении, с легкого, с близкого, с малого, — и Бог даст нам силы на большее, на лучшее...»

«Стоит оглянуться вокруг себя, чтобы содрогнуться от жалости и стыда, чтобы понять, какой неоплатный долг лежит на каждом из нас, как необходимо нам соединить наши силы, чтобы сбросить его с наших душ. Настает одиннадцатый час... Церкви пустеют... Наглые сектанты громко отождествляют Православие с пьянством. Несчастные женщины толкают своих мужей, своих сыновей — в штунду, чтобы только избавиться от ада пьяной домашней жизни. В наших селах размножаются дети, зачатые в пьянстве, худосочные, нервные, без сил, без воли — кандидаты в острог и в сумасшедший дом…»

«Нужна деятельность, энергическая и непрерывная, направленная на укрепление единственной твердыни, которая может постоять против зла, на укрепление воли одержимых пьянством и подверженных искушению предаться ему, — деятельность, по существу своему пастырская, коей, конечно, могут и должны содействовать также миряне, и прежде всего врачи, практикующие и пишущие и учащие в учебных заведениях всех степеней, светских и духовных...»

«Но я имею твердую надежду, что скоро раздадутся голоса, более моего авторитетные и сильные, более властные над сердцами, — голоса, обязывающие ко вниманию, мощные потрясти и воздвигнуть нашу дремлющую волю».

К концу девяностых годов Рачинский стал чувствовать сильное изнеможение. По смерти матери он из школьного дома переселился в свой помещичий дом и передал часть своих занятий своим выученикам-учителям. Но сам он все же продолжал работать до полного изнеможения. Один из его сотрудников вспоминал потом:

«Сколько раз приходилось видеть, как через силу он занимался в классе. Вдруг замолкнет. Посмотришь, а он стоит, опершись одной рукой о стол, а другой взявшись за голову, и шатается.

— Да вы оставили бы, Сергей Александрович, — бывало, скажешь ему, — мы и без вас как-нибудь справимся.

— Нет, друзья мои, дайте мне воды, я немного отдохну, и все пройдет.

И так занимался он опять до нового головокружения, а иногда и обморока, пока не падал. Только опомнившись, бывало, пробормочет:

— Да, видно я уже больше не гожусь быть учителем».

В этом постепенном изнеможении старого труженика и подвигоположника русской школы самым светлым лучом был праздник — день его именин. Несмотря на страдную пору сельских работ, все бывшие ученики Сергея Александровича бросали свои полевые работы и собирались в полном составе на праздник в Татево, приходя иногда за десятки верст.

Бывшие татевские школьники, священники и диаконы, переполняли алтарь скромной сельской церкви, а певцы, учителя и ученики составляли громадный хор и исполняли особенно торжественно все любимые песнопения Сергея Александровича. Оживление в его последние годы внесли его поездки в Петербург, где он гостил у друга и товарища своего по Московскому университету, бывшего раньше, как и он, московским профессором — Константина Петровича Победоносцева, обер-прокурора Святейшего Синода. В Петербурге он участвовал в работах по выработке положения о церковно-приходских школах.

Замечательно признание, высказанное о работе Сергея Александровича Рачинского другим человеком, тоже задумывавшимся над народным образованием, графом Львом Николаевичем Толстым, который сам признавал свои опыты над сельской школой малоудачными. Он завидовал успехам Сергея Александровича, как сам говорил, и не раз собирался приехать в Татево. В одном из своих писем он писал ему: «Мне дорого будет видеть, как много серьезнее, глубже вы во всей силе душевной отнеслись к тому самому предмету, к которому я отнесся так первобытно».

В Татево съезжалось много народу со всей России. Одни — за тем, чтобы поглядеть на Сергея Александровича и на его школу, другие — чтобы поучиться у него школьному делу и в особенности — борьбе с пьянством.

Обширна была его переписка, которую он вел до самой смерти, со множеством лиц, аккуратно отвечая на все получаемые письма, нравственно поддерживая и ободряя всех тружеников на нивах народной церковной школы. Все получаемые им письма он собирал, переплетал по годам и завещал в Императорскую публичную библиотеку, указав срок, когда они могут быть напечатаны. Эти письма составили сто томов.

Он дорожил этой перепиской, во-первых, потому, что видел в ней общее признание торжества тех идей, которым он служил, которым отдал всю свою жизнь, вообще потому, что видел в ней лучший способ широкого распространения его мыслей о народном образовании и трезвой России.

В 1899 году он был утешен Высочайшим рескриптом государя императора, озаглавленным на имя «почетного попечителя церковно-приходских школ четвертого благочинского округа Бельского уезда, Смоленской епархии Сергея Рачинского». Ему была пожалована пожизненная пенсия в три тысячи рублей, которою он пользовался только три года, отдавая ее на содержание своих любимых школ.

В рескрипте говорилось:

«Обширное образование ваше и опытность, приобретенные на государственной службе в Московском университете, посвятили вы с ранних лет делу просвещения посреди населения, наиболее в нем нуждающегося. Поселясь безвыездно в отдаленном родном имении, вы явили для всего благородного сословия живой пример деятельности, соответствующей государственному и народному его призванию. Труды ваши по устройству школьного обучения и воспитания крестьянских детей в нераздельной связи с церковью и приходом послужили образованию уже нескольких поколений в духе истинного просвещения, отвечающем духовным потребностям народа. Школы, вами основанные и руководимые, состоя в числе церковно-приходских, стали питомниками в том же духе воспитанных деятелей, училищем труда, христианских добрых нравов и живым образцом для всех подобных учреждений».

Это признание его заслуги с высоты престола обрадовало и ободрило Рачинского. До конца, которого, несмотря на его слабость, никто не ожидал так скоро, он продолжал свои обычные труды. За несколько дней до смерти он собирался на экзамены в окрестные школы, хотя говорил, что с ужасом помышляет об этой поездке.

Второго мая ему исполнилось шестьдесят девять лет. В этот день он встал, как обыкновенно, рано, а в девять часов утра, выпив кофе, прилег, как это часто в последнее время бывало, отдохнуть с газетой в руках, заснул и более не просыпался.

Ежегодно пятого июля съезжаются в Татево ученики Рачинского и почитатели и совершают торжественную заупокойную литургию и панихиду по дорогому учителю. Его скромная могила в этот день обильно усыпается цветами. Звонкие детские голоса школьников татевской школы, подкрепляемые мощными голосами взрослых и пожилых его учеников, поют над ними надгробные песни и гремят ему «вечную память».

На надгробном памятнике своем Рачинский желал видеть слова: «Не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих». Эти слова напечатаны на тихом кладбище, на скромной могиле апостола русской церковно-народной школы.

Духовную пищу, глагол Божий, свет Христов «просвещающий и освящающий всякого человека, грядущего в мир» — вот, что широкой душой и любящим настойчивым сердцем нес Рачинский тому русскому народу, которого он так понял и так чтил, которому он так страстно желал добра.

И на этих страницах мы потому с такой полнотой остановились на нравственном облике и на жизненном труде этого замечательного человека, что, нам кажется, он служит исчерпывающим примером того, как можно быть в миру исповедником Христовым. Все, что так сродно человеку известного положения и высокого образования: гордость ума, сомнение, презрение к тайнам веры, — все это он оставил и в восторге преклонился пред Христом Распятым, с собою преклоняя пред Ним детский мир русской деревни. И если подвиг исповедничества, возведенного в систему жизни — упорный, ежедневный, неослабный — есть самая огромная и самая достойная проповедь Бога и величайшая хвала, Ему воздвигаемая, — то в день последнего суда Рачинский во главе неисчислимой, быть может, рати русского сельского населения, просвещенного им глаголом Божиим, исторгнутого им из кабаков, из цепких сетей пьянства, исторгнутого не только в глухом углу родного Татева и его окрестностей, но по всей России, живым делом возбужденного им движения трезвости, может с дерзновением сказать Подвигоположнику Христу:

— Се аз и дети, яже дал ми еси, Господи.

И русским культурным людям надо с особенным усердием возобновлять пред мысленным взором своим этот светлый образ русского культурного человека, который потому так полно и совершенно исполнил свою заповедь по отношению к меньшому своему брату, что избрал в этом деле своим наставником и руководителем Христа, следуя за Которым, никто еще не ошибался и не проживал напрасную и бесплодную жизнь.^[1]

Купить эту книгу можно в магазине «Сретение»

Смотри также:

• Евгений Поселянин. Вера и пути к вере. Исповедание веры. Часть 1
• Евгений Поселянин. Вера и пути к вере. Воспитание веры
• Евгений Поселянин. Вера и пути к вере. Область веры. Ее сужение и расширение
• Евгений Поселянин. Вера и пути к вере. Душа-христианка
• Житие мученика Евгения Николаевича Погожева (Поселянина)

версия для печати