Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть VI

Фотографии из тюремного дела архиепископа Николая Могилевского

С 1937 года, времени, когда был расстрелян архиеп. Тихон (Шарапов), Алма-Атинская кафедра вдовствовала. В 1944 году Казахстан был включен в состав Ташкентской и Среднеазиатской епархии, а 5 июля 1945 года постановлением Священного Синода была образована Алма-Атинская и Казахстанская епархия, управляющим которой был назначен архиеп. Николай (Могилевский).

Скорее всего, впервые архиеп. Николай узнает о преп. Севастиане из письма, в котором верующие Большой Михайловки ходатайствуют об открытии молитвенного дома.

Мы, члены православно-церковной общины Больше-Михайловской во имя Рождения Пресвятой Богородицы церкви обращаемся к Вам, Владыко Святый, со слезной и горячей просьбой не отказаться возбудить ходатайство пред высшей гражданской властью о немедленном разрешении продолжать богослужение в нашем молитвенном доме, впредь пока не будет проведена полное оформление регистрации нашей церковной общины. Ведь больше года тому назад нами подавалось заявление со списком «двадцатки» нашему областному уполномоченному по вопросам религиозного культа, но до сего дня мы никакого результата по данному вопросу не имеет. Теперь мы опять вынуждены были возбуждать вопрос об оформлении регистрации нашей церковной общины. Но дело с подачей нашего заявления задержалось из-за того, что уполномоченный зам. Председателя Карагандинского Облсовета тов. Ткаченко заявил нам, что до окончания выборов он вряд ли сможет послать санитарно-техническую комиссию (о чем мы его просили для осмотра нашего молитвенного дома). А затем неожиданно последовало распоряжение о прекращении богослужений впредь до оформления регистрации общины. Но чем же мы виноваты, что местные власти тормозят дело с регистрацией нашей общины. Велико наше горе, как верующих, что мы лишены возможности посещать богослужение.

Почему мы еще раз смиренно и слезно просим Вас, Владыко Святый. Не отказать в нашей просьбе и дать нам возможность в ближайшее время совершать богослужение в нашем молитвенном доме (впредь до полного оформления регистрации нашей общины и чтобы не задерживали окончательное оформление регистрации нашей общины). И тогда мы еще более усилим наши постоянные, хотя и убогие, молитвы о Вашем Высокопервосвященстве. Со своей стороны смиренно просим Вас, Владыко Святый, не оставлять нас грешных и убогих в своих святых архипастырских молитвах. Для личной подачи Вам нашей сей просьбы и для личных переговоров уполномочиваем достойного члена нашей общины предъявительницу сего – Варвару Палатову.

В декабре 1947 года архиеп. Николай снимает с преп. Севастиана должность настоятеля. Произошло это вследствие того, что о. Алексей, назначенный вторым священником, попытался сместить Батюшку.

В силу нарушения Вами церковной дисциплины и неумелого административного руководства приходом настоящим – Вы, с сего числа считаетесь находящимся на покое.

Благословите сдать все дела по приходу священнику Дудкину Алексею.

6 декабря 1947 г.                                                                         архиепископ

г. Алма-Ата                                                                                Алма-Атинский и Казахстанский Николай

№ 1233.                                                                                      (подпись)».^[2]

Но паства, полюбившая батюшку, выступила против указа правящего архиерея. О. Алексей не успокоился и очередная кляуза пошла уполномоченному.

Довожу до Вашего сведения, что указом Алма-Атинского Архиепископа Николая от 6/XII.47 г. за №1235, я назначен священником к православно-молитвенному дому пос. Б. Михайловка Карагандинской области.

Одновременно с моим назначением, имеющимся при молитвенном доме в Михайловке иеромонах Севастьян Фомин, указом того же архиепископа за №1233, от службы уволен, за нарушение церковной дисциплины, и неумелого административного руководства церковным приходом, с предписанием сдать мне все дела по Михайловскому приходу. Но иеромонах Севастьян Фомин подчиниться распоряжению архиепископа отказался, ссылаясь на решение имеющейся у него двадцатки, которая на своем собрании 21/XII постановила: меня не принимать и послать своего представителя в Алма-Ата к архиепископу Николаю с  ходатайством о восстановлении иеромонаха Фомина на службе в Михайловке.

Поведение иеромонаха Фомина является в корне не правильным, поскольку распоряжение архиепископом прислано не церковной двадцатке, а непосредственно Севастьяну Фомину. Неподчинение Севастьяна Фомина еще заключается и подтверждается тем положением, что получив свое назначение с 13/XII.47, Фомин не прислал ко мне ни одного прихожанина с какой-либо требой, продолжая обслуживать последних сам, хотя и заверил благочинного Холодкова Владимира, что он – Фомин – ни каких треб не делает. Мало этого, Севастьян Фомин кроме требоисправлений, вопреки запрещению гражданских властей, а так же данной им подписки благочинному не совершать богослужений, не прекращал и продолжает служить литургии по разным, частным домам, что, называется, подпольно, как то было в Николин день 19/XII, 21/XII, 28/XII – воскресенья, что подтверждается людьми, которые посещают и посещали указанные богослужения. Богослужения производятся: у монашек, по ул. Верхняя №53, гражданки Калайда А., ул. Нижняя №25, и другие. Подтверждают эти собрания: гр. Панченко И.Г., проживающий: Михайловка, ул. Верхняя №45, угол Садовой и Степной; Гулевская, прож. Михайловка, ул. Верхняя дом №45. В доме, предназначенном для совершения служб, Севастьян Фомин из-за болезни не служит, а делает все это секретно. Но Советское око и сам Севастьян не обманет <…> Считающие себя за христиан община, у двадцати, с возглавляющим ее иеромонахом Севастьяном Фоминым, мало того, что не подчинились распоряжению архиепископа Николая, о сдаче мне церковных дел, пошли дальше, составили на меня пасквильно <…> порочащий материал и послали таковой архиепископу в Алма-Ата. Между прочим, я лично, в Михайловку не просился, а просил вообще предоставить мне какой-либо приход свободный, так что идти на занятый приход в Михайловке у меня ни какого желания не было. Такова была воля архиепископа. Но окружающие Севастьяна Фомина арсенал монашек, верховодя в основном всею церковною жизнью в Михайловке, цепляясь и создавая свое благополучие материальное, проявляют собой ядро не подчиняющихся ни церковной, ни гражданским властям, на что и прошу Вас тов. Ткаченко обратить соответствующее внимание.

Как же этот конфликт был разрешен? Мария Образцова вспоминает, что у архиеп. Алма-Атинского Николая «была матушка Мария. А у нас была матушка Параскева, они вместе были то ли в тюрьме. Я это точно не могу сказать, ну, не важно. Были знакомы. И мать Параскева все рассказала матери Марии».^[4] В 1948 году архиеп. Николай посещает Караганду. Можно предположить, что во время этого визита проблема была разрешена. «Сейчас скажу точно когда. В воскресенье Святых Отец перед Вознесением. Был батюшка Пармен, батюшка Кесарий, это все иеромонахи. Батюшка Кифа. Но все они небо и земля по сравнению с Батюшкой. Церкви не было, а то маленький-маленький домик. И он говорил: «Вот люди, работают в земле, живут в земле и молятся в земле». Окна, прямо на полу стояли. Вечерню служили внутри, и на улице народ стоял, сколько можно. А литургию служили на улице, не боялись. Он посадил с собой рядом батюшку Севастиана, Кифу, Кесария и Пармена. Все монахи. А ведь мирские батюшки тоже были, с владыкой приехали. Этих всех отдельно. Он так батюшку полюбил, что сказать нельзя».^[5]

Несколько раз пытались батюшку сместить. В начале 50-х годов к батюшке обратился иеромонах Антоний. Батюшка принял его и оставил при себе. «Посмотрел он на это дело, – вспоминает келейница преподобного, – Батюшка был родная мать, а он хотел отчимом быть».^[6] Увлек на свою сторону многих батюшкиных чад и решил отправить преподобного за штат. С этой целью отправился в Алма-Ату к митрополиту Николаю. Вместе с ним батюшка благословил ехать пономаря и члена ревизионной комиссии Павла Кузьмича. «Когда мы зашли в приемную Владыки Николая – вспоминает впоследствии Павел Кузьмич, – о. Антоний стал говорить, что о. Севастиан старый и слабый, что на приходе мать Груша всем командует». «Ну, хорошо, – сказал Владыка, – о. Севастиана отправим за штат, а вас назначим на его место». Когда я услышал эти слова, у меня полились слезы, я упал Владыке в ноги и стал просить его ради Христа не отправлять батюшку за штат: «Ведь он стольких людей поддерживает, среди них есть больные, парализованные, как освободившийся из Долинки иеромонах Пармен, которого Батюшка тоже взял на свое обеспечение. Они погибнут без его помощи». Так я слезно умолял Владыку. Владыка понял, что о. Антоний ввел его в заблуждение, встал с кресла, подошел ко мне и поднял с колен со словами: «Брат, не плачь так. Отца Севастиана оставим на своем месте, пусть служит, как служил, успокойся».^[7]

Местные органы власти знали, что батюшка тайно окормляет верующих, и часто вызывали «туда». Он приедет, а они ничего не могут сказать, потому все разговоры предпочитали вести с о. Александром. Однажды уполномоченный по делам религии при Облисполкоме стал требовать от старосты, чтобы священники перестали выезжать в г. Сарань и пос. Дубовку, так как они относятся к другому району. Передали это требование батюшке, и батюшка на другой день вместе с старостой сам поехал в Облисполком. И когда заговорил с уполномоченным, тот сразу переменил тон – стал объясняться и даже извиняться перед батюшкой. Батюшка обратился к нему: «Товарищ уполномоченный, вы уж нам разрешите по просьбе шахтеров совершать требы в Сарани, в Дубовке и в других поселках. Иногда просят мать больную причастить, или покойника отпеть». «Пожалуйста, о. Севастиан, исполняйте, не отказывайте им».^[8] И какие батюшка ни предлагал ему вопросы, он почти ни в чем не отказывал и старосте впоследствии уже никогда не упоминал об этом.

Часто приезжали на Западную улицу с проверкой. «Как Адиков едет, все кто куда, – вспоминает келейница батюшки, – мы в погреб и нас укрывали. Все боялись: «Адиков едет». Попрячемся, он прейдет, посмотрит. Нигде никого нет.

А потом, помню, на Пасху, собрались все, службу пора начинать и милиция часов в двенадцать приехала. Говорит: «Разгоняй народ».

– Я не собирал, люди сами все пришли, и разгонять я не буду.

И говорит нам: «Идите домой». А потом говорил: «В тюрьме не было так тяжело, как в этот день». В тюрьме он молился, Святые дары ему привозили, и он знал свое место.

Ну, и мы человек 15 с Мелькомбината, пошли. Всю дорогу пели канон Пасхи. Конечно, очень тяжело было».^[9]

На каждого священника власть завела особую анкету. Одна из них приведена ниже.

«Иеромонах Севастиан (Фомин). Регистрационная анкета».^[10]

Продолжение следует...

Смотри также:

• Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть V
• Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть IV
• Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть III
• Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть II
• Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть I

версия для печати