Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть VII

ДУХОВНАЯ ЖИЗНЬ МИХАЙЛОВСКОЙ ОБЩИНЫ

Старец Севастиан и протоиерей Серафим Труфанов
Старец Севастиан и протоиерей Серафим Труфанов
Костяк общины составляли монахини. Кто-то освободился из Карлага, кто-то специально приехал из России, зная преподобного по Оптиной пустыне. Монахинь было немного – около 10-12 человек. Но были и тайные. Вокруг преп. Севастиана собираются вдовы, сироты, девицы, жизнь которых была близка к монастырской. Их еще называют «чернички» или «монастырки». Вспоминает Раиса Ивановна Кузьмичева: «В военные годы батюшка стал приезжать к нам в Компанейск. Всех вдов и сирот он собирал вокруг себя и старался помочь им, хотя и сам жил очень бедно. В день его приезда мама просила меня взбираться на крышу и смотреть, когда батюшка пойдет от железнодорожной станции к нашему дому. Я помню, как он шел – белая борода, белые волосы, светлый плащ, серая шляпа, с палочкой идет. Мать Варя, мать Груша с ним, и все бегут к батюшке за благословением. А я стремглав бежала к маме, а мама посылала меня в 15-й поселок сказать и там, что батюшка приехал».^[1]

Всю общину объединял храм и преп. Севастиан.

Совершал литургию преп. Севастиан тайно – по праздникам, субботам и воскресным дням.

В 1944 году он покупает домик на Западной улице № 18, который будет зарегистрирован как молитвенный дом. Там батюшка совершал литургию по большим праздникам с официальным разрешением властей. В другие дни преп. Севастиан совершал литургию тайно, по домам.

Вспоминает Вера Афанасьевна Ткаченко, келейница батюшки: «Лет десять мы ходили молиться по домам. Вот, допустим, на Федоровку надо идти молиться и батюшка говорит: «Утром встаем в половине пятого и идем на Федоровку». И мы все встаем и идем пешочком на Федоровку. Через плечо книги, батюшка с бодожочком, мать Варя, мать Груша – это батюшкин хор. Там помолимся, и в половине восьмого батюшка благословлял меня идти на работу. А с работы прихожу – опять надо идти молиться. С одного конца Караганды идем в другой, потому что нельзя было служить на одном и том же месте».^[2]

Дополняет ее Мария Образцова: «Батюшка ходил раньше, договаривался. Ходил к «своим», которые его с радостью принимали. Договаривается, а потом мы всю Церковь несем: облачение, книги. Вечером служим и утром. Вечером в одном доме, а утром в другом. Стахановский переулок № 6. Дом был специально куплен в 1947 году. Там была нежилая комната – алтарь. В нем жило четыре человека: о. Александр Кривоносов, мат. Ксения. Часть дома принадлежала батюшке. Приглашал только причастников. Служба начиналась в три часа ночи». Много людей просилось, но не всех батюшка приглашал. Всего на литургии молилось около 15 человек.

Матушка Мария упоминает еще об одном доме, где преп. Севастиан тайно совершал Божественную литургию, это Стахановский переулок, «в доме одной девицы».

В 1950 году преп. Севастиан покупает трем своим духовным чадам домик на Мелькомбинате. Домик был маленький-маленький, две комнатки: «Прислал доски и сказал: «Будете комнату строить, 5 на 5 метров». Мне был 21 год, Наталья постарше была. И нам одного дядьку дал, такой, что сам ничего не умеет. Но все-таки к Рождеству хата уже была. И батюшка приехал, освятил на второй день Рождества, и обедню служил. У нас была комната, кроватка стояла, стол за престол, антиминс. Все у нас было».^[3]

Таким образом, по воспоминаниям можно точно указать несколько адресов, где преп. Севастиан тайно совершал литургию:

Нижняя улица, № 25.

Нижняя улица, № 59.

Верхняя улица, № 53.

Стахановский переулок, № 6.

Стахановский переулок (дом одной девицы)

Мелькомбинат. Дом Марии Образцовой.

По большим праздникам, с официального разрешения властей, богослужение проходит в молитвенном доме на Западной улице № 18.

Опасно было служить, ведь в любое время могли прийти и забрать. Батюшка Севастиан говорил: «Вот вам – батюшка, послужи! А вы знаете, что я переживаю?».^[4] Но любовь к богослужению была сильнее страха, литургия для него являлось частью жизни. «Какой же я священнослужитель, если Божественную Литургию или всенощную пробуду дома?»^[5] Служил преп. Севастиан один. Во время литургии помогала ему монахиня Корнилия. «Потом мать Мария была, потом мать Мариам».^[6] Перед богослужением преп. Севастиан вычитывает правило, помогала ему келейница, матушка Мария (Образцова). Она вспоминает: «Мы уходим в сенцы, и я ему читаю, именно для него, как хотящего служити. Молитвы утренние, «грядите людие», молитвы ко причащению. Ну, это занимало минут сорок». В летние же дни, правило вычитывали по дороге. «Шли потихоньку, чтобы я успела молитвы прочитать».^[7] Это же правило после вычитывалось перед литургией, а преп. Севастиан совершал проскомидию.

Помимо литургии каждый день совершалась «обедница», на которую могли приходить и верующие. Между собой говорили: «Идем «на тот двор». Там мордовка жила, у нее муж умер, четыре ребенка. Кривые окна, и двери такие же. А она всех с любовью принимала. И вот там была обедница. Это то же самое с «Херувимской», только без «Милость мира». Молитвы утренние, полунощница, после часы читают, Апостол, Евангелие. Поминают о здравии и за упокой. Верую, Отче наш. После совершалась панихида. Молебен. Акафист Спасителю и Божьей Матери – обязательно. И вот так каждый день».^[8] В конце службы батюшка Севастиан давал целовать крест и обязательно произносил слово. Вечером совершали Повечерие, читали два канона, три акафиста и вечерние молитвы.

Молитвенно правило совершали все вместе. А после сестры уходили на работу. Кому надо было пораньше, Батюшка отпускал. Во всем чувствовалось единство, и преп. Севастиан этим дорожил. Он часто говорил: «Девочки, ешьте, пейте, спите сколько вам угодно, только живите мирнее».^[9]

Батюшка очень любил заупокойные службы, и каждый день совершал панихиды. Скорее всего, потребность молиться за усопших является следствием пережитых им страданий. Боль людей была жива, и батюшка Севастиан к себе относился очень требовательно. «Кто-то сказал ему после панихиды: «Вы опять сегодня очень устали. Вы так долго служили панихиду». Он взял со стола булочку и, показав ее, сказал: «Вот, видите, за каждую такую булочку я должен отмолиться».^[10] Случалось такое, что в 3 – 4 часа утра поднимал своих послушниц, чтобы они несли ему поминания.

Однажды с монахинями Марфой и Марией он побывал на общем кладбище, что за Тихоновкой. Посередине кладбища были братские могилы без насыпи, без крестов. Батюшка, посмотрев, сказал: «Здесь день и ночь, на этих общих могилах мучеников, горят свечи от земли до неба».^[11] «Усопшим так нужны, так дороги молитвы за них живых. Я за усопших больше всего всегда молился».^[12]

Приходили к батюшке Севастиану с просьбой окрестить, и ни кому он не отказывал. Батюшка крестил тайно как по домам, так и в молитвенном доме, после открытия. Об этом вспоминает Игуменья Севастиана (Жукова): «Помню, когда я заканчивала школу и после уроков приходила домой, по комнате была разлита вода. Теперь-то я понимаю, что в нашем доме крестили, а тогда это скрывали от меня».^[13] Родители боялись, что дочь расскажет в школе. Она очень любила песни, и когда возвращалась домой, всегда пела. Родители слышали ее за несколько кварталов, и батюшка быстрее заканчивал чин крещения.

Крестил батюшка и в молитвенном доме. Так, «в 1949 году, в Фомино воскресение батюшка окрестил 105 человек, в один день. Бедненький, пришел, с него даже поручи снимали, вода течет. Потому у него и была грыжа».^[14]

Преп. Севастиан очень любил Оптинский напев, иногда сам выходил из алтаря на клирос и пел. Хор женский, пели сестры и молодые девушки. В богослужении ничего не опускалось и не сокращалось. Он старался водворить в своем храме дух Оптиной Пустыни. Но есть некоторые богослужебные особенности, которые до сих пор хранятся в Караганде. Рассказывает настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы, протоиерей Александр Киселев: «Вот, допустим, на Троицу по всей России духовенство совершает службу в зеленом облачении, а в нашем храме облачение белое. Батюшка так объяснил, что зеленое облачение в этот праздник символизирует изобилующую зелень природы, а белое – Дух Святой. То есть выделялась духовная сторона праздника. Затем на престольный праздник Рождества Пресвятой Богородицы у нас не голубое облачение, а, исходя из величия этого праздника, золотое. Тоже батюшкино благословение. «Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенной: из Тебе бо возсия Солнце правды Христос Бог наш…», то есть здесь открывается начало нашего спасения, этот день являет свету Матерь Света. Именно так батюшка богословски понимал этот праздник.

А Вознесение Господне является завершением Домостроительства Божия спасения человечества. На Вознесение у нас всегда совершается крестный ход и общая трапеза. Это еще потому, что именно на Вознесение в 55-м году получили разрешение на открытие храма».^[15]

Жили сестры по два-три человека в домике при храме, либо недалеко от храма. Не благословлял жить вместе двум молодым или двум пожилым сестрам, потому как тяжело ужиться – одна другой не уступает, и ни в чем добром сестры не преуспевают. Жить одним тоже не благословлял, особенно если видел, что человек гордый. В пример приводил рассказ о блестящем гвозде, который на пороге ногами трется. А другой заржавевший в углу где-нибудь себе находится и никто его не трогает. И добавлял поговорку: «Вместе живущие друг о друга трутся – и все спасутся».^[16]

Одевались сестры скромненько: «Лучше всего одеваться в синий или серый цвет, скромно. Черное не спасет и красное не погубит».^[17] Кто работал, советовал одеваться в пестрое, незаметное, чтобы со стороны окружающих не было лишних вопросов. В основном благословлял работать в больнице. «Это спасительно, это доброе дело – за людьми ходить».^[18]

У каждого было свое послушание. Кто-то нес послушание на хоре, кто-то на кухне. Когда готовили обед, читали житие Дмитрия Ростовского.

Великим постом, в первые четыре дня первой седмицы, ничего вареного не вкушали, кроме супа в среду. В остальные дни до пятницы ничего не варили, даже не кипятили чай. За трапезу садились после Великого Повечерия. Подавали черный хлеб, квашеную капусту, соленые огурцы и сырой лук. Людям с больным желудком батюшка разрешал есть теплую печеную картошку и печеный лук. После Литургии в пятницу давали грибной суп и сладкую кашу. Вечером – каша от обеда, белые сухари и белый хлеб.

Преп. Севастиан старался в своем маленьком монастыре насадить дух Оптиной пустыни. От старцев Иосифа и Нектария он воспринял все самое лучшее. И порой от преп. Севастиана можно было услышать те слова, те наставления, которые давали старцы приходящим к ним людям.

«Мы любим той любовью, которая никогда не изменяется. Ваша любовь – любовь однодневка, наша и сегодня и через тысячу лет все та же»^[19] – слова преп. Нектария Оптинского, которые любил повторять преп. Севастиан.

К каждому человеку у преп. Нектария была своя мера. Он часто говорил: «Нельзя требовать от мухи, чтобы она делала дело пчелы. Каждому надо давать по его мерке, нельзя всем одинаково».^[20]

Так и преп. Севастиан – больным на ночь, накануне причастия, благословлял выпить чашку чая с булочкой. Чтобы к утру не ослабли, а после причастия в пост разрешал пить молоко, или чай с молоком, как укрепляющее лекарство. Строгие выговоры делал тем, кто без благословения перед причастием держал строгий пост по два – три дня, ничего не вкушая. Таких даже не допускал до причастия. Он говорил: «Умеренность, воздержание, рассуждение, своевременность, постепенность полезны всем и во всем. Не дорого начало, не дорога середина, а дорог конец. Кто идет с самого начала постепенно, не делая скачков с первой ступени через две-три, а, постепенно переходя с одной на другую до конца не торопясь, тот спасается <…> Надо держаться царского пути, то есть во всем придерживаться золотой середины, а главное – полагаться на волю Божию и Его Божественный Промысел».^[21]

Преп. Севастиан мог лечить человеческие души своим словом, своим прикосновением. Погладит по голове, или такое скажет слово, что на душе наступает мир и покой. Но когда человек идет против Божественной воли, или когда батюшка хотел человека предотвратить от какой-то беды, тогда он бывал строг. «Вот я тебе дам палкой, так дам тебе палкой и еще веревку возьму, да веревкой!» Он мог строго побранить, мог дать десять земных поклонов, а потом скажет: «Ох, да я вот всю ночь не спал, переживал за тебя, молился Богу». Он очень болезненно все переживал, каждое человеческое горе было ему близко, как его собственное. «Я сам рос сиротой, и сиротское горе я воспринимаю как свое, чужое горе близко моему сердцу».^[22]

Мария Образцова такую дает характеристику преп. Севастиану: «Батюшка не мужчина, а женщина. Батюшка – как родная мать».^[23] «Родная мать», которая обладала даром прозорливости. Сестры регулярно исповедовались с откровением своих помыслов, и к каждому он подходил особенно.

Вспоминает Ольга Федоровна Орлова: «Как исповедаться и что говорить, я не знала. В голове полный сумбур, одолевали различные помыслы. И вдруг Батюшка сказал: «Вот, Ольга Федоровна, у меня в голове различные помыслы». И он начал перечислять все мои помыслы, которые одолевали меня и которые особенно меня тревожили. Я говорю: «Батюшка, а у меня тоже такие помыслы. Разве это грешно?» Он ответил: «Да, надо избегать их и отгонять от себя, так как это грешно».^[24]

Причащались в храме часто.

Преп. Нектарий часто наставлял: «Всюду надо терпение, смирение и покаяние».^[25] Так и преп. Севастиан, когда кто-нибудь ропщет, он скажет: «Я вас всех терплю, а вы одного потерпеть не хотите». Не поладит кто, он беспокоится: «Я настоятель, а всех вас слушаю». Однажды поехали на требу и забыли кадило. Стали друг друга укорять, а батюшка говорит: «Я сам виноват, – и все замолчали, – вот, набрал я вас здесь всех слепых, хромых, тюшкиных и матюшкиных. Сам я больной и больных набрал».^[26]

Для понимания того, как преподобный духовно руководил своими чадами, необходимо привести воспоминание Ольги Федоровны Орловой: «Как батюшка в день моего Ангела поучил меня смирению. Как-то в середине июля я зашла к батюшке в келью. В это время он вместе со своей келейницей Марией Образцовой рассматривал коврик. «А, Ольга Федоровна, – говорит, – заходите, заходите, милости просим!» – «Что это Вы, батюшка, делаете?» – спрашиваю. «Да вот, рассматриваем коврик, но на нем кресты и, значит, постилать под ноги его нельзя». – «Мария – обращается он к келейнице, – а, может, мы подарим его Ольге Федоровне на день Ангела?» Она говорит: «Да, батюшка, хорошо». – «У вас же, – продолжает батюшка, – через несколько дней именины? А на именины меня пригласите?» У меня сердце замерло. Я насколько любила батюшку, настолько же его и боялась, и никогда не приглашала его к себе, если только он сам приезжал. И, конечно, я сказала: «А как же, батюшка, приезжайте».

Дня за три до именин батюшка вызвал меня к себе, дал мне наставления, подарил акафист и большую просфору. И вот, получив все эти подарки да еще обещание батюшки приехать на день Ангела, я немного вознеслась.

Наступил день памяти равноапостольной Ольги. Дома у нас все вверх дном перевернули. Все мыли, чистили, наготовили множество различных блюд – и молочных, и фруктовых. А я в церкви причащалась. После Литургии все подходят под благословение. Подхожу и я. А батюшка как будто меня не видит. Отворачивается, благословляет других. Я стою, жду благословения. Потом он как бы меня увидел: «Ах, искушение, – говорит, – это вы, Ольга Федоровна?» И так вполоборота меня благословил. (А обычно благословлял большим крестом). На сердце у меня заскрежетало: «Что случилось?» – думаю. Настроение у меня сразу стало пасмурным, не именинным. «Батюшка, – говорю, – нас ждут, поедемте к нам». А он: «Вера, готовь, я сейчас пойду кушать и отдыхать в свою келью». Я осталась ждать, пока батюшка покушал, отдохнул, проснулся, в церковную келью пришел. Я сижу, как на электрическом стуле, жду его. В келье он долго с кем-то беседовал, потом вызывает Петра: «Петро, давай машину налаживай, сейчас поедем». «Батюшка, – спрашиваю, – к нам?» А он: «У, какая нашлась – к вам. Нет, нет, нет, мы поедем на Мелькомбинат к Ольге Степановне». – «А! Батюшка, а нас ждут!» А он, как не слышит. Поехали на Мелькомбинат. Там и панихиду послужили, и молебен, там и потрапезничали, потом еще к Жуковым заехали, и батюшка говорит: «Петро, поехали!» Ну, думаю, к нам. Хоть поздно, а все же приедем. Доехали до нашего дома, у ворот остановились, батюшка говорит: «Ольга Федоровна, выходите». – «Батюшка, – говорю, – да как же?! Как же меня дома встретят?! Что я буду отвечать?! Почему вы не заходите?!» Он ничего не сказал и уехал. А ведь частенько мне говорил: «Ольга Федоровна, смирение – прежде всего, на будущее вам». Так он мог смирять.

А при следующей встрече: «Ольга Федоровна, вы уж меня извините, что я не поехал, что-то я… даже не помню почему… или торопился… или плохо себя чувствовал… не помню уже». – «Ох, – говорю, – батюшка, и досталось же мне дома!» Вот так вот.^[27]

Были сестры, которые оставили в истории Карагандинской общины яркий след. Это мат. Анастасия и мат. Агния. Они были знакомы с преп. Севастианом по Оптиной Пустыни. Мат. Анастасия, неся подвиг юродства, жила в Оптиной Пустыне, а мат. Агния была духовной дочерью старца Варсонофия. Приехали они в Караганду после войны.

Схимонахиня Анастасия (Анастасия Ивановна Шевеленко). Родилась в 1888 году в Витебской области, в семье сапожника. В Оптиной Пустыни старец Анатолий благословил ее на юродство. Жила в Оптиной, когда преп. Севастиан был послушником у старца Нектария. Ходила в красной рваной юбке, и через нее Господь открывал пороки братии, за что бывала бита. Но батюшка ее не бил, а только на ноги наступал, когда она забиралась в келью старца. «А помнишь, Настя, – вспоминал как-то батюшка, – как я тебя в Оптиной турнул однажды, когда ты спряталась к старцу под кровать? Кубарем по лестнице летела. А о. Нектарий говорит мне: «Ну-ка, Стефан, турни ее, непослушную. Ишь, спряталась! Расправься с ней! Все равно будешь юродствовать, другой дороги тебе нет». Тут батюшка замолчал, потом говорит: «Как мне было тогда тебя жалко! Но – послушание».^[28]

Матушка Анастасия прошла через лагеря, а после приехала в Караганду к преп. Севастиану. Жила в сторожке при храме. Спала сначала в ванне, где хранилось ее барахло. Потом в холодном углу наложила разных бугров, так что долго не улежишься на них. Спала с вечера, а ночь работала – убирала под нарами, варила квас. Квас варила очень хороший и всех поила. Одевалась – на одной ноге галоша, на другой – валенок. Часто бывало, что зимой ходила в галошах и ботах, а летом в валенках. Платье всегда грязное, если наденет чистое, оно недолго продержится. На голове платок или тряпка, почти всегда растрепанная. Только перед причастием одевала все чистое и вела себя поаккуратнее. Бывало, поможет человеку в хозяйстве, и чтобы не хвалили, наденет чужие валенки и пойдет. «Мать, что ж ты чужие валенки надела?» – «Ах, тебе валенки жалко?» Бах! Один валенок в одну сторону, другой – в другую, и пошла разутая. Благодарить ее или ругать? Все в недоумении – очень сложное дело».^[29]

Матушка обладала даром прозорливости и исцеления.

Она была очень послушной батюшке. Однажды послал ее ночевать к Степаниде. Стучится: «Пустите переночевать!». «Нет у нас места», – отвечают, и не пустили. Была зима. Раз у нее благословение ночевать у Степаниды, замерзнет, но не уйдет. Легла на пороге у двери. Утром хозяева встают, открывают дверь, а она не отворяется. Ночью снег шел, и матушку занесло. Она вскочила, отряхивается: «Ой, простите, я помешала вам». Батюшка нарочно ее послал, чтобы уязвить жестокосердие этих людей.

Мать Анастасия умерла 13 апреля 1977 года, будучи пострижена в схиму.

Схимонахиня Агния (Александра Васильевна Стародубцева). Родилась 15 апреля 1884 года. Родители ее умерли рано и Александра, оставив гимназию, уходит в Знамено-Сухотинскую обитель, где находилась знаменитая иконописная школа. Мать Агния была духовной дочерью старца Варсонофия Оптинского и до закрытия Оптиной Пустыни каждый год видела преп. Севастиана. «Она говорила, что о. Севастиан в молодости был очень красивым, с каким-то особенно светлым лицом, был приветливым, ласковым с посетителями и старался для всех все сделать. Старец Варсонофий называл его благодатным. Старец Иосиф очень любил его и говорил: «Он нежной души».^[30]

Много скорбей пришлось претерпеть матушке, и в 1952 году о. Севастиан пригласил ее в Караганду, писать иконы для молитвенного дома. Первая икона, написанная ею – образ «Господь Вседержитель» для иконостаса, который был выполнен в одном размере с афонским образом Божией Матери «Скоропослушницы», заказанным переселенцами из Белоруссии, первыми насельниками Большой Михайловки. Пока она писала эту икону, Батюшка стоял за ее спиной и, когда работа была уже на исходе, в какой-то момент сказал: «Все, хватит, больше ни мазка».^[31]

Ее же работы – Ветхозаветная, значительно позже – Новозаветная Троица, «Воскресение Христово», «Моление о чаше» – для алтаря над жертвенником; Спасителя в багрянице и терновом венце. И многие другие. В 1956 году мать Агния по благословению Святейшего Патриарха Алексия была пострижена в мантию. Она была не только талантливым художником, но и мудрой старицей. Имела дар прозорливости, который скрывала, и людям, обращавшимся к ней, говорила: «Ну что? Я старый человек, я ничего не знаю, сижу за печкой, нигде не бываю».^[32]

Умирая, преп. Севастиан сказал: «Сколько она сделала для церкви нашей! Никто столько не сделал, как она. И вообще, сколько прекрасного она сделала за всю свою жизнь. Я умираю. За всем теперь обращайтесь к ней».^[33]

Матушка Агния очень уважала владыку Иосифа (Чернова), и он, когда приезжал в Караганду, всегда ее посещал. Матушка предсказала, что ему будет предложено патриаршество. Говорила иносказательно, на что Владыка сразу ей сказал: «Матушка, замолчите, иначе я Вас отлучу от Церкви».^[34]

Владыка о матушке в одном письме написал: «Матерь Божия на Страшном Суде улыбнется матери Агнии».^[35]

Мать Агния умерла 17 марта 1976 года, будучи пострижена в схиму.

Митрополит Иосиф (Чернов) очень почитал карагандинских старец, и по дару прозорливости, которыми обладали обе матушки, шутя называл их «карагандинские Сивиллы».^[36]

В октябре 1997 года, по решению Синодальной комиссии по канонизации святых и по благословению Святейшего Патриарха Алексия II, состоялось прославление преп. старца Севастиана Карагандинского, исповедника, как святого местночтимого. 22 октября 1997 года совершилось обретение мощей преподобного.

В августе 2000 года на Юбилейном Архиерейском Соборе совершилось общецерковное прославление преп. Севастиана Карагандинского в лике святых новомучеников и исповедников Российских. Данная работа является лишь попыткой отобразить жизнь преподобного, деятельность его общины, ту окружающую среду, в которой они несли подвиг служения Богу.

^[1] Там же. С. 219-220.

^[2] Карагандинский старец преп. Севастиан. С. 121-122.

^[3] Воспоминания Марии Образцовой.

^[4] Карагандинский старец преп. Севастиан. С. 62.

^[5] Там же. С. 71.

^[6] Воспоминания Марии Образцовой.

^[7] Воспоминания Марии Образцовой.

^[8] Там же.

^[9] Карагандинский старец преп. Севастиан. С. 274.

^[10] Карагандинский старец преп. Севастиан. С. 65.

^[11] Там же. С. 49.

^[12] Там же. С. 95.