Дубченский старообрядческий беспоповский скит, история и современное состояние. Часть II

Захваченные отрядом НКВД в 1951 г. черноризицы и послушницы женских скитов Дубчеса.

Уральских часовенных можно разделить на два направления. Первая ветвь исторически тяготеет к Екатеринбургскому региону, вторая – к тюменскому.

Наиболее авторитетный центр пермских (в основной массе заводских) часовенных – храм и женский скит в деревне Захарове в 10 километрах от города Лысьва. Наставником храма долгое время являлся Тюрин, старостой – Кожевников. В этой деревне была часовня, посвященная Святой Троице, куда собирались около 1500 старообрядцев для общей молитвы. служба на Троицу длилась около 15 часов с небольшим перерывом для трапезы, который осуществлялся после повечерницы (в Православной Церкви – повечерие). В храме совершается полный круг богослужения (что для храмов часовенных – сугубая редкость). Некоторое время сюда специально ездили пермские часовенные.

Скит возглавлялся игуменией Калисфеной, под ее началом жили еще пятеро стариц преклонного возраста, которые в настоящее время уже почили.

Крупные и крепкие общины были в Пермской области также в поселке Кын Лысьвенского района и в городе Добрянка, где отсутствовал храм, однако был наставник и действовала детская певческая школа.

Несколько общин в Чайковском районе состояли из часовенных преклонных лет. какое-то время они находились на грани естественного вымирания, а в настоящее время не существуют вовсе. Всего в Пермской области в 90 гг. насчитывалось около 2000 активных часовенных.

Центр часовенных Екатеринбургского региона (также в основном заводских) – Невьянск, где по сей день находится часовня часовенных (как ее называют горожане) на городском кладбище. в начале 90 гг. настоятелем являлся Николай Гордеевич Никифоров, головщиком – Исаак Мамонтович Баранов, человек с детства посвятивший себя пению, впоследствии головщик правого клироса, умер на 93 году жизни, искал сокрытое истинное священство, перед кончиной перешел в Белокриницкую иерархию. Современное состояние общины таково: службы совершаются только по воскресным дням, богослужение возглавляет женщина – Анна Никифоровна, приход состоит из 10-12 человек преклонного возраста.

Кафедральной часовней считалась часовня в поселке Лая Свердловской области. В 90 гг. ее возглавлял бывший фронтовик Максим Иродионович Витюнин. После его смерти руководство общиной взял на себя его сын – Григорий Максимович. У этой общины была часовня без внешних опознавательных признаков: куполов и крестов. Но данная группа характеризовалась многочисленностью в силу того, что находилась вблизи города Нижнего Тагила, в котором не было места для общей молитвы. В настоящее время эта община не действует.

Влиятельна также группа в Нижнем Тагиле. В этом городе не было соборной часовни, и службы совершались в домашних собраниях.

Все общины часовенных не зависели друг от друга, не было даже намеков на объединение их вокруг одного центра, однако при необходимости все оказывали друг другу помощь и старались посещать часовни, в которых служились храмовые службы.

В 1937-1940 гг. старообрядцы-беспоповцы Курганской области Шадринского уезда, занимающиеся земледелием, бежали от коллективизации и колхозов в Томскую тайгу, в Чулымский край, где продолжили заниматься земледелием, и основали селения на обских притоках – Парбиг и Парабель. Продвижение коллективизации заставило их бросить освоенные распаханные земли и продолжить эмиграцию на Обь – Енисейский Екатерининский канал, на левые притоки Енисея.

Впоследствии новые веяния дошли и туда, и они вновь тайно продвигаются вглубь Енисея. Старообрядцы эмигрируют на левобережье Нижнего Енисея, на реку Дубчес. Река Дубчес – это левый приток Енисея, по которой осуществляется связь скитов с внешним миром. Как и все притоки левого берега Енисея, Дубчес – неторопливая, тихая река, с бесконечным количеством песчаных кос, длинных закоряженных плесов и мелких перекатов. В верховьях, правда, есть и каменистые места с небольшими порогами, там, где вода промывает себе путь через ледниковые морены. Один из основных притоков так и называется – Каменный Дубчес. Здесь находятся редкие поселения старообрядцев – самой большой религиозной группы в бассейне Енисея. Гонения, которые были со стороны официальных властей, как в дореволюционные, так и в советские времена, заставили старообрядцев скрываться в самые удаленные уголки. Таким местом стал прежде всего водораздел Дубчеса и Елогуя (более северного левобережного притока Енисея). В этих местах и скрываются Дубченские монастыри и скиты, а также и маленькие семейные поселения – «заимки». Все существующие здесь поселения связаны между собой родственными и религиозными нитями. Единственная деревня на Дубчесе имеет статус столицы староверов – Сандакчес. Она находится в среднем течении реки. Отсюда каждую весну по большой воде на самодельных деревянных лодках – илимках – в отдаленные верховья «круг благодетелей»^[1] завозит продукты для подвизающихся отцов. Все остальное время года жители скитов и заимок рассчитывают на свое подсобное хозяйство и природу, которая щедро дает свои дары с гигантских водораздельных болот и парковых сосновых лесов, где растут клюква, брусника, грибы. В данной местности и укрылись те, кому удалось избежать разгрома. Таким образом, поселения старообрядческих иноков получили наименование, производное от гидронима Дубчес.

Говоря об истории возникновения Дубчесских скитов, надо рассказать об их основателях. Насколько известно из источников, прежде всего из берестяной книги «Стихосложения»^[2], автором которой является Афанасий Герасимович Мурачев, основателем их был о. Симеон (в миру – Сафон Яковлевич Лаптев) – настоятель часовенных скитов в Колыванской тайге, затем – на Нижнем Енисее. Уроженец деревни Жидки Учанской волости Ишимского уезда Тобольской губернии. Родился в семье зажиточного крестьянина Я.С. Лаптева в 1895 году. Будучи некрепкого здоровья, много времени посвящал книгам, моленьям и духовным беседам. Еще до революции был призван негодным к службе в армии. В 1919 году, по его собственным словам на следствии в 1951 году, ушел в скит о. Саввы в Колыванской тайге. Там был «накрыт» с именем Симеон. Вскоре он выдвинулся как грамотный книжник; о. Савва брал его с собой для бесед с крестьянами в качестве толкователя священных книг. Перед смертью о. Савва завещал скит о. Симеону (править хозяйственные дела) и о. Мине (принимать на исповедь). Однако управление лежало в значительной степени на плечах о. Симеона; он же организовал и переезд скитов в Восточную Сибирь. Вскоре после переезда о. Мина умер, оставив о. Симеона единственным главой скитов»^[3].

Эмиграция старообрядцев в Китай началась во время гражданской войны 1917-1918 гг. Именно тогда они отходят вместе с Белой армией в Китай, где основывают русские поселения, занимаются земледелием и торговлей, некоторые принимают участие в постройке китайской железной дороги. В 1945 году туда приходит Советская Армия. И тогда же происходит резкое разделение старообрядческого общества на социальные группы, и состоятельные, преследуемые большевиками, семьи уезжают за границу – в Бразилию и Аргентину. Там они продолжают заниматься земледелием, живя закрытыми общинами, сохраняя обычаи, традиции и устав, русский язык и свою самобытную культуру.

Малообеспеченные старообрядцы вынуждены были остаться в Китае и были захвачены большевиками, а затем сосланы в Сибирь, на Енисей, на реки Бирюсу и Чуну, притоки Ангары. Там они занимались сплавом леса, рыболовством и охотой, как и мигрировавшие за границу старообрядцы. Несмотря на тяжелейшие условия, они хранили свою культуру. Однако их традиции были грубо нарушены: у них забирали в принудительном порядке детей в интернаты для обучения, где они, потеряв связь с семьей, разумеется, воспитывались в атеистическом духе.

На левых притоках Енисея объединяются ссыльные и мигрировавшие старообрядцы, обживая тайгу и осваивая земли. Однако в 1951 году скиты были обнаружены, разгромлены, а их обитатели – арестованы. О. Симеона и еще 32 человека обвинили в антисоветской агитации и создании «нелегального антисоветского формирования» (имелись в виду скиты); в 1952 году суд вынес им обвинение по ст. 58, ч. 2 и 58 УК РСФСР. О. Симеон получил 25 лет исправительно-трудового лагеря и 5 лет поражения в правах. Он не дожил до освобождения и скончался в Озерлаге, отказавшись, по свидетельству староверов, принимать лагерную пищу. Дата его кончины точно не известна: следственное дело называет 20 августа 1954 года, Урало-Сибирский патерик – 1953 год.

В 1951 году Дубчесские скиты были обнаружены с воздуха и затем разгромлены карательным отрядом. Пустынники и поддерживавшие их крестьяне были арестованы, а все постройки, иконы, книги сожжены. Следствие вело Красноярское УМГБ, к суду было привлечено 33 человека. Все обвиняемые были приговорены по статьям 58-10, ч. 2 и 58-11 УК РСФСР к разным (от 10 до 25 лет) срокам лишения свободы. Данная история описана А. Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ». Двое скончались в советских концлагерях: о. Симеон и мать Маргарита. Остальные были после смерти Сталина амнистированы (12 ноября 1954 года). Ниже представлены их фотографии и краткие описания – по сведениям сайта http://frontiers.nsc.ru/index.html – информационные ресурсы – освоение Сибири, в отделе «Рукописи и документы» – фотодокументы суда над пустынножителями Дубчеса.

Подследственные: игумен о. Симеон – слева и о. Антоний. (1951 г.)

Игумен о. Симеон (Сафон Яковлевич Лаптев – слева) и о. Антоний (Афанасий Михайлович Людиновсков). Оба из уральских крестьян, оба – интересные старообрядческие писатели, авторы ряда произведений разных жанров, включая многие тексты обширного Урало-Сибирского патерика. Сведения о них и некоторые их сочинения см.: Духовная литература староверов Востока России в XVIII-XX вв. Новосибирск, 2000. Там же: о постепенной миграции главного скита часовенных – скита о. Максима (XVIII век, Урал) на восток. О разгроме этого скита в 1951 года и гибели в Озерлаге о. Симеона см. также: Покровский Н.Н. За страницей «Архипелага ГУЛАГ»// Новый мир. 1991. №9. С. 77-90 (А. Солженицын изложил лагерные рассказы об этом разгроме и судебном процессе: Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ//Малое собрание сочинений. Т. 7. М., 1991. С. 248). Надпись следователя КГБ на обороте фотографии: «Руководители антисоветского группирования сектантов-старообрядцев».

Арестованные обитательницы Дубчесских скитов. (1951 г.)

Слева – направо: матушка Валентина (Вера Григорьевна Тюрина), игуменья матушка Тавифа (Татьяна Михайловна Людиновскова), матушка Флена (Татьяна Кондратьевна Шабаршина). О жизни и христианских подвигах каждой из них рассказано во втором томе Урало-Сибирского патерика. Интересно, что они сами участвовали в создании этого обширного собрания скитских житийных биографий (Собр. ИИ СО РАН. № 11/90г. Л. 94 об – 97, 36 об. – 50, 103, 107). «Повесть о матери Тавифе» опубликована: Духовная литература… с. 108-115. Надпись следователя КГБ на обороте фотографии: «Старшие монастырей антисоветского группирования, руководимого Лаптевым Сафоном Яковлевичем (о. Симеоном)»

Матушка Маргарита позднее скончалась в заключении, рассказ о ее гибели приведен в Урало-Сибирском патерике (см.: Духовная литература… с. 120-122)

Существует живописное предание о том, как происходил разгром скитов. Солдаты Красной Армии в зимнее время были заброшены в близлежащие заимки с помощью вертолетов и стали пытать жителей заимок, чтобы те открыли местонахождение скитов. После долгих физических и психологических истязаний им удалось выяснить расположение скитов. Придя туда, они какое-то время жили в кельях иноков, согнав их в храм. Днем они подвергали их изощренным пыткам. Например: отцов раздевали и, нагишом запрягая в сани, ездили на них наперегонки, стегая кнутами из ветвей. Пока не наступило половодье, солдаты находились в скитах, резали рабочий скот, волов, на которых иноки пахали поля для засева пшеницы. Черноризцев морили голодом для того, чтобы их стало меньше. И действительно многие тогда скончались от истощения. После того как прошел лед, солдаты приказали отцам срубить плоты и стали их сплавлять по реке Дубчес. Уходя, солдаты подожгли все деревянные строения, оставив после себя разоренное пепелище. Заимки, которые находились на берегу Дубчеса, опустели, их жители покинули насиженные места и ушли вглубь тайги. Но и новые заимки были разорены и сожжены. В одной из них, по рассказам отцов, солдаты нашли самодельное спиртное. Они выпили его и после того, как они уснули и плывший плот приблизился к берегу, часть черноризцев успели бежать.

И именно они впоследствии стали возрождать иночество. В их числе был Афанасий Герасимович Мурачев, который позже описал эти события в берестяной книге. Остальные, те, кто не смог убежать, были вывезены в красноярские тюрьмы.

Один из важнейших источников, из которого можно узнать о разорении скитов, как уже указывалось, является берестяная книга «Стихосложения» талантливого старообрядческого автора, непосредственного очевидца событий – Афанасия Герасимовича Мурачева. Написано это сочинение в 1991 году, имеет размер 17,8x13,8 см; рукопись изготовлена на бересте; текст написан черными чернилами, заголовки и инициалы – красными; обложка – из бересты, 20 страниц. Опубликована книга на сайте http://frontiers.nsc.ru/index.html – информационные ресурсы – освоение Сибири, в отделе «Рукописи и документы» – фотодокументы суда над пустынножителями Дубчеса. Данное сочинение необычайно интересно не только по содержанию, но и точки зрения стилистики и стихотворного строения.

Вообще существует три стихосложения разных авторов об одном и том же событии. Первое – черноризца Виталия, второе – брата Макария, впоследствии – черноризца Максима, который в 90 гг. нес послушание летописца монастыря, в настоящее время он уже почил. И третье – Афанасия Герасимовича Мурачева, известного наставника и духовного руководителя, который и в настоящее время несет этот труд.

Афанасий Герасимович Мурачев (справа) и Н.Н. Покровский (2000 г.).

Нижнеенисейский наставник А. Мурачев – автор многих ярких произведений, ученик о. Симеона. Был арестован на Дубчесе в 1951 году, но совершил смелый побег и позднее описал произошедшие события в «Истории о Дубчесском ските», изданной новосибирскими археографами (см.: Духовная литература… с. 272 – 290).

Ниже приводятся эти уникальные произведения (в авторской орфографии).

Множество грехов моих воспрещает,
болезнь же сердечная поочряет.
Писать о разорении обителеи, и о страдании пустынножителей.
И аз со скорбию в души и болезнею сердечной,
прошу тебя, Творец превечной.
Подаждь ми разум показать,
и немного слов о сих сказать.
Аз малейший в человецех, и скуден разумом весьма,
но аще Вышний изволит, то и глупому подаст ума.
О сколь печально и прискорбно, слышать повесть об отцах,
страшна буря прогремела, в етом годе всех концах.
Грозны власти прибежали, словно ястреб на птенцов,
они кельи окружили, и пытали тут отцов.
Овых лестными словами, что свободой одарят,
овых палками ремнями, да всю правду говорят.
Старших крепко добивались, и где живут отцы еще,
что палки треская ломались, о братское плече.
Но сколько братцы не держались, но укрепиться не могли,
напоследок рассказали, и к отцам их привели.
Что же прочее осталось, только стоит воздохнуть,
вещей сбору объявили, только несколько минут.
Отцов из кельи изгоняют, как видно навсегда,
и от огня не остается, стройки ихнего труда.
На тогульчес^[5] их приводят, да и тут немного жить.
Только много им печали, много требе им тужить.
Иконы книги обобрали, даже четки негде взять,
что же будет им в дальнейшем, можно так предполагать.
Под конвоем их держали несть им мочно убежать,
разве вышнего судьбами, тех моментов ожидать.
Всех отцов они собрали, стариц также на плоты,
сколь их полна грудь печали, только знаешь творче ты.

Повезли их всех водами, на безбожные края,
знать то неции останут вне прекрасного рая.
Зане прелесть их велика, многи козни у врага,
а естество скоропреложно, с ним он борется века.
Больше нам ни что же вестно, где кто будет проживать,
только вышнего судьбами, вести будем ожидать.
Об отцех окончаваю, повесть краткую писать,
и едва в мале удержався, ох увы мне восклицать.
Переполнены печали душа и сердыце и грудь,
к тебе владычице взываю ты помощьница мне будь.
Как нам быть, и что нам думать, и где нам жить весьма не знам,
ли скитаться без покрова по речушкам и лесам.
Нам сироткам не осталось, не покрова не дверей,
да еще скажу плачевнее не отцов ни матерей.
Во юдоле сей плачевной, как в дальнейшем будем жить,
придите вси сиротки, купно сядем потужить.
Унылая пустыня воздыхает, не видя жителей своих,
и с болезнею восклицает, знать не видеть больше их.
Они не будут своим гласом, мене пресладко оглашать,
Да и оставшийся потомок, знать не будет утешать.
Своих рук они трудами, меня не будут расчищать,
И своих ног они хожденьем, меня не будут освящать.
И грибов моих не сыщут, ягод так же некогда.
И орехи будут пища, птицам и гадом на всегда.
И заростут мои тропинки, зане не кто тут не пройдет,
Разве беглый с котомкой мимоходом пробредет.
Но не бысть сие случайно, но токмо волею творца,
Разрушение обители и изгнание отца.
Но слава Богу о всех, строителю нашего спасения,
Творящему полезная о всех, ради мудрого си спасения.

Пустынюшка родная, остаешься ты пустая,
любимых чад тебе больше не видать,
и сладкоглаголивых устен их не слыхать.
Все распуганы рассеяны и по всей земли развеяны.
Стопы ног их по тебе не пройдут, и все дорожки кустами заростут.
Род благи пребывал, и аки светом многотрудную пустюню освящал.
Все дорожки поновлялись,
нивы и луга от пустыннолюбных ластовиц не забывались.
Нивы скудные хлебами, заростают все бесплодными мохами.
А ваши деточки остались, и несть приюта на земли.
Птички гнездышки свивают, а ваши чада без покрова пребывают,
и предклонить главу куда не знавют.
Куст трехнется и сердце сколыхнется,
безбожный звук по чувствам прозвучит.
А бедным сиротам от всюду страх и трепет належит.
И безбожный род стремится, до основания овец христовых истребить.
А мы остались сиротами, и несть кому нас от безбожных свободить.
Но мы надеждой упования, не боимся гордого врага,
взираем на прежние страдания, какова была беда.
Ножами и рожнами, бичами и железными ногтями,
плоть страдальцев дробили, но веры и любви от них ни кто не истребили.
Птички песни воспевают, и сладким гласом воздух оглашают.
А наши отцы и матери точию словами
сию далекую пустыню вспоминают.
Где молитву богу возсылали. И от сердец злые мысли отреавали.
Знать то нам их не видать, и сладкоглаголивых устен их не слыхать,
но точию на будущем свидания ожидать.
Род от роду расставался, сын со отцем на веки распрощался,
мертвых кости во гробе лежали, и никто о них не вопрошал,
а угодивших богу мир весь вечно вспоминал.
Наши предки дни толики проживали,
точию умом о сем времени мечтали, а их ни внуки то глазами озирают,

И приход прескверного всечестно ожидают.
Где молитву возсылали, и кадило возжигали, тут остались кучи пеплу,
изжоныя земли, на воспоминание оставшим, где трудились ихние отцы.
Мир утеху, плоть угождения называет,
а пустынной сладости отнюдь незнает,
она беспечальна и вольна, аки птичка крылата возлететь на небеса.
Скоро скоро мир весь изменится, и вся мирская прелесть обличится,
небеса свиются, звезды мраком облекутся,
шумом страшным возшумит, и вся земля огнем возгорит.
Кои сладость возлюбил, и своей плоти угодили,
аки хврастие зажгутся, и в вечную муку отведуся.
Тогда явится всем пустынная сладость, которой мир не чаял ни когда,
кий страх и трепет не явится, и обимет на всегда,
что вся стихия в мгновении ока изменится,
и дело каждого явится.
О сладчайшии Иисусе призри на свое создание,
услыши плачь и сердечное стенание, яко выше нашея меры пострадали, от безбожных рук изгнание.

Сяду один на едине, плач воздвигну в тишине.
Тишина от плача прозвучит, да и опять на веки замолчит.
Зане не будет гласа ни поющих, во святой обители живущих.
И к тому не услышится пения и моления, от сего святого поколения.
Где Богу жертва приносилась, там все в пепел обратилось.
Стало образом плача и стенания, зрящим на вечное вспоминание.
Власть яра и безбожна, умолить ее невозможно.
Нет в них милости пощады, разве укоризны и досады.
Все жгут и нарушают, а пустынников берут не отпущают.
Вся их злоба на святыню, да искоренить в конец пустыню.
Иконы книги сожигают, а с самих кресты и мантии срывают.
Пытки с палкой представляли, да чтоб мы друг друга выявляли.

Немочные братия убоялись, и предатели оказались.
Отца Симеона выдали начальству, увы злому и безстудному нахальству.
Был отец сего края, добре духовную паству назирая.
Всем был отец любезный, в нашея дни житель небесный.
Воспитатель братства духовного, свободитель ига греховного.
Кроце наказуя согрешающих, любезно утешая изнемогающих.
Всегда был весел и доволен, основатель сей пустыни самоизволен.
Выну братство поучал творению Божию,
да чтоб могли противостать безбожию.
Уста исполнь духовного вещания, кроме благословного замолчания.
О временах последних добре рассуждал^[7], речь писанием подтверждал.
И кто был недоволен таковаго отца? Разве окаянен и страстен до конца.
И теперь уже нам не видеть отца, ниже его святаго лица.
И не увидеть следышка ног его, и не услышать гласа его.
И теперь уже не придет и не побеседует, за стол не сядет и не пообедает.
И теперь затих сей небесный глас, или потчитесь найти подобного из вас.
И хоть найдете но печаль не утолит, но о том мое сердце скучает и болит.
Да и отец Антоний трудник Христов, в путных шествиях умреть был готов.
Все реки и дороги обошли его ноги.
Редкая ель и кедра сучеватая, не имела его под собой ночеватая.
А пища в путе самораслена, птицам и зверькам однояственна.
Как корабль на море влается, так и он в дальную пустынь напускается.
По истине-творец спасаемых детель, о пустынных душах был богу свидетель.
О каждой душе сердечно болел, а наипаче когда попали в безбожных предел.
И теперь погасли сии два ока пустынных, среди прочих отцов неповинных.
Отселе скратилось зрение духовное,
и не удобь стало зримо стремление греховное
Отселе объяло нас сугубое сиротство,

Изгнано бысть от нас духовное сродство.
Все молились и вместе питались, и внезапу худшия от лучших остались.
И на сколь наша жизнь не постоянная,
и почто забывается душа моя окаянная.
Един поемлется а другии оставляется, и почто мое сердче не умиляется.
И теперь на этом свете их больше не видать,
и если буду грешен, то и в будущем, стану это же страдать.
Они страждут и богу угождают, а меня плотьские страсти услаждают^[8].
Но наступит скоро время, каждый возмет свое бремя.
И аще бремя будет студно, то и стать с ним будет трудно.
И аще увещан соперник умолчит, тот и благ вечных улучит.

Смотри также:

• Дубченский старообрядческий беспоповский скит, история и современное состояние. Часть I
• Особенности религиозной жизни советского Казахстана в 1930 – 1950-е годы. Монашеские общины. Часть I
• Проблемы современного человека в письмах духовников XX века. Часть 1
• Революционное движение и Духовные Школы России в конце XIX — начале XX веков. Часть I

версия для печати