Августа Робертовна

Кресты в г. Белая Церковь

Ее все звали Августой Робертовной, и никто в Белой Церкви не знал, что она — монахиня Анастасия. Она преподавала в женском русском институте математику и немецкий язык. До революции она переводила романы Валишевского на русский язык и жила в своем имении, недалеко от Троице-Сергиевой лавры, куда мимоходом заезжала, путешествуя на лошадях в Москву. Тогда ее жизнь была бурной. Об этой жизни не надо говорить, так как от нее ничего не осталось, кроме такого покаяния, о котором не существует никаких книг. Глубинно, таинственно писал о нем Иоанн Лествичник, как о долине плача.

Я видел часто ее на улицах нашего городка и в храме, где она стояла слева у стены, почти без движения, в своей темной блузе с высоким воротником. Лицо у нее было худенькое, печальное, мирное и приветливое. И почему-то все к ней шли, неся к ее сердцу свои жизненные недоумения и горести. Никто не знал, что она инокиня, но все знали, что ее слово утешает. Дети ее школы, сотрудники-педагоги и старые генералы, жившие на покое, шли к ней за утешением и открывали ей свою жизнь. А она — тихо слушает их, кротко угостит чаем и, сама не зная, что может сказать, говорит что-нибудь — и это то самое, что надо.

Я ближе познакомился с ней около умирающей девушки, воспитанницы института, умиравшей семнадцати лет. И в то время я узнал, что у нее была дочь и она умерла семнадцатилетней, во время операции. Операция была не сложна, но, как только надели маску, пульс остановился. Это был единственный ее ребенок. Муж умер еще в России, о нем она ничего не говорила.

Она не много вообще говорила, но после смерти раскрылось многое. Она почти ничего не ела, держалась чаем, кашицей; весь избыток свой от многочисленных уроков распределяла — сколь можно тайно — на поддержание бедного храма русской колонии и бедных нашего церковного общества. После своего тайного пострига она перестала лечиться, всецело предав себя в волю Божию, освящая свой дух и свое тело еженедельным приобщением Святых Таин.

Сколь можно было моему несовершенному духу, я близко подошел к ней за год до ее блаженной кончины. Почему я называю так ее кончину, скажу не замедлив. Приблизительно за год до своего отхода она начала переживать особое чувство раздвоенности; ей жалко было людей, она любила их всех и хотела им служить, хотя бы «чашей холодной воды». Но дух ее неудержимо влекся к Единому. Остро начала плакать она на молитве в своей комнате, все как-то начала видеть остро, уже не здешними глазами. И казалось ей, что не может более говорить с людьми. Понимала, сколь была легкомысленна, когда осуждала отшельников. Мучилась ужасно во время каждого посещения, сопровождавшегося житейским разговором, но ни звуком не выдавала своей боли.

Необычно было нашему городу видеть ее покрытой черной монашеской мантией, поминаемую новым именем. Вся колония пришла на кладбище. День выдался хороший, июльский... Я не счел нужным скрывать то, что принадлежит славе Божьей. Я свидетельствовал, что постриг тайный был совершен над нею мной, после того как она мне явилась три утра подряд во сне, зовя меня. Уже после второго явления я почувствовал его необычайность и после третьего сейчас же направился к ней и застал ее в мольбе к Богу об указании путей. Я указал ей путь иночества в миру, и этот путь был ею принят.

По складу своего характера спокойный и трезвый человек, совершенно не склонный к какой-либо экзальтации, монахиня Анастасия за время своего иночества сподобилась двух истинных видений. Оба незадолго до смерти, и второе относилось прямо к ее исходу. В «тонком сне» (состоянии восхищения духа, когда человек не знает, наяву это или во сне) она увидела себя стоящей на коленях, посреди своей комнаты, лицом к образам. И с нею вместе стояли на коленях три девочки и женщина средних лет — все в алых хитонах. Комнату осиявал тонкий белый свет. И они все, впятером, молились, торжественно, раздельно выговаривая: «Царю Небесный — Утешителю — Душе Истины...» и так до конца. Свет погас, она увидела себя в прежнем положении.

Второе ее видение было за двадцать семь дней до смерти. Она уже слегла в постель. Видение было на рассвете первого воскресного дня Петровского поста, когда установлена память Всех святых, в земле Русской просиявших. Преподобный Сергий Радонежский вошел в ее комнату. А она сидела с двумя-тремя духовными друзьями за столом, на котором приготовлена была трапеза. Увидав преподобного, она бросилась целовать его руки и одежду. Он тихо подошел к столу, благословил пищу, повернулся к иконам и стал молиться... Опять все исчезло. Через двадцать семь дней, в день преподобного Сергия Радонежского, 5 июля, она отошла.

Причащал я ее до конца, ежедневно, в течение тридцати-сорока дней. Последнее ее причастие было особенным. Совершенно видимо, физически, ее лицо просветилось. «Ах, как хорошо... — стала она говорить, бывшая дотоле в полусознании, — вот бы всем... вот бы всем туда». Что-то ясно предстало ее взору, озаренному благодатным светом.

Разные есть достижения в русском рассеянии. Но ни одно из них не вызывает у меня такого духовного волнения, как та, оставшаяся в храме Белой Церкви кустарная резная рама иконы преподобного Сергия, на которой написано: «В память инокини Анастасии, подвизавшейся в тайном доброделании и блаженно почившей 5 июля 1929 года; и в память явления ей преподобного Сергия, за двадцать семь дней до ее кончины, в день памяти Всех святых, в земле Русской просиявших».

Продолжение следует...

Купить эту книгу можно в розничном магазине «Сретение»   в оптовом интернет магазине