Крест преподобного Севастиана Карагандинского. Часть 2

25 февраля 1933 года отца Севастиана арестовали и отправили в Тамбовское ОГПУ для прохождения следствия.

На допросах следователем выявлялись его контакты с едиными по духу людьми, а также отношение его к советской власти. На это батюшка дал прямой ответ:

«На все мероприятия советской власти я смотрю как на гнев Божий, и эта власть есть наказание для людей. Такие взгляды я высказывал среди своих приближенных, а также и среди остальных граждан, с которыми приходилось говорить на эту тему. При этом говорил, что нужно молиться, молиться Богу, а также жить в любви, тогда только мы от этого избавимся. Я мало был доволен соввластью за закрытие церквей, монастырей, так как этим уничтожается православная вера».

2 июня 1933 года заседание тройки ПП ОГПУ по ИЧО по внесудебному рассмотрению дел постановило: «Фомина Степана Васильевича, обвиняемого по ст. 58-10 II УК, заключить в исправтрудлагерь сроком на семь лет, считая срок с 25/2-33 г.» (УФСБ по Тамбовской обл. Дело № Р-12791. Т. 1).

Медкомиссия признала, что в связи с ограниченным движением левого локтевого сустава (батюшка в детстве повредил левую руку) он не годен к тяжелому физическому труду. Несмотря на это, отец Севастиан был отправлен на лесоповал в Тамбовскую область.

Духовные дети узнали место лесоповала и, невзирая на дальность расстояния, находили возможным приносить ему передачи, утешать и поддерживать, кто чем мог.

По воскресным дням осужденных отпускали домой. Ехать в Козлов отцу Севастиану было далеко. Но и в местной деревеньке нашлись духовные дети, которые вечером в субботу ждали его. Там можно было помыться, сменить одежду, поесть, помолиться и отдохнуть. Воскресный день проходил в молитве и беседе, о чем сам батюшка говорил: «Как на Пасху! Как в раю побудешь!».

Но через год отец Севастиан был переведен в КарЛАГ. Лагерь этот состоял из 26 отделений (точек). Они располагались в знойных летом и очень холодных зимой степях Центрального Казахстана в радиусе от двух до четырехсот километров от «столицы» КарЛАГа – Долинки, что в 45 километрах от Караганды. В Долинку отец Севастиан прибыл 26 мая 1934 года.

В этом месте немногие выживали. Отец Севастиан испытал в КарЛАГе и побои, и истязания, и требования отречься от Бога.

«Никогда!» – ответил батюшка.

Его отправили в барак к уголовникам. «Там, – сказали, – тебя быстро перевоспитают».

Можно представить, что делали уголовники с пожилым и слабым священником. Однако со временем своей кротостью и любовью он покорил всех: привел к вере в Бога весь барак.

О своем пребывании в лагере отец Севастиан позже рассказывал своим духовным детям: «Когда меня принуждали отречься от православной веры, то поставили в одной рясе на всю ночь на мороз и стражу приставили. Стража менялась через два часа, а я бессменно стоял на одном месте. Но Матерь Божия опустила надо мной такой “шалашик”, так что мне в нем было тепло».

По слабости здоровья батюшку поставили работать хлеборезом, затем сторожем складов в зоне лагеря. В ночные дежурства батюшка никогда не позволял себе спать, он нес молитвенный труд. И начальство, приходя с проверкой, всегда заставало его бодрствующим.

Его духовным чадам – сестрам Варваре и Февронии, арестованным с батюшкой, срок не дали. Сестру Агриппину отправили на Дальний Восток, где через год освободили. Она написала батюшке о своем намерении ехать на родину, а он благословил ее немедленно приехать в Караганду. В 1936 году она приехала, получила свидание с батюшкой, и он предложил ей купить домик в районе поселка Большая Михайловка, поближе к КарЛАГу, поселиться в нем, а к нему ездить каждое воскресенье на попутной «абы какой машине».

Спустя два года в Караганду приехали сестры Феврония и Варвара. И домик был куплен на Нижней улице – старенький амбарчик с прогнувшимся потолком. В нем устроили две комнаты, кухню, сенцы. Был и огород с колодцем.

Сестры Агриппина и Варвара устроились работать в больнице в Новом городе, а Феврония, как малограмотная, работала в колхозе. Приехали в Караганду и другие монахини: Кира, Марфа и Мария. Они поселились жить в Тихоновке. Сестры познакомились с верующими и стали потихоньку собираться для совместной молитвы. Узнав, что в Долинке находится отец Севастиан, верующие стали помогать ему.

В воскресные дни сестры приезжали к батюшке, который в то время уже был расконвоирован, работал водовозом. Кроме продуктов и чистого белья, они привозили святые дары, поручи, епитрахиль. Все вместе выходили в лесок, батюшка причащался сам и сестер исповедовал и причащал.

Заключенные и лагерное начальство полюбили батюшку. Злобу и вражду побеждали любовь и вера, которые были в его сердце. Многих в лагере он привел к вере в Бога. И когда батюшка освобождался, у него в зоне были духовные дети, которые по окончании срока ездили к нему в Михайловку. А много лет спустя, когда открылась в Михайловке церковь, жители Долинки поехали туда и узнали в благообразном старце-священнике своего водовоза.

Отец Севастиан

Батюшка был освобожден из лагеря 29 апреля 1939 года накануне праздника Вознесения Господня. Перед войной он ездил в Тамбовскую область. Духовные чада батюшки, много лет ожидавшие его возвращения из лагерей, надеялись, что он останется с ними в России. Но батюшка, искавший исполнения не своей воли, а предавая себя в волю Божию, снова возвратился в Караганду.

В 1944 году батюшкой и сестрами был куплен на Западной улице дом побольше. Батюшка ходил по дому, все по-хозяйски оглядывал и говорил, что и как надо переоборудовать.

«Да зачем же, батюшка, – возражали сестры, – не в Казахстане же нам век вековать! Вот кончится война, и поедем с вами на родину».

«Нет, сестры, – сказал батюшка, – здесь будем жить. Здесь вся жизнь другая, и люди другие. Люди здесь душевные, сознательные, хлебнувшие горя. Так что, дорогие мои, будем жить здесь. Мы здесь больше пользы принесем, здесь наша вторая родина…»

По словам карагандинского священника Александра Уголькова, «казалось бы, вполне естественно для человека выбраться оттуда, где испытал столько горя, где сама земля уже стонет от скорби людской. Но он избирает другой путь. Путь истинного монашества, “дар молитвы за весь мир”.

Так в Караганде, в бушующем море горести и скорби, появляется остров надежды, корабль спасения – преподобный Севастиан».

А тогда, в 1944 году, в новом доме на Западной улице была устроена небольшая домовая церковь, и отец Севастиан тайно совершал в ней Божественную литургию.

Шло время. Жители Михайловки, узнав о батюшке, стали приглашать его к себе, в свои дома. Разрешения на совершение треб не было, но батюшка ходил безотказно. Народ в Караганде был верный – не выдадут. Не только в Михайловке, но и в других районах полюбили батюшку, поверили в силу его молитв.

Батюшка помогал людям тайной молитвой, открыто проявляя дар прозорливости лишь когда того требовала ситуация. Приводил духовным чадам и слова старца Нектария о том, что мудрость, разум, рассудительность – дары Святого Духа, они приводят к благочестию; что человек, лишенный дара рассуждения, часто помышляет в себе превосходство над другими.

Со всех краев в Караганду стали съезжаться духовные чада старца – монашествующие и миряне, ищущие духовного руководства. Ехали из Европейской части России, с Украины, из Сибири, с дальних окраин Севера и Средней Азии.

Он всех принимал с любовью и помогал устроиться на новом месте. Домики в Караганде в то время продавались недорого. Они принадлежали спецпереселенцам, которые со временем выстраивали для себя новые дома, а свои саманные хибарки продавали. Батюшка давал деньги на покупку домика тем, у кого их не было, или добавлял тем, кому их не хватало. Когда деньги ему со временем возвращали, он отдавал их другим…

Однажды он с монахинями Марией и Марфой ходил на кладбище, что за Тихоновкой, в середине которого были общие могилы. В эти могилы клали в день по двести покойников-спецпереселенцев, умиравших от голода и болезней; их зарывали без насыпи, без крестов. Посмотрев на все это и обо всем наслушавшись, старец сказал: «День и ночь здесь, на этих общих могилах мучеников, горят свечи от земли до неба». И батюшка молился за всех невинно убиенных и за веру пострадавших.

Вскоре власти приняли кощунственное решение: на окраине кладбища был выстроен стадион. Но футболисты все время ломали там себе ноги, и стадион пришлось закрыть. Теперь на этом месте – церковь во имя новомучеников Российских.

Караганда росла и строилась. В 1946 году, по благословению старца Севастиана, верующие подали в местные органы власти заявление о регистрации религиозной общины. В ответ пришло распоряжение: «Запретить священнику Севастиану Фомину службы в самовольно открытом храме».

Только в 1953 году было разрешено совершение в Большемихайловском молитвенном доме церковных таинств и обрядов – крещения, отпевания, венчания, исповеди, но литургию батюшка мог служить только тайно ночью на квартирах верующих. По великим праздникам всенощное бдение служили с часа ночи, а после короткого перерыва совершалась Божественная литургия. Окна плотно завешивали одеялами, а внутри дома было светло и многолюдно. Службу заканчивали до рассвета, и по одному, по два люди расходились по домам.

В 1955 году из Москвы было получено наконец разрешение о регистрации религиозной общины в Большой Михайловке. Начались работы по переоборудованию жилого дома в храмовое здание. Всем руководил батюшка. Храм наполнился иконами: одни были принесены верующими, другие – написаны талантливой матушкой Агнией; служебные и святоотеческие книги прислал из Москвы бывший узник КарЛАГа протодиакон Иаков.

В 1955 году в день праздника Вознесения Господня церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы была освящена.

Батюшка был настоятелем храма одиннадцать лет – с 1955 по 1966 годы, до дня своей кончины. Он создал в Караганде «Дивеевскую обитель», то есть женскую общину, подобную общине Дивеевской.

22 декабря 1957 года, в день празднования иконы Божией Матери «Нечаянная Радость», архиепископом Петропавловским и Кустанайским Иосифом (Черновым) батюшка был возведен в сан архимандрита и награжден патриаршей грамотой «За усердное служение Святой Церкви».

В 1964 году ко дню своего ангела отец Севастиан был награжден архиерейским посохом – награда, примеров не имеющая.

Власти, видя его авторитет, всячески старались закрыть храм, но это им не удавалось: батюшка, как только они его вызовут, обезоруживал власти так, что те совершенно лишались дара слова, а после его ухода удивлялись: «Что это за старичок такой, что мы сделать ничего не можем?».

Особенно любил батюшка бывать в поселке Мелькомбинат. Он говорил, что в Михайловке у него «Оптина», а на Мелькомбинате – «скит». Туда он собирал своих сирот и вдов: покупал им домики. И когда он приезжал на Мелькомбинат помолиться, люди бросали свои дела и заботы и спешили туда, где батюшка, чтобы получить благословение и утешиться. Батюшка каждого с любовью встречал, каждому давал свое назидание. Дух здесь мирный царил.

На Мелькомбинате со своей младшей дочерью и внучкой Таисией жил приехавший к батюшке овдовевший его старший брат Илларион. Он был уже глубоким старцем высокого роста и прямой осанки. По воскресным и праздничным дням Илларион Васильевич с дочерью и внучкой приезжал в церковь. Подходя под благословение к батюшке, он кланялся ему до земли и целовал благоговейно руку, а на исповеди становился на колени. Перед смертью он был пострижен в рясофор, и батюшка сам отпел своего старшего брата – инока Илариона.

Батюшка обладал даром прозорливости, хотя этот дар не выказывал явно. Его прозорливость открыто проявлялась лишь в том случае, когда этого требовала ситуация.

Пела в церкви на клиросе одна девушка, Мария Стаканова. Она воспитывалась в детском доме, куда поступила из дома ребенка, и ничего не знала о своих родителях. Как-то Мария подошла к батюшке и сказала ему, что скорбит о том, что не знает имени своих родителей, их национальности и не может их поминать и молиться об их упокоении.

«Мне сейчас некогда, – сказал батюшка, – ты завтра подойди, поговорим».

Назавтра он сам подозвал ее и сказал: «Маруся, родители твои были русские, православные, высланные. Имя отца было…» – и он назвал его и назвал имя матери. Мария очень обрадовалась и стала подавать за них поминания.

Открыто батюшка никого не исцелял и не отчитывал, по своей скромности и простоте он всегда говорил: «Да я никого не исцеляю, никого не отчитываю, идите в больницу». «Я, – говорил он, – как рыба, безгласный». Так он себя уничижал.

В подвиге любви и самоотверженного служения Богу и ближним шли годы. Неутомимое подвижническое служение Православной Церкви от послушника в скиту Введенской Оптиной пустыни до настоятельства и посвящения в сан архимандрита батюшка исполнял 57 лет – с 1909 по 1966 год.

Постоянной заботой батюшки было устроение в людских душах глубокого мира через отсечение своей воли. Жизнь среди мира свою и своей паствы он старался приблизить к жизни монастырской. Очень огорчался, если кто не слушался и не выполнял его совета: это было всегда во вред и часто к несчастью человека. Огорчался он до скорби. Отчитает, отвернется и не благословит. Если же увидит слезы или же что человек раскаялся и в конце концов послушался его совета, очень обрадуется, пожалеет его и через некоторое время сам чем-нибудь порадует.

И вот батюшка стал заметно слабеть. Лечащие врачи проводили комплексное лечение, но состояние батюшки не улучшалось, только временно облегчались его страдания. Но также ежедневно в богослужебное время батюшка бывал в храме. Он говорил: «Какой же я священнослужитель, если Божественную литургию или всенощную пробуду дома?».

16 апреля 1966 года батюшка принял постриг в схиму от своего духовного чада – владыки Питирима (Нечаева), прибывшего к нему для совершения пострига.

«Выглядел он плохо, – вспоминал владыка, – был очень слаб. Таким я, наверное, ни в какой болезни его не видел. Он просил меня постричь его в схиму. Сразу же начались приготовления, откладывать было нельзя. Слава Богу, все удалось успешно: несмотря на изнеможение и слабость, отец Севастиан был в полной памяти, и нам удалось совершить его пострижение.

Я был около него буквально до последних часов его жизни. Той же ночью, после пострижения в схиму, ему стало очень плохо, он исповедовался, причастился. Жаловался, что испытывает томление духа и тела. 19 апреля его не стало…».

Владыке, приезжавшему часто в Караганду (иногда, как он сам говорил, только за одним словом: да или нет), доводилось ночевать в келье старца. Просыпаясь ночью, он видел, что, несмотря на то, что вроде бы батюшка спит, четки в его руках непрестанно движутся.

«Когда отца арестовали, отец Севастиан взял на себя заботу о нашей семье, – вспоминал владыка. – О нас, младших, потому что старшие были уже в Москве. Спустя некоторое время после того, как мы уехали, арестовали и его, и потом мы с ним встретились только в 1955 году, когда кончился срок его заключения и ссылки, а я уже стал церковным работником и имел даже некоторое имя. Хлопотали о том, чтобы открыть церковь в Караганде, и я принимал в этом участие. Когда церковь открыли, я к нему поехал по благословению патриарха и с тех пор поддерживал с ним отношения до самой его смерти.

При всех своих необычайно высоких духовных дарованиях старец Севастиан был очень болезненным. Болезнь его началась с нервного потрясения. В начале ХХ века он был первым и любимым учеником старца Иосифа Оптинского. Когда старец Иосиф умер, его это так потрясло, что у него сделался парез пищевода. Всю жизнь он мог есть только жидкую супообразную пищу: протертую картошку, запивая ее квасом, протертое яблоко – очень немного, жидкое, полусырое яйцо.

Иногда спазм схватывал его пищевод, он закашливался и есть уже не мог, оставался голодным. Можно себе представить, как тяжело ему приходилось в лагере, когда кормили селедкой и не давали воды.

Старец Севастиан был сдержанным, мало говорил, но в нем было удивительное сочетание физической слабости и духовной – даже не скажу, силы, но приветливости, в которой растворялась любая человеческая боль, любая тревога. Когда смятенный, возмущенный чем-то человек ехал к нему, думая выплеснуть всю свою ярость, все раздражение, он успокаивался уже по дороге и, встретившись со старцем, уже спокойно, объективно излагал ему свой вопрос, а тот спокойно его выслушивал, иногда же, предупреждая волну раздражения, сразу давал ему короткий ответ».

Скончался батюшка 19 апреля в 4 часа 45 минут, на Радоницу. Мгновенно прибежали келейницы. Поднялся плач, началась суматоха. Позвали владыку Питирима и всех, кто был в эту ночь поблизости.

В 5 часов 30 минут владыка стал служить панихиду. После окончания панихиды все вышли из кельи. Началось облачение. Батюшка был совсем теплый, лицо спокойное, как живое. Владыка покрыл его сверху мантией, закрыл клобуком лицо.

Утром владыка служил заупокойную литургию Радоницы. В 5 часов вечера привезли гроб, обитый черной материей, переложили в него батюшку. Владыка снял с батюшки камилавку, надел на его голову митру, и с пением «Помощник и Покровитель…» гроб понесли в церковь.

Со всех концов Казахстана, Сибири, Европейской части России под благодатную сень батюшкиного храма съезжалось духовенство и миряне – духовные чада батюшки. Священники всю ночь служили панихиды, пел хор. А люди все ехали и ехали.

От Святейшего Патриарха была получена телеграмма: «Выражаю соболезнование прихожанам храма по случаю кончины благостного старца архимандрита Севастиана. Вашему преосвященству, епископу Волоколамскому Питириму благословляется совершить погребение в Бозе почившего. Патриарх Алексий».

На третий день батюшку хоронили на Михайловском кладбище. На катафалке гроб везли только небольшой отрезок пути до шоссе. Все движение на нем было остановлено. Народ шел сплошной стеной. Гроб несли до кладбища на вытянутых вверх руках. Он плыл над огромной толпой народа и был отовсюду виден. «Христос воскресе!» – пела вся многотысячная толпа.

Могила для батюшки была вырыта на краю кладбища, а за ней простиралась необъятная казахстанская степь. Гроб поставили у могилы, Владыка отслужил панихиду. Батюшка желал быть погребенным в камилавке. Владыка снял с головы его митру, надел камилавку. Гроб опустили в могилу, насыпали могильный холм, поставили крест.

По благословению Святейшего Патриарха Алексия II и по решению Синодальной комиссии по канонизации святых, в 1997 году состоялось поместное прославление в лике святых преподобного старца Севастиана Карагандинского, исповедника. 4 ноября 1997 года совершилось обретение мощей преподобного Севастиана.

Полгода мощи старца находились в основанном им храме Рождества Пресвятой Богородицы. А 2 мая 1998 года при торжественном крестном ходе с пасхальными песнопениями рака с мощами преподобного была перенесена в ставший главным храмом Караганды Свято-Введенский собор. Перенесение было совершено архиепископом Алма-Атинским и Семипалатинским Алексием в сопровождении духовенства епархии, православных карагандинцев и многочисленных паломников из разных городов Казахстана и России.

Мощи преподобного Севастиана установлены для поклонения в правой части центрального придела. А благолепная рака и сень над нею, исполненные из цветных металлов с инкрустацией и напоминающие раку и сень преподобного Сергия Радонежского, созданы мастерами Сергиева Посада.

В августе 2000 года на Юбилейном Архиерейском Соборе преподобный Севастиан Карагандинский внесен в собор новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания.

Когда Святейший Патриарх Алексий II был в Караганде, он отслужил молебен и сказал такие слова: «Степь Казахстана – это как распростертый антиминс».

Свято-Введенский собор во время приезда Святейшего не мог вместить всех православных, потому что Караганда – почти вся православная. Во многом по молитвам святого старца Севастиана.

Вспоминаются духовные канты старца Николая Гурьянова:

Господи, помилуй,
Господи, прости,
Помоги мне, Боже,
Крест мой донести…
Я же слаб душою,
Телом тоже слаб.
Помоги мне, Боже.
Я – Твой верный раб…

Эти берущие за душу слова как будто сказаны и о преподобном Севастиане Карагандинском. Он, по Промыслу Божиему не погибший в КарЛАГе, не просто нес крест Господень, воплощенный в сохраненном им в годы гонений кресте с частицей мощей святого князя Александра Невского – за одно только это он мог поплатиться своей жизнью.

Старец прозорливо предвидел и будущее, когда эта святыня будет служить духовному возрождению нашего многострадального Отечества.

«Троицы Святыя служителю, земне ангеле и небесне человече, духовнаго Оптинскаго старчества преемниче, Христов священнотаинниче и исповедниче, Духа Святаго обитель всечестная, преподобне отче Севастиане, досточтиме, испроси мирови мир и душам нашим великую милость» (Тропарь, глас 3).

Смотри также:

• Митрополит Питирим. Воспоминания. Зрелость. О. Севастиан (Фомин)

версия для печати