Кремлевское моление

Московский Кремль всегда называли алтарем Москвы, иконой в камне, сердцем и душой России. И именно в Кремле благочестивые русские государи стремились зримо воплотить в символах идеологию Третьего Рима, создавая храмы «по образу и подобию» Иерусалимских и Константинопольских.

Комплекс Теремных церквей Московского Кремля. В центре – глава Распятской церкви

Допетровская Московия мыслила себя наследницей и преемницей Византии – Третьим Римом. После падения Константинополя мессианской идеей Москвы стало сохранение Православной Церкви в оплоте государства. Идеология Третьего Рима воплощалась в московском градостроительстве символами, заимствованными со Святой Земли, из апокалиптического описания Небесного Иерусалима – Града Божия, у исторических предшественников – Рима и Константинополя и у отечественных предтеч – стольных Киева и Владимира.

Первым таким символическим храмом стал Успенский собор, сооружение которого было начато в 1326 году. Он не только продолжал киевскую и владимирскую традиции, но и заложил собственную московскую. Прежде главным храмом Москвы был собор во имя Димитрия Солунского, посвященный небесному покровителю владимирского князя Всеволода Большое Гнездо (в святом крещении – Димитрия). Святитель Петр, перенесший митрополичью кафедру в Москву, благословил великого князя Ивана Калиту построить в Кремле главный храм в честь Богоматери. Сначала это был скромный одноглавый каменный собор, символизировавший преемственность Москвы стольному Владимиру. Во второй половине XV века Москва давно сама была столицей Руси, объединившей под своей властью удельные русские княжества, и после падения Константинополя в 1453 году провозгласила себя Третьим Римом. Тогда итальянский архитектор Аристотель Фиораванти построил величественный Успенский собор по образу древнего Успенского собора во Владимире.

Символически же московский Успенский собор вобрал в себя сложный образ храма Святой Софии в Константинополе, переосмысленного в русской традиции. Московский символ Софии, он продолжил и традицию русских Софийных храмов, которые были связаны с Пресвятой Богородицей. Согласно богословскому учению о Святой Софии – Премудрости Божией, Бог, сотворяя человека, знал о его предстоящем грехопадении. Премудрость Божия состояла в том, что, по Божественному замыслу, в мир должен был придти Христос, Спаситель рода человеческого, воплощенный Логос – Слово и Закон Божий. Пресвятая Богородица – мать Христа, а следовательно, и Мать всей Церкви, мистического Тела Христова. На Руси было два престольных праздника Святой Софии: в Новгороде – 8 (21) сентября, в праздник Рождества Пресвятой Богородицы, когда чествуют явление в мир Той, Которая станет Матерью Христа; а в Киеве – 15 (28) августа, на Успение. В этом празднике не столько вспоминается кончина земной жизни Пресвятой Девы Марии, сколько чествуется Ее прославление Царицей Небесной, когда Божественный замысел совершается полностью.

Итак, русский образ Софии был связан с Богоматерью, хотя и Киев, и Новгород заимствовали свои Софийные храмы из Константинополя, где была иная трактовка Святой Софии. Византийская традиция отождествляла Софию с самим Господом Иисусом Христом, Логосом. Оттого храм Святой Софии в Константинополе был посвящен Спасителю, и его престол освящен в честь Рождества Христова. София Константинопольская, в свою очередь, была символом храма Воскресения Господня в Иерусалиме. Поскольку этот главный христианский храм человечества и прообраз всех христианских храмов воздвигнут на месте реальных событий земной жизни Господа, его нельзя было повторять. Оттого обращались к богословскому истолкованию. Так в VI веке в Константинополе появился первый в мире храм Святой Софии как символ иерусалимского храма Воскресения и, повторимся, с престольным праздником в честь Рождества Христова. Таким образом, в нем было запечатлено и Рождество Спасителя, и Его Воскресение.

Этот византийский образ Софии воплотился в другом памятнике кремлевской Соборной площади – в Рождественской и Воскресенской церквях Успенской звонницы при колокольне Ивана Великого. Здесь сложился уникальный апокалиптический ансамбль, который развивал идею московского Успенского собора и Соборной площади как архитектурной иконы Небесного Иерусалима – Града Божия.

Еще во времена Ивана Калиты для Успенского собора была построена колокольня с церковью во имя святого Иоанна Лествичника в основании столпа: кремлевская звонница стала архитектурным образом лествицы, символизирующим духовное восхождение к небу. Помещение на главу храма колоколов – благовеста – знаменовало, что лествица является для нас через Благовещение образом Пресвятой Богородицы – «Лествицы», по которой Бог сошел на землю, а человек восходит к Нему. В XVI веке ансамбль колокольни был расширен, и тогда раскрылся глубинный замысел этого кремлевского памятника в градостроительстве Третьего Рима, воплотившего образ земного и Небесного Иерусалимов. В 1505 году во время общей перестройки Кремля итальянскими мастерами старая звонница была разобрана, и на ее месте архитектор Бон Фрязин выстроил новую, двухъярусную колокольню высотой в 60 метров. А в 1532 году по указу великого князя Василия III другой итальянский архитектор Петрок Малый пристроил рядом вторую – Успенскую – звонницу для колоколов, которые были слишком тяжелы для Ивана Великого. В ней освятили собор в честь Воскресения Словущего, хотя иные исследователи утверждают, что он был освящен в честь Светлого Воскресения Христова – хотя и редко, но бывали исключения из правила.

Московский государь, несомненно, хотел иметь в Кремле храм по образу иерусалимского храма Воскресения Господня. Как уже говорилось, в христианской традиции было принято, что Воскресенский храм в мире только один – тот, что стоит на Святой Земле. Остальные Воскресенские храмы обычно освящались в честь Воскресения Словущего, то есть праздника обновления иерусалимского храма Воскресения Господня, что было совершено в 355 году византийским императором Константином Великим, когда он восстановил поруганный язычниками храм в Иерусалиме. В любом случае, освящение Воскресенского храма в Успенской звоннице свидетельствует о сознательном сооружении на Соборной площади символа храма Воскресения Господня в Иерусалиме и о уподоблении Москвы во образ Святой Земли. Вся Успенская звонница тогда именовалась Воскресенским собором.

Однако после смерти Василия III в 1533 году работы остановились и были закончены лишь в 1552 году при Иване Грозном. А в 1555 году святитель митрополит Макарий перенес в Воскресенский храм престол и икону Рождества Христова из храма с боярского Мстиславского двора. С тех пор церковь в Успенской звоннице именовалась Рождественской, а в честь Воскресения Словущего в ней освятили придельный престол. Это тоже выражало идею «Москва – Третий Рим» и вторило первоначальному замыслу. Теперь главный храм в звоннице был посвящен празднику Рождества Христова или Боговоплощения – по подобию храма Святой Софии в Константинополе. До конца XVII века это был двухпрестольный собор, его называли то Рождественским, то Воскресенским.

По мнению исследователя Г.Я. Мокеева, ансамбль кремлевской звонницы был апокалиптическим символом. Храмовая глава и барабан всегда символизируют Престол Господень. Глава собора Воскресения Христова в Успенской звоннице символизировала все 25 престолов Горнего Иерусалима. Нижнюю половину барабана окружает колончатый пояс с 24 островерхими огоньками-кокошниками, которые были символами 24 престолов старцев, предстоящих Престолу Божию, – судий человечества на Страшном суде. Колокол же знаменует Божий глас, проповедь Евангелия, звук ангельской трубы на Страшном суде. Этот символ обозначил высокое расположение колоколов в кремлевской звоннице – выше стен Церкви (Небесного Града), но под барабаном храмовой главы – Престолом Господним. Высокая кремлевская колокольня и храм Рождества–Воскресения должны были просматриваться с Поклонной горы, как и в палестинском Иерусалиме. Так Иван Великий с Успенской звонницей в символике Третьего Рима стал образом и Святой Земли, и Константинополя, и апокалиптического Града Божия.

Во время больших праздников богослужения переходили на площадь, где служили молебен. Соборная площадь превращалась в огромный храм под открытым небом, где алтарем был Иван Великий с Успенской звонницей и ее главными для христиан храмами Рождества Христова и Воскресения, мужской половиной – Архангельский собор, женской – Успенский собор. Благовещенский собор символизировал вход в этот грандиозный молящийся храм, отворенный людям через Благую весть о Спасителе. По мнению историка Москвы М.П. Кудрявцева, так средневековые градостроители сумели воплотить и сложнейший апокалиптический образ нерукотворного храма Небесного Града. Это было истинным торжеством градостроительной идеи православной Москвы.

Дополнял этот ансамбль храм Вознесения в Коломенском – летней царской резиденции. Традиционно считается, что этот благодарственный храм был возведен тем же архитектором Петроком Малым в 1532 году в честь рождения у Василия III долгожданного наследника, будущего царя Ивана Грозного. В градостроительной модели Третьего Рима Коломенское было символом Елеонской горы, на которой совершилось вознесение Господне, и символом Второго пришествия Христа, которого ожидали тоже на Елеонской горе. Есть версия, что храм в Коломенском отстоит от Кремля на том же расстоянии «дневного пути», как Елеонская гора отстоит от Иерусалима. Оттого в Коломенском был построен именно Вознесенский храм, как и в Иерусалиме. По легенде, Господу даже уготовили символический трон в восточной части московского Вознесенского храма.

Идея Московского царства как богоизбранной державы особым образом проявилась при Борисе Годунове. Гордый царь решил прославить свою эпоху величайшим деянием, особенно потому, что он не был потомком Рюриков, а стал первым царем из бояр, избранным Земским собором, хотя законность его власти была освящена венчанием на престол. В 1600 году Борис Годунов приказал надстроить еще один ярус Ивана Святого, и высота колокольни составила 81 метр – с тех пор и пошло его прозвище Иван Великий. Известна традиционная версия историков: Годунов начал это строительство для того, чтобы дать работу голодающему люду, стекавшемуся в Москву со всех концов России, а главное, сделать высокую дозорную башню для наблюдения и охраны рубежей Москвы от вражеских набегов и пожаров.

Однако образ высокой колокольни был связан с совсем другим замыслом Годунова. Он задумал строительство в Кремле грандиозного храма Святая Святых – собора по точному образу иерусалимского храма Воскресения Христова и с символическим Гробом Господним. Название «Святая Святых» отвечало этому замыслу – храм Воскресения Господня был Святая Святых Нового Завета. Для грандиозного собора высоту кремлевской колокольни следовало увеличить, что и было исполнено.

Прежде никто из московских государей на такое не отваживался. Возведение грандиозного храма возвышало бы Бориса Годунова как правителя Третьего Рима, верховного государя всех православных христиан, а Москву – как державный оплот Православной Церкви, как истинный, последний и вечный Третий Рим. И именно идеей Москвы Годунов объяснял свои намерения. К тому же он был первый московский царь, венчанный на престол патриархом. Годунов уподоблялся самому византийскому императору Константину Великому, который возобновлял и устраивал храмы над иерусалимскими святынями.

Годунов решил сделать в Москве мерное подобие храма Воскресения Господня, словно икону в камне, во образ иерусалимской святыни. Смысловым центром нового храма должен был стать символический Гроб Господень, сделанный в точную меру Живоносного Гроба Господня на Святой Земле. Одна такая мера – «величиною слово в слово» – была привезена из Палестины в Москву Трифоном Коробейниковым в конце XVI века, и, вероятно, по ней устраивали символический Гроб Господень для кремлевского храма Святая Святых. Он был частично изготовлен к концу царствования Бориса Годунова – из чистого золота, унизанный жемчугом и драгоценными камнями, с литыми изображениями на крышке Богоматери, архангелов и апостолов.

Однако замысел Святая Святых сочли дерзостью. Современники негодовали на царя Бориса, упрекали его в невиданной гордыне. А главное, под ударом оказался Успенский собор: новая постройка неизбежно умалила бы его статус, затмила бы его размерами, а возможно, частично бы и повредила ему. Годунов не успел воплотить свою идею. В нашествие Лжедмитрия I начатое сооружение было разграблено поляками. По предположению А.Л. Баталова, сохранились лишь золотые с жемчугом ковчеги-мощевики, изготовленные для торжественного богослужения в храме Святая Святых и хранившиеся затем в Казенной палате у Благовещенского собора.

Остался еще один, архитектурный, свидетель того замысла – высокий Иван Великий. Поскольку кремлевская звонница была окончательно достроена при Борисе Годунове, она получила свое второе, менее известное, имя – Годунов столп. Иногда его даже сравнивают с памятником императору Юстиниану в Константинополе. Он представлял собой восьмигранный столп, увенчанный конной статуей правителя. В Москве такой памятник монарху несколько иначе воплотился в кремлевской колокольне: ее восьмигранный столп венчал купол с крестом, но под куполом во славу своего правления Годунов приказал выложить надпись славянской вязью: «Изволением Святыя Троицы повелением Великого Государя царя и Великого князя Бориса Федоровича всея Руси самодержца и сына его благоверного Великого государя царевича и Великого князя Федора Борисовича всея Руси храм совершен и позлащен во вторыя лето государства их 7108». Эта горделивая надпись, гласившая о новой династии Годуновых, была замазана в Смутное время. Лишь Петр I приказал ее возобновить.

До возведения храма Христа Спасителя главная кремлевская колокольня была самым высоким сооружением Москвы. Из звонниц ее превзошла по высоте только колокольня Симонова монастыря, возведенная тем же Константином Тоном в 1839 году, но тогда Симонов находился за чертой Москвы, и древняя традиция не была нарушена. По замыслу архитектора, эта гигантская подмосковная колокольня должна была перекликаться с Иваном Великим.

В народе было поверье: пока стоит Иван Великий, будет стоять и Россия.

За многовековую историю в Кремле не раз возводились великокняжеские чертоги. Иван III велел построить для своей жены Софьи Палеолог роскошный каменный дворец, но строительство растянулось надолго: государь и его супруга умерли в начале XVI века, а их сын, великий князь Василий III, в 1514 году достроил дворец по своему вкусу, пожелав, чтобы он вышел наподобие Миланского замка. Когда итальянский архитектор Алевиз Старый исполнил его желание, государь подарил мастеру восемь одежд со своего плеча.

Смутное время не пощадило Кремль. И в 1635 году государь Михаил Федорович приказал выстроить на фундаменте и двух этажах Алевизова дворца новый каменный Теремной дворец для своих детей, царевичей Ивана и Алексея. В нижнем цокольном ярусе находился сытный двор с винными погребами, выше – швейная мастерская, где делали одежду для высочайших особ, а в трех верхних этажах – пряничном тереме – разместились царские покои. Кроме личных жилых комнат, тут находились «думная», где собирались бояре, и «престольная» – царский кабинет со знаменитым челобитным окном. Из него по веревке опускался вниз ящик, куда любой мог положить челобитную, и затем заполненный ящик поднимали прямо к царю. Этот ящик в народе называли «долгим», поскольку рассмотрение челобитных часто затягивалось, и отсюда возникла поговорка «положить дело в долгий ящик». А еще в Теремном дворце проходили смотрины царских невест.

При Теремном дворце были выстроены домовые церкви. Они возводились в разное время, но тем не менее составили единый символический ансамбль. Первым появился собор Спаса Нерукотворного, более известный как Верхоспасский или «Спас за золотой решеткой». Его построили одновременно с Теремным дворцом те же архитекторы – Бажен Огурцов, создатель первого черепичного шатра на Спасской башне, Антип Константинов, возводивший Патриарший двор для Никона, Трефил Шарутин и Ларион Ушаков. До строительства Большого Кремлевского дворца перед Теремным дворцом находилась Боярская площадка. Здесь бояре и высокие гости сходили с коней, собирались с духом перед тем, как предстать перед царскими очами. С Боярской площадки на парадное Верхнее крыльцо вела высокая лестница. В 1670 году ее украсили, по легенде, золотой решеткой, отлитой из пятаков, вышедших из обращения после Медного бунта, а на самом деле железной и позолоченной. Оттого расположенный рядом с ней Верхоспасский собор именовался «Спас за золотой решеткой». Это была домовая церковь для мужской половины дворца – царей и царевичей. В честь именин царевича Ивана Михайловича ее придел был освящен во имя Иоанна Белгородского.

Существует легенда, что храмовый образ Спаса Нерукотворного привезла в Москву сама Софья Палеолог. Посвящение первого из кремлевских теремных храмов Спасу Нерукотворному очень символично в их ансамбле. Он словно вобрал под свою сень остальные храмы.

Спас Нерукотворный считается самой первой иконой, явленной еще при земной жизни Господа, и самым точным образом Спасителя. Его помещали на княжеских стягах, под которыми русские воины ходили на битвы: образ Спаса знаменовал видение Христа в небе и предвещал победу. Образ Нерукотворного Спаса почитался хранителем города и целителем болезней, перед ним молились и о защите, и о здравии членов семьи. Храмовый образ Верхоспасского собора почитался чудотворным. Царь Федор Алексеевич часами, затворяясь, молился перед ним. По преданию, именно с этого образа художник Сорокин написал для храма Христа Спасителя образ Нерукотворного Спаса, помещенный на правом клиросе. Есть в Верхоспасском соборе и икона святого Логгина Сотника, римского воина, который был при распятии Христа и уверовал в Него. Святой Логгин почитался покровителем царского рода, согласно пророчеству одного святого, данному при рождении великого князя Василия II Темного. Эта икона была написана в том же XV веке, и Василий II завещал ее своим потомкам.

Как и все теремные храмы, Верхоспасский собор очень мал по размерам, ибо предназначался для узкого круга молящихся. Здесь говели и причащались русские цари – от Михаила Федоровича до Петра I; здесь же совершалось торжественное молебствие в день совершеннолетия царевичей, когда они объявлялись наследниками престола. Здесь иногда и крестили царских детей: в Верхоспасском соборе приняли святое крещение сыновья Алексея Михайловича царевичи Федор и Иван. Иван Алексеевич переосвятил Иоанновский придел во имя Иоанна Предтечи – по своим именинам.

Однако в ансамбле Теремного дворца старшая по возрасту – церковь Екатерины Великомученицы. Деревянную Екатерининскую церковь освятили близ личных покоев царицы еще в XVI веке: она была домовой церковью цариц, царевен и великих княжон. Такое посвящение «женского» домового храма вполне понятно: святая Екатерина почитаема покровительницей младенцев, рожениц и супругов, и ей вверили покровительство о царских детях и наследниках русского престола. В 1626 году кремлевская церковь святой Екатерины сгорела, и уже в следующем году английский мастер Джон Талер выстроил каменный Екатерининский храм «у царицы на сенях». Этот храм и вписали в Теремной дворец. После чудесного явления святой Екатерины царю Алексею Михайловичу, возвестившей ему о рождении дочери, царь назначил Екатерининскую церковь для венчания царевен и великих княжон.

А в 1654 году он основал в этом храме два придела в честь своей матери, Евдокии Стрешневой: во имя святой Евдокии по именинам царицы, ставший потом самостоятельным теремным храмом, и придел святого Онуфрия в память дня ее рождения. В Екатерининской церкви очень любил слушать службу Федор Алексеевич, унаследовавший набожность своего отца. Он вступил на престол в 1676 году в возрасте 15 лет, умер на 21-м году жизни, но за это время смог сделать столько, что его по праву называют подлинным воплощением православного русского царя: именно этот болезненный, хрупкий, с трудом передвигавшийся по комнате венценосный юноша осуществил заветную мечту государей Третьего Рима.

Царя Федора Алексеевича осенил великий и святой замысел – устроить в Кремле символический образ-подобие храма Гроба Господня и Воскресения Христова в Иерусалиме. Считается, что юного царя вдохновил Ново-Иерусалимский Воскресенский монастырь под Москвой – детище патриарха Никона, где впервые было создано «великое подобие» главного храма Господня. Царь Алексей Михайлович участвовал в освящении его первой – деревянной Воскресенской – церкви. Самого же Федора Алексеевича с монастырем познакомила его любимая тетка Татьяна Михайловна, которая особенно почитала опального патриарха. Она поведала юному царю, какую любовь патриарх Никон питал к его отцу, как они дружили и как Никон замыслил создать великий монастырь под Москвой, который не успел завершить. Царь Федор взволновался и сам поехал в Новый Иерусалим в сентябре 1678 года. Всего за свою короткую жизнь он посетил этот «возлюбленный душой» монастырь семь раз и всегда с трепетом слушал обедню в Голгофской церкви. Напомним, что в Ново-Иерусалимском Воскресенском монастыре были воспроизведены главные святыни христианского Иерусалима. На Святой Земле храм Воскресения Христова обнимает пещеру Гроба Господня и гору Голгофу. Так же и в Ново-Иерусалимском монастыре была создана Голгофская церковь, которая вошла в ансамбль главного Воскресенского собора. В ней устроена символическая Голгофа и поставлен крест в меру и подобие Животворящего Креста Господня, с резным распятием, изображениями страстей Христовых и предстоящих на Голгофе.

Царь был потрясен увиденным. Сам замысел патриарха Никона создать под Москвой образ Святой Земли произвел глубокое впечатление на его юную душу. Федор Алексеевич приказал вернуть Никона из ссылки и возобновить строительство Ново-Иерусалимского монастыря и его соборного Воскресенского храма (где потом он и похоронит Никона в августе 1681 года). Его особенно захватила идея воссоздания символов-подобий Святой Земли, «на которые переходила бы благодать Первообраза». Считают, что он тоже втайне уподоблял себя византийским правителям Константину и Елене, которые возобновляли великие храмы Святой Земли. Но не гордостью, как у Годунова, а молитвой были воодушевляемы его деяния. Царь Федор Алексеевич начинает перестраивать домовые храмы Теремного дворца – главной царской резиденции России.

По версии историка Ивана Забелина, в 1679 году между храмом святой Евдокии и приделом Иоанна Предтечи Верхоспасского собора государь повелел устроить Голгофу, «где быть страстям Господним». В узком коридоре, который разделяет эти церкви, изограф Дорофей Ермолаев сделал алебастровый свод (пещеру), расписанный под мрамор. В этой пещере на «каменной горе» – большом белом камне – установили кипарисовое распятие работы старца Ипполита. Пещера была украшена алебастровыми колоннами; посреди колонн против Голгофской горы был поставлен символический Гроб Господень, над которым парили херувимы и горели двенадцать стеклянных лампад. У стен помещались образы: «Сошествие во ад», «Воскресение Христово», «Вознесение», «Явление Христа Марии Магдалине».

В 1681 году царь приказал переосвятить теремной храм святой Евдокии в честь Воскресения Словущего и уже на Преображение слушал в нем службу. Эта церковь тоже маленькая, но очень красивая. Ее резной позолоченный иконостас конца XVII века устроен во образ райского сада. По словам старинного историка, «он представляет блестящее смешение позолоты, серебрения и ярких красок, дающих ему вид фарфора и перламутра», а стояли в нем иконы Симона Ушакова. Иконостас делал блестящий мастер Карп Золотарев, участвовавший в строительстве Ново-Иерусалимского монастыря, а потом расписывавший дивную церковь Покрова в Филях. В иконостасе – образ Воскресения Христова и Полоцкая икона Богоматери в драгоценном уборе с изображением двенадцати господских праздников и четырех апостолов-евангелистов по углам. С ней совершали крестные ходы. Огромное серебряное паникадило было подарено царю Алексею Михайловичу шведским королем Карлом XI. Оно украшено фигурами ангелов с лилиями – цветком Богородицы, а также изображениями разумных и неразумных дев евангельской притчи о Женихе. В Воскресенской церкви овдовевший царь Федор Алексеевич венчался вторым браком с Марфой Апраксиной.

Весной того же 1681 года на хорах Воскресенского храма была освящена крохотная Распятская церковь. Историк И.М. Снегирев считал, что ее устроили из личной молельни Алексея Михайловича. Это как бы придельная церковь храма Воскресения Словущего, наподобие Распятской церкви в храме Воскресения Господня в Иерусалиме. Было бы неблагочестиво скопировать ее, и престол Распятской церковь освятили в честь Воздвижения Креста Господня. Распространено мнение, что теремная церковь названа Распятской потому, что в ней стоит большое резное распятие, но это не так. Ее посвящение, расположение и убранство символизировали ее исторический прообраз – Распятскую церковь на Святой Земле.

Тема страстей Христовых главенствует в этой теремной церкви. Образа в ее иконостасе исполнены в технике аппликации: лики и руки на иконах написаны маслом мастерами Оружейной палаты, а все остальное составлено из атласа, расшитого бисером и жемчугом руками царевен. Справа от царских врат в местном чине – храмовый образ Спасителя в багряной ризе и в терновом венце. Слева от врат – Богоматерь Семистрельная, принимающая на Свое сердце семь стрел. Они символизируют высшую полноту той скорби, которую претерпела Царица Небесная в земной жизни и у Голгофского Креста. В иконографии этого образа запечатлено пророчество святого Симеона Богоприимца о Богоматери: «Тебе Самой оружие пройдет душу». Все это напоминает именно о Голгофе, а не о празднике Крестовоздвижения. Над царскими вратами – образ Спаса с крестом в правой руке и державой в левой. В верхних ярусах представлены образы страстей Господних. Есть в этом храме и образ Страшного суда – Спаситель в окружении ангелов, восседающий на престоле славы и имеющий в подножии земной шар. В алтаре же поместили написанный на полотне образ Распятия, которому предстоят в молении византийские монархи Константин и Елена, царь Алексей Михайлович и Мария Милославская и патриарх Никон со свитком. И еще в этом храме был установлен крест в точную меру с Крестом Господним, что обрела царица Елена на Голгофской горе. «Московский» крест выточили из кедра, певга и кипариса – по преданию, из такого дерева был составлен Крест, на котором был распят Спаситель.

Устройство Распятской церкви, Голгофы с Гробом Господним и Воскресенского храма символизировало в Кремле, в чертогах государя Третьего Рима, «священную топографию Иерусалима», подобие Святой Земли, на которое нисходила благодать Первообраза. Сюжетная линия ансамбля развивается от темы страстей и смерти Господней к Светлому Христову Воскресению. Это был апогей православной градостроительной идеологии в Кремле. В коридоре же Распятской церкви была написана родословная царствующего дома от патриарха Филарета.

Наконец, в декабре 1681 года Федор Алексеевич повелел устроить между Распятской церковью и своими жилыми комнатами в особой каменной палатке вертоград с Господним Гробом, то есть символически воссоздать образ Гроба, в котором похоронили Спасителя. Царь приказал завершить работы к 10 апреля 1682 года – началу Страстной недели. Если раньше Гроб Господень находился вместе с Голгофской горой в одной алебастровой пещере, с которой началось возведение символов Святой Земли в теремных церквях, то теперь для него устраивается отдельное помещение, по слову Евангелия: «На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый, в котором еще никто не был положен» (Ин. 19: 41). Предполагают, что кремлевский вертоград представлял собой небольшое сводчатое помещение, вроде кувуклия над Гробом Господним в Иерусалиме. Повторимся, что он был устроен рядом с покоями государя – ради постоянного воспоминания о смерти и воскресении Христа. Кроме того, царь мог в любое время вознести молитву в столь священном месте. Федор Алексеевич так хотел помолиться там на Страстной неделе. Его последнее желание исполнилось: он умер 27 апреля 1682 года, встретив Светлую Пасху. Вскоре после его смерти символическая Голгофа была разобрана, а кипарисовое распятие перенесли в молельню при Распятской церкви.

В конце XVII века зодчий Осип Старцев устроил над домовыми церквями Теремного дворца единый верх. Хотя сами храмы внутри расположены на разных уровнях, над ними была возведена общая кровля с символическими главками, украшенными майоликовыми изразцами по рисунку того же старца Ипполита. Эти одиннадцать нарядных главок представляют собой три совмещенных, «сросшихся» пятиглавия.

Осип Старцев был последним архитектором-поэтом допетровской Москвы. Он же построил и знаменитый Крутицкий теремок, и Никольский храм на Таганке, ставший его «лебединой песней». После того как столица была перенесена в Петербург и в Москве запретили каменное строительство, он принял иноческий постриг в московском монастыре. А последним владельцем Теремного дворца был царевич Алексей Петрович.

Однако и петербургский период русской истории был благоприятен для теремных церквей. Их традиционно опекали императоры и императрицы. Когда же государь Николай Павлович заказал архитектору К. Тону построить Большой Кремлевский дворец – московскую императорскую резиденцию, он повелел не устраивать при нем собственной церкви. Домовыми храмами оставались Благовещенский собор и церкви Теремного дворца. Император особо пожелал, чтобы дворец был благочестиво вписан в старый государев двор и объединил все сохранившиеся дворцовые постройки. Оттого из Большого Кремлевского дворца по переходам можно попасть в Благовещенский собор, Грановитую палату, Теремной дворец и его домовые церкви. Живописцы должны были написать для них новые иконы в византийском стиле по образцу икон в Успенском и Архангельском соборах, особенно письма Андрея Рублева.

Дворцовые храмы оставались действующими до революции. В 1903 году в Распятской церкви говели государь Николай II и императрица Александра Федоровна. А в Верхоспасском соборе они слушали всенощную на Великий четверг и Пасхальную утреню.

версия для печати