Взгляд русского путешественника XV века на ислам

Памятник Афанасию Никитину в Твери.

26 мая / 8 июня Русская Православная Церковь празднует обретение честных мощей преподобного Макария, Калязинского чудотворца. 546 лет назад именно у этого великого подвижника брал благословение на свое знаменитое путешествие Афанасий Никитин, русский купец, предпринявший в 1462–1472 годах путешествие в Индию, о котором составил записи, названные “Хождение за три моря”.

“Хождение за три моря” – по-своему уникальный памятник в контексте христианско-мусульманских отношений. Оно написано не богословом, не монахом, но простым мирянином, который, как он сам признается, в путешествии вел не вполне аскетическую жизнь. Но сочинение, помимо географического, имеет и ярко выраженный религиозный смысл: основной темой является вопрос, как христианину сохранить веру в мусульманском окружении. Афанасий считает своим долгом на собственном примере дать инструкцию последующим купцам-христианам, решившимся повторить его путь.

Только невнимательным знакомством с текстом памятника можно объяснить высказывания, что Никитин “вернулся на Русь полумусульманином”[1] или даже, что впал в отступничество[2]!

“Молитвами святых отцов наших, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня, раба Своего”, – так начинает описание своего путешествия Афанасий, уже возвращаясь из него. Это со всей очевидностью свидетельствует о чистоте его догматических воззрений. Кроме того, на протяжении всего путешествия он подчеркивает, что молится Христу как Богу христианскими молитвами и избегает того, что может привести к обращению в ислам.

Последователей Мухаммеда Афанасий именует “неверными”, “псами-мусульманами”. Он изображает их в негативном свете, здесь “Хождение” соприкасается с традицией древнерусской письменности на этот счет, но в данном произведении это не идеологический штамп, а свидетельство личного опыта. Афанасий многократно описывает злоключения, которые претерпел он сам и его спутники от злобы мусульман – татар, кайтаков, турков, арабов: здесь и нападения, и неоднократные ограбления, и плен, и попытки насильственного обращения в ислам. И само описание мусульманской земли красноречиво: “здесь люди все черные, все злодеи, а женки все гулящие, да колдуны, да тати, да обман, да яд, господ ядом морят”. Даже при поверхностном знакомстве с текстом видно, что индусов русский путешественник описывает с гораздо большей симпатией.

Но при этом только христианство для него – “путь истинный”, а христиане – “благоверные”.

Никитин дает целый перечень действий, призванных уберечь в пути от внутренних соблазнов относительно веры. Он описывает, как брал благословение на свое путешествие у игумена Калязинского монастыря Макария. Он указывает, что специально брал с собой христианские книги, в том числе пасхалию, но они были отобраны у него мусульманами. Годы своего пребывания на чужбине он считает по Пасхам даже тогда, когда не имеет возможности точно определить их даты, жизнь пытается строить в соответствии с праздниками православного календаря, хотя это не всегда ему удается.

Помимо этого он дает ряд указаний, как уберечь себя от внешней опасности со стороны мусульман. Афанасий указывает, что в пути он скрывал свою веру, называя себя “мусульманским именем – ходжа Юсуф Хорасани”. Но конспирация была поверхностной и действовала преимущественно на немусульман – индусов. Мусульмане же, как неоднократно видно из текста, легко определяли, что он не их единоверец, следовательно, русский путешественник отказывался делать то, что их в этом легко бы убедило – произносить шахаду и молиться в мечети.

Никитин описывает, как хан силой пытался обратить его в ислам, и избавление от этого испытания он считает чудом Христа-Бога: “И в том Джуннаре хан отобрал у меня жеребца, когда узнал, что я не мусульманин, а русский. И он сказал: "И жеребца верну, и тысячу золотых в придачу дам, только перейди в веру нашу – в веру Мухаммеда. А не перейдешь в веру нашу, в веру Мухаммеда, и жеребца возьму, и тысячу золотых с твоей головы возьму". И срок назначил – четыре дня, на Спасов день, на Успенский пост. Да Господь Бог сжалился на Свой честной праздник, не оставил меня, грешного, милостью Своей, не дал погибнуть в Джуннаре среди неверных. Накануне Спасова дня приехал казначей Мухаммед, хорасанец, и я бил ему челом, чтобы он за меня хлопотал. И он ездил в город к Асад-хану и просил обо мне, чтобы меня в их веру не обращали, да и жеребца моего взял у хана обратно. Таково Господне чудо на Спасов день. А так, братья русские христиане, захочет кто идти в Индийскую землю, – оставь веру свою на Руси, да, призвав Мухаммеда, иди в Гундустанскую землю”.

Последний пассаж, разумеется, не прямая рекомендация[3], а указание на те опасности, к которым должен быть готов христианин-путешественник. Для самого Афанасия сохранение христианской веры несмотря ни на что – нерв его повествования.

В другом месте Никитин также предупреждает христиан-путешественников о внутренних духовных трудностях, которые настигают христианина, когда он долго находится в мусульманском окружении.

“О благоверные христиане русские! Кто по многим землям плавает, тот во многие беды попадает и веру христианскую теряет. Я же, рабище Божий Афанасий, исстрадался по вере христианской. Уже прошло четыре Великих поста и четыре Пасхи прошли, а я, грешный, не знаю, когда Пасха или пост, ни Рождества Христова не соблюдаю, ни других праздников, ни среды, ни пятницы не соблюдаю: книг у меня нет. Когда меня пограбили, книги у меня взяли. И я от многих бед пошел в Индию… и тут много печалился по вере христианской”.

Для средневекового русского христианина точное исполнение всех обрядов было неотъемлемой стороной веры. Именно поэтому Никитин так сокрушается, что не имел возможности точно определить время Пасхи, и самое страшное свое “отступничество”, которое он описывает, состоит в том, что постился он в одно время с мусульманами. От этого он впал в уныние: “А иду я на Русь с думой: погибла вера моя, постился я мусульманским постом”.

Впрочем, и тут он подробно излагает свой опыт в такой ситуации, подразумевая его как пример. “Начал я пост с мусульманами в воскресенье, постился месяц, ни мяса не ел, ничего скоромного, никакой еды мусульманской не принимал, а ел хлеб да воду два раза на дню. И молился я Христу Вседержителю, Кто сотворил небо и землю, а иного бога именем не призывал”.

Совпадение с мусульманским постом ограничивалось только хронологическими рамками, ни о ритуальном, ни, тем более, доктринальном объединении и речи нет. И образ поста и молитвы – христианские.

И в другом месте путешественник сокрушается: “А со мной нет ничего, ни одной книги; книги взял с собой на Руси, да когда меня пограбили, пропали книги, и не соблюсти мне обрядов веры христианской. Праздников христианских – ни Пасхи, ни Рождества Христова – не соблюдаю, по средам и пятницам не пощусь. И живя среди иноверных, молю я Бога, пусть Он сохранит меня”.

Далее Афанасий описывает еще одну попытку обратить его в ислам, на этот раз – уговорами. “Мусульманин же Мелик сильно понуждал меня принять веру мусульманскую. Я же ему сказал: "Господин! Ты молитву совершаешь, и я молитву совершаю. Ты молитву пять раз совершаешь, я – три раза. Я – чужестранец, а ты – здешний". Он же мне говорит: "Истинно видно, что ты не мусульманин, но и христианских обычаев не соблюдаешь". И я сильно задумался и сказал себе: "Горе мне, окаянному, с пути истинного сбился и не знаю уже, по какому пути пойду. Господи Боже Вседержитель, Творец неба и земли! Не отврати лица от рабища Твоего, ибо в скорби пребываю. Господи! Призри меня и помилуй меня, ибо я создание Твое; не дай, Господи, свернуть мне с пути истинного". Уже прошло четыре Пасхи, как я в мусульманской земле, а христианства я не оставил”.

Здесь Никитин также указывает пример, как поступать в столь щекотливой ситуации. Он отклоняет предложение, не вступая в диспут о вере, но дипломатично ссылается на то, что он исповедует религию своего народа и делает акцент на то общее, что имеется в христианстве и исламе (“ты молитву совершаешь, и я молитву совершаю”). Но проницательный мусульманин поражает Никитина в самое слабое для него место, указывая, что он не христианин, так как не соблюдает обычаев христианских. И Никитину нечего на это возразить.

Однако душевные сомнения и уныние, о которых он откровенно пишет, все же не привели Никитина в ислам. И здесь он также указывает противоядие от подобного искушения – молитва. Первая фраза его молитвы – цитата из Символа веры, вторая – из Псалтыри (см.: Пс. 101: 2).

Наконец, говоря о своем пребывании в г. Дабхол, русский путешественник помечает: “Тут я, окаянный Афанасий, рабище Бога вышнего, Творца неба и земли, призадумался о вере христианской, и о Христовом крещении, о постах, святыми отцами устроенных, о заповедях апостольских и устремился мыслию на Русь пойти”.

И в пути он также всеми силами старается избегать того, что может повредить его вере и дает очередные предостережения будущим христианам-путешественникам. Описывая, как застрял в одном из городов, он, помимо прочего, пишет: “Пути никуда нет: на Мекку пойти – значит принять веру мусульманскую. Потому, веры ради, христиане и не ходят в Мекку: там в мусульманскую веру обращают”.

Заканчивает свое сочинение Никитин выписанными арабскими фразами: “Господь велик, Боже благой. Господи благой. Иисус, Дух Божий, мир Тебе. Бог велик. Нет Бога, кроме Господа. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме Которого нет Бога, знающий все тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет Себе подобных. Нет Бога, кроме Господа”.

Это не последствия мусульманского влияния. Афанасий Никитин, в соответствии со своей задачей, собирает и выписывает для последующих путешественников те мусульманские фразы, которые христианин может произносить без ущерба для своей веры. Именно поэтому мусульманское исповедание веры приводится только до середины – без исповедания Мухаммеда пророком. Приводится и известное кораническое название Иисуса Духом Божиим – возможно, единственная параллель с традиционной полемической литературой. И приведена эта цитата с той же целью, что и у православных полемистов: указать мусульманам на уместность христианского почитания Иисуса с точки зрения их собственного Корана.

[1] Так утверждает известный итальянский славист Рикардо Пиккио (см.: Пиккио Р. Древнерусская литература. М.: Языки славянской культуры, 2002. С. 191)  

[2] “Недавно американская исследовательница Г. Ленхофф пришла к выводу, что, судя по "Хожению за три моря", Афанасий Никитин вопреки его заверениям переменил в Индии веру: его путешествие "за три моря" есть "путь от православия к отступничеству" (см.: Lenhoff G. Beyond Three Seas: Afanasij Nikitin's Journey from Orthodoxy to Apostasy // East European Quarterly, December. 1979. Vol. XIII, № 4. P. 431–447)”, – пишет Я.С. Лурье (О путях доказательства при анализе источников // Вопросы истории. 1985. № 5. С. 67–68).  

[3] В отличие от Афанасия Никитина, итальянец Никола де Конти, побывавший в Индии в конце XV в., так и поступил: он принял ислам и обзавелся семьей в Индии. 

версия для печати