Русская Церковь в период Патриаршества Никона. Часть II

Продолжение, начало см. здесь >>

Патриарх Никон и Царь Алексей. Фрагмент иконы XVII века

После того, как Никон стал Патриархом, его богато одаренная натура смогла, наконец-то, проявиться в полной мере. Молодой царь благоговел и преклонялся перед Никоном, во всем доверял ему и советовался по всем важнейшим вопросам. Отъезжая из столицы, Алексей Михайлович регулярно переписывался с Патриархом. Отношения Первосвятителя и царя были исключительно близкими: царь Алексей Михайлович называл Патриарха своим "собинным другом". Но наиболее ярко сыновнее благоговейное отношение царя к Патриарху проявилось в том, что Алексей Михайлович разрешил Никону именоваться (и сам его именовал) "Великим Государем". Прежде "Великим Государем" именовался только Патриарх Филарет Никитич, и то лишь в виде исключения, на правах отца и фактического соправителя царя Михаила Феодоровича.

Алексей Михайлович постоянно обсуждал с Никоном важнейшие государственные дела. Мнение Патриарха молодой царь не только внимательно выслушивал, но постоянно руководствовался им в своей деятельности. Стоило Святейшему начать борьбу со статьями Уложения 1649 г., ограничивающими права Церкви, как царь мгновенно отступил от затеваемой секулярной реформы. Сначала он изъял из юрисдикции Монастырского Приказа Новгородскую епархию, а затем, после возведения своего любимца на Патриаршество, оставил его безраздельным хозяином и в Патриаршей области. Причем границы ее при Никоне многократно расширились – как бы в пику Уложению. Государь сам жаловал Патриарху новые земельные владения, и Никон также приобретал новые вотчины. Так, например, он приобрел почти целиком несколько уездов Новгородской земли: Валдайский, Старорусский, Крестецкий. Он присоединил к Патриаршему домену обширные территории в Тверской земле, Поволжье, отвоеванных у Польши юго-западных областях и южнорусских степях. Количество крестьянских хозяйств в Патриаршей области при Никоне возросло с 10 тыс. до 25 тыс.

Иверский Валдайский монастырь

Патриарх Никон выстроил три крупных ставропигиальных монастыря, которые имели статус Патриарших обителей-резиденций. Царь пожаловал их Никону в личную собственность. Это Иверский монастырь на Валдае, Крестовоздвиженский Кий-островский в устье Онеги (на месте чудесного спасения Никона на Белом море) и, наконец, самый знаменитый – Воскресенский Новоиерусалимский (кстати, название это, как говорили, дал ему царь Алексей), что под Москвой, на реке Истре.

Патриарх хотел видеть в своем Новом Иерусалиме новый духовный центр православного мира. Весь комплекс монастырских земель представлял собой Святую Землю, монастырь символизировал Иерусалим, а монастырский Воскресенский собор с комплексом приделов был копией храма Гроба Господня, сделанной почти в натуральную величину. В алтаре собора Никон поместил пять тронов для себя и четырех Восточных Патриархов, причем кафизма Московского Первосвятителя находилась в центре.

Крестовоздвиженский монастырь

К своей цели Патриарх Никон шел постепенно. Первым делом, как он считал, необходимо было реализовать программу церковных реформ. Прежде всего, она должна была обеспечить Никону полное расположение царя, для которого равнение на греческий образец было залогом грядущего всеправославного царства. Реформы приблизили бы Русскую Церковь к греческому Православию в обрядовой сфере и тем самым облегчили бы консолидацию всего православного мира вокруг Москвы.

Москва и без того давно уже была реальным центром мирового Православия. В этом и было настоящее исполнение Филофеева пророчества о Третьем Риме. От Русской Церкви та высота положения среди других Поместных Православных Церквей, на которой она находилась, требовала одного – такой же духовной высоты, то есть святости. Но, к сожалению, в XVII век Россия уже не могла явить ее в той же мере, как двумя-тремя столетиями ранее. 

Внешний блеск Московского Патриаршества при Никоне достигает апогея. Пышность и красота богослужений этого времени были необыкновенными даже для Москвы. На Патриарших службах Святейшему сослужили по нескольку десятков священнослужителей – до 75 человек. Красоте и богатству Успенского собора соответствовали столь же великолепные облачения и утварь. Пудового веса, они обильно украшались камнями и жемчугом, все блистало царственным золотом.

Новоиерусалимский монастырь

Однако стремление Патриарха Никона возвеличить Патриаршество болезненно ударило по духовенству. Патриарх стал единолично судить и низлагать не только своих клириков, но и епископов. Впоследствии ему вменяли в вину то, что он единолично низложил воспротивившегося его преобразованиям епископа Павла Коломенского и запретил в служении владыку Симеона Тобольского. То, что это делалось без участия царя, было вполне нормально. Но попранием канонов явилось отсутствие необходимого в таком случае соборного разбирательства и соответствующего определения. Строгостью и прежде отличались многие Первоиерархи Русской Церкви. Можно вспомнить, например, св. Митрополита Иону, который за провинности сажал на цепь преп. Пафнутия Боровского и архиепископа Феодосия Ростовского, своего будущего преемника. Но Иона наказывал за дело, ради вразумления. У Никона же строгость уже нередко граничила с жестокостью (как в случае с Павлом Коломенским). Московское духовенство жило в постоянном страхе перед своим Первосвятителем.

Если протопопы были задеты потерей власти в делах церковных и своего влияния на царя, то бояре, помимо гордыни и обид, не могли простить Патриарху его колоссального влияния на дела государственные. Свой титул "Великого Государя" Никон, пользуясь расположением царя, стремился наполнить реальным содержанием, подобно тому, как это было при Патриархе Филарете (Романове). Свое "соправление" царю, которое начал реализовывать Никон, должно было положить начало большему – постепенному возвышению Патриарха над царем. В соответствии с собственным пониманием места Патриарха в Российском государстве Никон стал активно влиять на внешнюю и внутреннюю политику царя Алексея. Именно Патриарх посоветовал царю принять предложение гетмана Богдана Хмельницкого о присоединении Малороссии к Москве в 1654 г. Это событие, как и следовало ожидать, вызвало большие осложнения во взаимоотношениях России и Польши и в итоге привело к войне.

Куколь Патриарха Никона

Царь решился на войну с Польшей в 1654 г. по благословению настаивавшего на этом Никона. Патриарх убедил Алексея Михайловича в том, что воссоединение Малороссии с Московским государством – это первый шаг на пути реализации программы созидания вселенской православной империи. Патриарх Никон проявил в этом деле незаурядную решимость, так как отважиться на войну с Речью Посполитой русским было нелегко. В России еще хорошо помнили уроки Смутного времени и последующих неудачных попыток отвоевать потерянные после смуты области и знали, что одолеть поляков, даже ослабленных восстанием казаков Хмельницкого, будет нелегко.

Поначалу война шла очень успешно для России. Войска брали один город за другим. Был возвращен потерянный после смуты Смоленск, взяты многие другие города, в том числе Полоцк и даже Вильно. В 1656 г. по совету Патриарха царь отважился и на войну со шведами. Влияние Никона на царя Алексея в ходе военных действий еще более возросло. Во время военных действий Патриарх также оказал царю большую услугу. В Москве вспыхнула эпидемия моровой язвы, то есть чумы. Царская семья была в большой опасности. Но Никон вовремя сумел вывезти Романовых и поместить их в безопасное место. Таким образом, семья царя Алексея была спасена. Притом Никон возил царицу и царских детей из монастыря в монастырь, все дальше от мест распространения чумы. В конечном счете, все кончилось благополучно, и Алексей Михайлович выражал за это Никону огромную благодарность, что еще более скрепляло их дружбу.

Когда царь лично отправлялся в военные походы, правителем в Москве он оставлял Патриарха, который в это время фактически возглавлял Боярскую думу. Никон, в соответствии со своим титулом "Великого Государя", в отсутствие монарха управлял государством, целиком заменяя его. От имени царя и себя самого он издавал грамоты. На имя Первосвятителя присылались челобитные. Никон вел дипломатическую переписку. Патриарх все держал под своим контролем, и любой важный государственный акт должен был быть скреплен его подписью. При этом Патриарх Никон как всегда проявлял присущую ему властность, держа себя с боярами высокомерно.

Боярство не могло простить Патриарху обид. Многие из них помышляли о том, чтобы расстроить дружбу царя и Предстоятеля Церкви, чтобы со временем и вовсе устранить Патриарха. В числе наиболее отрицательно настроенных к Никону бояр оказались и ближайшие царские родственники и любимцы: Стрешневы (родня матери царя Алексея, второй жены Михаила Романова), Милославские (родственники первой супруги царя Алексея – Марии Ильиничны), влиятельный боярин Морозов (женатый на сестре царицы Марии и приходившийся государю свояком), князь Никита Одоевский (бывший идейным противником Никона как главный автор Уложения 1649 г.), князь Алексей Трубецкой, кн. Юрий Долгоруков, боярин Салтыков и прочие. Их озлобление против Патриарха было тем острее, что многие почитали себя обойденными царским вниманием, тогда как всесильный Никон всецело завладел помыслами государя.

Лишь немногие из бояр были на стороне Никона. В их числе наиболее просвещенные, но по большей части западнически настроенные лица - Феодор Ртищев, Артамон Матвеев, Ордын-Нащокин. Среди почитателей Патриарха были также и сестра царя Алексея – Татиана Михайловна, а, позднее, сын государя – царевич Феодор Алексеевич. Но гораздо больше было тех, кто питал к Патриарху-правителю ненависть, нередко принимавшую самые крайние и вызывающие формы. Бояре стали исподволь настраивать царя против его любимца. Обстоятельства этому благоприятствовали. Алексей Михайлович возмужал, и, перестав быть прежним царственным отроком, на третьем десятке своей жизни стал гораздо более самостоятельным. Его устремление к самовластному правлению подогревалось его окружением. Бояре старались представить Патриарха в глазах монарха как восхитителя царской власти. Сказалось и то, что в годы войны Алексей Михайлович все более привыкал обходиться без властного Первоиерарха.

Против Никона обернулись, в конечном счете, и его реформационные начинания. Обиженные на Предстоятеля иерархи, также как и сановные недруги Никона, готовы были в любую минуту отплатить за все своему Первосвятителю. Многие искренне не принимали его реформ, другие использовали недовольство новшествами, вводимыми Патриархом, для того, чтобы реализовать свои амбиции, отомстить Никону за его нежелание считаться с кругом прежних друзей-"ревнителей". Причем, похоже, что личный фактор здесь едва ли не перевешивал идейные соображения. Они зачастую формировались вторично, на основе неприятия самой личности Патриарха-реформатора. Протопопы, недовольные Никоном, вскоре примкнули к боярам и образовали вместе с ними единый фронт против Патриарха. Причем и те, и другие в своей полемике с Никоном были едины и в использовании общего приема – политического доноса, который в устах протопопов удачно дополнял церковные аргументы. Осужденный Никоном за противление обрядовым новшествам протопоп Иван Неронов, защищаясь, заявлял, что Никон якобы похвалялся: «Царской помощи не хочу и не требую, да и на царскую власть плюю и сморкаю». Вряд ли Патриарх мог произнести что-либо такое. Но протопоп гневно пророчествовал: «Будет время, и сам из Москвы побежишь, никем не гоним, токмо Божьим произволением». Словам этим, действительно, суждено было вскоре сбыться.

версия для печати