Тайна старца Даниила. Часть 1

Несколько лет назад Свято-Успенский собор города Енисейска обрёл бесценнейшую святыню – надгробную плиту героя Отечественной войны 1812 года, участника Бородинского сражения Даниила Делие, найденную на городской свалке. Плита повредилась, но уцелевшие слова свидетельствовуют, что именно под нею упокоился старец Даниил Ачинский. И воин Даниил, и старец Даниил, почитаемый за праведную жизнь и дары Божии, – одно лицо. Вернулась надгробная плита к енисейцам вскоре после прославления праведного Даниила в Красноярско-Енисейской епархии местночтимым святым.

Доподлинно известно, что уроженец Полтавской губернии, герой войны 1812 года, участник Бородинского сражения артиллерист Даниил Корнилиевич Делие, будучи невиновным, отбывал срок в Сибири, да так и остался здесь навсегда, завершив свой земной путь в Енисейске.

На поврежденной чугунной плите уцелело не только имя, но и фамилия Даниила – Делие, странная немножко, слишком французская для потомка казачьего рода. Но поскольку он уроженец села Новые Сенжары Полтавской губернии, там, где “швед горел под Полтавой”, то ничего в ней удивительного нет. В книге о Данииле известного в Красноярской губернии священника протоиерея Василия Касьянова, изданной в Санкт-Петербурге в 1871 году, приведены воспоминания родственников о знаменитом сибирском праведнике. Вернувшись после войны в отпуск к родным, Даниил рассказывал, что было на Бородинском поле у его орудия восемь солдат, после сражения осталось только двое, настолько кровавым было это судьбоносное для всего мира сражение с французами.

Дошел доблестный воин, несмотря на ранение, аж до Парижа. Квартировал Даниилов полк во французской столице с 1813 по 1815 годы. Остались свидетельства родных о том, что дважды он присылал с французской земли на Полтавщину на имя бывшего приходского протоиерея Петра Базилевича письма и переводы – 60 рублей и 25 рублей (сумма по тем временам немалая).

Известно, что в Зерцалах – селении Боготольского округа Томской губернии (ныне – Красноярского края), расположенном близ Ачинска, где спасался Даниил в отшельничестве, жил в одно время с ним и другой именитый сибирский старец Феодор Кузьмич, наказанный за бродяжничество двадцатью плетями и высылкой на поселение в Сибирь. По легенде, это и был дошедший с русскими войсками до Парижа император Александр I Благословенный, сымитировавший свою смерть и ушедший странствовать по России.

Прибыл Феодор Кузьмич в Боготольский округ по этапу с 43-й партией в марте 1837 года и около пяти лет прожил на казенном  винокуренном заводе, что находился в двух верстах от села Краснореченского. В 1842 году некий казак Сидоров перевез старца в находящуюся по соседству станицу Белоярскую, но через несколько месяцев Феодор Кузьмич переехал в деревню Зерцалы, то есть поселился по месту своей прописки. Келью ему построили крестьяне из старого овечьего хлева. Так в маленькой сибирской деревне с по сей день сохранившимся удивительным названием Зерцалы сошлись пути двух сибирских старцев, земной срок Даниила подходил уже к концу. Думаю, было что вспомнить при встрече двум ветеранам Отечественной войны, с боями дошедшим до Парижа.

Однако некоторые дореволюционные исследователи уверяют, что два досточтимых сибирских старца дружбу не водили. Когда уже после кончины Даниила один священник назвал Феодора Кузьмича Данииловым учеником, поскольку тот оказался в роли его преемника в Зерцалах, тот возразил: “Даниил не имел учеников, да и не мог никого учить, потому что он был малообразован и едва грамотен!” И на самом деле, по свидетельству родных, Даниил обучился грамоте только тогда, когда стал служить в армии. 

Но почитал Федор Кузьмич старца Даниила, как и местные жители, за человека святого. Сохранился отзыв Феодора Кузьмича уже после Данииловой кончины об одном его жизнеописании: “Даниил был человек святой жизни, и редко кто мог понимать его; книжка же эта составлена (не по разуму), нехорошо и неумело”. Часовню, которую построили крестьяне деревни Зерцалы на месте, где жил и молился старец, а затем и построенную на этом же месте церковь, Феодор Кузьмич заботливо посещал “и старался не заглушать в народе добрую память о Данииле”. А когда в 1857 году навсегда покидал Зерцалы, то перенес в Даниилову часовню образ Печерской Божией Матери и Евангелие. По окончанию молебна он внес в часовню раскрашенный разноцветными красками вензель, изображавший букву А, с короной над ней и летящим голубком. “Храните этот вензель пуще в своего глаза”, – сказал Феодор Кузьмич зерцаловским крестьянам. Не сохранили. Ничего уже нет на святом месте, и даже того, где оно было, местные жители не знают. Нет зерцаловской часовни близ Ачинска, как и нет часовни енисейской, что была воздвигнута над могилой старца Даниила. Казалось, что ничто уже о нем не напомнит, и вдруг эта плита с Данииловой могилы.

Выписка из акта его рождения, зарегистрированного в новосенжаровской Успенской церкви, свидетельствует, что родился Даниил Делие 220 лет назад – 12 декабря 1784 года. Поразительно, но эта дата тоже уцелела на изувеченной надгробной плите. Уцелели на ней и слова о том, что старец Даниил “подвизался в уединенной молитве” в Ачинске и в Зерцалах. Несколько лет назад, собирая сведения о старце, красноярский краевед Ольга Аржаных записала свидетельство одного из жителей Енисейска, который уверял, что видел надгробную Даниилову плиту далеко, аж на Железной горе. Именно в окрестностях Енисейска на городской свалке, близ Железной горы и обнаружил её горожанин, который выехал сюда за удобрением.

Поразила его дата рождения – 1784 год. Уцелела на плите и дата смерти – 1843 год. Не слыхал никогда этот человек ни о знаменитом старце Данииле, ни того, что за жизнь уместилась между двумя этими датами, но не смог он оставить такую старину среди мусора, увез к себе домой. И провалялась она у него в сарае целых пять лет. И вот однажды, набрав по ошибке (!) номер Успенской церкви, хозяин находки, воспользовавшись случаем, сказал церковнослужителю о своей реликвии, которую не знал куда деть. Так в 2000 году Даниилова плита обрела почетное место в енисейском Успенском храме под иконой праведного старца.

Это, кстати, первая после октябрьского переворота 1917 года икона Даниила, написанная в 1989 году по благословению настоятеля енисейского Успенского собора протоиерея Геннадия Фаста его учеником, в ту пору иереем этого храма Александром Васильевым – выпускником Санкт-Петербургского художественного училища им. В.А. Серова. 15 лет выставлена Даниилова икона в Успенском храме для молитвенного поклонения. Первые 10 лет неустанных молитв енисейской паствы обернулись прославлением старца и обретением его надгробной плиты. Верят енисейцы, что явит себя и сам Даниил, как это случалось со многими святыми, мощи которых, казалось, исчезали без следа.

Возникает невольный вопрос: а как же знаменитый ачинский подвижник оказался в Енисейске? А оказался он здесь по воле Божией и знал эту волю еще задолго до приезда сюда. Когда Даниил был на поклонении у мощей сибирского чудотворца святителя Иннокентия Иркутского (в миру – Иоанн Кульчицкий), монахини очень упрашивали его остаться в Вознесенском монастыре. “Нет, – твердо ответил старец игуменье, – я не ваш житель, мне надобно умереть в енисейском женском монастыре, у игуменьи Евгении”. В Енисейске он и умер на четвертый день по Пасхе 15 апреля 1843 года. Здесь и был похоронен его духовной дочерью – игуменьей Евгенией (Стариковой).

Еще живя в миру, в Ачинске, и будучи состоятельной замужней дамой, звала она Даниила к себе, хотела устроить для него келью в саду рядом со своим новым домом. Но прозорливец твёрдо сказал:

– Ты сама живешь на болоте, а когда будешь жить на твердой земле, тогда я к тебе приду, ты меня и похоронишь…

Многое предсказал он тогда духовной дочери, “Только, – вспоминает матушка Евгения, – мы его слова принимали всяко, иногда верили и находили правильными, иногда пропускали просто… всё это принимали за басни”.

Но наступило время, когда одно за другим Данииловы предсказания начали сбываться. “Скоро, скоро у Катеринушки крылышки отпадут, и Катеринушка упадёт”, – как-то молвил старец своему чаду. Так оно и случилось: сначала умер муж, потом “потонул в болоте” дом, описанный по долгам, а потом и сама хозяйка накрылась “черным покрывалом” – монашеским и встала перед выбором, в какой монастырь идти: в иркутский или енисейский. Испросила благословения у старца, и тот ответил: “Поезжай в иркутский, а будешь в енисейском… И рада бы не шла, да вызовут в енисейский”. “Так и случилось… – пишет игуменья Евгения в своих воспоминаниях, – приехал ко мне дорогой мой гость… и только что вступил в келью мою, сказал: “Вот ты теперь на твердой земле, и я к тебе приехал погостить, ты меня и похоронишь”.

И все-таки осуществила свою мечту Даниилова духовная дочь: обустроила дорогому старцу келью, но не в саду, как некогда мечтала, а на огороде. Кстати, об этом огороде, который енисейские монахини обнесли палисадом и  усердно обрабатывали, сохранились подробные сведения в монастырских летописях. Оказывается, в районе, который ныне приравнен к Крайнему Северу, монахини выращивали даже “дыни и арбузы в достаточном количестве”.

Но в апреле чудный огород еще только пробуждался к жизни и вряд ли зеленел. Именно здесь, по свидетельству монастырских летописиц, и вырыли для старца, прибывшего из Ачинска, “землянушку, имевшую вид подвала”, – последнюю его келью.

Матушка Евгения, вспоминая о последних днях Даниила в Енисейске, пишет: “Накануне своей смерти он с удовольствием осматривался в огороде и говорил мне: “Завтра меня уже не будет”. Старец точно знал время своего отшествия ко Господу. На четвертый день после Светлого Воскресения Христова сам пригласил матушку-игуменью на последнее их прощание: “Приди ко мне в третьем часу”. Пригласили священника. “Бог простит тебя, моё золото”, – были последние Данииловы слова на этой земле, обращенные к духовной своей дочери. “По смерти его явилась на лице его такая живая улыбка, что совсем не походил он на мёртвого… Когда же стали его обмывать, – пишет в воспоминаниях игуменья Евгения, – усмотрели на теле его берестовый пояс, уже вросший в его тело, и кровь запеклась около пояса, с тем его и положили в гроб. Я с радостью похоронила такое сокровище в ограде”.

Почитание старца народом было столь велико, к его могиле в ограде Христорождественского женского монастыря (переименованного в 1873 году в Иверский) стекалось столько народа, что в 1860 году над захоронением возвели часовню 17 метров в длину и метров 8 в ширину. После страшного городского пожара 1869 года Даниилову часовню восстановили уже через год, и вновь засияла она светом святости на енисейской земле. Борцы за “светлое будущее” света такого не выносили и сравняли её с землей, мощи старца вытащили на посмешище. Где они сейчас – это тайна, одному Богу ведомая.

Среди жителей Енисейска по этому поводу ходят разнотолки. Одни говорят, что косточки Данииловы после публичного “представления” зарыли тут же, в ограде Иверского монастыря, и над ними стоит сейчас трансформаторная будка, но не стоится ей спокойно, будто какая-то сила её разрывает, такие трещины по ней пошли, что того гляди и развалится. Другие уверяют, что перезахоронили мощи святого старца на Абалакском кладбище возле Входо-Иерусалимского храма, что первым из одиннадцати церквей встречал всякого въезжающего в Енисейск. Храм этот ретивые строители счастливой жизни тоже снесли, чтобы построить на его фундаменте клуб и разбить на месте могил городской парк культуры и отдыха. Но осуществить этот увеселительный проект помешала Великая Отечественная война. Была я на этом месте: от старинного кладбища одни воспоминания остались да могучие сосны и кедры.

Часть же енисейцев сходится на том, что лежит ныне праведный Даниил на городском Севастьяновском кладбище.

Более десяти лет назад после первой моей газетной публикации о старце пришел отклик из Абакана от Георгия Гавриловича Башурова – бывшего секретаря Енисейского городского комитета депутатов трудящихся, непосредственного участника кощунственного события, члена комиссии по вскрытию могилы. Увы, этот человек вскоре умер и многое унес с собой, но что суждено было сказать, оставил, так что день расправы над упокоившимся праведным старцем не канул в Лету. Решение о том было принято на митинге 1 мая 1920 года около братской могилы красноармейцев, похороненных за Успенским собором. После оглашения решения о вскрытии мощей старца Даниила создали специальную комиссию, в состав которой вошел однофамилец автора письма доктор Башуров, представители енисейских госучреждений и духовенства. Оттуда, с Успенской горки, и двинулись митингующие под бравурные марши в сторону женского монастыря. Прибыв, начали копать.

“Сколько нас было, не помню, – пишет Башуров, – но в часовне нам было тесно... Останки вынесли на обозрение участников митинга. Вся операция закончилась к обеду...” Упоминает он о седой бороде и знаменитом берестяном поясе Даниила, который член комиссии по вскрытию могилы лично видел в останках. Некоторые енисейцы утверждали, что пояс передали потом в краеведческий музей. Но музейные работники наличие такого “экспоната” отрицают.

Пять лет назад лет назад, в 1999 году, мне посчастливилось вместе со старожилом Енисейска Сусанной Александровной Самсоновой побывать на городском Севастьяновском кладбище. Она и указала на небольшой холмик у главной кладбищенской дороги, означенный небольшим букетиком освященных вербочек. Эти вербочки принесла Сусанна Александровна вместе со своей приятельницей в день памяти старца Даниила, который отмечается 28 апреля по новому стилю. Пока место перезахоронения не установлено точно, панихиды старцу Даниилу отец Геннадий Фаст служит неподалеку от этого безымянного могильного холмика, возле памятного креста, который настоятель Успенского собора воздвиг в год 1000-летия крещения Руси на месте Крестовоздвиженской кладбищенской церкви, тоже сметенной с лица земли строителями светлого будущего.

Если довериться памяти Сусанны Александровны, то перезахоронили останки Даниила в 1920 году совсем неподалеку от этого храма. А память у нее была на удивление цепкая, голова светлая, а дух невероятно бодр, хотя на время нашей встречи она готовилась встретить свое 92-летие. (Судил Господь ей прожить 95 лет, умерла она осенью 2003 года с верою, что мощи Данииловы все равно отыщутся). В год нашей встречи енисейская почта отмечала свое 100-летие, Самсонова – почти ровесница ей. Здесь, на телеграфе, она и проработала всю жизнь. А школу закончила при Иверском женском монастыре. Так что часовню старца Даниила знала не по рассказам. Бегала сюда с девчонками на переменках, чтобы освященной пшенички погрызть из чаши, в которую ставили свечи богомольцы, а иногда и попросить в молитовке старца Даниила, чтобы помог в учении.

Преподавали им русский язык, арифметику, всякое рукоделье и, конечно же, Закон Божий. Преподавал отец Иоанн Вазингер – священник монастырского Иверского храма. Его расстреляли в 1937-м. А еще преподавал отец Пётр Савенко, он служил в Воскресенской церкви. Храм этот жив. И, несмотря на то, что в недрах его десятилетиями бурлил громадный котел механического завода, поднимается сейчас силами монахинь Иверского монастыря, возвращенного епархии в 1998 году. Так вот, отец Петр самых голосистых девочек обучал петь на клиросе. Скрипка у него была, по ней и настраивали свои голоса. Сусанна Александровна с теплотой вспоминала, как после обедни отец Пётр непременно угощал детей лакомствами. Его, наверное, тоже расстреляли, арестовали очень больным, и в Енисейск он уже не вернулся.

– Чисто было в этом святом месте. По тропинке идёшь — иголку найдешь. К Данииловой могилке ход был по ступенькам вниз, – вспоминала Сусанна Александровна, – там лампадка горела...

Сохранились воспоминания старожилов о том, что на могилу привозили песочек и люди разбирали его на лечение.

–Так оно и было, — подтвердила Сусанна Александровна, — песочек крупный был, чистенький, с Кеми возили. Папа мой работал при Христорождественской церкви, подле которой часовня стояла. Помню, что когда он тяжело заболел, брали для него в женском монастыре какую-то накидочку (с виду – кожаная), которая, говорили, принадлежала старцу Даниилу. Она отцу облегчение в страданиях принесла, хоть меньше мучился перед смертью…

Вероятно, это и есть, та самая накидка, которую духовная дочь старца игуменья Евгения называет в своих воспоминаниях рубищем: “Многие берут его на излечение от болезней, и бывает по вере их польза”. Куда делась эта святыня, что бережно хранилась енисейскими монахинями, тоже неизвестно.

Тот день – 1 мая 1920 года, когда под бравурные звуки революционных маршей на городском митинге было оглашено решение о надругательстве над мощами глубоко почитаемого праведника, Самсонова запомнила на всю жизнь. Она тоже свидетель, очевидец того варварского деяния, когда новые власти в жажде разрушить до основания весь мир, что был до них, дошли не только до основания, но и до самых недр земли. Подобное надругательство было сотворено над всеми великими русскими святыми – преподобными Сергием Радонежским, Серафимом Саровским, над святителем Иннокентием Иркутским и нет им числа. Там, где святость – там оскверняются и глумятся…

Сусанне тогда не исполнилось еще двенадцати лет, но то, что она увидела, запомнила на всю жизнь. Сведения её несколько отличаются от свидетельств бывшего совработника.

– Когда я прибежала к часовенке, крест и шатёр ее были уже снесены. Я заплакала. От обиды за Даниила и еще от чего-то, даже объяснить не могу. Но плакала я очень сильно, – вспоминала Сусанна Александровна. – В часовне теснилось несколько человек, они очень долго копали. Точно помню, что пошли обедать. А я не ушла, осталась. Сижу подле этой разграбленной часовенки и плачу. Очень горестно мне было. Они вернулись и опять принялись копать. А он будто от них уходил. Наконец, по-моему, уже под вечер достают из могилы расшитое длинное полотенце, потом косточки, раскладывают их и начинают фотографировать. Я не пошла смотреть, тут же развернулась и убежала вся в слезах. День был такой холодный, печальный...

– Сусанна Александровна, – спросила я тогда, – а правда, что этот показательный революционный пир завершился тем, что череп старца выставляли на всеобщее обозрение возле милиции?

(Воспоминания эти приведены в книге “Енисейск православный”, написанной протоиереем Геннадием Фастом в 80-е годы в условиях цензурного гнета, тяжких запретов, когда был закрыт допуск ко многим архивным материалам. Впервые он зачитал рукопись в сокращении на празднике 1000-летия крещения Руси, который можно было проводить тогда только в стенах Успенского собора. Книга увидела свет только в 1994 году, именно благодаря ей после долгого забвения к нам вернулось имя старца Даниила. Наряду с дореволюционными жизнеописаниями в разделе “Сказание о старце Данииле”  автором помещены и рассказы старожилов).

– Я не видела черепа, выставленного на всеобщее обозрение, но об этом рассказывали многие, – ответила Самсонова.

– Глумились над церковной и народной святыней, конечно же, в целях антирелигиозной пропаганды, – говорит по этому поводу протоиерей Геннадий Фаст. – Одна из наших прихожанок свидетельствовала, что когда раскопали Данииловы кости без нетленной плоти, то её брат через это разуверился в Боге. Видимо, до революции неоправданно насаждалась вера в обязательную нетленность плоти святых. Вспомним, разочарование многих героев романа “Братья Карамазовы” Федора Достоевского, когда они узнали, что старец Зосима подвержен тлену. Но нетленная плоть святых, как в случае с тем же Иннокентием Иркутским, не правило, а исключительные факты Божественного всемогущества. В любом случае прах праведника – это святыня…

Это убеждение Сусанна Александровна Самсонова пронесла через всю свою жизнь. С ним и привела меня к этому могильному холмику.

 – Одно время говорили, что прихожане сделали гроб и перезахоронили останки старца на Абалакском кладбище, – рассказывала она, – а потом, когда там в 1934 году начался погром, перенесли его сюда, на Севастьяновское. Здесь, на этой вот могиле, вначале был крест с надписью. Я почему хорошо запомнила её, мы на нее панихиды приходили служить Даниилу, пели, молились как когда-то в часовенке... А прошлым летом интересный случай был: идёт мимо этого места племянница моя Тамара, а оно, видите, при самой дороге. Смотрит – девочка маленькая обкладывает холмик кирпичиками. Тамара и спрашивает ее: “Почему ты это делаешь?” А девочка отвечает: “Потому что это святое место. Здесь святой похоронен”.

Вот так встретились незримо радетельницы Данииловы — плачущая девочка из 1920-го года и девочка из 1998 года, защищающая от прохожих безвестную могилку только потому, что ее считают Данииловой.

Более 80 лет ходила сюда на поклонение Сусанна Александровна. Ждала, когда явит себя Даниил, ощущала его сердцем как живого, казалось иногда, что совсем рядом стоит... Несмотря на смерч безбожия, уничтожающий всякое понятие о святости, память о праведном старце хранила не только она. В свое время краевед Ольга Аржаных, пытаясь открыть завесу над тайной исчезновения мощей праведного Даниила, обошла многих старожилов, опросила 19 человек. И представьте, в одной семье оказалась икона старца, сохранённая с дореволюционных времен. Несмотря на страх расправы, образок передавался из поколения в поколение как святыня.

Так же передавались и публиковавшиеся до революции свидетельства енисейцев о происходивших на могиле старца чудесах исцеления, и перепечатанные на пишущей машинке житийные сказания о Данииле. А в 1999 году в год 380-летия Енисейска и прославления своего, открылся праведник для верующих енисейцев новыми подробностями его воинского служения и служения воина Христова. Сведения эти содержались в дореволюционной книге, которую принесли известному енисейскому художнику Анатолию Ивановичу Лебедеву на время написания им иконы старца Даниила его дальние родственники. Хранили ту книгу, передавая из рук в руки, верующие люди, не страшась ни гонений, ни ссылок. Так дошла она до нашего времени. Я уже упоминала о ней. Изданное в Санкт-Петербурге “Сказание о жизни и подвигах в Бозе почившего старца Даниила” было опубликовано протоиереем Василием Касьяновым через 28 лет после кончины праведника. Перелистаем его страницы.

версия для печати