Святейший патриарх Тихон

В марте-апреле 1923 г. активно завершалась подготовка к процессу над Патриархом Тихоном.

До этого власти, использовали, казалось бы все возможные способы давления на Патриарха Тихона: угрозы уничтожения, арест близких Патриарху людей, шантаж, обман и т.д. Однако несмотря на все это Патриарх остался тверд и принципиально не отступал в тех требованиях, которые противоречили канонам Церкви.

10 апреля 1923 г. Антирелигиозная комиссия при ЦК ВКП (б) на своем заседании решила "перевод Тихона из Донского монастыря во Внутреннюю тюрьму ГПУ произвести после вручения ему обвинительного акта, а до перевода усилить в монастыре охрану", кроме того, было решено процесс начать по окончании партийного съезда и заменить уже распределенные билеты на процесс новыми.^[1]

Заключение Патриарха во Внутреннюю тюрьму ГПУ означало, что подготовка к процессу вступила в завершающую стадию. В Инструкции по управлению Внутренней (секретной) тюрьмой Управления делами Особого отдела ВЧК, утвержденной 29 марта 1920 г. говорилось: "Внутренняя (секретная) тюрьма имеет назначением содержание под стражей наиболее важный контрреволюционеров и шпионов на то время пока ведется по их делам следствие, или тогда, когда в силу известных причин необходимо арестованного совершенно отрезать от внешнего мира, скрыть его местопребывание, абсолютно лишить его возможности каким-либо образом сноситься с волей, бежать и т.п."^[2] Тюрьма расположена во внутреннем дворе дома №2 на Лубянской площади. Отсюда и название - внутренняя. В плане она похожа на большую непропорционально сложенную римскую цифру I. В прошлом первые два этажа были гостиницей страхового общества "Россия". Позднее, после переворота 1917 г. были надстроены четыре этажа с гладкими стенами и небольшими квадратными оконцами. Заключенные могли гулять только на крыше в специальных прогулочных дворах. Режим тюрьмы существенно отличался от условий обычных тюрем. Не допускалось получение информации с воли или передача каких-либо сведений из тюрьмы. Подследственным не разрешалось вести переписку, чтение свежих газет и журналов. За исключением особых случаев запрещалось пользование письменными принадлежностями. В 1918-1923 годах работой внутренней тюрьмы руководило особое подразделение - так называемое "тюремное дело". Согласно постановлению Президиума ВЧК от 11 июля 1918 г. оно производило аресты и обыски, охрану зданий и арестованных, исполняло приговоры в отношении лиц, осужденных к расстрелу. Уже позже в 30-е в этой тюрьме оказались и те, кто отправил сюда Патриарха: А.И. Рыков, Я.С. Агранов, Н.В. Крыленко, но они в отличие от Патриарха из этих стен отправились в свой последний путь. Получив решение АРК, начальник СО ГПУ Т.Самсонов пишет 11 апреля служебную записку Тучкову: "1) Тихона поместить в хорошую камеру, 2) привезти его утром, чтобы никого не было, 3) Тихон должен быть здоров", кроме того, он отдает распоряжение о том, чтобы агенты ГПУ фиксировали разговоры среди различных слоев населения до и после процесса, а также организовать охрану процесса.^[3] Видимо, руководство ГПУ всерьез опасалось, что процесс и возможная казнь Патриарха могут вызвать серьезное возмущение среди населения, поэтому необходимо было знать, кто и что говорит о предстоящем процессе. Насколько большое этому придавалось значение сводкам о разговорах среди населения можно судить по гневной записке Самсонова от 15 апреля 1923 г. Тучкову, где он писал: "Я просил и при том в категоричной форме о том, чтобы аккуратно предоставлять сводки о слухах в связи с процессом Тихона. Это не делается благодаря расхлябанности вашего отделения. Подтянитесь при том быстро".^[4]

После этого 6 отделение с помощью своих осведомителей начинает регулярно составлять сводки "о настроениях населения в связи с предстоящим процессом Тихона". Первая такая сводка была составлена 17 апреля 1923 г. за 14 и 15 апреля.^[5] Эти сводки, а их имеется более десятка, касаются настроений и разговоров среди различных групп населения Москвы.

Несомненно, что пребывание в заключении пагубно сказалось на слабом здоровье Патриарха, остается неизвестным, применялись ли к Патриарху какие-либо физические методы воздействия, которые в целом практиковались в ГПУ в эти годы, ведь целью заключения Патриарха в тюрьму, как справедливо указывает Н.А. Кривова, являлось использование всех возможных средств давления, чтобы добиться от Патриарха публичного покаяния. Имеется также косвенное свидетельство Тучкова о "методах" его работы с Патриархом, так в своем отчетном докладе В.Р. Менжинскому о работе 6 отделения в 1923 г. Тучков писал об этих событиях: "Тогда перед нами встала задача обработать (выделено мной - Д.С.) Тихона, так чтобы он не только извинился перед Советской властью, но и покаялся в своих преступлениях и тем самым поставил бы в глупое положение монархистов. Правда, надо сказать, что здесь с Тихоном работы было чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится, а что и после придется слушаться и действовать по указке ГПУ, что его более всего тяготило, но благодаря созданной для Тихона обстановки и условий, где он содержался под стражей, а также правильно сделанного к нему подхода, Тихона удалось обломать и он собственноручно написал раскаяние (имеется в виду заявление Патриарха от16 июня 1923 г. - Д.С.)". Затем Тучков пишет: "Я совершенно сознательно упустил подробности приемов нашей работы, а касался лишь ея результатов, имея ввиду, что таковые во первых Вам известны, а во вторых они настолько разнообразны, что если их описать, то потребовалось бы написание целой книги".^[6] Н.Н. Покровский отмечает, что эти слова Тучкова "имеют целью самовосхваление и крайне ненадежны как исторический источник".^[7] "Обработка" Патриарха проводилась два месяца до его освобождения в июне 1923 г. Эти слова Тучкова прямо свидетельствуют о мерах физического воздействия, которые применялись к Патриарху, по крайней мере в виде обстановки и условий его содержания под стражей, на которые указывает Тучков. Условия внутренней тюрьмы ГПУ были направлены "переработку человеческого материала в пыль, прах и пепел".^[8] Вот как примерно выглядела камера, куда был помещен Патриарх: "ширина двери камер должна составлять 69-70 см, высота - 188-192 см, толщина - 6 см. "глазок" оборудуется на высоте 145-150т см. от пола, диаметром 135-140 мм со стороны камеры и 35-40 мм со стороны коридора. В средней части двери на высоте 95 см устраивается форточка размером 20 на 27 см. размер окон: ширина -85-90 см, высота 90-100 см. окна должны быть подняты от пола не менее чем на 160 см."^[9] Нет оснований полагать, что Патриарх Тихон был сломлен и пошел на то, что было противно его совести. Как справедливо отмечает М.И. Вострышев, "собственная судьба владыку Тихона не волновала, в темнице, в терновом венце мученика, умереть было легко и радостно. Тяжелее было выбирать жизнь и терпеливо нести свой крест ради спасения Церкви от гонений и внутреннего раздора".^[10] Тем, кто упрекал Патриарха в соглашательстве с Советской властью, он отвечал: "Пусть погибнет имя мое в истории, только бы Церкви была бы польза". Патриарх также говорил, что с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности.^[11] Как отмечал прот. В. Воробьев, "мы не можем сейчас установить все способы воздействия, которые тогда применялись".^[12] Однако, нужно учитывать тот факт, что готовился показательный процесс и чекисты следили за тем, чтобы меры "воздействия" не отражались на внешнем виде Патриарха, кроме того, как отмечалось выше, Самсонов в записке Тучкову указал, что "Тихон должен быть здоров".

В литературе традиционно закрепилось мнение, что решающую роль в отмене процесса сыграло международное давление.^[13] Однако источники не подтверждают этого мнения. Все основные документы, поступившие в Политбюро и свидетельствующие о позиции Запада, были получены после 21 апреля, за исключением обращения Г.В. Чичерина, который 10 апреля обратился к И.В. Сталину с просьбой принять на Политбюро решение о невынесении смертного приговора Тихону, обосновывая это тем, что "вынесение смертного приговора в деле Тихона еще гораздо более ухудшит международное положение во всех отношениях".^[14] Но, как уже отмечалось, эта просьба Чичерина на заседании Политбюро 12 апреля была отклонена. Все остальные документы, свидетельствующие о позиции Запада, появились после 21 апреля. Это письмо Ф. Нансена Л.Д. Троцкому с просьбой не расстреливать Патриарха.^[15] 27 апреля полпред в Праге К.К. Юренев сообщил, что ряд западных держав намерены выступить по делу Тихона.^[16] 8 мая 1923 г. был предъявлен ультиматум Керзона, где было жестко заявлено о религиозных преследованиях в России и говорилось о казни Буткевича и митрополита Вениамина и о деле Цепляка и предстоящем суде над Патриархом Тихоном: "Эти преследования и казни являются частью сознательной кампании, предпринятой Советским правительством с определенной целью уничтожения всякой религии в России и замене ее безбожием. Как таковые эти деяния вызвали глубокий ужас и негодующие протесты во всем цивилизованном мире".^[17]

Однако, главной и решающей причиной изменения позиции Политбюро был страх перед собственным народом. 21 апреля Дзержинский пишет записку в Политбюро: "Полагаю, что необходимо отложить процесс Тихона в связи с разгаром агитации за границей (дело Буткевича) и необходимостью более тщательно подготовить процесс". По предложению Дзержинского спешно был проведен опрос членов Политбюро. С предложением Дзержинского согласились Л.Б.Каменев, Г. Зиновьев, М. Томский, Л. Троцкий, И. Сталин, М. Калинин, против высказался только Рыков. Результаты опроса были оформлены как постановление Политбюро. Это решение Политбюро фактически означало, что Политбюро отказалось не только от вынесения смертного приговора Патриарху, но и откладывался на неопределенный срок процесс фактически отменяло его и предрешало освобождение Тихона. Члены Политбюро понимали, что Дзержинский в отношении Патриарха был настроен решительно и беспощадно, и лишь крайняя необходимость могла заставить его обратиться с предложением отсрочить процесс, что фактически означало отказ от курса на расстрел Патриарха. Ни одна другая из названых причин - ни международное давление, ни внутриполитический расклад в Политбюро, ведь тот же состав этого органа выступил 12 апреля за ведение дела Тихона "со всею строгостью". Таким образом, можно говорить о том, что именно народ спас Патриарха от верной гибели своей решимостью постоять за духовного главу. Агентурные донесения, которые легли в основу сводок о настроении населения, остаются закрытыми для исследователей, а они, видимо, содержали еще более откровенные свидетельства того, какую бурю может вызвать в народе казнь Патриарха.

Свое недовольство решением об отмене процесса, хотя и скрыто проявил глава АРК ЦК Е. Ярославский, 24 апреля в записке членам Политбюро и Дзержинскому он писал: "Антирелигиозная комиссия ЦК обсудила постановление членов Политбюро ЦК, вынесенное уже во время Съезда по поводу отсрочки процесса Тихона. Комиссия соглашается с некоторыми доводами об отсрочке процесса Тихона, но решительно высказывается против отсрочки церковного Собора. Кроме того, Комиссия считает крайне нежелательным решение подобных вопросов без участия кого-либо из Комиссии, что было признано в свое время и Политбюро ЦК. Комиссия доводит до сведения членов Политбюро, что она считает вредным очень долгое затягивание дела, так как это дает возможность врагам играть на этой оттяжке и развивать бешеную кампанию".^[18] Ярославский предлагал назначить процесс на середину или вторую половину мая 1923 г. За этими строчками просматривается явное недовольство Ярославского этим решение Политбюро, понимая, что это срывает вынесение смертного приговора Патриарху, которого он добивался. Характерно, что Ярославский даже намекает на то, что такое решение было неправомочным, потому что принято во время партийного съезда, который является высшим партийным органом, и Политбюро складывает перед съездом свои полномочия, а съезд избирает новый состав Политбюро, это избрание состоялось только 26 апреля. В связи с этим Ярославский пишет не "постановление Политбюро", а "постановление членов Политбюро" и указывает на то, что оно принято во время съезда, когда Политбюро формально не существует. Кроме того, недовольство Ярославского было вызвано и тем, что он не был информирован о подготовке такого решения. Интересно отметить, что не известно протоколов, зафиксировавших обсуждение этого вопроса в АРК, не существует т.к. заседания АРК проводились 10 апреля и следующее только 4 мая 1923 г. В этих протоколах никаких следов обсуждения этого вопроса не существует. Видимо, Ярославский обсудил этот вопрос с членами Комиссии вне рамок официальных заседаний или же выразил свое мнение без обсуждения этого вопроса в Комиссии. Важно отметить и то, с какой решительностью Ярославский отстаивает необходимость проведения обновленческого Собора, ведь в постановлении Политбюро о его отмене или отсрочке ничего не говорилось. Это является косвенным свидетельством того, что Политбюро намеревалось отсрочить и обновленческий собор, видимо, по предложению того же Дзержинского, однако документами, говорящими об этом мы не располагаем.

Таким образом, АРК была по-прежнему настроена по отношению к Патриарху бескомпромиссно и настаивала на проведении процесса. Формальным поводом для откладывания процесса для Верховного Суда стало приобщение к делу Патриарха дела викария Московской епархии Коломенского епископа Феодосия (Ганицкого) из Московского Губсуда. На заседании Судебной Коллегии 23 апреля было решено в связи с этим "дело направить на доследование и слушанием отложить до окончания следственных действий". Само по себе это, конечно, не было поводом для отсрочки дела, да и приобщение нового обвиняемого не было вызвано интересами следствия, а было лишь формальной объяснением отсрочки процесса, которая произошла вследствие решения Политбюро. 24 апреля все подследственные во Внутренней тюрьме ознакомились выпиской из протокола заседания Судебной коллегии.^[19]

29 апреля 1923 г. в Москве открылся обновленческий собор, на котором по признанию Тучкова ГПУ имело "до 50% своего осведомления". Собор осудил Патриарха и лишил его сана и монашества. При этом собор обратился в ГПУ с просьбой допустить к нему делегацию собора для того, чтобы объявить решение о лишении его сана.^[20] 7 мая председательствующий по делу Патриарха А.В. Галкин обратился к коменданту Внутренней тюрьмы ГПУ с просьбой допустить делегацию собора к Патриарху и поручил вести стенограмму разговора.^[21] Однако делегация собора была допущена к Патриарху не в тюрьму, а в Донской монастырь, о чем свидетельствует рапорт секретаря Судебной Коллегии Верховного Суда РСФСР Быкова С.С., где говорилось: "Настоящим доношу, что согласно Вашего предложения я вместе с тов. Тучковым и гр-ном Беллавиным из ГПУ прибыл в Донской Монастырь, где в помещение ранее занимаемым был водворен гр-н Беллавин. В 2 часа 40 мин. на свидание с гр-ном Беллавиным попросилась делегация Церковного Поместного Собора в количестве 8-ми человек, которая и была допущена".^[22] Делегацию возглавлял обновленческий лжемитрополит Петр Блинов.^[23] Обновленцы зачитали решение собора и потребовали от Патриарха подписаться в том, что он ознакомлен с ними. Патриарх указал на неканоничность решения собора, так как он не был приглашен на его заседания. Обновленцы безуспешно требовали от Патриарха снять монашеские одежды, что Патриарх сделать отказался. Далее в рапорте говорится: "После удаления делегации я и тов. Тучков оставили помещение, занимаемое гр-ном Беллавиным".^[24] Таким образом, Патриарх 8 мая 1923 г. был перемещен из Внутренней тюрьмы ГПУ в ранее занимаемое им помещение в Донском монастыре, где продолжал находиться под стражей. Пребывание Патриарха в Донском монастыре в период с 8 мая, по крайней мере, до 8 июня, когда он был увезен из монастыря, якобы в больницу, подтверждается материалами наблюдения за Патриархом, которое постоянно велось сотрудниками ГПУ, рапорты которых отложились в следственном деле.

Так в рапорте от 13.06.1923 говорилось следующее: "Довожу до Вашего сведения, что б. Патриарх Тихон увезен 8/VI из Донского монастыря ввиду его болезни. Ходят слухи, что он, Тихон, заболел от какой-то рыбы, принесенной ему посетителями. Другие слухи, что женщина, приготовляющая ему пищу, вложила какого то яду умышленно и он от этого заболел и по представлении его в лечебницу скончался. Панихид никаких не было".^[25] В другом рапорте от 14.06.1923 сообщалось, что циркулируют следующие слухи: "Дней пять тому назад будто бы Патриарх Тихон был увезен из Донского монастыря якобы для отправления его заграницу. Кроме того, якобы во время передачи один из коммунистов передал отравленную пищу и Тихон отравленный отправлен неизвестно куда, где и скончался, а посему производятся панихиды. Панихиды служились в Донском монастыре и ц[еркви] Кадашах свящ[енником] Александром, прожив[ающим] с епископом Тихоном, к которому на днях приезжали представители епископа Агафангела".^[26] В рапорте от 20.06.1923 говорилось: "Доношу, что по установленным мною сведениям верующие прихожане церквей Благовещения, находящ[ейся] в Петорвском парке, Митрофания находя[ейся] около станц[ии] Зыковская платформа и Всех святых, наход[ящейся] в селе Всехсвятском 17 июня с/г. отправились в Донской монастырь для получения сведений о состоянии здоровья б[ывшего] Патриарха Тихона, где им неизвестный священнослужитель ответил следующее: "Патриарх Тихон съел немного рыбы, отчего заболел и отправился в больницу", вышеуказанным ответом верующие вполне удостоверились".^[27] То, что верующие направились за разъяснениями в Донской монастырь, говорит о том, что им было известно местонахождение Патриарха. Косвенно пребывание Патриарх в этот период в монастыре подтверждается и тем, что на заседании АРК от 22 мая 1923 г. обсуждался вопрос "о скинематографировании Тихона", хотя предложение и было отклонено, но вряд ли предлагавший хотел провести "скинематографирование" в тюремной камере.

Таким образом, 8 июня Патриарх был увезен из Донского монастыря, но куда? По слухам в больницу из-за отравления рыбой. Отравление вполне могло быть инспирировано ГПУ для оказания давления на Патриарха. Но отправлен Патриарх был обратно во Внутреннюю тюрьму на Лубянке.

Еще в мае, несмотря на отказ от проведения жесткой линии в отношении Патриарха, ГПУ продолжало собирать сведения о настроении населения в связи с предстоящим процессом. Сводки сообщали, что обновленческий собор всеми осуждается. Так, в сводке №13 за 10 и 11 мая 1922 г. говорилось: "Все резко осуждают обновленцев за решение снять с него (Патриарха Тихона - Д.С.) сан. Отношение к собору у большинства резко отрицательное. Антонина, Красницкого, Введенского и Петра Блинова считают послушными агентами ГПУ".^[28] Кроме того ГПУ не могли не волновать настроения "сиятельной" аристократии, которая по сообщению сводки № 15 за 15 и 16 мая с нетерпением ожидала войны, получаемые ими из-за границы письма "определенно указывают на неизбежность войны и падение советской власти".^[29] Это была последняя сводка, составленная Тучковым для руководства, что свидетельствует о том, что к этому времени ГПУ и Политбюро окончательно отказались от планов проведения судебного процесса над Патриархом. Была избрана иная тактика. Необходимо было "раскаяние" Патриарха, чтобы дискредитировать его в глазах верующих. Вот что писал в своем отчете непосредственный участник и организатор этих событий Е.А. Тучков, он помещает эти строки сразу после рассказа о поместном обновленческом соборе т.е. они относятся к маю 1923 г.: "Но здесь остается "мучеником" Тихон, который находится под стражей в Донском монастыре (еще одно доказательство пребывания Патриарха в этот период в монастыре - Д.С.) и про которого вся белая эммиграция (так в тексте - Д.С.) и вообще весь черносотенный мир пишет и говорит как о единственном человеке, который де никогда не примириться с извергами рода человеческого - большевиками и стоит крепко за веру христову (так в тексте - Д.С.) терпя всякие мучения и т.д. Тогда перед нами встала задача обработать (выделено мной - Д.С.) Тихона так, чтобы он не только извинился перед Советской властью но и покаялся в своих преступлениях. Правда, надо сказать, что здесь с Тихоном работы было чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится и что после придется слушаться и действовать по указке, что его более всего тяготило, но благодаря созданной для Тихона обстановки и условий, а также и правильно сделанного к нему подхода, Тихона удалось обломать (в варианте текста, направленном в АРК стоит слово "убедить" -Д.С.) и он собственноручно написал раскаяние, которое конечно не могло не поразить его друзей считавших Тихона три дня тому назад стойким и неустрашимым человеком".^[30] В конце своего доклада Тучков делает интересное добавление: "В докладе, конечно, всего не напишешь, ибо работа по церковникам в прошлом 1923 году была так богата своими эпизодами, что если бы их описать все, то нужно было бы составить большую книгу. Я здесь совершенно сознательно упустил наши методы этой работы и касался лишь главным образом положительной стороны дела".^[31] Интересно, что в варианте, направленном в АРК стоят другие слова: "Я здесь совершенно сознательно упустил подробности приемов нашей работы, а касался лишь ея результатов, имея ввиду, что таковые во первых Вам известны, а во вторых они настолько разнообразны, что если их описать, то потребовалось бы написание целой книги".^[32] Эти слова очень важны для понимания сути происходящих событий. Важность этого документа понимал и сам Тучков, поэтому своей рукой проставил на нем высшую формулу секретности: "Совершенно секретно. Хранить конспиративно" (последние слова подчеркнуты рукой Тучкова) и далее: "Наравне с шифром". На этом же документе Тучков написал поручение: "т. Соколовский. Подберите 2 копии экземпл[яров] совсем исправленных, а остальной материал сожгите".^[33] И даже в таком архисекретном документе Тучков не стал писать "подробности приемов" своей работы. Однако история органов ВЧК-ГПУ вполне достоверно может рассказать об этих приемах, которые не были ограничены никакими нормами и пределами. Мы можем только догадываться какие "приемы" были применены к Патриарху, но документы следственного дела позволяют указать на некоторые из них.

Во-первых, как указывал сам Тучков, необходимо было создать "обстановку и условия содержания под стражей", в условиях Донского монастыря надлежащего давления оказать было невозможно. Поэтому 8 июня его перевозят в Лубянскую тюрьму, и начинается интенсивная работа по "обработке" Патриарха. Еще до перемещения Патриарха на Лубянку Тучков выносит на осуждение АРК предложение о том, чтобы принудить Патриарха письменно выразить свое отношение к Советской власти. 5 июня АРК постановляет: "Не возражать против написания Тихоном ряда статей, относительно его отношения к Соввласти в настоящее время и об "условиях в которых он содержится под стражей["]. Всю корреспонденцию поручит просмотреть тов. Попову".^[34]

Одним из рычагов давления на Патриарха было обновленческое движение. Патриарх лишен был возможности получать информацию извне и, по всей видимости, Тучков преувеличивал успехи обновленцев по захвату Церкви. Об этом говорят слова Патриарха сказанные им после освобождения: "Если бы я знал [находясь в изоляции], что обновленцы сделали так мало успехов, - я вообще остался бы в заключении.^[35] Видимо, такого рода дезинформация послужила одной из причин того, почему Патриарх написал свое заявление от 16 июня 1923 г.

На Патриарха, безусловно, оказывалось очень серьезное давление, которое было обусловлено тем затруднительным положением, в котором оказались власти, отложив на неопределенный срок процесс. 11 июня Ярославский внес проект постановления Политбюро, в котором предлагал "следствие по делу Тихона вести без ограничения срока". Этим самым власти сохранили бы возможность постоянного давления на Патриарха. Ярославский предлагал сообщить Патриарху что в отношении его может быть изменена мера пресечения, если а) он сделает особое заявление, что раскаивается в совершенных против Советской власти...преступлениях и выразит теперешнее свое лояльное отношение к Советской власти б) что признает справедливым состоявшееся привлечение его к суду за преступления в) отмежуется и в резкой форме от всяких контрреволюционных организаций...г) выразит резко отрицательное отношение к новому Карловацкому Собору и его участникам; д) заявит о своем отрицательном отношении к проискам католического духовенства...;е) выразит согласие с некоторыми реформами в церковной области (например, новый стиль). Это предложение было принято на заседании АРК 12 июня 1923 г,^[36] а 14 июня принято Политбюро.^[37]

В обосновании мотивировки своих предложений Е. Ярославский писал: "Необходим какой-нибудь шаг, который оправдал бы наше откладывание дела Тихона, иначе получается впечатление, что мы испугались угроз белогвардейщины".^[38] И далее: "Из разговоров с Тихоном выяснилось, что при некотором нажиме и некоторых обещаниях он пойдет на эти предложения". Ярославский здесь упоминает о разговорах с Патриархом, о том что "работы" с Патриархом было чрезвычайно много говорит и Тучков, однако никаких письменных следов "обработки" Патриарха в деле не имеется. Эти "беседы" сознательно не записывались, так как носили незаконный характер, "методы" своей работы Тучков не раскрывает даже в сверхсекретном докладе заместителю председателя ОГПУ Р. Менжинскому. Ясно одно, на Патриарха оказывалось колоссальное, беспрецедентное давление. Факт отсутствия этих материалов в деле говорит о том, что даже при всей своей объемности оно далеко не в полной мере отражает обстоятельства следствия.

16 июня последовало заявление Патриарха в Верховный Суд РСФСР:

От содержащегося под стражей патриарха Тихона (Василия Ивановича БЕЛЛАВИНА).

Обращаюсь с настоящим заявлением в Верховный Суд Р.С.Ф.С.Р.[,] я считаю по долгу своей пастырской совести заявить следующее:

Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к Советской Власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 г., анафемствование в том же году Власти и наконец воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г. Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих проступках против государственного строя и прошу Верховный Суд изменить мне меру пресечения т.е. освободить меня из под стражи. При этом я заявляю Верховному Суду, что я отныне Советской Власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и внутренней монархической белогвардейской контр-революций.

Патриарх выполнил только первые три пункта того ультиматума, который был ему предъявлен, т.е. признал правильность решения суда о привлечении его к ответственности, приносил раскаяние в действиях, направленных против советской власти, отмежевывался "как от зарубежной, так и внутренней монархической белогвардейской контрреволюций", но он отказался осудить зарубежное православное и католическое духовенство и ничего не писал о принятии нового стиля. В деле Патриарха Тихона (т.3 лл. 63-63об.) имеется автограф этого послания, написанный рукой Патриарха, но это был один из тех случаев, о которых пишет Н.Н. Покровский как о "случае принудительного авторства".^[40] В следственном деле имеются сведения о том, что ГПУ стало известно, что "председатель тихоновского Епархиального управления профессор Виноградов, при посещении Коломны, рассказывал служителям культа, что редакция отречения патриарха от всех своих контрреволюционных деяний вырабатывалась три раза: первая редакция, с которой Тихон не согласился - выработана ВЦИК. Вторая - с которой ВЦИК не согласился - выработана Тихоном. Наконец третья - принятая обеими сторонами - обеими же и составлялась. Эти сведения, по всей видимости, достоверны. Следы редактирования, сделанные властями, носят и другие послания Патриарха".^[41] В другом сообщении говориться: "Председатель Тихоновского МЕУ - Виноградов (профессор) при своей поездке в г. Коломну рассказывал о том, что раскаяние Тихона есть результат соглашения с ВЦИК, последовавшего лишь после длительных колебаний".^[42]

Таким образом текст "Заявления" являлся компромиссом Патриарха с властями, он сумел добиться внесения необходимых ему исправлений в первоначальный текст, предложенный ему для подписания.

Тем, кто позднее упрекал Патриарха в "соглашательстве с Советской властью", он отвечал: "пусть погибнет имя мое в истории, только бы Церкви была польза".^[43] Главное о чем думал Патриарх, когда частично принял ультиматум властей - о благе Церкви, которая находилась под угрозой полного ее захвата обновленцами.^[44] Англиканскому епископу Бюри, просившему разъяснить появление "Заявления в Верховный Суд РСФСР", он напомнил слова апостола Павла: "имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас (Флп. 1, 23-24). И добавил, что лично с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба остающейся Православной Церкви лежит на его ответственности.

Даже не обстановка и условия заключения и "правильно сделанные подходы" ГПУ, а именно тревога за судьбу Церкви обусловили написание этого заявления, вернее частичное принятие ультиматума властей. Патриарху была важна не личная свобода как таковая, а возможность деятельно управлять Церковью, т.е. предотвратить ее полных захват обновленцами при поддержке властей. Как отмечает Н.А. Кривова: "Важно помнить, что "покаяние" добывалось многолетним глумлением и надругательством над православными храмами, репрессиями духовенства, арестом Святейшего и "беседами" в тюрьме ГПУ".^[45] В отчетном докладе 6 отделения говорилось о достижении "раскаяния Тихона": "Эта задача была достигнута весьма не легко, но результат получился желательный".^[46] Эта фраза была впоследствии зачеркнута Тучковым, но сама по себе говорит о многом.

Патриарх ставил вопросы церковные выше вопросов политических, таких как признание или непризнание Советской власти. Стоял вопрос о существовании или уничтожении Православной Церкви в России и Патриарх ради ее сохранения пошел на уступки, которые были вызваны жестокой необходимостью и не противоречили канонам Церкви. Верный святоотеческим традициям, Патриарх предпочел благо для Церкви и народа политическим взглядам. Заявление это не означало союза с богоборческой властью, а было всего лишь признанием ее и отказом от борьбы с ней, что не противоречило его совести как христианина. Очень точно охарактеризовал положение Патриарха митрополит Петр (Полянский) в сентябре 1924 г. в частной беседе с одним из священников, который представлялся сторонником Патриарха, будучи обновленцем и через которого эти слова стали известны ГПУ: "Что касается перехода нашего на новый стиль, то ваша тревога совершенно напрасна, передайте умненько всем своим товарищам и прихожанам, что на новый стиль мы никогда ни за что не перейдем, потому что этого не желает народ. Но нас могут заставить перейти гражданская власть и мы тогда подчинимся и выпустим соответствующее послание. Но вы не обращайте на это внимание и считайте такие вынужденные (выделено мною - Д.С.) наши послания необязательными. Секретно на ушко через надежных лиц вы разъясните верующим, что святейший в настоящее время находиться в ужасных условиях, именно между молотом и наковальней. С одной стороны нужно подчиниться гражданской власти, а с другой, - в церковных делах ей никак нельзя подчиняться, ибо она безбожна и ведет к разрушению церкви, да и с массами мы в конфликт вступать не будем, иначе они уйдут к обновленцам. А ведь вы сами знаете, что эти красные те же безбожники большевики. Итак, не смущайтесь, положение наше прочное, обновленцы с каждым днем все слабеют и слабеют".^[47] Эти слова митрополита Петра очень важны для понимания действий Патриарха в этот период.

М.Е. Губонин упоминает о том, что Патриарху со стороны властей в 1923 г. было сделано предложение о выезде на постоянное место жительства за границу, на что Патриарх ответил: "Никуда я не поеду, буду страдать здесь вместе со своим народом и исполнять свой долг до положенного Богом предела".^[48] Это предложение вполне могло иметь место, выше цитировался документ, где говориться, что в Москве циркулировали слухи на эту тему. так как было выгодно властям. Патриарх, по воспоминаниям профессора протопресвитера Василия Виноградова, говорил впоследствии об этом послании: "Я написал там, что я отныне не враг Советской власти, но я не писал, что я друг Советской власти". Святейший Патриарх Тихон до конца нес крест того тяжелейшего служения, который был на него возложен.

По всей видимости, одновременно с заявлением в Верховный Суд Патриарх по требованию властей написал и Послание к верующим, оригинал которого в следственном деле отсутствует. На заседании АРК 19 июня 1923 г. и заявление и послание рассматривались вместе. При этом было принято следующее решение: "1) Заявление Тихона, адресованное в Верховный Суд размножить и срочно разослать всем членам Политбюро для ознакомления 2) В воззвании к верующим внести некоторые поправки 3) Независимо от этих двух обращений Тихон должен написать третье обращение, в котором не касаясь "обновленцев" высказать следующее: а) Признание своего преступления против Соввласти и Трудящихся России; б) осуждение действий Антония Храповицкого и др.; в) О том, что Мелентий ставленник Англии и т.д. г) Резко высказаться против Польского правительства, русских и иностранных белогвардейцев, которые якобы его толкнули на преступления против Соввласти; д) О введении в церковном мире новой орфографии; 4) Все это поручить провести тов. Тучкову в пятидневный срок и доложить на следующем заседании комиссии 5) Изменение меры пресечения Тихону комиссия считает возможным".^[49]

Таким образом, послание к верующим, которое было опубликовано после освобождения Патриарха, было им подготовлено уже к 19 июня. В него были, по-видимому, внесены значительные изменения. О том, какие это были изменения можно только догадываться, в виду того, что в следственном деле и в известных нам архивных фондах подлинника этого послания не имеется. Но одно то, что послание было написано по прямому указанию и отредактировано ГПУ не позволяет лишь условно говорить о Патриархе как о его авторе. Послание содержало те пункты, на которые указала АРК: "Я решительно осуждаю всякое посягательство на Советскую власть, откуда бы оно не исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты поймут, что Я Советской власти не враг".

Еще до своего освобождения Патриарх подготовил проект своего второго воззвания к верующим, которое было опубликовано только 1 июля и содержало те пункты, о которых говорилось в цитированном выше протоколе заседания АРК: Патриарх признавал свою вину в жертвах "получившихся в результате этой антисоветской политики". Далее в послании говорилось: "Сознав Свою провинность перед народом и Советской властью. Я желал бы, чтобы так поступали и те, которые забыв свой долг пастыря, вступили в совместные действия с врагами трудового народа - монархистами и белогвардейцами. Далее осуждалась антисоветская деятельность митрополита Антония (Храповицкого) и других иерархов Зарубежной Церкви, в отношении которых было сделано следующее предупреждение: "..а иначе придется звать Преосвященных владык в Москву для ответа пред церковным судом и просить власть о разрешении им пребыть сюда".^[50] Получив возможность опубликовать от имени Патриарха нужные властям послания, последние надеялись, что этим Патриарх будет окончательно скомпрометирован в глазах верующих, которые по замыслу ГПУ должны были считать его "другом" ГПУ. Основным принципом Патриарха Тихона, от которого он никогда не отступал была верность канонам Православной Церкви. Он никогда не шел на компромисс с властями в вопросах, которые противоречили канонам Церкви. Добиваясь "покаяния" Патриарха Тихона ГПУ стремилось скомпрометировать его в глазах верующих. Однако эта цель не была достигнута.

Но как писал протопресвитер В. Виноградов: "Советская власть просчиталась в своих расчетах, ибо не учитывала, как безбожная, одного и решающего фактора в церковной жизни, именно того, что Дух Божий правит Церковью. Случилось вовсе не то, что советские властители ожидали по чисто человеческим расчетам. "Покаянное заявление" Патриарха, напечатанное в советских газетах, не произвело на верующий народ ни малейшего впечатления. Без малейшей пропаганды весь верующий народ каким-то чудом Божиим, так формулировал свое отношение к этому "покаянному заявлению": "Это Патриарх написал не для нас, а для большевиков"".^[51] Это были те "вынужденные послания", о которых говорил митрополит Петр в цитированной выше беседе.

Е. Тучков в отчете о своей работе за 1923 г. писал о результатах "покаяния" Патриарха следующее: В результате всего этого получается отход от Тихона наиболее черносотенной публики, считающей его слабым, неустойчивым руководителем, а его некоторых епископов прямо называли агентами ГПУ. Таким образом, Тихон в глазах этой публики теряет свой высокий авторитет".^[52] В другом своем докладе руководству Е. Тучков конкретизирует ту часть духовенства, которая осудила Патриарха: "часть видных монархистов, главным образом, епископов (Данилов монастырь) от Тихона отстранились и образовали свою группу более правого направления, считая такового советским патриархом".^[53] Такую же позицию заняли и некоторые архиереи РПЦЗ.

Собственно именно "Заявление в Верховный Суд" от 16 июня Патриарха Тихона, а не Декларация митрополита Сергия 1927 года является тем документом, который определил политику Церкви по отношению к власти вплоть до развала СССР. Отказ от враждебности властям был декларирован Патриархом Тихоном еще в 1922 г., поэтому "Заявление" нельзя считать резким поворотом в политике Патриарха. С одной стороны "Заявление" было вынужденным документом, т.к. было обусловлено тяжелым положением Церкви, натиском обновленцев, тюремным заключением Патриарха и т.д., с другой стороны, этот документ не противоречил пастырской совести Патриарха, церковным канонам, церковной традиции. Православная Церковь имеет твердые принципы отношения к властям, в том числе и враждебно настроенным к Церкви Христовой.

"Итак будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро, -- ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей, -- как свободные, не как употребляющие свободу для прикрытия зла, но как рабы Божии. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите" - говорит апостол Петр. (1 Пет. 2, 13--17);

"Итак прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины", - пишет апостол Павел (1 Тим. 2, 1--4).

"Напоминай им повиноваться и покоряться начальству и властям, быть готовыми на всякое доброе дело, никого не злословить, быть не сварливыми, но тихими, и оказывать всякую кротость ко всем человекам" (Тит. 3, 1--2).

Таким образом, учение первоверховных апостолов Петра и Павла о властях предержащих изложено с убедительной ясностью: а) всякая власть от Бога установлена; б) должно оказывать подобающую честь представителям власти, а также проявлять по отношению к ним покорность и повиновение. Апостолы поясняют также, почему христиане должны оказывать честь и проявлять покорность и повиновение по отношению к начальствующим. Именно для того, чтобы, поступая так, христиане заграждали уста невежеству безумных людей, говорящих, что через христиан происходит ниспровержение гражданской жизни; а также чтобы христианам не быть неблагодарными, ибо начальствующие, заботясь о благоденствии государства, тем самым заботятся о внешнем благополучии и христиан. Для сего вы и подати им платите и награду за их попечение о вас, напоминает апостол. Апостолы призывают также христиан молиться Богу о всяком человеческом начальстве, чтобы проводить жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте.

При этом следует иметь в виду, что это повеление апостолов, относящееся, безусловно, ко всем народам и временам, относилось непосредственным образом к властям Римской империи, тем самым властям, которые жестоко гнали и мучили христиан. И это обстоятельство не дает ни малейшего извинения тем христианам, которые вопреки повелению святых апостолов противятся государственной власти, не оказывая ей подобающей чести и покорности, на том основании, что эти власти безбожны. Противящийся власти противится Божию установлению, говорит апостол. Посему противящиеся сами навлекут на себя осуждение. Осуждение, а не награду.

Непосредственный ученик святых апостолов святой Поликарп, епископ Смирнский, так поучал христиан: "Молитесь также за царей, за власти и за князей, даже за преследующих и ненавидящих вас и за врагов креста, чтобы плод вашей веры был явен для всех и сами вы были совершенны" (Раннехристианские Отцы Церкви. Брюссель, 1978. с. 156). Этот же святитель и делом доказал истину своего поучения, когда, представ пред своим мучителем, так отвечал на его безумные слова: "тебе ответствую как властителю, ибо мы должны уважать всякую власть, поставленную от Бога".^[54]

О повиновении и молитве за гражданские власти древних христиан свидетельствуют и христианские апологеты. Тертуллиан: "кто, кто жесточайшие гонители христиан, как не те неверующие императоры, в оскорблении величества которых христиане обвиняются? И при всем том нам заповедано в Священном Писании и за них молиться. Впрочем, что много говорить о благоговейных чувствах наших к императору? Можем ли мы не иметь их к тому, кого Бог наш возвел на престол и кого поэтому мы должны даже преимущественно пред вами, язычниками, почитать собственно нашим императором?"^[55] Тертуллиан, таким образом, в обосновании молитвы христиан за гражданские власти ссылается на заповедь святых апостолов, ту самую заповедь, которая, по мнению протоиерея Лебедева, дана христианам не на все времена.

О молитве древней Церкви за римских императоров, жестоко мучивших христиан, свидетельствуют и другие христианские апологеты. Святой мученик Иустин Философ: "хотя поклоняемся единому Богу, но в других отношениях и вам охотно служим, признавая вас царями и правителями людей и молясь о том, чтобы вы, при царской власти, были одарены и здравым суждением".^[56]

И сами христианские мученики свидетельствуют, что они всегда молились за своих мучителей, подражая Христу и апостолам. Так, святой мученик Усфазан, служивший у беззаконного царя Сапора, перед своей мученической кончиной обратился к царю с такой просьбой: "царь... за всю службу свою я прошу у тебя одну награду: сделай известным всем, за что я умираю. Повели глашатаю громогласно возгласить об этом, дабы все князья, знатные люди и весь народ знали, что не за какое-то преступление и вину пред царем умирает Усфазан, но что он умирает за то, что он христианин и не захотел отречься от своего Бога".^[57]

Таким образом, Церковное Предание убедительно свидетельствует, что и за те мирские власти, которые жестоко мучили христиан, предавали казням, христиане молились Богу. При этом и христианские апологеты, и мученики поясняют, что повиновению гражданским властям и молитве за своих гонителей они научились из Священного Писания, из того самого Писания.

"Как это, -- спрашивает Иоанн Златоуст, -- неужели всякий начальник от Бога? Не то говорю, -- отвечает он, -- у меня теперь речь не о каждом начальнике в отдельности, а о самой власти. Существование властей, причем одни начальствуют, а другие подчиняются, и то обстоятельство, что все происходит не случайно и произвольно, так чтобы народы носились туда и сюда, подобно волнам, -- все это я называю делом Божией премудрости. Потому апостол и не сказал, что нет начальника, который не был бы поставлен от Бога, но рассуждает вообще о существе власти и говорит: несть власть, аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть. Так и Премудрый, когда говорит, что от Господа сочетавается жена мужеви (Притч. 19, 14), разумеет здесь, что брак установлен Богом, а не то, что Бог сочетавает каждого вступающего в брак, так, как мы видим. Что многие вступают в брак с дурным намерением и не по закону брака, и этого мы, конечно, не можем вменить Богу".^[58] Вот что говорит тот же святой Иоанн Златоуст о начальствующих Римской империи: "Тем же противляйся власти, Божию повелению противляется (ст. 2).

Смотри, куда он (апостол) ведет дело, чем устрашает и как доказывает, что повиноваться -- наша обязанность. Чтобы верующие не сказали: ты нас унижаешь и делаешь презренными, подчиняя начальникам тех, которые должны получить небесное царство, -- апостол доказывает, что и в настоящем случае он подчиняет их не начальникам, но опять Богу, так как подчиняющийся властям повинуется Богу. Впрочем, апостол не говорит это в таких, например, словах: кто слушается начальников, тот повинуется Богу -- но устрашает противоположным и то же самое подтверждает с большею силою, сказав: кто не повинуется начальнику, тот противится Богу, узаконившему это. И он везде старается внушать это, то есть что мы не дарим властям повиновение, но исполняем долг. Такими наставлениями апостол и верующих побуждал к повиновению, и неверующих начальников располагал в пользу христианского благочестия. Ведь тогда повсюду носилась молва, обвинявшая апостолов в восстании и нововведениях, а также в том, будто они и словом, и делом стараются подорвать все общественные законы. А доказав, что общий наш владыка повелевает всем соблюдать эти законы, можно и заградить уста клеветников, обвинявших в нововведениях, и с большею смелостию защищать истинное учение".^[59]

Таким образом, противящийся мирским начальникам, каждый из которых в отдельности не поставлен Богом, тем не менее противится Самому Богу, узаконившему такое подчинение. Таковые христиане, по святому иоанну Златоусту, навлекают на Церковь худую молву и преследования со стороны гражданских властей, ибо Церковь, царство которой не от мира сего, представляется в глазах этих властей противоборствующей ей политической силой. Святой Иоанн Златоуст добавляет еще, что заповедью о повиновении гражданским властям апостол вместе хочет научить нас, "чтобы мы не предпринимали лишних и бесполезных войн". "С нас достаточно тех козней, -- говорит святой Отец, -- какие строятся против нас за истину, а лишних и бесполезных испытаний присоединять не следует".^[60]

Согласно Преданию Церкви, не сопротивление властям предержащим, пусть даже безбожным, требуется от православных христиан, а осмысление того, почему Бог предает православных людей в руки безбожных властей. Не во внешних обстоятельствах должно видеть причину бедствий, постигающих нас, а в самих себе, ибо всегда диавол, яко лев рыкая, ходит, иский, кого поглотит (1 Пет. 5, 8). Поглощает же он тогда только, когда ему это попускает Бог.

Православная Церковь имеет огромный исторический опыт выживания в условиях гонений от власти язычников, мусульман и проч. Однако никогда Церковь не выступала с призывом к борьбе с этой властью.

Признание советской власти, выраженное в "Заявлении" от 16 июня 1923 г. означало, что Патриарх Тихон принимал эту власть как попущение Божие, отказывался от политической борьбы с этой властью. Этот принцип был положен в основу политики церковного руководства Русской Православной Церкви и в дальнейшем.

"Заявление" позволило Патриарху сохранить Православную Церковь от развала, нанести решительный удар по обновленческому расколу, спасти от смерти, пусть и на несколько лет, многих епископов, которые вслед за Патриархом были выпущены из тюрьмы.

Согласно признанию Е. Тучкова, освобождение Патриарха было невыгодно ГПУ. "Неожиданное прекращение дела Тихона внесло в нашу работу по церковникам некоторые затруднения, так как Тихон, состоя под судом, всецело находился под нашим влиянием, а также и обновленческое движение имело главным аргументом своей агитации, что Тихон не свободный, а подсудимый человек. Амнистированный Тихон стал значительно смелее и наши советы для него стали необязательны, а также и обновленческое движение значительно упало духом имея в лице Тихона весьма сильного и освобожденного от суда противника".^[61]

Власти поняли, что путем грубого давления, тюремного заключения, угрозы смерти от Патриарха Тихона нужных им уступок не добиться, в ГПУ понимали, что расстрел Патриарха сделает его мучеником в глазах верующих и укрепит Церковь. Поэтому власти были вынуждены в своей церковной политике перейти от грубого давления и физических преследований к более изощренной политике, также направленной на раскол Церкви и подрыв авторитета Патриарха. Но это так и не позволило властям добиться от Патриарха уступок, которые противоречили канонам и традициям Церкви: введения нового стиля, церковного осуждения неугодных архиереев и т.д.

Таким образом, принципы церковной политики Патриарха Тихона, обозначенные в "Заявлении" от 16 июня себя оправдали - признание советской власти не означало подчинение ей в вопросах внутренней церковной жизни, власти так и не смогли добиться от Патриарха Тихона уступок в этом отношении, "Завещательное послание" в редакции ГПУ Патриархом Тихоном так и не было подписано.