Отец Невё встретил нового посла Франции 25 марта 1925 года в Москве. 19 мая он поделился своими впечатлениями с о.Кэнаром. «Наш посол очень любезен и прост. Я ужинал с ним и мадам Эрбетт в праздник Благовещения... Посол сказал мне, что комиссар иностранных дел Чичерин — очень славный малый, доброжелательный к французам; что покойный Воровский вел переговоры с Ватиканом об условиях договора и что Ватикан требовал слишком многого, как будто Россия может стать католической в один момент».

Г-н Эрбетт дал о.Невё прекрасную характеристику: «Посол Франции, — говорится в документе, — ознакомился с делом о.Эжена Невё, кюре из Макеевки с 1907 года, узнал о помощи, которую он оказывает жителям этого рабочего города, независимо от национальности, социального положения и даже вероисповедания. Посольство сделает все возможное в отношении центральных властей СССР, чтобы человеколюбивая деятельность о.Невё могла продолжаться для общей пользы и для установления необходимых контактов между двумя странами».

Установив столь важные связи, Невё с еще большим нетерпением принялся ожидать закрепления Католической церкви в России.

По иронии ли судьбы, по иронии ли кардинала Гаспарри отцу Д’Эрбиньи было дан титул Илионского, а м-ру Невё — Цитрусского. Отец Д’Эрбиньи действительно оказался Троянским (Илионским) конем, который ввел католическую иерархию на российскую землю с помощью Невё, епископа Цитрусского.

Видя невозможность назначения епископов путем соглашений, Пий XI решил начать тайные посвящения.

Невё был главным кандидатом с ноября 1924: поскольку собор епископов состоялся 20 ноября 1924 года. Однако следовало ли искать епископа для хиротонии о.Невё в Советском Союзе? Монсеньор Кесслер, Саратовский епископ, уехал из России и находился в Берлине. Монсеньор фон Ропп, Могилевский архиепископ, приговоренный к смерти, был изгнан и жил в Варшаве. В России оставался лишь один старый епископ, монсеньор Антуан Зерр, прежний епископ Тираспольский, отправленный на покой в 1902 году и находившийся в германской колонии Зельц, около Одессы. Кажется очевидным, что Ватикан одно время собирался посвятить о.Невё с помощью этого епископа, поскольку Невё писал 11 августа 1925 следующее: «Прошел небольшой слух, что представитель святого престола подпишет соглашение с правительством России. Говорят, в Берлине идут переговоры между папским нунцием и советским послом в Германии. Наиболее вероятным кандидатом является как будто бы прежний епископ Тираспольский, монсеньор Антуан-Жан Зерр, родившийся 10 марта 1849 года, викарный епископ Тираспольской епархии с 3 марта 1883 года, епископ Тирасполя 18 декабря 1889, отправленный на покой 1 августа 1902. Это не молодой человек; он уединенно жил в Крыму. Я был бы первым, кто радовался бы такому соглашению между Россией и папой: этому способствовали все».

С февраля 1926 у папы Пия XI и его государственного секретаря Ватикана Петро Гаспарри появился совершенно другой план, не менее рискованный: отца Д’Эрбиньи посвящают в епископы в полном секрете и отправляют в Россию, где он совершает хиротонию о.Невё и, если возможно, других епископов.

Кардинал Синсеро, президент комиссии «За Россию» («Pro Russia»), созданной в 1925, открыл этот проект отцу Д’Эрбиньи во вторник, 9 февраля 1926 года. Рассказ, напечатанный в «Жизнеописании монсеньора Д’Эрбиньи» («Vie de Mgr d’Herbigny») Полем Лесурдом, немного романтизирован. Все было проще — как монсеньор Д’Эрбиньи писал 7 ноября 1927 отцу Шардавуану, издателю «Annuaire Pontifical» («Ежегодник понтифика»): «Для Вашего покорного слуги была не папская грамота, а прямой устный приказ, во вторник 9 февраля, запрещающий что-либо делать или говорить против этого избрания. Для монсеньора Невё — не папская грамота, а письменный приказ кардинала Гаспарри, спрошенный мною на случай, если отец будет прикрываться своими церковными обязанностями».

Франция, установившая 28 ноября 1924 дипломатические отношения с СССР, по всей видимости, очень хотела сослужить хорошую службу Ватикану, и министр иностранных дел Франции Аристид Бриан был специально нацелен на помощь в этом деликатном предприятии, тем более, что два главных заинтересованных лица, о.Д’Эрбиньи и о.Невё, были французскими священниками.

Бриан уже оказал Ватикану важную услугу, защищая в Шамбре 22 января 1925 году кредиты французского посольства при Ватикане, то есть выступая за поддержание дипломатических отношений. Французское присутствие в столице христианства видилось ему необходимым в интересах даже самой Франции. Он прибавил и аргумент ad hominem, сказав, что Советы давно бы заключили соглашение, если бы дверь открылась. «Они будут стучать в дверь, пока та не откроется. Они же сами просили разрешения быть там... Однако они не из тех, кто по-настоящему держится за эти территории, и я, на самом деле, думаю, что, будь они хозяевами ситуации, их разговор с Ватиканом был бы коротким и решительным»^[3].

Министр рассуждал справедливо. Начиная с конференции в Генуе, Советы питали надежды на договор с Ватиканом. Двери оставались если не закрытыми, то, по крайней мере, едва приоткрытыми именно из-за Ватикана, который ставил такие жесткие условия, что соглашение становилось невозможным в принципе. Миролюбивый человек, всегда искавший согласия между народами, Бриан предложил этому предприятию Ватикана свои услуги и содействие французской дипломатии.

9 марта 1926 г-н Эрбетт, посол Франции в Москве, получил сообщение, что Ватикан хотел бы поставить французского епископа, «чей авторитет восполнил бы отсутствие эмигрировавшего католического епископа», монсеньора де Роппа, изгнанного из России и жившего в Варшаве. «Чин посвящения прошел бы открыто, но без шума. Хиротонию совершил бы м-р Зерр, бывший епископ Тираспольский, ныне живущий в Зельце, около Одессы. Епископом станет отец Невё». Г-н Эрбетт предостерег Париж, поскольку за этим, по его мнению, скрывалась глубинная цель: г-н Чичерин говорил послу, что на переговорах в Берлине Ватикан в лице папского нунция Пачелли поставил Советскому союзу неприемлемые условия. Он [Ватикан] объявил своей собственностью католические церковные здания в СССР и отказал советскому правительству в праве «утверждать» назначение епископов. «Таким образом, — сказал мне Чичерин, — у нас с Ватиканом борьба за инвеституру... Я не признаю папской дипломатии после Льва XIII», куда более либерального, по мнению наркоминдела (народного комиссара иностранных дел), и уважающего государственный суверенитет.

Что касается о.Невё, выбранного на место епископа, то г-н Эрбетт писал г-ну Бриану: «Выбор, о котором Ваше превосходительство сообщили, мне всегда казался наилучшим.., главным образом потому, что он не сулит никаких инцидентов»^[4]. Париж передал послу, что о.Д’Эрбиньи собирается покинуть французскую столицу 19 марта с поручением, суть которого при этом не разъяснялась. Выбор эмиссара был удачен. Г-н Эрбетт вынес наилучшие впечатления от о.Д’Эрбиньи во время его первого визита в Москву в октябре 1925, а статьи Д’Эрбиньи, опубликованные на Западе, не вызывали раздражения у Советов.

10 марта 1926 года Пий XI подписал motu proprio: Plenitude potestatis^[5], что давало отцу Д’Эрбиньи все необходимые полномочия для выполнения поставленной задачи. «На основании полноты апостольской власти, Мы отправляем Нашим посланником Мишеля Д’Эрбиньи, штатного епископа Илионского, с известными Нам целями и соответствующими необходимыми правами. Дано в Соборе Св. Петра 10 марта 1926 года на пятом году Нашего понтификата. П.П.XI».

Существуют два варианта этого текста: тот, который мы воспроизвели, где отмечается епископский сан Д’Эрбиньи, и другой, где он именуется просто отцом Д’Эрбиньи с титулом посланника в Россию. Фонд Д’Эрбиньи содержит оба варианта в соответствующих конвертах, написанные одним почерком: первый — «Нашему брату Мишелю Д’Эрбиньи, штатному епископу Илионскому, Нашему посланнику в России»; второй — «Нашему дорогому сыну Мишелю Д’Эрбиньи, Нашему посланнику в России». Наличие двух вариантов было оправдано тем, что отцу Д’Эрбиньи в зависимости от обстоятельств приходилось выступать перед своими собеседниками в России то в качестве епископа, то в роли простого посланника папы^[6].

В то же время государственный секретариат Ватикана написал декрет Quo aptius^[7], который предусматривал полную реорганизацию католической иерархии в России. Мы публикуем здесь этот важный текст, неизвестный до сего дня, хранящийся в трех экземплярах в фонде Д’Эрбиньи, в папке «иконографические документы». Два экземпляра, датированных 10 марта, содержат тот же текст, что и motu proprio, то есть упоминание или умолчание о епископском сане о. Д’Эрбиньи. Третий датирован 26 июля 1926, то есть кануном последнего «апостольского путешествия» м-ра Д’Эрбиньи в Россию^[8].

Чтобы более действенно способствовать учреждению иерархии и благу людей в России, настоящим декретом, на основании полученной Нами апостольской власти, Мы объявляем временно прекращенной юрисдикцию Преосвященного отца и владыки (далее — П.О.В. — Пер.) Эдварда де Роппа в Могилевской архиепископии, П.О.В. Иосифа Кесслера в Тираспольской епархии, и Мы объявляем П.О.В. Сигизмунда Лозинского, епископа Пинского, отстраненным от апостольской администрации Минской епархии; П.О.В. Адольфа Шелазена, епископа Луцкого, — от апостольской администрации Каменецкой епархии; а также П.О.В. Адриана Смеца, штатного архиепископа Гангрского, Нашего посланника в Персии, лишенным полномочий — в той мере, которая необходима для достижения цели. В то же время Мы назначаем и утверждаем П.О.В. Мишеля Д’Эрбиньи, штатного епископа Илионского, апостольского посланника в России, то есть на всей территории СССР, предоставляя ему право временно прекращать, утверждать, расширять или ограничивать — в территориальном смысле — юрисдикцию нынешних апостольских администраторов или главных викариев; создавать новые администрации и назначать новых руководителей, благоугодных Господу, возводить их в епископское достоинство и рукополагать, давая им соответствующие, с его точки зрения, права; наконец, производить проверку — по крайней мере, для обеспечения надежности всех юрисдикционных действий, признанных по тем или иным причинам неправильно совершенными.

Кроме того, Мы предоставляем тому же П.О.В. Мишелю Д’Эрбиньи все права и полномочия, которыми обладает каждая из Римских конгрегаций, исключая то, что требует Нашего личного участия, — например, разрешение брака ratum et non consommatum, в случае целибата священников и родства 1 степени^[9].

Невзирая на любые противоположные распоряжения, заслуживающие специального доклада.

Дано в Риме, в Соборе Святого Петра, 10 марта 1926 года, на пятом году Нашего понтификата. Пий XI».

Версия этого декрета, умалчивающая о епископском достоинстве о. Д’Эрбиньи, разумеется, опускает его право на посвящение им назначенных апостольских администраторов.

Декрет предполагает, что упомянутые епископы: Могилевский, Тираспольский, Луцкий, Пинский, а также апостольский посланник в Персии, — были проинформированы о решениях Римского престола. С этими документами мы не знакомы.

На следующий день, 11 марта, государственный секретарь Ватикана кардинал Гаспарри, который, несомненно, сыграл важную роль в этом деле, написал письмо для о.Невё — на случай, если тот будет отказываться от епископского сана.

«Наш Святой отец, Божиим промыслом папа Пий XI, изволил назначить П.О.В. Пия Невё апостольским администратором в Москве и округах ad nutum Sanctae Sedis и возвести его в епископское достоинство штатной церкви Цитруса. Дано в Риме, в государственном секретариате Его Святейшества, 11 марта 1926. П. Кардинал Гаспарри»^[10].

Сделав это, кардинал, прекрасный юрист и выдающийся служитель Церкви и папства, счел, что Божественный закон важнее законов государственных — когда последние мешают Католической церкви выполнять свой пастырский долг среди верующих в любой стране мира и при любом режиме.

Наделенный такими полномочиями, о. Д’Эрбиньи вернулся в Париж, где министр иностранных дел выдал ему дипломатический паспорт для России. Советское консульство упорно отказывалось проставить на нем визу. Отец Д’Эрбиньи назвал причиной своей поездки в Россию необходимость проверки французских церквей и имущества, национализированных по декрету об отделении Церкви от государства от 23 января 1918 и забытых при обсуждении вопроса об установлении дипломатических отношений между Францией и СССР. Советская сторона хотела избежать даже видимости переговоров или контактов дипломатического характера со священником. 27 марта 1926 года советское консульство подписало визу на въезд в СССР на простом паспорте.

«Выехав на Вербное воскресенье, — пишет преосвященный Д’Эрбиньи в своем рассказе «Пасха 1926 года в России», — после совершения святой мессы, я торопился в Берлин, чтобы на Великий понедельник в резиденции папского посла участвовать в мессе, которая оставит в моей памяти и моем сердце глубокую признательность нунцию, м-ру Эжену Пачелли». Этой таинственной фразой о. Д’Эрбиньи давал понять — но кто мог это разгадать? — что утром 29 марта монсеньором Пачелли он был рукоположен во епископа, чтобы самому совершать в России епископские хиротонии. Монсеньор Пачелли шифровкой от кардинала Гаспарри был уведомлен о приезде упомянутого путешественника. Посвящение прошло januis clausis (при закрытых дверях), в присутствии одного свидетеля, м-ра Сантоза, секретаря нунция. В ту же ночь Д’Эрбиньи сел на Рижский поезд. Он прибыл в Москву в Великую среду — для участия в службах Страстной седмицы. Во французской церкви святого Людовика на Великий четверг собралось множество верующих, чтобы приветствовать священника, которого они видели в октябре 1925.