В своем "Жизнеописании" отец^[1] Д'Эрбиньи рассказывает, что в тот же день он освящал миро. Это вполне вероятно, если не считать того, что, поскольку обряд требует использования оливкового масла и множества благовоний, о.Д'Эрбиньи должен был сообщить г-же Отт, церковному администратору, о своем сане епископа. Что он и сделал. Равным образом, он поставил в известность посла, г-на Эрбетта, который с этого времени понял, что епископскую хиротонию отца Невё должен совершить не монсеньор Зерр, а сам Д'Эрбиньи.

Г-н Эрбетт вызвал о.Невё в Москву. Два его письма остались без ответа, поскольку так и не дошли до адресата. Отец Д'Эрбиньи, посвятивший все свое время активной пастырской деятельности среди католиков-иностранцев, также пригласил о.Невё в Москву^[2]:

"До настоящего времени я надеялся приехать для встречи к Вам. Теперь я прошу Вас посетить меня. Мне надо будет поговорить с Вами во вторник, 20-го, или даже раньше, если можете. Потом мы провели бы вместе утро 21-го, праздник святого Иосифа; если пожелаете, Вы могли бы уехать днем. Возможно, в светской одежде. Вас бы по-простому приняла гостеприимная семья. Уже многие годы я молюсь за Вас и вместе с Вами; еще более - последние несколько месяцев. С братским почтением, Ваш раб in Xristo, по-братски, Мишель Д'Эрбиньи".

Определенно, Провидение покрыло пеленой глаза отца Невё. В своем письме отец Д'Эрбиньи поставил перед своей подписью знак креста на последней букве t в слове "по-братски" (fraternellement) - чтобы скрыть свой епископский сан: ибо епископы всегда подписывались своим крещальным именем после знака креста.

Не получив известий от о. Невё, г-н Эрбетт пригласил его телеграммой с оплаченным ответом. Невё сел на Харьковский экспресс вечером 20 апреля. На маленьком вокзале он был задержан более чем на три часа милицией, которая что-то подозревала в связи с постоянными запросами французского посольства. Экспресс уехал без Невё. Когда от управления московской милиции был получен ответ, что с пассажиром все в порядке, о.Невё смог отправиться на следующем поезде и прибыл чуть позднее 10 часов во французскую церковь святого Людовика, где монсеньор Д'Эрбиньи ждал его, чтобы совершить епископскую хиротонию. Он попросил г-жу Алис Отт, церковного администратора, и полковника Бержера, военного атташе при итальянском посольстве (которого монсеньор Ратти, нунций в Варшаве, хорошо там изучил и которого рекомендовал монсеньору Д'Эрбиньи) прийти утром в среду, 21 апреля, в церковь на первую мессу, а когда прихожане разойдутся, присутствовать, при закрытых дверях, на хиротонии отца Невё во епископа.

"Я приезжаю бодрым и веселым, в брюках и кожаном пальто, чтобы совершить мессу в честь святого Иосифа, - писал Невё одному из своих друзей, - а мне объявляют, что я выйду из церкви не иначе, как в сане епископа. Тогда-то я действительно почувствовал себя jumentum coram Domino, как вьючное животное перед Господом".

Монсеньор Д'Эрбиньи поначалу туманно описывал церемонию посвящения - в своем рассказе "Пасха в России", который мы уже упоминали: "Отец Невё приехал утром в праздник святого Иосифа, в среду, 21 апреля. Несмотря на трехчасовую задержку с поездом он еще смог служить мессу. Однако его изумление при виде священника из Франции, первого на его пути после 1915 года, было столь велико, что через неделю ему пришлось обратиться к врачу для возвращения утраченного сна".

Отец Жерве Кенар в книге "Вчера, Воспоминания восьмидесятилетнего" описал в 1955 году, с некоторыми неточностями, посвящение о.Невё и послал этот рассказ отцу Д'Эрбиньи, затворившемуся тогда в иезуитском новициате Монс в Жер. Поблагодарив его, монсеньор Д'Эрбиньи отправил ему те страницы "Жизнеописания", где уже он сам, с другими неточностями, описывает церемонию посвящения. Читателю, который никогда не получит доступа к архивам Д'Эрбиньи, я сообщаю, что этот рассказ вышел на "Страницах Архивов", "Успение в России", № 3, декабрь 1995, стр. 45 - 49. Приведу лишь его завершение: "Какая важная миссия - передать в тот день, 21 апреля, полномочия, полученные от монсеньора Пачелли 29 марта. И с какими последствиями? Для него! И для СССР! И для Церкви! И для стольких душ!" Воистину так.

Беспокойство м-ра Д'Эрбиньи из-за отсутствия отца Невё в назначенный час было тем более понятным, что в тот же день, 21 апреля, его пригласили явиться в горсовет Москвы, и он ждал самого худшего. Но удача не приходит одна, и Совет разрешил ему отправиться в Харьков с тем, чтобы просить руководство Украины позволения перемещаться по территории республики и посетить французские церкви Макеевки и Одессы.

В тот вечер оба епископа были в гостях у г-на и г-жи Эрбетт. Посол сообщил Парижу, а через Кэ д'Орсэй и Ватикану, об успешном выполнении первой половины миссии отца Д'Эрбиньи. Последний 21 апреля отправил своей матери, по-прежнему не знавшей о епископском сане своего сына, по дипломатической почте письмо, где говорилось: "Святой Иосиф побаловал меня... величайшей благодатью этим утром". Вечером 22 апреля оба епископа сели на экспресс до Харькова, где утром 23 они отслужили мессу у настоятеля Илгуина, которого м-р Д'Эрбиньи, сославшись на звание папского посланника, назначил апостольским посланником без епископского титула. Потом они вместе вернулись в Макеевку, где 25 апреля, в воскресенье, о. Д'Эрбиньи возглавил процессию в честь святого Марка. Утром 26 апреля он отбыл в Одессу. "Отец Невё, - писал Д'Эрбиньи, - пожелал мне ангельского охранения. Мы горячо поблагодарили друг друга - по причине, которой другие пассажиры не могли даже предположить". Д'Эрбиньи посетил германских поселенцев на берегу Черного моря в Николаеве и Одессе, но не сумел встретиться с симферопольским кюре, аббатом Фризоном. Из Одессы Д'Эрбиньи поехал в Киев, где отслужил мессу в церкви святого Александра, настоятель которой, м-р Скальски^[3], выполнял функции викария Житомирской епархии. Была суббота, 1 мая. Большой праздник трудящихся всего мира и особенно СССР. Следующая ночь - православная Пасха.

Из Киева Д'Эрбиньи отправляется через Могилев (там он служит мессу), Оршу, Витебск в Ленинград, где остается на четыре дня. 8 мая Д'Эрбиньи возвращается в Москву.

10 мая, в понедельник, он совершил епископскую хиротонию м-ра Болеслава Слосканса и м-ра Александра Фризона, которого он не смог встретить на Юге, но которому передал через одного священника повеление приехать в Москву для посвящения в епископа. Хиротония состоялась во французской церкви святого Людовика, в таком же секрете, что и посвящение о. Невё, и с теми же свидетелями.

На следующий день о. Д'Эрбиньи встретился с г-ном Смидовичем, председателя комиссии по культам при Министерстве юстиции, для беседы о проблемах католической семинарии. Перед отъездом из Москвы о. Д'Эрбиньи послал отцу Невё по почте письмо, где говорилось^[4]:

Цензура, несомненно, прочла это письмо. Но поняла ли она, что двумя близнецами назывались два новых епископа, рукоположенных Д'Эрбиньи: м-р Фризон ("один был несколько фриволен") и м-р Слосканс ("другой ласков")?

Д'Эрбиньи планирует направить: в Ленинград - доминиканца для помощи отцу Амудрю, в Макеевку - двух ассумпционистов вместо Невё, в Москву - племянника Невё, священника из Орлеанской епархии, в Одессу - двух иезуитов-французов и трех братьев для семинарии, в Киев - бенедектинца, по просьбе обновленцев, для преподавания французского в академии.

В своем "Жизнеописании" о.Д'Эрбиньи говорит, что возвращался через Берлин, где м-р Пачелли разместил его в резиденции папского посла, через Цюрих, где видел главу иезуитов, всегда тщательно скрываемого. Д'Эрбиньи прибыл в Рим 23 мая, в воскресенье Пятидесятницы, и был принят папой Пием XI 25 мая: они беседовали более двух часов. Что касается счастливых результатов его поездки, то это вопрос будущего: скорого возвращения Д'Эрбиньи в СССР, отправки отца Ледит, американца французского происхождения, и отца Швейгля, австрийца, в Одессу с целью организации католической академии.

На следующий день, 26 мая, о. Д'Эрбиньи составлял рапорт министру. Он писал: по мнению г-на Смидовича, назначение епископов не встречает противодействия. Выбор может делаться по законам католической религии. "То есть папой, по его желанию, и, если папа посылает в Россию епископа для епископской хиротонии французского священника, разрешение должно быть получено по общим правилам. Так, отец Невё, уже избранный Святым престолом как апостольский администратор в сане епископа, мог быть публично объявлен таковым через некоторое время, по усмотрению Святого престола, чтобы я, вернувшись в Россию (возможно, в июле), открыто пользовался полученными полномочиями".

М-ра Д'Эрбиньи обвиняли в провале предприятия, задуманного Пием XI и реализованного Д'Эрбиньи на свой страх и риск и с помощью Франции, из-за разглашения своего статуса епископа. Однако мне кажется очевидным, что о. Д'Эрбиньи получил от папы прямое указание открыть во время своей третьей поездки свой епископский титул - для более легкого принятия Советами и российскими католиками Невё как епископа.

Тайна епископского посвящения Д'Эрбиньи тщательно скрывается до августа 1926 года даже от его родных. Даже кардинал Синсеро, секретарь восточной конгрегации, не знает о его полномочиях. В июле Д'Эрбиньи встречается в Риме с папой и снова отправляется в Россию.

"Я воспользовался этим, чтобы провести около тридцати часов в прежней столице (Ленинграде), отслужить 12 августа мессу святой Клэр во французской церкви Нотр-Дам, без сослужащих, и мессу в пятницу 13, с прежним викарием Могилевской епархии, м-ром Антуаном Малецким", - пишет он в своем рассказе "Дни епископа в Москве", вышедшем в 1927. Читая между строк, мы поймем, что м-р Д'Эрбиньи в тот день посвятил Малецкого во епископы.

Впервые м-р Д'Эрбиньи открыто совершил епископское служение 15 августа в церкви святого Людовика в Москве.

Известие о епископских посвящениях в Москве мгновенно разнеслось по миру телеграфными агентствами. "Приехав в Москву 14 августа, - пишет его секретарь, отец де Беллуа, к мадам Д'Эрбиньи, - отец совершил богослужение как епископ 15 августа. Эта новость, пришедшая в телеграмме, раскрыла, как мне кажется, тайну, которую надо было хранить. Следствием же ее разглашения, о котором я, как и Вы, сожалею, стало то, что многие наши и даже посторонние уже всё знают".

По указанию Рима о. Д'Эрбиньи написал сообщение и отправил его по почте в среду 25 августа: оно было опубликовано в "Osservatore Romano" от 6-7 сентября, то есть появилось в Риме днем 6 сентября, в понедельник. Эта информация располагалась на 1 странице, в крайней колонке справа, под заголовком: "Из России - наши корреспонденты", - что подчеркивало ее почти официальный характер. В ней говорилось: "Москва, август. Мы имеем возможность сообщить утешительные новости о религиозных торжествах, проходивших при большом стечении людей в Москве 15 августа, в день Успения Пресвятой Девы, и в последующие дни. 15 августа, после того, как сотрудники французского и итальянского посольств заняли свои почетные места в московской церкви святого Людовика, началась торжественная папская месса. Ее вел тот, кого все называли до сего времени П.О. Мишель Д'Эрбиньи, президент Папского института восточных исследований в Риме, - рассказавший в своей проповеди, как папа, желая показать свою особую заботу о русских, посвятил его во епископы с тем, чтобы нести еще более обильное благословение верным католикам в Москве и СССР. Его пребывание, как он подчеркнул, будет недолгим и чисто религиозным, для католиков, без малейшей политической или дипломатической деятельности. Каждый день следующей недели католики во множестве стекались на мессу, совершаемую епископом, принося медальоны, четки, кресты, приводя детей - для благословения. Другая торжественная папская месса совершалась 22 августа в главной церкви поляков перед огромной толпой собравшихся. 23 августа прошла церемония конфирмации для подростков и вообще молодых. Все ждали великого приходского торжества, праздника святого Людовика, 29 числа. Все верные с живейшим чувством и со слезами благодарности взывали ко святому отцу".

Эйфория, ощутимая в этом репортаже, продолжалась недолго. Был получен не только отказ на поездку в Одессу, где м-р Д'Эрбиньи планировал исследовать почву для организации католической семинарии, но полиция напомнила ему о необходимости покинуть Советский Союз в ночь с 3 на 4 сентября (с пятницы на субботу), поскольку 2 сентября истекал разрешенный срок его пребывания в стране. Тем не менее м-р Д'Эрбиньи искусно сумел продлить свою визу через чиновника, который был не в курсе последних ограничительных мер. Д'Эрбиньи было позволено оставаться до 6 сентября и покидать СССР через любую границу на его выбор. Таким образом, м-р Д'Эрбиньи смог увидеться с о. Невё, что являлось совершенно необходимым для передачи распоряжений Ватикана и достижения согласия о способе его представления.

После ряда задержек Невё 4 сентября приезжает в Москву, где м-р Д'Эрбиньи представляет его прихожанам как священника, который будет теперь служить в церкви святого Людовика. 6 сентября Д'Эрбиньи покидает Москву, а 8-го - Россию.

Поверенный в делах Франции, г-н Анри отправил 8 сентября 1926 следующую телеграмму: "Я узнал, что отец Д'Эрбиньи во время своего последнего визита в Рим был совершенно секретно посвящен во епископы. Он получил титул Илионского". Эта телеграмма лишь воспроизводила информацию "Osservatore Romano" от 6 сентября. Поверенный в делах добавлял, стараясь оправдать свою неосведомленность, что "это бессмысленное скрытничанье стало новостью даже для высших церковных деятелей, один из которых не побоялся сказать: "Впервые в истории Церкви папа ведет тайные дела с иезуитами"".

Министерство иностранных дел Франции ответило поверенному в делах: "Возведение отца Д'Эрбиньи в епископское достоинство произошло не в указанный день, а несколькими неделями раньше, до его первой поездки в Россию, в апреле. Эта информация была дана строго конфиденциально отцом Д'Эрбиньи начальнику русского бюро моего отдела. Этот клирик действительно очень желал поставить мои службы в известность относительно намерения понтифика сделать епископом отца Невё, который бы пребывал в течение многих лет в Москве (sic) и которого должен был рукоположить именно о. Д'Эрбиньи" (№ 157 / EU от 7 октября 1926).

Cтоль важная новость, можно себе представить, привлекла и общественное внимание. 25 сентября Поль Лезур опубликовал в "Figaro" под заголовком "Католицизм в Советах" беседу с м-ром Д'Эрбиньи, вернувшимся из России, в которой последний не говорил о рукоположенных им епископах. Ассумпционисты, забыв об осторожности, которую им советовал соблюдать о.Невё, напечатали радостное известие о его епископской хиротонии в бюллетене Института, "Lettre а la Famille", от 29 сентября. Этого было более чем достаточно, чтобы уверить Советы в предпринятом Ватиканом учреждении в СССР тщательно законспирированной католической иерархии. В это же время кардинал Пачелли вел в Берлине переговоры с советским послом Крестинским об условиях возможного соглашения или возможного modus vivendi.

Невё находится в двусмысленном положении в связи с необходимостью скрывать свой титул епископа. 28 сентября 1926 он пишет свой первый рапорт Д'Эрбиньи на бланке Могилевского митрополита м-ра фон Роппа. В частности, Невё рассказывает о своем намерении вступить в собственные права:

"В ближайшее воскресенье, в праздник святого Розария, в церкви святых Петра и Павла состоится понтификальная месса. Накануне, в проповеди викарий объявит, что мессу возглавит "епископ". Во время мессы я возьму слово и скажу со всевозможной простотой и скромностью, однако вполне понятно, что святой отец удостоил меня назначения апостольским администратором для католиков Московской области, и от имени всех я должен оказать послушание Его святейшеству. Всё закончится; экивоки, опасения больше будут не нужны, и да хранит нас Бог!"

Многие верующие полагали, что вернулся м-р Д'Эрбиньи. В воскресенье 3 октября приходской викарий служил мессу во французской церкви святого Людовика, а отец Невё должен был говорить здесь на французском проповедь. После мессы о.Невё, в одежде священника-ассумпциониста, в сопровождении двух мальчиков-певчих в светском платье, отправился в соседнюю польскую церковь святых Петра и Павла, где был принят как местный епископ. Он надел епископские облачения, переданные ему м-ром Д'Эрбиньи через французское посольство. Он впервые служил понтификальную мессу вместе с польскими клириками, двумя католическими армянскими священниками и отцом Николаем Толстым, униатом. Можно представить себе всеобщее изумление при виде столь необычайной торжественности. После "Верую" м-р Невё по-русски сказал речь о принятии полномочий^[5]: "Мы, отец Эжен Невё, по милости Божией и благодати Святого престола, апостольский администратор в Москве, объявляем о начале с настоящего момента исполнения обязанностей, которые были на нас возложены".

Одна женщина пыталась записать его проповедь в защиту репутации католиков, но ей не позволили этого сделать поляки.

6 октября Невё отправил в Рим отчет о церемонии и благоприятном впечатлении от его речи на клириков и прихожан. Г-н Эрбетт отправил текст проповеди в Париж, а Невё раздавал его своим священникам. Лишь полиция была недовольна. В Могилеве местный журнал обвинил приехавшего м-ра Слосканса, назвав его молодым "епископчиком". Через армянина-католика, ехавшего в Симферополь, Невё передал м-ру Фризону посох, митру и другие вещи из хранилища мадам Отт.

Казалось, все шло хорошо: под носом у советского правительства и ГПУ, напротив их резиденции, печально знаменитой Лубянки, в церкви святого Людовика м-р Д'Эрбиньи рукоположил трех епископов и четвертого в Ленинграде. Невё полагал, что больше нечего скрывать, хотя и нужно всего опасаться. ГПУ, увидев себя одураченным, немедленно решило взять реванш. Днем 18 октября Невё был вызван органами и услышал: "Прекращайте службу или покидайте СССР в течение трех дней". "На каком основании, - спросил Невё, - употребляются столь резкие меры по отношению к гражданину, прожившему в стране двадцать лет?" "В соответствии с новым законодательством СССР лишь советские граждане имеют право заниматься религиозной пропагандой". "Вот это новость", - ответил Невё, немедленно сообщивший о происшедшем послу.

Г-н Эрбетт выразил протест и сообщил об этом в Париж. Кэ д'Орсэй ответило резкой депешей, где пригрозило Советам ответными мерами по отношению к священникам и другим советским гражданам во Франции. В четверг 21 октября, вечером г-н Эрбетт передал из советского министерства ответ комиссара иностранных дел: Невё, прожившему в России двадцать лет, разрешено остаться - при условии, что он будет заниматься лишь французскими гражданами.

Д'Эрбиньи, Невё и другие пытаются выяснить, кто допустил излишнюю болтливость. Невё резюмирует, что "лучше согрешить избытком осторожности, чем избытком красноречия".

После составления отчета для Пия XI о своей третьей поездке в Россию, Д'Эрбиньи вернулся в Париж, где по инициативе м-ра Бопина 6 октября в церкви на улице де Севр состоялась понтификальная месса. На нее были приглашены все, кто принимал участие в предприятии: г-н Анатоль де Монзи, сенатор, член франко-русской комиссии; г-н Кане, советник правительства по религиозным делам при Кэ д'Орсэй; г-н Пайяр, будущий советник в Москве и посол в Белграде; г-н Поль Буайер, известный славист, и другие.

Несмотря на все это, мосты не были сожжены. В Кремле продолжалась борьба влияний - между министерством иностранных дел, возглавляемым Чичериным и его помощником Литвиновым, которые искали контактов для получения признания Ватиканом de jure, и ГПУ, враждебным всякому проникновению священников или монахов, казавшихся им (с их точки зрения не без оснований) агентами Ватикана, то есть шпионами.

Два римских иезуита: отцы Ледит, американец французского происхождения, и Швейгль, из австрийского Тироля, - сумели добиться визы в СССР. Сев на пароход в Бари, они высадились в Одессе 24 октября. Им разрешили преподавать французский в советских институтах Ленинграда.

28 октября они прибыли в Москву, где остановились в гостинице "Селект". Они встретились с г-ном Эрбеттом и г-ном Полем, австрийским министром. Каждый день они имели возможность служить мессу в церкви святого Людовика. 1 ноября, в праздник всех святых, отец Ледит даже в ней проповедовал. Вечером этого дня они ужинали в ресторане с Невё, а 3-го отправились в Ленинград. Отцы предполагали остановиться во французском доме, но г-н Эрбетт не согласился, поскольку они не были гражданами Франции. Они нашли приют у отца Амудрю, кюре французской Нотр-Дам, где они служили мессу. Однако 24 ноября полиция объявила об их высылке, руководствуясь тем же декретом, что был предъявлен Невё, запрещающим иностранцам религиозную проповедь. Они вернулись не через Рим - как считает м-р Д'Эрбиньи, чтобы избежать кривотолков. Отец Швейгль отправился в Вену, отец Ледит - во Флоренну в Бельгии.

Г-н Эрбетт по просьбе о.Д'Эрбиньи сохранил тайну других епископских хиротоний: это показывает, что дипломаты часто умеют беречь секреты Церкви лучше, чем сами церковники, - при том, что в таких условиях подобное сокрытие могло заставить усомниться в законности действий по отношению к министерству иностранных дел Франции. Когда министерство узнало о посвящении других епископов, не французов, оно выразило свое неудовольствие. Оно чувствовало себя плохо вознагражденным за содействие, оказанное м-ру Д'Эрбиньи, и обманутым последним. Отец Д'Эрбиньи говорил лишь об одной хиротонии. При этом, как писал 3 февраля 1927 года департамент г-ну Дулке, послу при Ватикане: "Мне стало известно из надежных источников, что м-р Д'Эрбиньи рукоположил в России не одного, а трех епископов, из которых минимум один - поляк... Я сожалею, что этот прелат, к которому мы отнеслись столь благожелательно и доверчиво, счел себя вправе, даже не поставив нас в известность о своих намерениях, проявить инициативу в делах со столь тяжелыми последствиями..."

Г-н Дулке отвечал, что м-р Д'Эрбиньи никоим образом не пытался скрыть того факта, что он рукоположил трех других епископов, русских по национальности, но иностранного происхождения (один из Германии, м-р Фризон, другой из Польши, м-р Малецкий, третий из Латвии, м-р Слосканс). Кроме того, он действовал, если не посоветовавшись, то по крайней мере предупредив г-на Жана Эрбетта, который полностью обо всем осведомлен. Париж, в своей депеше от 26 февраля 1927 года, организованной г-ном Кане, возражал г-ну Дулке: "Святой престол не был обязан нас информировать, поскольку не просил никакой помощи, которую, разумеется, мы бы и не смогли предоставить. Но я удивлен - и это общее чувство, охватившее компетентные церковные круги, - той странной смесью скрытности и болтливости, неблагоразумия и секретничанья, окружить которой свой визит в СССР этот прелат считал необходимым".

Телеграмма из департамента г-ну Эрбетту была еще более суровой: "Нельзя не назвать чрезмерной подобную неосторожность, о которой только и мечтает старый режим, дозволявший в России (в узком смысле слова) лишь Могилевского архиепископа, находившегося в Петрограде под усиленным наблюдением, и Тираспольского епископа". "М-р Д'Эрбиньи, - добавлял департамент, - не был искренен с г-ном Бертело, генеральным секретарем Кэ д'Орсэй, и г-ном Кане, советником по делам религий в министерстве иностранных дел. Его слова о том, что Невё не является единственным епископом в СССР, если и говорились, то сами по себе двусмысленны".

Г-н Эрбетт, который чувствовал себя обвиненным, 8 марта 1927 отвечал (EU/170): "Я обеспечил покровительство Франции не кому иному, как французскому гражданину. Я никогда не посещал французской церкви в Москве, равно как и других московских храмов. М-р Д'Эрбиньи хотел отделить русских католиков от епископов-эмигрантов, поляка (де Ропп) и немца (Кесслер). Я понял, что он желает назначить апостольских администраторов - один уже был (Малецкий) - на севере и юге: последний, как я вижу, Фризон, которого в 1925 году считали французом, - в Керчи; в Могилеве - Стоскам (sic!). Они епископы, но подчиняются Невё".

Г-н Эрбетт добавлял не без иронии, точно оценивая систему: "Советская власть в принципе противостоит любой религии. Она особенно противится религии католической, потому что последняя имеет такую организацию и средства воздействия, которые делают ее влиятельной политической силой". Это принципиальная позиция, не зависящая от тех или иных обстоятельств: "Не следует думать, что коммунистическая партия оставляет открытой религиозным учениям небольшую дверь, куда может пройти одна митра, а четыре митры, поставленных друг на друга, не пролезут. Коммунистическая партия не дает пространства для входа религиозных идей. Одна митра столь же неприемлема для нее, что и четыре, если речь идет о принципе. Четыре митры ей столь же безразличны, что и одна, если прийти к такому modus vivendi, который бы не угрожал политическим интересам режима".

27 марта 1927 года м-р Д'Эрбиньи положил конец спекуляциям, которыми обросла его поездка в Россию, - на публичной конференции в Риме, где он заявил, что м-р Невё не был "московским епископом, но апостольским администратором с резиденцией во французском приходе святого Людовика и в сане епископа". То же самое с м-ром Малецким в Ленинграде. О двух других епископах, м-рах Слоскансе и Фризоне, он не сказал ни слова. "Неинформированная публика, - писал он по этому поводу Невё 4 апреля 1927, - сочла, что Малецкий и Невё были посвящены в августе и сентябре, и только они. Мой тон не мог раздражить Советы. Папа считал эту конференцию необходимой из-за ряда статей, появившихся в эмигрантских журналах... Полное молчание возбуждает излишнее любопытство и провоцирует буйные фантазии и россказни".

Главное об этой конференции появилось в статье из "Etudes", которую мы уже упоминали, - "Дни епископа в Москве, август-сентябрь 1926" ("Etudes", 5 мая 1927, стр. 257-285). М-р Д'Эрбиньи опровергает в первую очередь информацию, появившуюся в русской газете Парижа "Возрождение", где говорилось, что епископ в России рукополагал священников десятками и заключил религиозный союз с одной из групп, которая раскалывает сейчас православных в России. По первому пункту м-р Д'Эрбиньи утверждает, что еще не совершил ни в России, ни вне России ни одного рукоположения во священники, диаконы, иподиаконы или еще меньший чин. Однако он остерегается говорить о епископских посвящениях.

Что же касается второго пункта, то он его категорически опровергает. "Ни во время этой поездки, ни в продолжение предшествующих, я не имел никакого контакта: ни письменного, ни устного - с кем-либо из начальников или служащих Наркоминдела. Ни для одной из этих поездок, равно как и последней, я не получал от Святого престола дипломатической или политической миссии... Более того, я избегал всякого контакта с православными иерархами, которых один разговор со мной мог скомпрометировать". Без сомнения. Но Д'Эрбиньи встречался со Смидовичем. Который был, как известно, из комиссариата юстиции.

"Говорят также, что советские руководители не знали, что я стал епископом". Они действительно этого не знали во время его приезда в апреле-мае 1926. И м-р Д'Эрбиньи ограничивается замечанием, что, предупрежденный о третьем приезде, советский консул подчеркнул, что в данном случае руководству СССР детали не важны. "Мой паспорт с первого приезда свидетельствовал о моей церковной принадлежности, и Правительство Москвы, в соответствии с Конституцией, совершенно не интересовалось моим местом в иерархии".

Доверие, оказанное ему Пием XI, и уважение, засвидетельствованное кардиналом Гаспарри, было высочайшим.