Когда вопиют деревянные стены…

Летом прошлого года автор этих строк принял участие в торжественном событии: на новопостроенный деревянный храм в одном из приходов Подмосковья водружали святой крест. Мне в качестве журналиста предстояло осветить это долгожданное для многих мероприятие и подготовить небольшой фотоотчет. Я ехал по заданию редакции, зная лишь пункт назначения. Ни история прихода, ни все сопутствующие установке креста обстоятельства до поездки были мне неизвестны…

День водружения выдался чрезвычайно благоприятным для такого события: сияло солнце, было жарко, но не изнуряюще знойно, время от времени набегавший ветерок приносил с собой приятную свежесть. Я мчался на автомобиле из пыльной столицы в любимое Подмосковье, предвкушая радость, которая грезилась мне от участия в важном для православной общины деле. Поскольку удалось приехать на место пораньше, свободное время можно было посвятить ознакомлению с поселением, в котором находится приход. Место оказалось на редкость привлекательным, и, безусловно, его жемчужиной являлся храмовый комплекс: за рекой, на небольшом возвышении расположилась целая церковная усадьба, включающая каменные храм и два флигеля эпохи заката классицизма, замечательную ограду, а также вновь отстроенную деревянную церковь. Сразу стало очевидно, что во главе прихода стоят люди целеустремленные, болеющие за свое дело и не жалеющие средств для его благолепия. Каменные строения светились свежей краской и побелкой, между зданиями разбегались ухоженные дорожки, повсюду цвели и благоухали цветы, зеленели выкошенные газоны и тщательно подстриженные кусты.

Я прохаживался по дорожкам, слушая говор листвы, которая трепетала под дуновениями ветерка, фотографировал, ликовал душой, все больше и больше ощущая внутри себя гармонию и согласие с миром села и его приходом. Вдруг мое внимание привлек довольно странный объект. В углу церковной усадьбы, на ее задворках, находилось покосившееся деревянное сооружение, которое темнело среди летней зелени старым ссохшимся брусом. Сооружение являло собой двухчастный сруб, но его предназначение не было ясно. Первое, что пришло в голову, – колодец. Однако ни колодезной шахты, ни соответствующих приспособлений вроде вращающегося барабана у постройки не было. Затем подумалось о крошечной, совсем небольшой часовенке, тем более к срубу был приставлен такой же старый деревянный крест. Но где окна и двери? Коснулся стен – загрубевшие, растрескавшиеся бревна оставили на пальцах пыль (подумалось: вот она, пыль веков!); обошел вокруг, взгляд упал на аккуратно выведенное белой краской на стене: «1707 г от РХ».

Вот это да! Откуда в этом уголке такая давняя постройка? Обращаюсь с вопросом к местному прихожанину, и он объясняет, что передо мной верхняя часть старой церкви, построенной в начале XVIII века и недавно разобранной за ветхостью. По образу и подобию церкви, повторяя ее размеры, сооружен новый деревянный храм, на котором и будет сегодня произведена установка креста…

Солнце по-прежнему безмятежно разливало свой свет, по небу плыли величественные облака, но что-то оборвалось внутри меня. Я переводил взгляд с нового, еще не родившегося по-настоящему храма, в котором пока не только не служили литургии, но и не начали внутреннюю отделку, на сиротливо жавшуюся в сторонке частичку храма старого, уже мертвого. Говорят, что во всем должна быть связь времен и поколений, иначе жизнь искажается, утрачивает свой глубинный смысл. И вот я созерцал будто бы разорванную нить, одна половина которой представляла новый храм, другая – старый. Тот, кто разорвал эту нить, наверное, полагал, что, наоборот, связывает, укрепляет мостик между прошлым и будущим строительством церкви-копии, но чувства настоящей преемственности не было, явилась лишь ее видимость. Такую же видимость представляет из себя клон, точь-в-точь повторяющий оригинал внешне, но не имеющий ни крошечной частички его духа.

Это потом, уже при подготовке материала, мне станет известно, что мертвый храм, построенный от имени Петра Великого, некогда признавался специалистами исключительно важным с точки зрения научного и художественного интереса, что его включали в архитектурные справочники по Московской области как памятник деревянного зодчества, что его интерьер, убранство, иконостас были современны церкви, что, наконец, он находился под охраной. А в тот день я только недоумевал: как?! почему?! зачем?! Ведь деревянные храмы в нашей стране, возраст которых достигает трех столетий и больше, можно пересчитать по пальцам. Это наше достояние в независимости от того, имели к нему отношение сильные мира сего или нет, трудились над его созданием прославленные зодчие или безымянные мастера, в удовлетворительном состоянии находится памятник или аварийном. И вот мы обращаем свои руки не на созидание, а на разрушение, лишая себя и своих потомков культурного богатства. В памяти всплыли и надолго засели в сознании слова из песни:

Я – церковь без крестов,
Стекаю вечно в землю,
Словам ушедшим внемлю
Да пению ветров.
Я – память без добра.
Я – знанье без стремлений.
Остывшая звезда
Пропавших поколений.

Да, ушли в вечность поколения предков, возносившие молитвы Создателю в этом храме, а вслед за ними по воле потомков было суждено остыть и их путеводной звезде на тернистой дороге ко Христу – храму…

Мы восторгаемся культурными памятниками Запада: умиляемся немеркнущей мощи архитектуры античности, удивляемся реликтам средневековых городов с их узкими улочками и готическими соборами, млеем перед вычурностью барокко. И это справедливо. Но почему мы не распространяем этот восторг на наше, родное? И, соответственно, почему мы, отдавая должное обществу Запада, оберегающему свое наследие, не очень-то задумываемся о сохранности своего? Да что там – «не очень-то задумываемся», вообще порой забываем, считаем ненужным, несущественным. Полагаем, что за нас это должно делать государство, некий «дядя», кто-то, только не мы сами, не общество, не лично каждый из нас. А ведь русское деревянное храмовое зодчество – настоящий культурный феномен, истинное лицо и символ России, в отличие от икры и водки. На бескрайних лесных просторах Руси векам складывался и оттачивался уникальный архитектурный стиль, воплощенный в дереве и воплотивший в себе русскую душу и дух Русского Православия. Для нас деревянное зодчество не просто память о прошлом, это достояние, раскрывающее и показывающее нам, кто есть мы сами.

Предаваясь столь невеселым размышлениям, я отправился знакомиться с главными виновниками сегодняшнего торжества (не правда ли, интересный оттенок приобретает фраза «виновники торжества» в контексте всего сказанного?). Меня познакомили с попечителем храма, главой района Московской области, на территории которого располагается приход, благотворителями, жертвователями и благоустроителями сего места, представлявшими очень крупные бизнес-структуры современной России. Читатель, наверное, ожидает гневной отповеди в их адрес? Ее не будет… Я не могу плохо отзываться об этих людях, несмотря на то, что наблюдал в приходе. Мне собственными глазами довелось видеть их искреннюю радость, почувствовать их стремление сделать приход краше. Попечитель прихода не только прилагает все возможные силы для его развития, но и продолжает дело своей матери, еще в советские времена взвалившей на свои плечи заботу о приходе и долгое время являвшейся его старостой. Глава района известен в культурных и церковных кругах за пределами своего административного образования; благодаря его усилиям за последние полтора десятилетия количество открытых храмов в возглавляемом им районе увеличилось в несколько раз. Полагаю, и спонсоры поддерживали приход своим финансированием не только из соображений PR и налоговых льгот. Я не могу бросить в них всех камень, «речь не о том, но все же, все же, все же…».

Отчасти это ощущение искренности, исходившее от главных виновников торжества, а в еще большей степени долг перед редакцией не позволили мне тогда написать материал так, как хотелось, и удалось только дать тонкие намеки. Но время проходит. Памятника культуры нет, на его месте возвышается новодел. Сколько еще подобных новоделов появилось у нас в стране за последний год?.. Вспоминается крылатая фраза профессора Преображенского, и хочется в очередной раз с ней согласиться: да, проблема кроется не где-то, но исключительно в наших головах. Мы по-прежнему мыслим категориями «моя хата с краю» и «своя рубаха ближе к телу», не очень-то задумываясь о том, что находится за пределами нашего личного маленького мирка, и о том, что на самом деле мы своими неосторожными движениями можем нанести огромный вред большому миру, в котором живем все вместе.

Вот и тогда, в грустно-торжественный день водружения святого креста, такое узкое мещанское понимание своего места было явлено руководителями мероприятия. На вопрос, зачем понадобилось разбирать памятник архитектуры, был дан ответ, мол, государство, объявившее охрану старинного храма на словах, на деле о нем не заботилось, и здание разрушалось. То есть опять получилось: должен кто-то, только не мы. Такой ответ можно было бы принять от одинокого священника, в залатанном подряснике с молотком в руках лично починявшего памятник культуры и долгое время искавшего, но не находившего помощи и понимания окружающих. Но, право, до слез горько было слышать подобный ответ в том цветущем приходе в присутствии спонсора, который представлял производство, известное всем в стране от мала до велика.

Хочется привести слова диакона Александра Мусина из его нашумевшей книги «Вопиющие камни» (СПб., 2006) которая посвящена проблеме сохранения нашего культурного церковного наследия и роли Церкви в этом деле: «Лишь включение церковных структур в стройную систему общественных отношений, их подчиненность нормам музейной культуры, согласие церковного сознания с теми принципами, на которых строится современное отношение к сбережению древности, способны сохранить историческую церковную культуру и погасить социальные конфликты. Иными словами, преодоление противостояния между Церковью и культурой в России возможно лишь через социализацию Русской Церкви, ее общин и учреждений. Эта система диктует не только приоритет сохранности перед эксплуатацией, но и порядочность как подотчетность духовенства общине и обществу. Отношение православных христиан к своим святыням в полной мере может соответствовать таким нормам без малейшего ущерба для существующей в Церкви литургической культуры, канонической практики и повседневного благочестия».

Некоторое время назад во время работы в Центральном историческом архиве Москвы (ЦИАМ) мне посчастливилось обнаружить одно дело, которое как нельзя кстати перекликается с темой сохранения нашего культурного наследия, и прежде всего деревянного храмового зодчества. На удивление все очень и очень схоже в случаях, уже описанном и архивном. И там и там примеры касаются Подмосковья, речь идет о ветхих деревянных сельских церквях, руководство приходов стремится избавиться от затрат на содержание старых построек. Вот только эпохи разные: там XIX век, а не XXI. И, что намного важнее, позиции прихожан: простые люди позапрошлого столетия не пожалели ни времени, ни сил, ни средств для того, чтобы отстоять свою святыню. Впрочем, не хочется думать, что время совсем изменило людей. Возможно, были несогласные и в современном приходе, когда на их глазах принималось, а затем проводилось в жизнь решение об уничтожении памятника архитектуры. По крайней мере, небольшая публичная проповедь настоятеля во время церемонии водружения креста, в которой он подчеркнул, что не стоит горевать по уничтоженной церкви, позволяет предполагать наличие несогласных в приходе.

Далее привожу выдержки из дела, хранящегося в ЦИАМ в составе фонда Московской духовной консистории, о попытках священника, церковного причта и старосты прихода в честь Успения Пресвятой Богородицы села Белые Колодези Коломенского уезда Московской губернии разобрать ветхую церковь и о противодействии им со стороны прихожан, которые имели место в 1869–1871 годах (ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 445. Ед. хр. 13). Надеюсь, это реально имевшее место полтора века назад событие и стойкая позиция, занятая прихожанами, нашими предками, послужит примером того, как можем и должны вести себя в нынешнее время мы – православные христиане, их потомки.

Находящаяся в нашем селе деревянная во имя Успения Божией Матери церковь, замененная каменною во имя Успения же Божией Матери с двумя приделами во имя Усекновения главы Иоанна Предтечи и святителя Николая, пришла в ветхость и сама собою не может поддерживаться и чрезвычайно обременяет нас по ветхости своей в частых поправках своих, и никак нельзя ее оставить без поправления, приличного храму Божию. В настоящее же время с благословения архипастырского мы начали уже строить ограду кругом каменной церкви по рассмотренному и по одобренному епархиальным начальством плану, на которую с пользою мог бы быть употребляем бутовый и тесанный камень, а равно и железная кровля деревянной церкви на покрытие столбиков или колонн в ограде. Просим всенижайше милостивейшего Вашего архипастырского разрешения сообразно с правилами церковными воспользоваться материалами ветхой деревянной церкви, годными на построение ограды, дерево же употребить на отопление теплых приделов каменной церкви, о сем нашем прошении учинить милостивейшую архипастырскую резолюцию. К сему прошению села Белых Колодезей Успенской Церкви священник Афанасий Морозов руку приложил. К сему прошению того же села и церкви диакон Василий Троицкий руку приложил.

К сему прошению того же села и церкви дьячок Матвей Орлов руку приложил.

Церковный староста того же села и церкви Иван Тихонов Мосолов руку приложил [март 1869 года]^[1].

На документе резолюция Игнатия, епископа Можайского: «Апреля 6. Консистории выслушать и, что положено будет, представить».

2 мая 1869 года Московской духовной консисторией было разрешено разобрать деревянную церковь в честь Успения Пресвятой Богородицы с передачей годных материалов на строительство каменной ограды. Престол и жертвенник местному священнику в присутствии благочинного надлежало разобрать, тщательно исследовав, не окажется ли там древних антиминсов или мощей. Дерево престола и жертвенника предписывалось сжечь, пепел пустить в проточную воду, антиминс представить архиерею. Дерево самой церкви следовало употребить на обогрев теплых престолов. Соответствующий указ был послан благочинному Коломенского уезда о. Михаилу Спасскому (село Васильевское) 30 мая 1869 года. На решении консистории стояла резолюция правящего архиерея: «Мая 13. Исполнить».

Однако исполнения решения епархиального начальства все не было. Тогда в конце января 1870 года благочинный о. Михаил Спасский послал запрос в Белые Колодези о причинах задержки в выполнении предписания консистории. Через несколько дней последовала объяснительная записка от имени священника Белых Колодезей о. Афанасия Морозова, причта и старосты Ивана Мосолова, и 26 февраля 1870 года о. Михаил Спасский сообщил в консисторию, что половина прихожан «по уважению к древности желают сохранить деревянную пришедшую в ветхость церковь в настоящем ее виде» и не хотят приступить к ее разбору. При этом содержать ветхую церковь на свои средства они не хотят, рассчитывая на церковные, которых у прихода нет.

В начале мая 1870 года Духовная консистория подтвердила, что прошлогоднее решение остается в силе. Приход в Белых Колодезях был обязан разобрать ветхий храм, в частности, потому, что деревянная церковь особой древности не имела.

В ответ на это предписание консистории крестьянский сход выдвинул свои предложения епархиальному начальству и направил следующее обращение:

«1870 года июня в 29-й день.

Мы, нижеподписавшиеся, Московской губернии Коломенского уезда Акатьевской волости общество крестьян села Белых Колодезей здесь сего числа собраны нашим сельским старостою Иваном Андреевым из всех наличных домохозяев в присутствии нашего местного отца благочинного села Васильевского священника Михаила Васильевича Спасского, где с тягостным прискорбием прочитан и выслушан нами указ Московской духовной консистории по делу о назначенной сломке нашей старой Успенской приходской деревянной церкви по состоявшемуся 6-го мая решению нашего епархиального начальства, последовавшему по тому основанию, что будто бы мы, общество прихожан, отказываемся оную поддерживать на собственный свой счет и отзываемся несостоятельностью в приличном ее благолепию виде хранить постоянно. Вследствие чего мы, общество крестьян, посоветовавшись, единодушно с общего и непринужденного всех нас согласия определили: усерднейше просить наше милостивое епархиальное начальство: 1-е) оставить нашу старую еще благовидную и неветхую деревянную церковь в неприкосновенном виде. Обратить оную в кладбищенскую церковь, как рядом с кладбищем [стоящую], потому уважению, что мы все, общество крестьян, по заветным и дорогим для нас воспоминаниям имеем сильную привязанность и любовь к нашему старинному храму Господнему Успения Божией Матери. 2-е) а как будет потребен и назначен ремонт на поддержание оного храма, мы, общество нижеподписавшихся крестьян, постоянно и без замедления обязуемся с избытком жертвовать потребную сумму на поддержание оного храма точно так же, как добровольно произвели мы из среды себя одних своих прихожан складочную сумму в изобильном количестве для вновь ныне почти оконченной каменной церковной ограды с роскошными железными решетками, без всякой посторонней помощи обстановив в блестящем ее виде, и уже более нет никакой нужды касательно до сломки старого храма ради сей ограды потому именно, что последняя вся в чистую почти окончена на мирскую складочную сумму. 3-е) а потому мы все, общество прихожан, на свой счет желаем постоянно поддерживать и украшать наш старый храм церкви в приличном его виде, а не желаем разорять оный, и в том умоляем и усерднейше просим Вас, владыко святый, удовлетворите наше общественное желание и нашу усердную просьбу. Поручая сей наш мирской приговор нашему духовному отцу приходскому священнику Афанасию Егоровичу Морозову его особым прошением пред лицом преосвященнейшего владыки об оставлении старого храма нашего в целости и нетронутым, в том и утверждаем единогласно сей наш приговор своим рукоприкладством».

Поскольку, вероятно, общий язык между белоколодезскими селянами был найден, в августе 1870 года притч храма во главе с настоятелем отправил на имя правящего архиерея прошение, в котором содержалась просьба отменить решение о разборе деревянного храма и оставить его в целости, «пока поддерживать будут изъявляющие усердие на сие прихожане».

Однако свою позицию имел староста И.Т. Мосолов – он не подписался под заявлением причта. Во время ремонта деревянного храма, начавшегося в 1871 году, И.Т. Мосолов направил собственное заявление («объявление») на имя благочинного, в котором упирал на формальное нарушение дисциплины, ибо крестьяне приступили к ремонту без разрешения консистории. Далее староста докладывал, что храм очень ветх, колокольня почти сгнила и много откуда идет течь; храм требует капитальной перестройки и в любое время может рухнуть. Староста подчеркивал, что давно об этом сообщал и не хочет нести ответственность в случае падения колокольни.

Однако демарш И.Т. Мосолова никаких результатов не дал. 27 сентября 1871 года Духовная консистория разрешила крестьянам отремонтировать церковь, чем окончательно подвела черту под делом, длившемся более двух лет. На документе стояла резолюция архиерея: «Сент. 28 дня. Согласен». Противостояние сторонников и противников сохранения храма завершилось победой первых при согласии с их мнением епархиального начальства, занявшего дальновидную позицию и проявившего чуткость к желанию простых прихожан.

версия для печати