Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.
(Ин. 1: 18)
|
Сам Христос о непознаваемости Бога и делах Его говорит: «Никтоже знает Сына, токмо Отец: ни Отца кто знает, токмо Сын, и Ему же аще волит Сын открыти» (Мф. 11: 27). Сам Господь постепенно возводит род человеческий к высоте познания Бога и к высоте понятия о Нем через способность человека познавать видимый мир. В данном случае Бог призывает к познанию Себя посредством самой веры и упования на Него. Кроме этого познания Бога верой (сверхъестественное откровение), существует естественное познание Бога через познание сотворенного Им мира, человека и всех вещей. Естественное познание служит во многом только приготовлением к познанию невидимого Бога верой. Апостол Павел об этом говорит: «Невидимая бо Его, от создания мира, твореньми помышляема, видима суть, и присносущная сила Его и Божество» (Рим. 1: 20). В книге Деяний апостольских эта мысль продолжается следующим образом:«Сотворил же есть от единыя крове весь язык человечь, жити по всему лицу земному, уставив предучиненая времена и пределы селения их; взыскати Господа, да поне осяжут Его, и обрящут, яко не далече от единого коегождо нас суща» (Деян. 17: 26–27).
Постепенно наблюдая и изучая разнообразие, красоту, стройность и целесообразность мира, человек приходит к познанию Бога и, познавая Его, пытается выразить возможными человеку средствами невидимые образы. Но открывается невидимый Бог только тем, кто проводит жизнь в вере и чистоте сердца, ибо в «злохудожную душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху» (Прем. 1: 4).
Наиважнейшим в Церкви является установленное Самим Спасителем таинство евхаристии – центр духовной жизни Церкви, вершина богослужения. Все богослужение носит глубоко символичный характер; богатый язык символов служит выражению глубины его содержания.
Как и весь строй богослужебной жизни, все, что находится в храме, и сам храм имеют свой установившийся временем канон (устав). Вся церковная архитектура, монументальная живопись, иконопись объединяются воедино особым изобразительным каноном. Священные изображения охватывают собой все главные моменты истории человечества, весь круг церковного года и церковной жизни, выражают всю полноту христианской веры и учительства.
В искусстве Церкви можно условно выделить две стороны: внутреннюю и внешнюю, смыслообразующую и смыслосоставляющую. Главной из них, безусловно, является внутренняя, в которой заключено все духовно-догматическое значение того, что внешней стороной представлено в видимых условных, изобразительных (архитектурных, живописных) формах. Исходя из этого, всегда главным является приоткрыть завесу над невидимой сущностью и в условных понятных формах видимого мира донести ее до каждого человека.
Искусство Церкви родственно мирскому искусству, имеет связь с ним, во многом возросло на его исторической почве. Но, используя и в определенной степени возрастая на опыте светского искусства, с древнейших времен Церковь вносила в свое искусство духовность, наполняя его высоким содержанием, создав символы и образы неповторимой глубины и своеобразия. Красота – в христианском понимании категория сугубо онтологическая, она неразрывно связана со смыслом бытия. Основа красоты и гармонии берет свое начало от Самого Бога, и вся красота земная есть только образ, в большей или меньшей степени отражающий Первоисточник.
По своей сути церковное искусство принципиально отличается от искусства светского (мирского), основой которого является внешнее эстетическое восприятие. Именно на это направлена вся сила воплощения технических художественных и идейных средств. Для такого искусства критериями являются внешняя красота, изысканность, порой – экстравагантность форм. Критерием же церковного искусства всегда был и есть исихазм, лежащий в основе понимания всего восприятия мира.
Само слово «исихазм» происходит от греческого слова ήσυχία – «молчание, тишина». Исихасты учили, что неизреченный и неописуемый Логос, Слово Божие, постигается в молчании. Созерцательная молитва, отказ от многословия, постижение Слова в Его глубине – вот путь познания Бога, который исповедуют учителя исихазма. Большое значение для исихастской практики имеет созерцание Фаворского света – того нетварного света, что видели апостолы во время Преображения Христа на горе Фавор. Постигнув через внутреннее духовное делание невидимые глубины горнего мира, исихазм принес во внутреннюю духовную жизнь каждого верующего человека и во внешние формы христианского искусства ведение о непостижимом божественном мире.
Если церковное искусство в своей сущности и основе является отражением молитвенного опыта человека, то светское искусство полностью пронизано духом чувственно-эстетическим. В данном случае не столь важно, какими идеями или идеологией наполняется выразительная форма подобного искусства, – основа остается прежней. Церковь же на протяжении всего своего существования всегда боролась, прежде всего, не за художественную изысканность своих произведений, а за их подлинность, не за внешнюю красоту, а за внутреннюю правду.
Говоря о церковном искусстве, необходимо помнить, что оно включает в себя искусство Православной Восточной Церкви и искусство Западной Церкви. Их основы одинаковы, но в ходе исторического развития черты их приобрели принципиальное различие. Если восточно-христианское искусство смогло сохранить и во многом преумножить древние традиции, основанные на символизме и глубоком понимании основополагающих задач спасения, то западно-христианское искусство достаточно быстро попало под воздействие искусства светского и растворилось в нем, перейдя в грань чувственно-эстетическую. Однако оба этих направления не развивались обособленно, и часто, особенно в Новейший период истории, проникновение идей и образов западного искусства в искусство восточное весьма ощутимо и повлияло на восточно-христианское искусство в целом. Православная Церковь голосом своих Соборов, святителей и верующих мирян всегда выступала против таких влияний, способных привести только в одному – постепенному обмирщению церковного искусства и вместе с этим постепенному удалению от духовного невидимого мира.
Древняя икона Православной Церкви представляет собой особое явление в мире изобразительного искусства. Для многих по сей день православный образ остается загадкой, многое в нем вызывает непонимание, а более близким и привлекательным кажется написанное так, «как живое».
Еще за несколько столетий до Рождества Христова художники различных древних культур умело создавали прекрасные памятники всевозможных художеств, которые и ныне поражают нас своим мастерством. С пришествием на землю Богочеловека на основе языческой культуры возник росток нового христианского искусства, который возрос и оказался чуждым как взрастившей его языческой почве, так и всему тому, что окружает его.
Икона не есть некое самостоятельное явление жизни, она – часть жизни Церкви Христовой. Христос, Глава Церкви, сказал о Себе: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18: 36), и Церковь Христова – не от мира сего, природа ее иная, нежели земного мира. Сущность Церкви духовна, возвышенна, ее жизнь и дыхание есть Глава Церкви Господь. Ее миссия – продолжение дела Христова, спасение мира и приготовление его к грядущему Царствию Божию. «Надмирность» сущности Церкви сообщила и многим внешним проявлениям ее жизни особые формы, отличные от форм и образов мирских, начиная с внешнего вида храмов, резко отличающихся от прочих построек, и заканчивая самыми малыми предметами церковного обихода. В храме все находится в соответствии с «надмирной» природой Церкви, и все согласованно служит ее конечной цели существования на земле – спасению человека. Высокое значение православного храма заключено в выражении в архитектурных формах сущности Церкви – быть местом, достойным для совершения Божественной евхаристии и всех таинств. Православный храм, его устройство, росписи, иконы, утварь несут на себе особую печать благодати Божией, и печать этой благодати неизгладима. С момента своего освящения храм (дом Божий) становится особым местом присутствия Бога.
И искусство Церкви и, в частности, изобразительное искусство имеют свое особое назначение и изобразительные формы. В искусстве Церкви внешняя выразительная форма определена внутренним вероучительным содержанием. Уже этой особенностью своих внешних выразительных форм, вместе со всем остальным, Церковь несет спасительную проповедь миру. Неповторимость всего, что встречает пришедшего в храм – в священнодействиях, в пении и образах – настораживает, пробуждает вопрос, заставляет задуматься о вечности.
Итак, древняя икона есть часть жизни Церкви. Чтобы почувствовать разницу между основами искусства мирского и церковного, обратим сначала внимание на то, чем и как живет и «питается» искусство мирское.
Чтобы картина на любую тему получила силу жизни и способность производить впечатление на зрителя (что принципиально важно), художник должен пройти нелегкий путь. Прежде всего, он должен овладеть приемами и методами изображения того, что видит, и научиться видеть правильно и внимательно. Обычно мы, обладающие нормальным зрением, соприкасаясь с одними и теми же предметами, не замечаем ни их конструкции, ни цвета, а если и замечаем, то только вскользь. По мере развития наблюдательности начинает развиваться более обостренное, более тонкое художественное зрение. Постепенно появляется способность проникать за внешнюю сторону видимого предмета. Характер людей, содержание природы разных времен года, настроение постепенно становятся доступными пониманию. Художник учится не только видеть, но и передавать эти ощущения в образах и красках. В картину входят переживания художника, и через образы (реального мира) они становятся очевидны и зрителю. Другими словами, через внешний вид картины, через ее форму мы узнаем, какое настроение было заложено художником. Однако известно, настроение – вещь весьма непостоянная, неустойчивая, поэтому сколько настроений, столько может быть и внешних форм его выражения, и следовательно, они могут быть различны.
В творчестве мастера отражается его душа со всеми наклонностями, вкусами, настроениями, симпатиями и антипатиями. Видимый и окружающий мир является неиссякаемым и необходимым источником впечатлений для художника, откуда он черпает свои образы, даже если они лишены реальности.
Через зрительное впечатление, «жарко вдохновившись», у мастера возникает некий образ будущей картины. Начинается творческий поиск с привлечением натурных зарисовок, видимых ранее образов и событий. Художник всецело погружается в творческий процесс. Во время такой работы мастер, смотря по темпераменту, бывает даже похож на одержимого – по той увлеченности, страстности, с какой он все обдумывает, представляет и переживает.
У известного русского художника И.Н. Крамского, по его воспоминаниям, во время работы над картиной «Христос в пустыне» были даже зрительные галлюцинации, так его поглотила эта напряженная работа. Он видел создаваемую им фигуру Христа и даже обходил ее вокруг. Такое эмоциональное горение есть внутренний рычаг творчества художника; без этого огня не возникает произведений искусства. Но мы воспринимаем это прекрасное полотно великого русского живописца как его видение избранного им религиозного сюжета. В этой работе мы видим Христа таким, каким Его пытался увидеть и запечатлеть в красках живописец (талант, мастерство, чувства).
Работа над созданием картины порой продолжается много лет и бывает связана со многими как техническими, так и психологическими трудностями. Что же, собственно, является подлинным содержанием такого искусства?
Тема, несомненно, входит в понятие содержания, ибо именно она делит все художественные образы на «жанры» – виды: портрет, пейзаж, натюрморт и т.д. Тем не менее тема не исчерпывает понятия содержания. Ведь одна и та же тема разными художниками может быть понята и разработана особо. Это искусство не ставит для мастера никаких рамок, он относительно свободен в решении поставленной себе задачи, произвольно решая ее либо как светскую, либо религиозную, трактуя либо в своем восприятии, либо в том аспекте, в каком ему было предложено решить.
Подлинным, действительным содержанием картины является настроение автора, его душа, и тема порой отходит на второй план. Вместе с этим, приемы и манеры письма у каждого мастера свои. Один пишет гладко, другой, наоборот, сохраняет каждый мазок в отдельности. Один выписывает множество деталей, другой пишет широко, большими планами и т.д. Во всем проявляется индивидуальность автора, «его лицо». Это в светском искусстве, вероятно, самое ценное.
Но можно ли представить, чтобы художник, обладающий обостренным зрением, безошибочен был в своем понимании, в своих суждениях, в своем видении окружающего мира? Несомненно, он во многом может заблуждаться и показывать образ однобоко, узко, примитивно. Что, например, и как он может написать в портрете, если свою модель ненавидит или, наоборот, если ей симпатизирует? Это всего лишь субъективное восприятие творца – и только. Поэтому на каждой картине непременно стоит подпись автора, что естественно, ибо отражает его личное понимание того, что изображено.
С внешней стороны всякая картина является окном в окружающий нас материальный мир: пространственный, с хорошо известными нам образами, предметами, природой, лицами, такими «живыми», впечатляющими, восторгающими, умиляющими. И мы, смотря на картины, испытываем эстетическое наслаждение, переживаем те же чувства, которые испытывал ее автор. В этом творческом созерцании одновременно выражается и постоянно бурлящая, увлекающаяся, мятущаяся без конца, страстная, ищущая, ничем полностью не могущая удовлетвориться наша душевность. Постигнув одно, она уже ищет другого; уловив новую цель, скоро ее оставляет, стремится вперед – к новым художественным задачам… И так без конца. Какова наша жизнь, суетливая, страстная, переменчивая, увлекающаяся, таково, по сути, и светское искусство – ее зеркало.
Жизнь Церкви, как и ее искусство, – надмирна, течет выше всего земного, беспокойного, изменчивого, своенравного. Мир духовный невещественен, невидим и не всегда доступен обычному восприятию, хотя и окружает нас. Мирской человек не может ни проникнуть в его таинственную область, ни, тем более, черпать из него какие-либо образы. Между тем, изобразительное искусство и здесь остается основанным на зрении: как и для обычного художника, для иконописца необходимо, прежде всего, научиться правильно видеть, прозревать духовные области. Евангелие говорит: «Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят» (Мф. 5: 8). Чистота сердца – это смирение сердца. Величайший пример образа смирения нам дан в лице Господа Иисуса Христа, к следованию Ему призваны все. Достижение этой чистоты есть дело жизни. Ни из слов, ни из книг этому не научиться. В следовании за Христом, в молитве, взывании о помощи при сосредоточенном внимании ко всему, что делаешь и о чем мыслишь, изо дня в день, из года в год, по крупинке, незаметно накапливается опыт в жизни духовной. Без такого личного опыта духовный мир непостижим. Можно о нем философствовать, можно даже называться христианином, но оставаться, тем не менее, в нем слепцом. Если духовное направление выбрано верно, то человек, прежде всего, начинает узнавать себя, свое лицо во всей его внутренней неприглядности. Это есть начало просветления духовного зрения[1].
Познавая себя, смиряя, по мере преуспеяния очищаясь, человек привлекает благодать Божию, которая отверзает духовные очи, дает дар видения духовного. История Церкви изобилует многими примерами высоких степеней духовного прозрения (преподобная Мария Египетская, преподобный Андрей, Христа ради юродивый, и многие другие). Способность зреть сокровенное дается человеку только за чистоту сердца.
VII Вселенский Собор признает истинными иконописцами святых отцов Церкви, ибо они опытно следовали Евангелию, получили просветление духом и могли созерцать «предмет» священных изображений. Тех же, кто только владеет кистью, Собор относил к исполнителям, мастерам своего дела, ремесленникам, или иконникам, как их называли на Руси.
Иконописец, написав икону, приносил ее на рассмотрение предстоятелей Церкви; только после утверждения на ней ставилось имя изображенного, чем она и освящалась и усвоялась этому святому.
Таким образом, в противоположность мирской картине, древняя икона рождалась не по воображению и возбужденной фантазии художника, не на личном восприятии и произвольном толковании сокровенных божественных истин, а на богопросвещенном разуме святых отцов, в послушании голосу Церкви. Через послушание иконописец приобщался опыту Церкви, духовному опыту всех предшествующих поколений святых отцов, вплоть до апостолов. Подлинным содержанием древней иконы является учение Церкви, православное богословие, святоотеческий духовный подвиг учителей Церкви и подвижников благочестия, основанный на молитве, неразрывно связанный с богослужением. Содержание же, как было отмечено, подсказывает форму, в которую его необходимо облечь. Эта особая форма, отличная от всего, что мы видим вокруг себя, форма постоянная, единая, твердая – канон; и в нее должно облекаться не настроение художника – нечто земное, а единая, незыблемая божественная истина, как зафиксировал разум Церкви под благодатным покровом Святого Духа, в ней действующего.
Такой канон передала Церковь всем художникам, которые бы пожелали принести свой талант на служение ей; по сути, он есть предание святых отцов Церкви иконописцам. Свято следуя их завещанию и Священному Преданию, благоговея перед высотой и глубиной священного образа Церкви, иконописец забывает свои личные интересы и «радостью радования» воплощает в образе духовную красоту Православия. И ни один из них не дерзнул подписать на созданной им иконе свое имя, ибо не почитал в ней ничего своим личным: ни формы, ни содержания.
Как же иконописец готовится к написанию иконы? Через сугубый пост и молитву, через послушание своему духовному руководителю, через самоотвержение – для того, чтобы в его труд не вторглась бы его человеческая, душевная, страстная природа и не исказила бы Божию истину. Чтобы самому, насколько возможно, приблизиться к миру, которого ему предстоит коснуться кистью.
Преподобный Алипий, первый русский иконописец, постоянно трудился, живописуя иконы для всех людей и для всех нуждавшихся в них храмов. Ночью он упражнялся в молитве, а днем с великим смирением, постом, любовью и богомыслием занимался этим рукоделием. И по благодати Божией (как повествует житие), видимым образом воспроизводил он как бы самый духовный образ добродетели. Нам известен целый сонм подобных иконописцев-подвижников Русской Церкви.
Обратим еще внимание на внешнюю форму образа. Надо заметить, что для изображения того, что око не видело, ухо не слышало и что на сердце человеку не приходило (ср.: 1 Кор. 2: 9), нет на человеческом языке ни точных слов, ни образов. Поэтому Церковь, движимая Духом Святым, придала церковному изображению лишь подобие (символ), с одной стороны, мира видимого, с другой – мира невидимого.
Церковное изобразительное искусство создает в священном изображении не саму Истину, а лишь ее образ. Пользуясь образами земного мира, отрешает эти образы от их грубой материальности, вещественности, чисто земной красивости, от совершенно неуместной страстности настроения художника (его душевности) и подводит их к непоколебимому, незыблемому покою вечности, бесстрастия, наполняя, вместе с тем, глубиной небесных тайн. По внешней же форме этот образ бесконечно прост: плоскость, линия и краски. Но и образ Божественного Основателя Церкви также бесконечно прост. Перед земной красотой этого недосягаемого Образа пало в прах все, что до того считалось мудрым, могучим, благородным и красивым. Так и перед простотой церковного образа пала вся изысканность и чувственная красивость светского изобразительного искусства.
Мы видим, чем глубже и искреннее познание Бога человеком в его бесконечной простоте и любви, тем более Он открывается человеку. Такие познания накапливаются опытом многих поколений и бережно хранятся в недрах Церкви Христовой, передаются по наследству и существуют как важнейшее связующее начало. Однако современный человек, искушенный многими «благами» мира, не привык верить, он более приучен знать, причем знания он поучает далеко не опытно, а теоретически и виртуально. Такое познание мира во многом формирует в человеке широкое, но поверхностное познание, делает его заложником чужих формул и мнимых идеалов.
При всех противоречиях современного мира, при всей внешней открытости и мнимой правде великие глубины премудрости и ведения о Боге продолжают волновать человека. Совершенно очевидно на примере современной церковной жизни, что многократно возрастает интерес к иконе и всему церковному искусству. И происходит это потому, что, как и всегда, человек нуждается в Боге, а значит, ищет те созданные великим подвигом богоискания образы, которые ему поведают о невидимом горнем мире. Для входящих в Церковь икона – лучший учитель, который образно-символическим языком раскрывает содержание догматов, делает их простыми и понятными сердцу каждого человека и вместе с этим открывает великую тайну Бога Слова.
