!["Диакон]("../sas/image/kuraev01.jpg") |
| Диакон Андрей Кураев. Церковь в мире людей. — М.: Изд. Сретенского монастыря, 2006. — 544 с. |
Предлагаем вниманию читателей отрывок из книги:
— Как вы воспринимаете критические статьи о церковной жизни в светской прессе?
— Что ж, даже и несправедливые оценки в прессе — это налог, взимаемый за известность. Православие — самая значительная конфессия в стране, и было бы бессмысленно запрещать обществу интересоваться тем, что происходит в Церкви. Ничего плохого я не вижу и в том, когда церковная дискуссия выливается на страницы светской прессы. Это означает лишь то, что Церковь — не казарма. Раз есть дискуссия — значит, есть чем дышать. Неприемлем один вид дискуссии — когда она ведется по законам информационных войн. И конечно, ужасает мера безграмотности журналистов — даже когда они хотят сказать о Церкви что-то неругательное. Для примера: «В старые времена дьяки были самыми учеными людьми на Руси. Эту традицию возобновил дьякон московского храма святого Иоанна Предтечи, на Пресне, Андрей Кураев». Лестно, конечно, но все же «думный дьяк» XVI-XVII веков и церковный диакон — весьма разные служения…
— И тем не менее Церковь в каких только грехах не подозревают. Не знаю, конечно, насколько эти подозрения обоснованны, потому что сужу по прессе...
— Такова уж наша психология: нарушение бросается в глаза, а норма остается незамеченной. Если мусор увезли вовремя, мы этого не замечаем. А вот если бак с мусором протух и две недели не вывозится, тогда мы, наконец, узнаем, где именно в нашем подъезде находится этот бак. Церковь в мире масс-медиа похожа на Человека-невидимку из романа Герберта Уэллса. Его поймали только потому, что на его невидимые пятки налипала видимая грязь. Вот и о нашей церковной жизни вспоминают во время каких-нибудь скандалов. Обычный батюшка-трудяга не привлекает внимания журналистов. У НТВ-шников даже есть поговорка: «Поезда, которые приходят вовремя, никого не интересуют». Для меня слово «журналист» стало уже настолько ругательным, что к журналистам у меня есть лишь одна просьба: «Ну, пожалуйста, не занимайтесь вы уринотерапией! То есть не потребляйте продукты собственной жизнедеятельности. Если уж ваша «карма» такая, что вам нужно работать в прессе, то хотя бы не читайте ее сами или не слишком доверяйте ей. Сами себя кормите книгами, а не газетами; традицией, а не однодневками». В Пасху 2005 года мне довелось вести репортаж из Иерусалима на канале НТВ. В телесценарии я увидел поразительную строчку: «Передача в ХХС БО из ХГГ». В переводе на человеческий язык: «Передача в храм Христа Спасителя Благодатного Огня из храма Гроба Господня». Птичий язык для птичьего отношения к излагаемому: пролетел «над материалом», поклевал информационные зернышки, изрыгнул их в сюжете и тут же полетел делать следующий «материал»…
— Может ли Церковь сказать, что под ее сводами не гнездятся пороки?
— Всякий грех в Церкви не есть грех Церкви, но грех против Церкви. Желание видеть в жизни церковных людей лишь грехи понятно: оно порождается стремлением к психологической самозащите. Человеку свойственно защищать свое болото. Если признать для себя Православие, придется подгонять свою житуху под заповеди Христа.
Обыватель ощущает угрозу со стороны Церкви: «Если я соглашусь с Евангелием, значит, нужно будет что-то менять в моей жизни...» Поскольку этого ой как не хочется, то человек и городит турусы на колесах, рисует для себя карикатуры на церковную жизнь.
Кроме того, в эпоху высокотехнологичных сплетен (ТВ плюс Интернет) Чайковский становится интересен не своим «Щелкунчиком», а своим «диванчиком». Пушкин интересен не «Капитанской дочкой», а донжуанским списком, Есенин — Айседорой Дункан и пьяными похождениями. В начале века писали о грядущем хаме. Увы, этот хам таки пришел к власти, взял в свое управление «Останкино» и наладил выпуск своих газет.
— Есть ли в Православной Церкви псевдосвященнослужители?
— Число подлецов в рясах во всех веках стабильно, и это число евангельское: каждый двенадцатый.
— То есть этого пугаться не надо?
— Надо бояться одного — чтобы самому не оказаться иудой. Есть понятные правила выживания в Православной Церкви. Если ты видишь беззаконие других церковных людей, то воспринимай это как предостережение для себя самого. Если тебе не нравится, что происходит в Церкви, стань сам церковным человеком и попробуй в себе изжить все неправильное. Когда говорят: «Я вижу, что в Церкви есть плохие люди, и поэтому не буду церковным человеком», — это все равно, что сказать: «Поскольку я вижу, что бывают люди, у которых есть проблемы со зрением, то я возьму и сломаю себе ногу». Если человек остается вне веры, вне Церкви, он занимается медленным членовредительством самому себе.
— Не кажется ли вам, что многие обращаются к Православию потому, что это модно? У нас в городе стало принято приглашать батюшек на освящение и футбольных ворот, и новых магазинов...
— Я спокойно отношусь к таким вещам. Во-первых, потому что считаю, что лишний раз вытащить батюшку из храма — это уже хорошо. Во-вторых, всякое доброе дело должно быть освящено.
Плохо, если люди думают, будто жизнь священника и сводится к такого рода «презентациям». Появилась модная «отмазка» — говорить о моде на Православие. Есть мода говорить, что Православие модно. А реальная общественная мода сегодня существует на эзотерику, оккультизм, всякого рода мистику. Зайдите в любой книжный магазин, и вы увидите, что это так.
Ну о какой моде может идти речь, если вся пресса просто озверела при появлении только возможности изучения в школах основ православной культуры?!
В ноябре 2002 года было письмо министра образования, разрешающее (минутку! Все расслышали? — РАЗРЕШАЮЩЕЕ, А НЕ ПРИКАЗЫВАЮЩЕЕ!!!) ввести в школах уроки по «Основам православной культуры».
Но журналисты и чиновники так дружно огрызнулись против ознакомления русских детей с православной культурой, что впору спросить: какое новое иго распростерлось над нашей страной, какие новые варвары захватили нашу столицу?..
— А что об этом говорит закон?
— А разве закон может запретить знакомство детей с родной культурой? Дискуссия, развернувшаяся вокруг «Основ православной культуры», — очень хороший пример черного пиара. Письмо министра просто давало школе право на выбор своей культурной ориентации — а либеральная пресса подала это как обязаловку. Письмо министра говорит о том, что «Основы православной культуры» — культурологический предмет, а в прессе делают вид, будто речь идет о Законе Божием.
— А в чем различие?
— В отсутствии императивности. Здесь не будет призывов: «Дети, помолились!», «Дети, начали поститься!» Не будет и обязательно-навязчивой доказательности. Культуролог старается понять внутреннюю логику изучаемого им мира, а не навязать ему свою оценку или свою логику. Это разные интеллектуальные процедуры: доказать и объяснить. Можно объяснить логику греческого мифа, но не превращать этот урок в проповедь олимпийской веры. Правда, не только наши оппоненты, но и сами церковные педагоги нередко путают, где уроки Закона Божия, а где просто разговор о православной культуре. А ведь контрольный вопрос тут очень прост: может ли неверующий человек преподавать этот предмет? Атеист, ведущий уроки Закона Божия — это несуразица. Но «Основы православной культуры» мог бы вести и атеист. Вот я не молюсь ни Гермесу, ни Зевсу. Но у меня как у дипломированного религиоведа есть право прочитать лекцию о религии Древнего Египта и о том, как эти мифы отражались в культуре, в литературе, поэзии и философии.
Вот так же и с основами православной культуры. Если обе стороны — и церковные авторы программ, и светские руководители системы образования — будут наконец- то честны, то тогда, я думаю, такого рода предмет скорее уменьшит возможности межрелигиозных конфликтов, нежели их увеличит.
Ибо это шанс государству взять под свой контроль знакомство детей с религиями, шанс предложить детям неэкстремистское изложение вероучений. Свои ваххабиты есть в каждой религии. Но введение «Основ религиозной культуры» (как православной, так и исламской) может стать превентивным образовательным ударом против экстремизма. Для того чтобы уберечь общество, в котором возрождаются религиозные традиции, от межрелигиозных столкновений, очень важно, чтобы были государственно выверенные учебники, излагающие основы разных религий.
Если учебники по этому предмету будут проходить двойную цензуру (и со стороны государства, и со стороны Церкви), если будет опять же двойной контроль над этими уроками, то, надеюсь, не будет больше сцен, подобных той, которую я подслушал в одной подмосковной православной гимназии. В ожидании нужного мне педагога я сидел в учительской и слышал, как за стенкой шел урок у первоклашек. То есть слышал я, собственно, только голос учительницы: «Саша, не вертись! Саша, сядь спокойно! Саша, сколько раз тебе говорить, перестань вертеться! Так, дети, посмотрели на Сашу: в Сашу бес вселился!»
Двойная цензура означает следующее: человек, который будет нести знания о Православии людям, должен транслировать эти знания так, чтобы Церковь узнавала себя и свою веру в его словах. Со стороны же школы естественна цензура педагогическая, поскольку богословски грамотный человек может оказаться педагогически бездарным.
Так что «Основы православной культуры», с одной стороны, дадут детям ключ ко всей европейской культуре, а с другой — защитят тех же детей от неумелых приходских экспериментаторов.
Потому вновь и вновь я обращаюсь к чиновникам из Минобраза: «Давайте же сядем с вами за круглый стол, и, глядя друг другу в глаза, а не в заочной полемике, выясним, какие у нас есть взаимные недопонимания». И если в честном диалоге мы решим: «Да, мы хотим, чтобы школы имели право вводить такой предмет», то в ту же минуту мы все срочно «пьем снотворное» и «засыпаем» лет на пять. К согласованной нами цели надо будет идти, а не прыгать. Если мы считаем, что такой предмет нужен, тогда давайте выделим несколько экспериментальных школ, объявим конкурс учебников, откроем новую специальность в пединститутах, подготовим новых педагогов и переподготовим старых. И только через 5–6 лет можно будет с этим опытом — опытом ошибок и удач — идти к детям.
— Хорошо, пусть предмет культурологический. Но ведь и культуры в нашей Федерации есть разные…
— Сегодня школьная программа состоит на 70 % из «федерального стандарта», в остальном — из так называемого регионального компонента и предметов «на выбор школы».
Так может ли конкретная школа в качестве своего и только своего компонента избрать не дополнительные уроки тенниса или компьютерного дела, а именно православной культуры? Это может быть одна школа из двадцати — но чтобы родители могли выбирать, сам выбор-то уже должен быть перед их глазами!
Свобода родителей в этом случае определяется тем, что, отдавая ребенка в ту или иную школу, они заранее знают: вот эта школа с углубленным изучением итальянской культуры, а вон та — с углубленным изучением культуры русской.
Решила школа ввести у себя такой предмет — и объявляет: через год
Мое детство прошло на пустыре, по углам которого стояли четыре спецшколы: французская, английская, математическая и спортивная. Вопрос: а можно ли рядом с ними построить пятую школу — школу русской традиционной духовной культуры? Может ли в России быть школа, на дверях которой была бы табличка, извещающая, что это школа с изучением русского языка и русской духовной культуры (как табличка на соседней школе оповещает, что тут углубленно изучаются английский язык и английская культура)? В такой школе уроки православной культуры должны быть обязательными для всех ее учеников. И не обязательными для всей округи.
Вот тогда у родителей появится выбор — в какую школу вести своих детей. Тот, кто готовит ребенка к эмиграции, — может отдать его в турецкий лицей (в Москве их уже, кажется, больше десятка) либо в английскую спецшколу. Тот, для кого важнее всего здоровье его ребенка, — может определить его в спортивную школу. А если ты заботишься о том, чтобы тебе не было страшно стареть в окружении детей, которых ты воспитал, — может быть, тогда стоит отдать любимое чадо в школу, в программе которой есть христианская составляющая… Это и есть вопрос, который ставит православное меньшинство (а церковные люди, люди, пытающиеся строить свою жизнь по церковным канонам, действительно в меньшинстве): может ли государственная образовательная политика содействовать сохранению нашей культуры — хотя бы в одной школе из двадцати? Или же госшкола может прививать детям только «основы хэллоуинской культуры»?
Вновь (с усталой от сотого повторения интонацией) говорю: министр предложил не Закон Божий, а «Основы православной культуры». И не заставил, а разрешил. Нет тут понуждения для школ.
Другое дело, что если школа изберет такой предмет — то она вправе вводить его как обязательный для целых классов. Качественное образование значит образование систематическое. Систематическое же изучение любой дисциплины требует усилия воли. Любые уроки по любому предмету несут в себе определенный элемент понуждения. Факультатив по выбору означает следующее: если в начале семестра ты записался на определенный факультатив, то в сессию ты должен будешь по нему отчитаться. А не так, что в сентябре походил, в октябре перестал ходить, а в ноябре пошел к другому профессору.
Соответственно, и в школах до начала учебного года должно быть объявлено: в таком-то классе нашим школьным факультативом будет ОПК. Если кого-то столь раздражает сама мысль о православной культуре, что ради этого он готов перейти в другую школу, — это его право. Но оставшиеся будут относиться к этому предмету как к обычному — с учебным планом и отчетностью. Для них не должно быть такого выбора: или ОПК ставим седьмым уроком, или идем домой.
А вот какая альтернатива может быть: в школе № 5 есть уроки по ОПК, а школе № 7 — нет. Зато в школе № 7 есть уроки Закона Божия вне расписания (кто хочет, ходит на дополнительный урок английского языка, кто хочет — на Закон Божий), в школе же № 5 их нет (да-да, в школе с ОПК может просто не быть отдельных уроков Закона Божия). А в школе № 666 нет ни того, ни другого. Тут детей готовят к эмиграции из России. Что ж, это тоже законное право родителей1. Но ведь есть и те, кто все еще любит Россию. И не хочет становиться в ней иностранцем, не знающим языка ее культуры.
В конце концов, если школа желает увеличить число часов на изучение русской истории (или любого другого предмета), она не должна собирать подписи родителей. Не нравится — так рядом есть школы с совсем другой, далекой от русских традиций ориентацией.
На этих уроках речь шла бы не только о сюжетах икон. Понять культуру какой-то эпохи — значит понять логику людей, живущих в ней. Ну почему Татьяна Ларина отказала Евгению Онегину? Современная девушка поступила бы иначе: наверное, брала бы деньги у официального мужа, а любовь крутила на стороне с Женей. Но для Татьяны ее клятва нелюбимому человеку была дороже, чем волнение ее сердца. Почему? Вот тут уместно поговорить о христианской аскетике. О том, что радость может быть горькой. И рождаться она может оттого, что ты сдержал себя, не переступил черту.
ОПК — рассказ об огромном мире православной культуры. Это разговор не о Боге, а о человеке. Рассказ об опыте прочтения Библии разными поколениями, о том, как эта книга меняла их жизнь. Рассказ о таком человеке, который верит в Бога. Знание психологии таких людей помогает нам понять ту культуру, которую они создали и в которой хотя бы отчасти мы живем до сих пор. В итоге — планета людей станет немного понятнее.
Овладение языком культурологии важно и для самой Церкви. Потому что культурология — это умение смотреть со стороны на себя и свою веру. Само изложение христианства, наше кредо — Символ Веры — начинается со слова «верую». То, что мы свои убеждения излагаем начиная с «верю», свидетельствует о высокой степени философской рефлексии. Человек, не обладающий опытом философско- критической самооценки, никогда не скажет: «Я верю». Он скажет: «Я знаю. Еще моя бабушка так делала. Да у нас в деревне все так делают...» «Я верю» означает: я знаю, что мое видение мира неочевидно для других. Сегодня основания нашей веры неочевидны для большинства. Попытка культурологически изложить христианство — это и есть учет вот этой неочевидности. Это попытка из режима проповеди или доказательств перейти в совершенно другой режим интеллектуальной работы — объяснения. Это не разговор в ключе «почему вы должны…», а беседа в интонации «по чему мы это понимаем так…».
