Бургас. Болгария. Пристань начала XX века.
Улицы стали уже узки, развита жизнь на улицах, а не в домах. На улицах грязно, воняет отчаянно всякими специями. Носится в воздухе аромат различных пряностей, до которых все восточные люди большие охотники. Уличная жизнь восточных городов необыкновенно интересна. Пред вами проходит вся работа города, скрытая у нас обыкновенно в подвалах, кухнях, чердаках и задворках. Здесь шьют сапоги и всякую обувь, там пекут хлебы всевозможных видов, вот работают всякие вещи из железа, тут производятся серебряные вещи очень тонкой и искусной работы, там «баран», «шашлык» и разные премудрости поджаривают и т. д. С одной стороны, это непосредственное действование на ваш вкус соблазнительно, а с другой — и отвратительно. Мы как-то привыкли не видеть производств всего, привыкли получать все в изящных магазинах, из чистых рук.
В городе можно различать два города — собственно турецкий и новый, только что созданный, болгарский. Всюду кипит работа: сооружаются новые мостовые, проводятся водопроводы, воздвигаются новые здания. Кипит работа и в порту. Так как новые здания сооружаются частями в различных пунктах города, то со стороны кажется, что новый город как бы вставлен в старый.
Любопытная особенность новых построек. Все они непременно [выполнены] по западным образцам, с различными башнями, террасами, выступами, куполами. Но так как строители не могли построить здания эти в большом масштабе, то они и получают вследствие этого смешной вид. Со стороны они кажутся даже как бы детскими игрушками. Смотря на эти здания, как ясно представляешь себе возраст нации, возводящей их. Нация переживает еще дни юности после дней слишком продолжительной турецкой неволи.
Бургас. Болгария. Кафедральный собор в честь свв. Кирилла и Мефодия.
Зато прежний собор г. Бургаса поверг нас в великое уныние. Представьте себе большой деревянный сарай, построенный крестообразно. Стены этого собора почернели от времени, попортились по местам и покосились. Посредине крестообразного сооружения на крыше вы видите небольшой покачнувшийся крест, сделанный из простых железных прутьев. Видя такое убожество, мы уже и не пошли в старый собор. Да нам и дали понять, чтобы мы не ходили туда — обнажать больные раны людей. Идя по улице из храма, мы вдруг услыхали редкие удары в небольшой церковный колокол, по-нашему — подзвонок.
— Что это такое? Хоронят кого? — спрашиваем провожавших нас.
— Нет,— отвечают нам.— Это звонят русскому архиерею. У нас уж такой обычай. Когда архиерей идет по улице, ему звонят непременно.
Скоро в этом мы и сами убедились. Там и сям со скрипом начали отворяться калитки и из них [стали] показываться мужчины, женщины, ребятишки. Выбегавшие на улицу искали глазами своего митрополита, которому, думали они, звонили. Но митрополита не было. С недоумением смотрели они на нас и, далеко проводивши нас глазами, уходили опять в свои дома продолжать брошенную работу.
Провожавший нас батюшка очень жаловался на бедность. Положим, на Востоке эти жалобы обычны, но, смотря на этого батюшку, нельзя было не видеть, что действительно страшная бедность давила его. Потасканная, грубая ряска, грязный вид, ужасные руки. На лице печать страдания. Бросалось в глаза почти полное отсутствие всякого образования. Тяжелая картина... Мы дали ему 10 франков (4 рубля) и доставили ему тем величайшее утешение.
Болгарское духовенство все носит непременно черные камилавки. Другого головного убора там не знают. Ряска и наша шляпа там нечто самое невозможное, несоединимое, карикатурное и просто смешное. Шляпа и ряса, с точки зрения восточного духовенства, это почти все равно, как если бы кто у нас появился в обществе или на улице в безукоризненном фраке, но без дальнейших принадлежностей костюма. Поэтому за границей ничем нельзя больше обратить на себя внимание, как именно такой одеждой. При этом ряса должна быть непременно черного цвета. Можете теперь себе представить, в какой просак попадаются многие из наших «духовных» паломников, особенно монахов, когда они, чтобы скрыть себя, одевают цветные рясы и непременно шляпы. Они думают, что едут по России. И выходит нечто странное: вместо того чтобы укрыться, замешаться в толпе, они обнажают себя пред всеми, приковывают к себе всеобщее внимание.
Наш преосвященный хорошо это знал. Поэтому всюду ходил в черной ряске, притом непременно без панагии, которую на Востоке надевают только для богослужения, и в черной камилавке без крепа. В этом одеянии он сходил почти везде на Востоке за «своего». Даже греки, встречаясь с ним, иногда спрашивали: «Грек?»
Кстати, он в значительной мере по осанке, по чертам лица и общим манерам походит на грека, особенно когда южное солнце запечет его лицо.
Бургас. Болгария. Городские улицы начала XX века.
Вздумали и мы сняться все вместе, но когда рассаживались и устанавливались, то едва не разрушили всего «здания» фотографии: одни — более высокие — задевали головами за нависший потолок, другие совсем было сдвинули с места самые устои фотографии, едва укрепленные в земле. В случае крушения сооружения, конечно, мы не погибли бы под развалинами, как филистимляне при Самсоне. Если бы «здание» завалилось, то мы оказались бы только в массе грязных тряпок.
Трудно было усадить нас фотографу. Смеялись без конца. Смеялся и добродушный фотограф, никогда не видавший, вероятно, у себя таких «заморских» гостей. Проснулся даже ленивый жирный кот и, усевшись перед группой, начал с возрастающим вниманием рассматривать нас. Не прошло и нескольких минут, как в фотографию пожаловал козел. Очевидно, его привлек сюда непривычный для него здесь шум. За козлом набежало немало чумазых ребят. Фотография стала полна живыми существами. Фотографу пришлось на время распроститься со своею любезностью, пустить в ход мимику, показывать кое-кому, куда не следует, и таким образом на время освободить свою фотографию от посторонних. Однако все же мы снялись наконец, и теперь у каждого есть карточка на память о Бургасе.
Фотографию эту открыли преосвященный с профессором Алексеем Ивановичем и двумя «буршами»[2], которые и снялись здесь первыми, при более счастливых условиях, чем прочие.
Таким образом, немного видели мы в Болгарии, да и этим немногим мы были обязаны предупредительной любезности «Лазарева», который ехал круговым рейсом и завозил нас во все попадающиеся порты Черного моря, хотя это не входило в наши планы и даже шло отчасти против наших желаний. Сидя в Москве, мы рассчитывали из Одессы проехать прямо в Константинополь...
Мы посетили в Болгарии лишь два приморских города. Виденные нами города нельзя назвать в собственном смысле болгарскими. Болгария внутри страны, а здесь, около моря, Болгария не чистая, а пестрая, смешанная. По берегу Черного моря болгары живут вперемешку с греками и турками. Вообще, Черное море окружает как бы греко-болгарско-турецкое кольцо. Если вы поедете по берегам Черного моря, будете заезжать в черноморские порты, то везде будете встречать турок, болгар и греков; их вы увидите и у нас в Крыму, и на Кавказе. В пределах Болгарии по берегам Черного моря особенно много греков.
Молитва ’Отче наш’ на болгарском языке.
Долгое время именно болгары кормили наших предков духовной пищей от обильной трапезы вселенского греческого Православия. Из Болгарии получались на Руси не только переводы с греческого, но и [творения] болгарских писателей. Козьма пресвитер, Иоанн экзарх, блаженный Феофилакт — особенно последний — заняли почетное место в нашей бедной древнерусской литературе. Их сочинения усердно у нас переписывались и читались. По ним научились предки наши истинам веры православной. Блаженный Феофилакт познакомил своими сочинениями древнерусских книжников с духовными сокровищами вселенского святителя и учителя Иоанна Златоуста. Из Болгарии же Древняя Русь получала и «книги законные». Законы церковные, по которым непременно должна строиться целокупно вся жизнь церковная, были уже определены Соборами в Греческой Церкви, но для наших предков, выражаясь словами митрополита Кирилла II, «Божественная правила получени бяху облаком премудрости еллинскаго языка». И в данном случае нам помогли те же болгары. Из Болгарии пришли к нам древние Кормчии. Одна из таких болгарских Кормчих в списке XV века хранится в библиотеке нашей академии. Это — так называемая Иоасафовская Кормчая, принадлежавшая митрополиту Иоасафу (ркп. № 54). Наряду с каноническими памятниками из Болгарии получались нами и другие руководственные сочинения, например Номоканон Иоанна Постника, и разные сборники Правил. Делилась с Русью Болгария и «худыми номоканунцами», которые приходилось помещать в список «отреченных» книг. Болгары делились с нашими предками также знанием греческого языка. Церковные историки передают такие факты, что епископы-греки, привозившие с собою на Русь греческие книги, приглашали болгар в качестве переводчиков. Вот почему некоторые болгарские переводы греческих книг имеют родиной не Болгарию, а Святую Русь. Наделяли болгары Русь и незавидным сокровищем, которое бы они могли сохранить и у себя дома. Первый русский еретик Андреян скопец, которого в 1004году «митрополит Леонт посади в темницу, укоряше бо сей церковныя законы и епископы и пресвитеры и иноки», по признанию наших церковных историков, был богомилом, а богомильская ересь была именно в Болгарии. Первая ересь Русской Церкви, таким образом, из Болгарии же.
Дружественно жили болгары с нашими предками, всем делились — и хорошим, и дурным, и Православием, и ересью. Впрочем, дав нам первого укорителя церковных законов и иерархии, Болгария снабдила нас и лекарством от этого еретического недуга. С глубокой древности стало известно в Руси «Слово на еретики препрение» пресвитера Козьмы болгарского, направленное против богомилов. «Слово» это чуть ли не было в Древней Руси своего рода руководством обличительного богословия; им пользовались в борьбе с позднейшими стригольниками, жидовствующими и т. п. Даже в 1864 году издатель «Слова» замечает, что им «с успехом можно пользоваться в собеседовании с раскольниками нашего времени»[3].
Когда вспоминаешь все исторические заслуги Болгарии пред Россией, то находишь большое утешение в сознании того, что Россия, волею судеб возросшая в великое и славное государство, не оказалась неблагодарной. Церковь Российская, на которую излилась особенно изобильная благодать Божия, также не забывает Церкви Болгарской, в наших академиях всегда обучается много будущих болгарских церковных деятелей. Здесь они находят самый теплый, радушный прием. К ним относятся все как к своим. Недаром Священный Болгарский Синод особою грамотою благодарил нашего преосвященного за отеческое отношение его к питомцам болгарским. Можно сказать, никогда не устанет Святая Русь быть ласковою по отношении к своим братьям-славянам.
Церковный Корабль.
Греко-болгарская распря мало известна у нас широкой публике, а события последних 4–5 лет и совсем почти ей неизвестны. За шумом в своем собственном доме мы почти не замечали того, что происходит рядом с нами на юге.
Раздоры между греками и болгарами — явление не новое, но они особенно обострились в последние десятилетия. В это время раздоры выразились вовне в грустных явлениях. Замечательно, что во всех церковных раздорах между греками и болгарами самое живое участие принимает народ, толпа. Раздоры — дело не иерархии, а толпы, а потому нередко они и обнаруживаются в весьма неприглядных формах.
Митр. Иларион (Макариопольский)
Начиная с 1905 года произошло много событий, [неожиданных] и совсем печальных. Раздор питался и питается не одними только церковными интересами. Значительную, а может быть, и большую долю в данном случае нужно отдать интересам социально-экономическим и политическим. Давно известно, что турки, греки, сербы и болгары никак не поделят между собою Македонию. Македония — это яблоко раздора между национальностями, родными и по крови, и по вере православной. В политическое интриганство втягивается и церковная иерархия, которая нередко политикой занимается больше, чем даже проповедью христианства. Во время македонских беспорядков в 1905 году болгарское правительство перехватило какие-то документы, которые обнаружили связь одного греческого митрополита в Болгарии, именно Василия Анхиальского, с революционными македонскими комитетами. Митрополит принужден, конечно, был покинуть кафедру. Тут на грех какой-то пароход болгарский не был принят в афинском порту (Пирее); там отказались принять болгарские товары. Разгорелись национальные страсти. Константинопольский патриарх назначил в Анхиал нового митрополита Неофита и при этом, как говорят, не соблюл каких-то необходимых формальностей. Когда Неофит прибыл в свой кафедральный город, болгары встретили его камнями. Произошли большие беспорядки. Национальная вражда и злоба ослепили болгар, и они допускали даже кощунственные выходки. Рассказывают, что несколько болгар нарядили в монашескую одежду осла, надели на него клобук и водили по городу, крича: «Вот греческий митрополит!» Были сделаны фотографические снимки с этой кощунственной пародии и распространялись не только по Болгарии, но даже и в Константинополе.
С этого времени болгары начали изгонять из своей страны всех греческих иерархов и священников. У греков-священников отобраны были храмы на том основании, что храмы эти построены были болгарами. В некоторых местах греки не отдавали храмов без боя. Наиболее ожесточенные схватки происходили в Варне и Филиппополе. В Варне беспорядки перешли в погром греческих магазинов. В Филиппополе болгары отнимали у греков учебные заведения, причем директор женской гимназии едва не поплатился жизнью за то, что долго не выдавал ключей от гимназических зданий. В настоящее время в Болгарии нет ни одного греческого митрополита, эмигрировали отсюда и греческие священники. Жителям грекам волей-неволей пришлось подчиниться болгарскому экзарху.
До сих пор над болгарами тяготеет схизма. И кто скажет, когда ей будет положен конец? Болгары не обращают никакого внимания на постановления Константинопольского Собора 1872 года и на обвинение их в схизме. Они преспокойно устраивают свою жизнь, как бы на свете никогда ничего не случалось. Говорят, что Константинопольская Патриархия не прочь была бы отменить свое определение о болгарской схизме, но Патриархия потерпела большие убытки — до пяти миллионов франков. Если бы болгары заплатили Патриархии ее убытки, то схизма прекратила бы свое существование. Но мы, говорят болгары, не дадим не только пяти миллионов левов, но и пяти стотинок.
Церковный Корабль. Фрагмент иконы. Папа и Лютер, воюющие на Церковь.
Вообще нынешняя Болгария уже далеко в церковном отношении не та, о какой говорят древние повести временных лет. Даже во главе болгарского народа, на престоле царя Бориса, стоит католик, теперь король Фердинанд. Освободившись совершенно от Турции, болгарский князь стал царем. В газетах писали, что он принимает Православие. Прочитав это известие, мы перекрестились и сказали: «Слава Богу! Спаси его, Господи!» Болгария знала только православных царей.
Король Болгарии Фердинанд.
— Ведь достанет и со дна, — заметил помощник капитана. — Рубля полтора заработает — канат дорогой.
Долго ходил пароход наш взад и вперед. Его могучий винт взбудоражил всю мелководную бухту; со дна поднялся песок, и море сделалось грязно-молочного цвета. Так и мелкая человеческая душа волнуется тогда, когда глубокая пребывает покойна и чиста; со дна же мелководной души скоро поднимаются целые тучи легковесного песка, ила и всякой грязи. Мелкая душа почти постоянно грязна и мутна. Всякий случай можно делать поучительным, и все можно возводить к Небесному и духовному. Можно собрать сокровище духовное и от этого вещного мира, как это и сделал наш великий иерарх Тихон Задонский.
Теперь наш пароход направился уже прямо в Константинополь. Слава Богу. Душа предчувствовала прикосновение чего-то великого. Завтра пред нами предстанет новый для нас древнейший мир.
Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос.[5]
Пролив Босфор.
Низко над морем плыл громадный красноватый шар солнца. Мы, казалось, плыли прямо на берег. Где же пролив? Ничего не разберешь. Мы не могли заметить пролива даже тогда, когда пароход был близко к берегу. Но вот пароход делает небольшой поворот вправо, и пред нами открывается какая-то узкая щель среди гор, своего рода Дарьяльское ущелье с морем на дне. Ученые люди говорят, что пролив — позднейшего происхождения. Когда-то стесненные в своих берегах воды Черного моря прорвали себе проход в окружающей цепи гор. Да, здесь воевали стихии. Только они могут так разрывать земную кору, рвать высокие горы, сквозь каменные скалы прокладывать себе дорогу. Мы уже пред вратами Царьграда.
Иеродиакон Троице-Сергиевой лавры Зосима, путешествовавший в Царьград в 1420 году, ехал целых три недели по морю[6], но мы доплыли в два дня. Вот что значит двадцатый-то век! Совсем не то, что пятнадцатый!
[1] Восточная Румелия - южная часть Болгарии, относящаяся к Османской империи. Прим. - ред.
[2] Бурш (нем.) - парень. - Прим. ред.
[3] Православный собеседник. 1864. Т. 1. С. 485.
[4] Филетизм (от греческой приставки φιλ - любить и έθνος - народ, племя) - тенденция Поместных Церквей приносить соборные интересы в жертву национально-политическим. В 1872 г. Константинопольский патриарх объявил филетизм ересью в связи с болгарской схизмой. - Прим. ред.
[5] Часто повторяющаяся строка в поэме Гомера "Одиссея", символ начала нового дня. - Прим. ред.
[6] "Пойдохом на море, и быхом ходили по морю 3 седмицы, егда с нужею доидохом устья Цареградскаго. Ино по части возстает футрина великая и валове страшнии, ож пред Филипповым заговеньем бывает".
