Приводим отрывок из книги.
Письма к митрополиту Филарету
Высокопреосвященнейший Владыко, милостивейший архипастырь и отец!
После последнего письма моего к Вашему Высокопреосвященству случилось следующее: колоши и чукчи начали принимать христианство, и принимать совершенно без всяких видов корысти. Вскоре по отбытии моем из Ситхи в один день окрещено 16 человек колош, и до 70 осталось еще готовых. В Камчатке, в сем году, начали креститься чукчи, зашедшие в сию область в 1838 и 1839 годах. Чукчи страшны для камчадал, и справедливо: один из чукчей, Чинник, целую ночь буйствовал даже в Тигильской крепости. И этот самый чукча первый явился к священнику Стефану Вениаминову (брату моему родному), с которым он был знаком и которого он за что-то любил (камчатский благочинный говорит, что за его добрую жизнь: слава Богу!), просил и принял от него святое крещение накануне святой Пасхи; новокрещеный Чинник назавтра привел еще одного, а потом трех чукчей, которые все крещены. Священник Вениаминов надеется, что все чукчи, кочующие в его приходе (до 40 душ), будут окрещены. На западном берегу Камчатки священник Кокшарский окрестил два семейства чукчей. Крещение чукчей в Камчатской области есть дело совершенно новое, и потому оно подает надежду, что и прочие чукчи, если только обратить надлежащее внимание на них, не будут глухи к слову Божию.
Из Ситхи отправился я 5 мая и был на островах: Уналашке, Атхе, Унге, Прибыловых и на острове Беринговом. В Уналашку прибыли мы в день Вознесения Господня, в 7 часов утра, в храмовой праздник. Это я считаю новым знамением милости Господней ко мне. Здесь до прибытия моего ничего не знали ни об открытии епархии, ни обо мне, и все стало известно в этот день, в который я и отслужил. Подобного примера нет. Не умею высказать всего того, что чувствовал я и добрые алеуты в этот день. В Камчатку прибыли мы 18 августа, где и проживал я до 20 ноября 1842 года: раньше отправиться не было возможности. Путешествие наше началось благополучно. В Охотск я надеюсь приехать в последних числах марта, не ранее. Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, имею честь быть с сыновнею преданностью и любовью, Вашего Высокопреосвященства, милостивейшего архипастыря и отца, нижайший послушник
Иннокентий, епископ Камчатский
Село Мильково Камчатской области,
в 350 верстах от Петропавловского порта, 5 декабря 1842 года
Высокопреосвященнейший Владыко, милостивейший архипастырь и отец!
Паства моя хотя не велика числом (до 18,5 тыс.), но не мала, даже очень не мала добрыми примерами. Не одни алеуты, как я думал прежде, умеют или умели делиться последнею рыбою с голодающими, не одни они терпеливы, кротки, послушны, миролюбивы, набожны и проч. Почти все народцы (названия народов они, по малочисленности своей, не стоят), живущие в пределах Камчатской епархии, имеют такие же качества; только по набожности и приверженности к вере и слышанию слова Божия алеуты стоят в первом разряде. Даже некрещеные коряки и чукчи имеют много добрых свойств и обычаев. Гостеприимство, уважение к себе или к своему доброму имени, честность в данном слове, готовность помогать голодающим без всякого вознаграждения — есть общим обычаем едва ли не всех здешних туземцев. В некрещеных и независимых видны следы древних обычаев. Например, у коряков нарушение целомудрия наказывается смертью. Так, например, один тоен, узнав, что дочь его, девица, сделалась беременна, несмотря на то, что она была его единственное дитя, велел ей самой наложить на себя руки, и она повиновалась! Но что у него есть сердце и что он отец, он доказал это тем, что очень долго жалел ее и даже плакал.
Чем более знакомлюсь я с дикими, тем более люблю их и тем более убеждаюсь, что мы, с нашим просвещением, далеко, далеко уклонились от пути к совершенству, почти не замечая того; ибо многие так называемые дикие гораздо лучше многих так называемых просвещенных в нравственном отношении. Например: во всей Камчатской епархии, можно сказать, совсем нет ни воровства, ни убийства; по крайней мере, почти не было примера, чтобы собственно тунгус, или камчадал, или алеут были под судом засиипреступления. Но кроме сего, между дикими есть много примеров и добродетелей: например, первый тунгус, с которым мне случилось видеться и говорить (в Гижиге), удивил и утешил меня своею верою и преданностью Богу. После рассказа его об их житье-бытье, можно сказать полубедственном, когда я сказал ему: «Зато вам там будет хорошо, если вы будете веровать Богу и молиться Ему», тогда он, видимо изменившись в лице своем, с сильным чувством сказал: «Тунгус всегда молится; тунгус знает, что все Бог дает. Убью ли я хоть куропатку? Я знаю, что Бог мне дал, и я молюсь Богу и благодарю Его. Не убью? Значит, Бог мне не дал; значит, я худой… Я молюсь Ему». Не могу вспомнить сих слов без движения сердца и не могу после того не сказать, в духе благодарности: благословен Господь, открывающий познание веры и истины младенцам и утаевающий оное от мнящихся быти мудрыми. В прошедшем письме моем из Камчатки я имел честь писать Вам о том, что колоши и чукчи начали принимать святое крещение; к сему надлежит прибавить, что до Пасхи (1843 года) колош всех окрещено 102 человека, в том числе 2 шамана, и все, кроме двух, взрослые мужчины, которые, как пишут, теперь готовят к крещению жен и детей своих. Видели крещение колош ситхинских и их соседи колоши проливскиеи, пишут, только ждут к себе проповедника. Слава и благодарение Господу.
К сведениям о чукчах надлежит сказать еще то, что я, в бытность мою в Гижиге, одного из тамошних священников отправил на реку Анадырь в качестве миссионера для испытания расположения к принятию крещения чукчей; и он, на пришедшем ныне из Гижиги судне, доносит мне, что он был на реке Анадырь и видел нескольких чукчей; одно семейство, по собственному их вызову, окрещено, а во многих видно явное расположение. Священник, видя это, тотчас отправился в Гижигу, с тем чтобы совсем перебраться в Анадырск; но обстоятельства, совершенно неотвратимые, не допустили его вторично в Анадырск и заставили воротиться с половины дороги.
Кадьякский приход до 1839 года был одним из последних в отношении к нравственности и исполнению христианских обязанностей. Бывало, в целый год было исполнивших долг очищения совести не более 100 человек, и был год, когда было только 8 человек из 5 или 4 тысяч; а ныне нет ни одного нерадивого. Церковь была до того слишком пространна, так что и в большие праздники она была почти полупуста; а ныне не только в Великий пост или большие праздники, но даже в обыкновенные воскресные дни она бывает полна до того, что мнoгие стоят вне церкви. Это заставило церковь раздвинуть. И главный правитель, в бытность его на Кадьяке, немедленно приказал сделать пристройку с западной стороны. Из кенайцев, чукчей и других народов, находящихся в пределах кадьякского прихода, в 1841 и 1842 годах присоединено к Церкви св. крещением более 350 душ. И паки слава и благодарение Господу!
Скажу нечто и о путешествии моем по Камчатке и Охотской области. Из Камчатки выехал я 29 ноября 1842 года и 3 апреля прибыл в Охотск, проехав более 5 тысяч верст на собаках и отчасти на оленях и пробыв собственно в пути 68 дней, а прочее время проведено в прожитии на разных местах, а более в Гижиге (13 дней). Повозочка моя, в которой я проехал во всю дорогу, была весьма похожа на гроб, то есть так же узка и длинна и такой же формы, только тем отличалась от гроба, что на полозьях и на задней части оной был зонт. Нередко случалось ехать по узкой дороге, пробитой между глубокими снегами; и тогда мне казалось, или приходило на мысль, что я еду в гробе по длинной могиле: ибо только стоило остановиться и велеть зарыть себя. Более 25 дней проведены вне всяких жилищ, которые или проезжали мимо, или в которые нельзя войти; 7 дней проведены совершенно в пустых местах (при переезде из Олюторской губы в Пенжинскую). Мороз (в 63°С сев. широты) иногда был очень жесток. Но благословен Господь, хранящий меня во всех путях моих! Несмотря на быстрые и резкие перемены воздуха, воды, пищи и прочее, я и все сущие со мною (их было сначала 6, а под конец 4) были совершенно здоровы; никто из нас, можно сказать, не видал даже неприятности, выключая мороз, все во всю дорогу благодушествовали; словом сказать, я готов еще не один раз проехать по Камчатке, если только буду здоров. В Камчатке церквей очень много, судя по числу людей (10 на 5 тысяч 300 жителей), а в Охотске чрезвычайно мало (3 на 6 тысяч). Просят меня дать священников жители острова Павла, курильцы, тунгусы, и я нахожу это необходимым, но нет денег.
Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, имею честь быть с сыновнею преданностью и любовью, Вашего Высокопреосвященства, милостивейшего архипастыря и отца, нижайший послушник,
Иннокентий, епископ Камчатский.
Охотск, 1 августа 1843 года
Высокопреосвященнейший Владыко, милостивейший архипастырь и отец!
Почти пред самым отправлением почты я получил известия от нушегакского миссионера, который доносит, что в прошедшем году (1843) из тамошних туземцев обратилось в христианство 315 человек и, кроме того, миропомазано крещеных до него мирянами 110 человек, а всего совершено Таинствами крещения и миропомазания 425 человек. Из журнала миссионера видно, что все, кого он видел, слушали его беседы, и все, слышавшие его, крестились. В одном селении Господь утешил его и новопросвещенных необыкновенным явлением. Одна престарелая женщина, принесенная на одре для крещения, после совершения над нею Таинств сама ушла домой, с помощью одного только костыля своего. Миссионер это описывает так: «Когда я (по крещении всех жителей селения) спросил тоена: нет ли еще кого некрещеного, он сказал мне, что есть одна старуха слепая (которой, полагают, не менее 85 лет), которая потому и не приходила для слушания беседы. Я велел привести ее к себе в палатку. С помощью двух человек и костыля она пришла ко мне. Я ей все, что только нужно на первый раз, передал, чрез толмача объяснил и предложил ей о крещении. Она объявила желание креститься. Через два часа, когда все было готово к совершению таинства, я послал за нею; но посланный, пришед, объявил мне, что она очень нездорова. Это мне показалось невероятным. Я послал двух человек, и те, возвратясь, сказали, что она весьма больна и скоро умрет.
Тогда я, опасаясь, чтоб она не умерла без крещения, так как уже уверовавшая в Бога и объявившая сама желание принять святое крещение, велел непременно принести ее на одре в церковную палатку, что и было сделано. Я, посмотрев на нее, спросил ее чрез толмача: какова она? Но она мне не могла ответить ни одного слова, и я думал, что она не доживет и до крещения. Тут некоторые начали роптать, говоря, что если он окрестит ее, то она умрет. Я их уверял, что если она умрет крещеною, то будет счастлива, а если умрет некрещеною, то погибнет. После сего я колебался мыслями: крестить ли ее или нет? Наконец решился окрестить. Когда, с помощью двух человек, я совершил над нею самое Таинство крещения и когда ее одели и принесли в палатку для миропомазания, то она начала сама креститься; а по окончании миропомазания начала говорить и сделалась веселою и пошла домой сама с помощью костыля». Описание cие миссионер заключает просто: «Тогда я, увидев ее совсем переменившуюся, пришел в удивление и говорил роптавшим на меня: вот вы говорили, что она умрет, а на место того Бог дал ей здоровье!»
Новокрещеные, в доказательство искренности своего обращения, все прежние свои маски и личины и истуканов, которым они иногда приносили жертвы, или бросали в реку своими руками при глазах миссионера, или жгли.
Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, имею честь быть с сыновнею преданностью и любовью Вашего Высокопреосвященства, милостивейшего архипастыря и отца, нижайший послушник
Иннокентий, епископ Камчатский.
Новоархангельск, 29 апреля 1844 года