Дехристианизация: опыт Первой французской республики

В год столетнего «юбилея» двух революционных переворотов в российском обществе до сих пор идут серьёзные споры по поводу того, как же относиться к недавнему историческому прошлому, когда наше Отечество 74 года находилось под властью богоборцев. Однако творцы антихристианской политики СССР не взялись «из ниоткуда»; они имели своих исторических предшественников, в частности, французских революционеров конца XVIII века.

В России, где благодаря периоду власти коммунистов имеется значительное число исследований, посвященных «Великой Французской революции», крайне мало общедоступных работ, посвящённых именно политике целенаправленной «дехристианизации» общества, проводившейся французскими республиканцами, и поэтому при подготовке данного материала автор опирался преимущественно на западноевропейские источники и исследования.

Бывший католический священник, признавший новую республиканскую власть. Французский эстамп, 1790-е гг., из фондов «Bibliotheque nationale de France»

Здесь показан бывший католический священник, признавший новую республиканскую власть, отрёкшийся от «тиранических установлений старого режима» и вынужденный ходить в гражданской одежде, который пытается получить «свидетельство о благонадёжности» («Certificat de civisme») в «Революционном следственном комитете» («Les Comites de surveillance revolutionnaire»), в котором заседают безбожники из различных социальных классов. Как тут не вспомнить известные «ревкомы», а также суды «троек» и «пятёрок» советских коммунистов?

Начало трансформации французской абсолютной монархии в конституционную;
отделение Церкви от государства и начало антиклерикальной политики
(лето 1787- зима 1790).

Франция накануне революции являлась одной из богатейших стран Европы

В начале нашего исследования сразу отметим, что Франция накануне первой революции, в конце XVIII века, являлась одной из самых богатейших и густонаселённых стран Европы (по численности населения уступая только Российской империи – 27 млн. против 30 млн.). Французское королевство в течение всего XVIII века – страна № 2 в мире (после Великобритании) по уровню развития объёма промышленности, трансокеанической колониальной торговли и капиталистического производства^[1].

Очень хорошо во Франции в дореволюционное время было развито сельское хозяйство. За несколько десятилетий перед падением монархии, в условиях, казалось бы, «застывшей» феодальной системы хозяйствования, зафиксирован почти двукратный рост сельскохозяйственного валового продукта.

Конечно, «первое» сословие – духовенство – и «второе» сословие – дворянство, составлявшие всего 4% от численности населения, владели значительной долей национального богатства. Однако новейшие подсчёты французских и британских исследователей, вопреки мнению как либеральной, так и марксистской историографии, свидетельствуют о том, что в руках господствующих сословий находилось к концу XVIII века менее трети земель страны. Это, конечно, немало, и с современной точки зрения диспропорционально, но всё равно большая часть земельного фонда Франции находилась в руках лично свободных представителей «третьего сословия», причём не только крестьян, но и промышленников, и предпринимателей; кроме того, сохранялись значительные общинные земли свободного коллективного использования.

И, как ни парадоксально прозвучит это для отечественного читателя, но одной из ведущих сил настоящего прогресса и подлинного христианского просвещения французских крестьян в то время была Католическая церковь, особенно её монастырское землевладение. Именно монашествующие и отчасти «белое» духовенство во Франции при «старом режиме» (точно так же, как и в нашем Отечестве), «просвещая» крестьян, вели не антигосударственную и антихристианскую пропаганду (как это делали сторонники идей Руссо и Вольтера), но пропагандировали новые методы землепользования, а также внедряли новые, привезённые «из обеих Америк» и адаптированные к европейскому климату, высокопродуктивные культуры (в частности, картофель).

Католическая церковь во Франции старалась сгладить социальные противоречия

Тем самым, именно Католическая церковь во Франции старалась сгладить социальные противоречия и устранить хотя бы некоторые причины недовольства, и поэтому именно она и стала одной из главных мишеней революционеров, планировавших разрушение традиционных государственных устоев.

Вообще, стоит отметить, что предреволюционная история Франции не знала широкомасштабных вооружённых конфликтов между крестьянами и сеньорами, типа средневековой «Жакерии» или Пугачёвщины, незадолго до этого свирепствовавшей в России.

Многие исследователи Великой Французской революции, особенно советской эпохи, базировавшиеся на принципах марксистской методологии, заявляют о сугубо материальных, чисто экономических факторах, якобы послуживших причиной катастрофы, постигшей французское общество и Католическую церковь во Франции в конце XVIII века. Среди этих факторов обычно перечисляют торгово-промышленный кризис, начавшийся в 1787-м году, к которому присоединились неурожайные годы, «общий кризис монархического режима» и т.п.

На самом деле, при объективном рассмотрении ситуации, экономические причины краха французской христианской государственности были всего лишь поводом, но никак не решающим фактором. В частности, когда говорят о неурожаях 1787 и 1788 гг., то почему-то забывают о том, что неурожай 1774 года был также тяжёлым, но тогда Людовик XVI приказал за счёт казны закупать зерно и принял меры к снижению цен на продовольствие, и серьёзный продовольственный кризис в то время вовсе не привёл к краху государства. Кроме того, финансовый коллапс и упадок экономики из-за долгой, тяжёлой и неудачной для Франции Семилетней войны были ещё большими, чем в конце 1780-х гг., однако страна всё равно их успешно преодолела без каких-либо крупномасштабных социальных взрывов.

Больше того, справедливости ради, необходимо отметить, что положение французских крестьян в конце XVIII века было одним из лучших в Европе. Историки-марксисты по понятным причинам не любят вспоминать, что французское крестьянство было лично свободным ещё с конца Средневековья, с XV столетия. Да, обширные земли принадлежали феодалам, да, многие крестьяне были обязаны сеньорам рядом личных повинностей, но не более. Ничего подобного тому положению, в котором находились крепостные крестьяне на территории ряда германских государств, не говоря уже о Российской империи (где крепостные к тому времени стали прямыми рабами и где лишь в 1801-м году император Павел I запретил даже не куплю-продажу крепостных крестьян как таковую, а только повелел прекратить печатать объявления об этом в газетах и устраивать публичные аукционы), не было.

Приведём показательный пример уровня жизни накануне Первой французской революции: во Франции конца XVIII века даже простые крестьяне использовали в быту наборы оловянной или иной металлической посуды; лишь беднейшие использовали глиняную посуду, а из дерева делали только лохани и корыта для корма скота. В то же время вспомним, для сравнения, наше Отечество: вплоть до начала XX века большая часть крестьянской посуды в российских деревнях была изготовлена из дерева, иногда – сделана из глины, а металлические посудные наборы были большой редкостью. И если, как утверждали лжепророки марксизма, следует ориентироваться исключительно на материальное, то становится совершенно непонятно, почему, несмотря на такой разрыв в уровне жизни, революция в намного более экономически благополучной Франции произошла на 130 лет раньше, чем в России.

Посвящение неофита в ложе «Новая венценосная надежда» в 1789 г. (как раз год начала «Великой Французской революции»). Художник: Мартин ван Мейтенс Младший

На представленном изображении показана церемония внутри масонского храма в XVIII столетии. Судя по статуям античных божеств и иным деталям интерьера, перед нами – типичный языческий храм, вероятно, центр синкретической позднеантичной антихристианской религиозной традиции. Это изображение вполне подкрепляет точку зрения ряда христианских богословов, согласно которой позднеантичное язычество утратило господствующие позиции в европейском обществе благодаря эдиктам таких позднеримских императоров, как Феодосий I Великий и Феодосий II, объявивших нехристианские религиозные культы вне закона. Однако эта, уже, по сути, больше гностическая, т.е. уже с элементами митраизма, иудейской и даже христианской мистики, чем чисто греко-римская античная языческая религиозная традиция больше тысячи лет существовала подпольно в странах христианской Европы и возродилась в виде масонской доктрины в эпоху «Просвещения» в XVII-XVIII вв. Соответственно, можно утверждать, что, продолжая свою многовековую борьбу против христианства, адепты этой языческой религиозно-мистической традиции ставили своей целью ниспровержение христианской Церкви и христианской государственности, и как только они пришли к власти во Франции, то восстановили политику открытых гонений на христиан точно так же, как это происходило и в I-III вв. н.э. в Римской империи, до знаменитого эдикта императора Константина I.

95% населения французского королевства в конце 1780-х гг. были (кто-то – чисто формально, но многие – и искренне верующими) католиками; 4% населения являлись протестантами (значительная часть которых проживала в Эльзасе). Доли процента от численности населения составляли иудеи и мусульмане (которые, по действующим тогда законам, вообще не считались французами, а являлись «иноземными подданными французского государя из иноверцев»). В то же время деисты, пантеисты, последователи иных языческих учений и открытые атеисты составляли хотя и численно весьма небольшую, но достаточно активную и влиятельную часть интеллектуальной элиты французского общества, и при этом числились официально католиками^[2].

И необходимо указать, что значительная доля французского дворянства, некоторая часть духовенства и очень многие из верхов «третьего класса» в то время были сторонниками идей «Просвещения» и, несмотря на свою официальную принадлежность к католицизму, носителями языческой пантеистской, деистской или иной христианоборческой идеологии.

Конечно, как мы уже говорили, Католическая церковь во Франции конца XVIII столетия уже давно и глубоко уклонилась от полноты истины Вселенского Православия, однако всё же воспринималась атеистами и христоненавистниками различных видов именно как главенствующая в Западной Европе христианская Церковь, и именно к ней относились слова богохульного девиза известного «просветителя» Вольтера и его сторонников: «écrasez l’infâme!» – «уничтожьте подлую!» («раздавите гадину!»).

Ничто не предвещало трагических событий, которые вскоре обрушились на Францию

Отметим, что почти столетие, с момента отзыва «Нантского эдикта о веротерпимости» в 1685-м г. и до принятия королевского указа «О толерантности и религиозной свободе» 7 ноября 1787 года, католицизм признавался единственным разрешённым вероисповеданием во Франции и одновременно являлся государственной религией. Однако каких-либо серьёзных гонений по религиозным мотивам во Французском королевстве в течение XVIII века не наблюдалось; наоборот, как религиозная, так и общественная жизнь становились всё более и более светскими; религиозная веротерпимость всё больше и больше завоёвывала позиции во французском обществе. Нехристианские подданные короля (несколько десятков тысяч иудаистов и единичные тогда мусульмане) лишь не имели права вести прозелитическую деятельность и занимать государственные должности. И можно сказать, что даже непосредственно в годы перед революционной бурей, в 1780-е, ничто, в общем, не предвещало тех ужасных и трагических событий, которые вскоре обрушились на Францию.

Соответственный процент образованных людей во всех слоях французского общества того времени был, по-видимому, одним из самых высоких среди иных стран Европы (уступая, вероятно, лишь Голландии, Швейцарии, Великобритании и Швеции).

И, с одной стороны, это означало практически полное отсутствие во Франции конца XVIII века даже малообразованных, уж не говоря о неграмотных, священников (до трети из которых в то время было докторами теологии)^[3]. Но, с другой стороны, среди католического дворянства, буржуазии и даже части духовенства именно во Франции сформировалась очень значительная интеллектуальная антиклерикальная группировка, активно, но при этом подпольно в течение всего «века просвещения» пропагандировавшая разнообразные антихристианские взгляды и мечтавшая о ниспровержении имевшегося тогда государственного строя.

Многие из противников господствовавшей в то время во Франции Католической церкви и критиков французской монархии находили своих сторонников в разнообразных «просветительских кружках», «политических клубах» и масонских ложах, своеобразных учреждениях, весьма характерных для той эпохи, позволявших преодолевать определённой части «интеллектуальной элиты» сословные и конфессиональные рамки того времени.

Да, к сожалению, даже среди французского католического духовенства в тот период были отдельные личности, явно принявшие сан «в силу жизненных обстоятельств», тогда как своим стилем жизни и своими убеждениями они стояли очень далеко от Христа. Например, одной из наиболее ярких фигур такого «духовенства с большим революционным потенциалом» можно назвать Шарля-Мориса де Талейрана, совсем не рядового клирика, но занимавшего пост епископа.

Открытие «Генеральных штатов»

Открытие в присутствии короля и членов правительства «Генеральных штатов» – нового органа власти, который положит начало всем последовавшим революционным событиям и станет предтечей прямого антихристианского террора «Национального конвента».

Созванные (впервые после 1614 года) по инициативе правительства и с согласия короля Людовика XVI 5 мая 1789 года «Генеральные штаты» из представителей всех сословий Франции должны были помочь достичь общенационального компромисса и улучшить управление страной. Однако этого не произошло; наоборот, «Генеральные штаты», став центром выражения народного недовольства, при труднообъяснимом попустительстве короля и правительства фактически взяли власть в свои руки, объявив себя по инициативе «третьего сословия» 17 июня 1789 года законными представителями всей нации – «Национальным собранием».

Больше того, этот орган власти, преобразовавшись 9 июля 1789 года в «Законодательное собрание», по сути, попустительствовал народному мятежу, выразившемуся в захвате парижанами из низших сословий королевского арсенала Бастилии 14 июля 1789 года. И Людовик XVI, этот «злокозненный тиран», будучи абсолютным монархом, не разогнал данное «самочинное сборище», но, решив, что в интересах всего французского народа будет полезнее найти общенациональный компромисс, санкционировал продолжение деятельности нового органа власти.

Так один из самых выдающихся правителей Французского королевства и один из самых добросердечных по отношению к простому народу королей сделал первый шаг на свой эшафот… Пройдёт ещё 10 лет, наполнивших французское общество кровью и ужасом, когда Наполеон Бонапарт всего с ротой солдат распустит 9 ноября 1799 года этот орган власти, захватив трон, – но только для того, чтобы следующие 14 лет снова заливать потоками крови уже всю Европу…

Прикрываясь заботами о благе нации, антимонархически и антиклерикально настроенные группы дворянства, «третьего сословия» и даже духовенства приняли 26 августа 1789 г. «Декларацию прав человека и гражданских прав». Этот государственный документ стал законодательной вехой начала революционного брожения, и в нём впервые в истории Французского королевства не упоминался христианский Бог, а говорилось лишь о некоем «Верховном Существе», о точной идентификации которого до сих пор идут споры среди исследователей.

Изображение стелы с текстом «Декларации прав человека и гражданина»

Одновременно с этим, в августе 1789 года, заявляя о необходимости восполнить дефицит бюджета и улучшить качество налогообложения, «Национальное учредительное собрание» отменило все феодальные налоги, включая и церковную десятину (при этом подняв новые налоги ещё больше), тем самым лишив Католическую церковь её доходов (как не вспомнить тут советских большевиков, которые лицемерно прикрывались при аннексии церковных ценностей желанием помочь голодающим).

Следующий шаг на пути к дехристианизации французского общества был сделан 2 ноября 1789 года, когда все сословия, включая даже избранных депутатов от католического духовенства, опять-таки якобы заботясь о благосостоянии казны, приняли декрет о конфискации церковной собственности, держаний и бенефициев клириков. В обмен на это священники и церковный причт должны были получать содержание от государства, что многие из них, особенно из числа бедных простых клириков, восприняли первоначально как добрую новость. Итак, решающий шаг был сделан: Католическая церковь превратилась из старинного внегосударственного сакрального института во всего лишь ещё один отдел чиновничьего аппарата.

Появление первых законов против Католической церкви во Франции
и начало политики репрессий в отношении католического духовенства
(весна 1790 – зима 1791).

Следующим этапом дехристианизации Франции было принятие первого не просто антиклерикального, антицерковного, но именно прямого антихристианского акта: 13 февраля 1790 года декрет «Законодательного собрания» запретил монашество как форму «гражданского самоубийства» (юридически был полностью запрещён и уголовно карался уход в монахи, были распущены все мужские и значительная часть женских монастырей, распущены все монашеские ордена и братства; монашеские обеты были объявлены новой гражданской властью «неконституционными» и «недействительными» и т.п.)^[4].

Конечно, многие монашеские объединения неофициально продолжили свою деятельность, даже будучи вынужденными покинуть свои обители и оставшись без средств; однако нашлись и такие монахи и монахини, которые с радостью отказывались от своих обетов и начинали вновь жить светской жизнью, вступая в брак и т.п.

Насмешливое республиканское изображение 1790 года неверных своим клятвам католических монахинь и монахов, радующихся наступившей «свободе» от их обетов после декрета о запрете монастырей

В частности, можно упомянуть о двух таких весьма показательно-колоритных личностях – молодых адвокатах, которые подружились, будучи одно время, перед началом революции, послушниками в Ордене францисканцев. Это политик Жорж Дантон, «заклятый друг» М. Робеспьера, один из устроителей «Большого террора», жертвой которого в итоге он и пал сам, а также Гильом Брюнн, ставший позднее офицером революционной «Национальной гвардии», затем – палачом вандейских христиан, потом – маршалом Наполеона I, а после его падения линчеванный народом.

Принятие подобного указа впервые вызвало эмиграцию французского духовенства: как внутреннюю (многие монашеские братства предпочли перейти на нелегальное положение и переехать из крупных городов в глухую французскую провинцию), так и внешнюю (некоторые монахи и монахини предпочли выехать, часто целыми обителями, из Франции в соседние государства, в основном в Испанию, Италию и Австрию, где никаких гонений на Католическую церковь в тот период не было). Однако, к сожалению, большинство монашествующих осталось на территории Франции, не решившись бросить свою паству и надеясь переждать революционную бурю, видимо, полагаясь на волю Господа. В то время действительно мало кто мог предположить, что подобные надежды будут тщетны, и земли этой страны вскоре будут напоены кровью десятков тысяч христиан…

М. Робеспьер, Ж. Дантон и Ж.-П. Марат. Художник: Альфред Лудэ, 1882 г.

«Три демона французского террора», фактически «канонизированные» советскими коммунистами, показаны в начальный период революции – М. Робеспьер (сидит), Ж. Дантон (в центре) и Ж.-П. Марат (у окна), планирующие радикальные революционные преобразования, пока ещё все вместе и пока ещё живые.

Поскольку вновь избранные представители духовенства, наряду с иными депутатами сословий, входившими в законодательный орган, в основном поддержали принятие и этого акта, а французское общество не ответило решительным протестом на это, то 12 июня 1790 года антихристиански настроенная часть интеллектуальной элиты проводит принятие «Гражданской Конституции духовенства». По сути, это уже был «водораздел» – принятие этого документа означало полное подчинение Католической церкви французской государственной власти; католический клир и епископат выводились из подчинения римской курии и переподчинялись даже не королю, а новым светским гражданским органам управления. Ну, и главное – присягавшее духовенство официально признавало высшей ценностью не заповеди Господни и установления апостольские, не решения Вселенских и Поместных Соборов Западной Церкви и установления высших католических иерархов, но всего лишь интересы своего земного отечества, «гражданские права и общие ценности французского народа»…

Такой шаг новых властей во Франции уже вызвал далеко не однозначную реакцию не только в среде духовенства, но и в среде нелицемерно веровавших католиков-мирян, фактически положив начало церковному расколу. Первоначально только 5% католических священников приняло «Конституцию для духовенства»; в религиозной части французского общества стало складываться мнение о том, что новая власть вовсе не является выразителем надежд всей нации, а является узконаправленным проводником антихристианских идей. Однако было уже поздно: согласно декрету от 27 ноября 1790 года все клирики должны были официально и публично признать Конституцию и присягнуть новой власти, а те, кто этого не сделает, лишались сана и места. Так Франция вступила в период прямых гонений на христианство, пусть и представленное в искажённой версии католицизма.

В первое время после принятия этого закона лишь 7 из 125 французских епископов и архиепископов и не более 25-30% низшего духовенства присягнуло новой власти, отвергнув подчинение Риму и реформу церкви по англиканскому образцу^[5]. Многие священники предпочитали официально лишиться своих должностей и потерять храмы, в которых служили, перейдя, таким образом, на нелегальное положение, но продолжали тайно проводить «старорежимную мессу»; некоторые из «неприсягнувших» эмигрировали за границу.

Трансформация французской конституционной монархии в республику
и начало массовых репрессий новой власти в отношении католического духовенства
(весна 1791 – лето 1792).

В этот период натиск на Католическую церковь со стороны французских революционеров продолжился. Зимой-весной 1791 года усиливается репрессивный нажим на священников с целью приведения их к присяге; тех, кто отказывался, начинают уже не просто лишать должностей, но лишать всех гражданских прав, ссылать в глухие провинции или сажать в тюрьмы.

В феврале 1791 года вводится запрет на любые проповеди в церквях, в марте 1791 года закон о выборах на вакантные должности неприсягнувших священников любых лиц простым голосованием на приходе. Это дало свои плоды: к лету-осени 1791 года уже примерно 50% священников согласились отвергнуть верховенство римской курии и признать верховенство решений гражданских властей Парижа, создав так называемую «Галльскую Конституционную церковь патриотов».

В итоге такой политики во Франции летом 1790 начался, а к осени 1791 года завершился раскол верующих людей на две церкви: присягнувшее новой светской власти и поддержавшее идею ограничения монархии духовенство образовало официально действовавшую и поддерживающую идеи революционеров «Eglise Constitutionelle», а сохранившее верность Риму, королю Франции как помазаннику Божьему и «старым законам» священство образовало перешедшую на нелегальное положение «Eglise Refractaire», «Церковь Неприсягнувших».

Таким образом, французские республиканцы добились раскола среди французских клириков и мирян и вынудили приверженцев «старого режима» уйти в подполье. Однако и признавшую новую власть «Галльскую Конституционную церковь патриотов» ждало вовсе не процветание, а такое же уничтожение, которое ей немного позднее также приуготовили пришедшие к власти богоборцы, и её клирики, отступившие от «древних клятв», через некоторое время пойдут вслед за своим собратьям из числа «неприсягнувших»^[6].

20 апреля 1792 года радикалы, захватившие власть в «Законодательном собрании», вопреки воле всё ещё официально свободного и формально сохранявшего свою власть короля, объявляют совершенно ненужную для интересов Франции войну императору Австрии, который к тому же был близким родственником французской королевы Марии-Антуанетты. От этого и так находившаяся уже 4-й год в кризисе экономика страны погружается ещё больше в пучину хаоса.

В тот период многие гражданские сторонники монархии, промонархически настроенные королевские гвардейцы и часть военных из общеармейских подразделений, посчитав новую власть «антихристианской» и «оккупационной», ещё несколько лет назад бывшие горячими патриотами Франции, стали уже открыто радоваться неготовности республиканской французской армии к войне и её первым неудачам, фактически надеясь на успех австрийских войск.

С резким осуждением «безбожной и ненужной войны христиан против христиан» выступили «неприсягнувшие священники» («clerge refractaire»). На тайных мессах они призывали верующих французских католиков «хранить верность Богу и своему королю», не платить налоги новой власти, не идти новобранцами в новые республиканские «полки безбожников», а также не признавать никакие новые законы.

Католический священник Ноэль Пино перед судом французского революционного трибунала. Ноэль Пино отказался принять революционную присягу Конституции и новой власти, продолжал тайно служить мессы и совершать таинства для верных. Был предан одним из прихожан, арестован республиканскими властями и казнён, отказавшись отречься от веры и сана

Полученные указы римского первоиерарха начинают сжигаться на кострах, вместе с чучелами, изображающими папу, кардиналов и «неприсягнувших» священников, тогда как «присягнувшие» католические священники и даже епископы щеголяют на улицах французских городов, охваченных революционной страстью, красными «колпаками свободы» и обнимаются с «санкюлотами»…

В 1791-1792 гг. во Франции даже формируется новое выборное «революционное духовенство»: Талейран, будучи всё ещё католическим епископом, предложил «активно замещать» новыми лицами (часто без какого-либо образования и моральных устоев, просто путём назначения или обычных выборов) вакантные должности «неприсягнувших» священников, чему и сам начал способствовать, активно рукополагая «революционных клириков»…

В это время, по воле «Законодательного собрания» и, как ни странно, с согласия короля, подразделения «Гвардии Его Величества» сокращаются, а революционно настроенные полки «Национальной гвардии» резко увеличиваются в числе. Однако вместо успокоения нации брожение в народе, подогреваемое либеральной прессой, лишь всё больше усиливается и в итоге выливается в демонстрацию 20 июня 1792 года. В этот день вторгшаяся во дворец Тюильри толпа пьяных «санкюлотов» заставила Людовика XVI и архиепископа Парижского надеть красные фригийские «колпаки свободы» и выпить в окружении погромщиков за «здоровье простого народа». Столь невероятная ещё несколько лет назад акция произошла с большим для мятежников успехом и пока не закончилась кровопролитием. Пока…

Летом 1792 года, под всё усиливавшимся репрессивным нажимом светских республиканских властей, уже 22.000 из 28.000 оставшихся на территории Франции священников приняли «новые клятвы»^[8]. Римский папа Пий VI призвал весь французский клир, под угрозой отлучения, хранить верность установлениям Католической церкви и отринуть соглашательство с республиканскими властями, которые уже, по его словам, «проявили себя как проводники злой воли антихристианских сил».

Католический священник Соломон Леклерк, не присягнувший новым властям и требовавший от французов сохранять до конца верность Богу и своему королю, один из многих клириков, погибших от рук французских революционеров в 1792 г.

Одновременно с этим французские вооружённые силы, возглавляемые республиканскими политиками, оккупировали независимые папские владения на территории Франции – Авиньон и Венсен. В этот же период многие католические храмы, лишившиеся своих приходских священников, отказавшихся присягать, и так и не получившие новых, разоряются народом и закрываются (так, например, в Руане из 37 основных приходов 24 было официально упразднено и разграблено).

Весной-летом 1792 года многие представители «старорежимного духовенства» и даже некоторые клирики из числа «присягнувших» бегут из охваченной революционным безумием Франции. Некоторые из них, зачастую с одобрения римской курии, обращаются лично или письменно к монархам приютивших их стран с просьбами восстановить порядок и защитить христианство во Франции. Людовик XVI в это время, по сути, находится под домашним арестом; его слова фактически уже не имеют никакой силы, а депутаты «Законодательного собрания», получившие полноту власти, принимают всё более и более радикальные законы.

В ответ на просьбы части французского духовенства и дворян-роялистов, а также в ответ на обращения римского папы в немецких землях стала формироваться «армия восстановления порядка» из французских эмигрантов, гессенских, австрийских и прусских полков, целью которой была объявлена защита французской королевской фамилии – от агрессии со стороны «бунтовщиков», а Католической церкви во Франции – от разорения. 25 июня 1792 года главнокомандующий монархической армией герцог Карл-Вильгельм Брауншвейгский опубликовал свой знаменитый манифест, в котором пригрозил карой тем, кто рискнёт сокрушить государственные устои Франции, а также посягнёт на жизнь и свободу королевской семьи. 16 августа его силы пересекли Рейн и двинулись на Париж.

Штурм дворца Тюильри 10 августа 1792 г.

Штурм «санкюлотами» и добровольцами полков «Национальной гвардии» дворца Тюильри 10 августа 1792 года, который защищали сохранившие верность своему королю швейцарские гвардейцы и немногочисленные дворяне-роялисты. Штурм «Зимнего дворца» силами вооружённых мятежников, контролируемых и направляемых большевиками, ставший очередной «иконой» российских коммунистов, – прямая аналогия взятия дворца Тюильри.

Узнав об этом, подстрекаемые радикальными политиками (которые стремились, попросту говоря, всех парижан, участвовавших в волнениях против короля, «повязать кровью») полки «Национальной гвардии» и парижские «санкюлоты» захватывают штурмом ещё 10 августа 1792 года дворец Тюильри. Королевская фамилия тогда едва избежала смерти, неожиданно для мятежников укрывшись перед штурмом дворца в «Законодательном собрании», но после падения Тюильри и истребления швейцарской гвардии фактически была взята под арест революционерами.

Король Франции, вопреки советам своей царственной супруги, ряда офицеров швейцарской гвардии и сохранивших верность ему и решительно настроенных дворян, перед началом переворота, уже зная о нём, отказывается от упреждающих радикальных действий. Не решившись пролить кровь части своих подданных, он тем самым вызывает массовое пролитие крови уже защитников своего трона, и всё это вовсе не останавливает, а только приближает огромный поток крови, который захлестнёт Францию в самом ближайшем будущем.

Взятие Тюильри, а вовсе не захват Бастилии, считается концом Французского христианского королевства

После падения Тюильри на базе придерживавшегося в большинстве своём идей конституционной, ограниченной, но монархии, «Законодательного собрания» формируется радикальный республиканский «Национальный конвент», и Франция окончательно вступает на путь революции. Именно взятие дворца Тюильри 10 августа 1792 года, а вовсе не захват восставшей толпой Бастилии 14 июля 1789 года, считается концом Французского христианского королевства и датой падения «старого режима».

Аполлон Либер, попирающий Невежество

Сразу же после этих событий, в августе 1792 года, «Национальный конвент» отменяет монархию и провозглашает Первую республику и, среди прочего, издаёт декрет о запрете последних христианских католических монастырей (т.к. некоторым женским общинам, занятым в сфере социального ухода и детского образования, до этого разрешалось сохранить свою деятельность «без пропаганды идей, распространяющих невежество», т.е. при условии отказа этих сообществ от христианского нравственного просвещения).

В сентябре 1792 года властями, которые всё более проявляют свою не просто антиклерикальную, но именно антихристианскую позицию, законом запрещается любое публичное ношение даже «присягнувшим» духовенством особых одежд. Больше того, не только священникам, но даже простым гражданам предписан запрет на ношение и «любую публичную демонстрацию крестов и иных религиозных символов». Подобного никогда не было в истории Французского христианского королевства…

Так эта страна встала на путь погружения в эпоху революционных безумств и антихристианского террора. Впереди у тех, кто поверил лозунгам революционеров, было не просто ниспровержение Католической церкви с господствующих позиций во Франции, но почти полное уничтожение христианства в этой стране как такового; убийство большей части королевской фамилии; истребление наиболее образованных представителей французской нации; массовый «геноцид французами французов» и долгая кровавая борьба за мифическое господство над Европой.

И красивые слова «Liberte, Egalite, Fraternite» («Свобода, Равенство, Братство»), с которых начиналась Французская революция, постепенно трансформируются в ужасную реальность, которую, как считают британские и французские историки-традиционалисты, можно охарактеризовать такими словами, как «Dechristianisation, Totalitarisme, Genocide» («Дехристианизация, Тоталитаризм, Геноцид»).

(Продолжение следует.)