«Простишь ли Ты отца?..»

О своем воцерковлении и Промысле Божием, ищущем любую возможность, чтобы спасти каждого человека, рассказывает дочь обновленческого «митрополита» Александра Введенского Зинаида Александровна, которая и в свои 78 лет усердно служит требной сестрой, и через нее Господь обращает к вере Христовой многие души. Воспоминания Зинаиды Александровны записала корреспондент портала Православие.Ru Ольга Орлова:

Могила «митрополита» Александра Введенского на Калитниковском кладбище Москвы

Скажу сразу: всей той деятельности, которой печально известен мой отец, я не разделяю. Как и его взглядов. Многое из того, что он делал и заявлял, меня просто ужасает. Приду, помню, к гробнице Святейшего Тихона, встану на коленки: «Простишь ли Ты отца?..»

Как-то приехал в Донской монастырь владыка Василий (Родзянко). Весна. На нем белое облачение, и сам он весь убеленный сединой, величественный, красивый. Прихожу к нему в келью, а он мне вдруг встает навстречу! Я была так поражена. Так он еще и на колени встал, чтобы помолиться вместе со мной о моем родителе.

Говорят, нельзя уверовать, не увидев кого-то, подлинно живущего во Христе. Как и стать монахом до тех пор, пока не встретишь настоящего монаха. Господи, что это было, когда однажды в Донской монастырь приехал Сербский Патриарх Павел! Как мы на него все смотрели! Было ощущение, что это не первоиерарх, а простой монах на Литургии смиренно предстоит Богу.

Есть какая-то таинственная непрямолинейная связь между тем, как живут родители, и чем это потом аукается в жизни рожденных ими детей. Говорят, негативный опыт может и от противного воспитывать. Вот и тянешься к тому, чего тебе не доставало, — можно сказать, учишься на ошибках родителей. У меня, кстати, нет заведомо некритичного принятия всего, что может исходить от иерархических лиц. Одна из моих любимых книг — труд протоиерея Феодора Зисиса «Благое непослушание или худое послушание?».

Страшно остаться без Крещения

Могила Якова Анисимовича Полозова, келейника Патриарха Тихона

Как-то раз в Донском я прочитала объявление: «Приходите молиться о спасении России. Читать Акафист иконе Божией Матери “Державная”. В 13:30 каждое воскресенье. Метро “Кропоткинская”».

Прихожу туда, на место взорванного храма Христа Спасителя, там тогда еще бассейн «Москва» был... Прямо стоя на улице, мы и пели нараспев акафисты «Державной» иконе Божией Матери, а потом и Царю Николаю, которого я уже давно почитала. Жаль, что и мой отец оказался в его предателях. Но опять же — учусь от противного.

Сначала там собирались только миряне, потом стал приезжать отец Владимир Ригин, другие батюшки... После мы и крестными ходами ходили. Тогда такое время было, Господь щедро к Себе измученных людей призывал.

10 декабря этого года были похороны Ольги, моей сестры по отцу. Она была рождена в одном из браков отца, а я — внебрачная его дочь. Мы с Ольгой не общались, пока при смерти не оказался один наших братьев по отцу (но не по матерям), и я не вышла на нее, пытаясь ему хоть как-то помочь. Но потом оказалось, что помощь нужна и самой Ольге...

Сама я тогда уже была крещена в Православии. Дело в том, что, будучи рожденной перед самой войной в 1940-м году мамой-школьницей от женатого к тому же отца-«митрополита», я, когда мне был всего месяц, оказалась при смерти. Отец тогда, как рассказывали, «снял с себя крест» и сам меня крестил. Крестить-то может любой мирянин, но отец-«иерарх» был отлучен от Церкви... Так же он, сам будучи вне церковного общения, в младенчестве крестил и Ольгу.

— Страшно остаться без Крещения, — рассудил, выслушав некогда меня, духовник московского Данилова монастыря архимандрит Даниил (Воронин) и благословил меня креститься.

Эти слова я потом передала и Ольге, уговаривая ее принять Таинство Крещения.

Ольга тяжело уходила, от рака. За две недели до кончины причастилась.

«Мама, что же ты наделала?»

Будущий «митрополит» Александр Введенский

Я рассказала об этом отцу Тихону. Он сказал: маму надо исповедовать и причастить. Мы даже договорились, что я привезу ее в собор, а отец Тихон подойдет пораньше, перед литургией.

Приезжаем, помню, в то утро за мамой (у меня уже была своя семья, и я жила отдельно), а она:

— Ночью мне было плохо, — зарывается в кровати, — я не поеду.

— Мам, да ты что? Сейчас как на «Скорой помощи» домчимся и тебя под руки доведем...

— Нет-нет-нет.

Это было в пятницу, а на субботу и воскресенье мы уезжали с мужем и детьми на дачу.

— Мам, а вдруг ты умрешь? — вырвалось у меня.

— Нет, я не умру, — это самое страшное, чем льстят себе, часто и в онкодиспансере, люди.

Доезжаю до Донского, и мы передоговариваемся, что отец Тихон сам к маме в понедельник со Святыми Дарами приедет.

Но мама умерла.

Возвращаюсь к ней с дачи:

— Мама, что же ты наделала?..

Сообщаю отцу Тихону. Он обещает помолиться, вынуть частичку. Когда я доехала до Донского, отец Тихон тут же вручил мне Псалтирь молиться за мать. Читаю, помню, за упокой мамы, а сама думаю: «Все ли правильно я делаю?» Как вдруг она мне во сне сама является и говорит упавшим голосом:

— Спасибо за все, что ты для меня делаешь!

Это был, конечно, сон, но от него у меня не было смущения.

А Псалтирь эту до сих пор храню.

Но и по смерти мамы произошло нечто такое, что меня ужаснуло. Она лежала еще дома, и от зажженной свечи, стоявшей рядом с усопшей, у мамы загорелись волосы... Чтобы не поддаться помыслам суеверия, я опять пошла к отцу Тихону.

— Поезжайте в Лавру к старцам: отцу Кириллу, отцу Науму, — благословил он.

Тут же лечу туда, а старцы тогда в монастыре отсутствовали.

— А что делать?..

Вышел ко мне иеромонах и, как-то пытаясь меня утешить и объяснить произошедшее, сказал важные для меня слова:

— Такое поругание покойника иногда происходит. Когда, например, гроб могут нечаянно опрокинуть, и тело упадет. Это Бог попускает во искупление нераскаянного греха.

Мама познакомилась с отцом-митрополитом еще до своего совершеннолетия. Ее мать, моя бабушка, умерла от туберкулеза, когда маме было семь лет. Деда сослали на «Беломорканал». Оставшихся троих детей, в том числе и маму, отдали в семью тети. Я не знаю, каково ей было там. И вот встречает она человека, который начинает ей уделять внимание. Да еще это и «митрополит». Родные, которым приходилось даже на паперти побираться, оправдывали «иерарха», приводя доводы о «премудром Соломоне»... Даже родной отец, когда вернулся из лагеря, пошел было по-мужски разобраться с этим «святым отцом», а вернулся, как говорили старшие, «очарованным».

Рядом с мамой, сколько себя помню, не покидало ощущение сломанной жизни, каких-то разобщенных родственных связей, которые неожиданно множились и распадались. Я и сама росла неприкаянно. Мама потом вышла замуж, и у меня уже по ее линии появились братья.

Брат, с которым мама вплоть до своей смерти жила через стенку, намучился с тем самым обилием кошек, которых упоминает в своем рассказе «Дочь митрополита» (собственно обо мне) тогда еще архимандрит Тихон (Шевкунов) в своей книге «Несвятые святые». Я была рада, что он вывел меня под другим именем, хотя и не вдавался там в жутчайшие подробности.

Живых кошек, по крайней мере, из тех, что не разбежались и попались мне на глаза, я насчитала 16. Но сколько же там было мертвых! Я, наверное, мешков 50 мусора вынесла, когда начала убираться, — до этого мама, пока жива была, запрещала в ее комнате наводить порядок. Это были высохшие мумии, они разваливались в руках, а внутри...

Слава Богу, мы в Православии

Слава Богу, и я, и мои дочери, и внуки — все мы в Православной Церкви. Известно, что отец Николай Гурьянов часто повторял людям: «Какие вы счастливые, что вы в истине! Какие вы счастливые, что вы с Господом!» Но как же в нашей стране много людей вне этой спасительной ограды...

Как-то моя приятельница вдруг говорит мне:

— Надо помочь людям в обретении веры. Надо ехать со мной в больницу уже завтра утром.

А мне так не хотелось никуда ехать... Дело было Великим постом. Холодно. Мы тогда еще и постились по-неофитски, что называется, по полной программе.

Преодолев себя, я впервые оказалась в больнице как требная сестра. Пошли в отделение к спинальникам. Я отвезла тогда на Причастие девушку-колясочницу возраста примерно моих студентов и впервые сама явственно ощутила, что такое Благодать. Вот тебя сейчас толкнут, бросят, причинят тебе какую-нибудь боль — а у тебя эта тихая, ни с чем не сравнимая радость все равно останется. Это как броня какая-то.

С тех пор я уже чуть что — сразу же на послушание в больницу бежала. В субботу, в воскресенье — тем более: где бы я ни находилась, срывалась и ехала туда.

Как Евангелие может помочь людям

Толгский монастырь

Помню, у нас в Донском монастыре был колясочник Дима, удивительно обаятельный. Сам водил машину, и вот мы с ним поехали как-то в Толгский монастырь под Ярославлем. Он с собой взял ещё и свою двоюродную сестру Надю. Приезжаем, нас всех в одной комнате разместили. Только вещи пораскладывали — и уже надо бежать на послушания (на Толге с этим строго!). А Надя слегла и не встает.

— Мне, — говорит, — плохо.

Когда мы с ней остались в комнате одни, она мне вдруг призналась, что наркоманит! И пояснила, что не смогла раздобыть наркотики перед поездкой, и вот у нее ломка...

— Сейчас просто ужасное физическое состояние, но потом будет еще хуже: когда физические страдания закончатся и наступят такие тоска и уныние, что хоть вешайся!..

Я так и рот разинула: никогда еще с наркоманами не встречалась. Вдруг вспомнила, как читала об одном офицере-пьянице, которому однажды один монах дал Евангелие и сказал:

— Как захочешь выпить, положи руку на Евангелие.

Тот и брать не хочет:

— Я церковнославянского не знаю, — отнекивается.

— Возьми-возьми.

Пришлось ему взять. А как только в очередной раз собрался на побывку, чтобы выпить, то внезапно ему среди вещей попадается это Евангелие... Он раскрыл его, стал читать... И так время, когда выпускают на побывку, и закончилось... И это повторялось еще не одиножды. Так он, прибегая к Евангелию, и перестал выпивать.

— Надя, хочешь, я тебе Евангелие достану? — напрямую уже проговариваю я то, к чему веду.

— Да, хочу, — отвечает она, задумавшись.

Я побежала к благочинной матери Николае, откровенно все рассказала...

— Ей надо уезжать, — сразу же отреагировала мать Николая. — Матушка таких не держит.

Я — назад к Наде. Что делать? Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят.

— Надя, может, тебе лучше уехать?..

— Нет, я не уеду, — твердо так отвечает.

Тогда я не смогла раздобыть Евангелие, и меня уже торопили идти на послушание. Начинаю молиться: «Господи, управи!» И что же? Гладила я там на послушании, гладила, прихожу, освободившись, на службу, а там в храме Надя стоит!

— Надя, как ты сюда попала?

— Вы ушли, а я, превозмогая ломку, встала, собралась и пошла к батюшке...

Он поговорил с ней и, ничего даже не зная о нашем предыдущем разговоре, внезапно подарил ей Евангелие! Она была потрясена. Вернулась в комнату, раскрыла и вдруг слышит: колокол звонит. Встает и как ни в чем не бывало идет в храм. Это было просто чудо! А рассказывает она мне все это урывками и сама то войдет в храм, то выйдет из него. И тут вдруг на меня напала какая-то удушливая волна...

Отползаю в галерею, что вокруг храмового пространства в Введенском соборе, падаю на лавочку. Состояние такое, что как будто вот-вот вырвет... Там, по крайней мере, никого нету... Но внезапно понимаю, что молиться-то я не могу! Будто сковывает меня что-то. Просто с каким-то страшным усилием стала я вытягивать из себя слово за слово «Отче наш». Тяну и — всё! И тут как гора с плеч: молитва пошла! Только вдруг с левой стороны меня под ребро кто-то ка-а-ак саданет со страшной силищей! Я поворачиваюсь, смотрю: а там нет никого, стена...

Надя воцерковилась, смогла преодолеть наркотическую зависимость. Правда, у нее потом еще были срывы, когда она пить начинала. Но человек уже развернулся, стал бороться за свою жизнь.

«Вы не хотите причаститься?»

Захожу, помню, как-то в палату, а там человек с глазами, полными ужаса.

— Вы не хотите причаститься? — спрашиваю у него...

— Я не крещеный, — отвечает. — Собирался покреститься, да вот...

Оказывается, из самоубийц. Выбросился с 5-го этажа.

Кто знает, что подействовало тогда на этого парня (молитв он не знал), — может быть, только за одно его намерение креститься Господь и продлил ему жизнь. А как разговорились, чего он мне только ни рассказал: и про какие-то руны, и про грибы-галлюциногены, и про то, как он в «портал сатаны» попал и пр. В общем, пытался проникнуть в духовный мир, но, что называется, «с черного входа», а как понял, что выход только в принятии Крещения, темные силы его уже не отпускали. Прогноз у него был неутешительный, врачи говорили: никогда не встанет — сломан пятый позвонок.

И вот наш Женя, так его звали, крестился. И не только встал, но и начал потом ходить без палочки. Жил он загородом, но неизменно приезжал на исповедь и причастие в наш храм в центре Москвы, иногда у меня останавливался, ночевал.

Помню, закроюсь в своей комнате... Бесы на него продолжали нападать. Хотя после Крещения рядом с ним на душе уже всегда было спокойно.

— Меня они сегодня чуть не вынесли! — как-то под утро сказал он.

Женя ушел достаточно молодым, умер от воспаления легких. Но это был уже глубоко воцерковленный человек.

Или, помню, крестили мы одного инвалида-колясочника. Так как храм-крестильня у нас на втором этаже в отдельном здании рядом с собором, то, когда заканчивалось таинство, я только и успела подумать: «Кто же нам поможет нести коляску?» — как вдруг вижу, идут несколько человек.

— А вы откуда узнали, что Крещение уже подходит к концу?

— К нам подошел какой-то старичок и показал в эту сторону: «Идите, уже пора!» Мы и пошли.

Бегу как-то, а у крестильни незнакомец:

— Я стою ногах!

Я приостановилась... Ничего не понимаю.

— Вы не помните? Меня здесь крестили...

Это, оказывается, тот самый колясочник. Я его уже даже не помнила. А он пришел, как тот самарянин, чтобы поблагодарить Бога за исцеление (См.: Лк. 17: 15).

Жалко, что нас из той больницы потом выгнали. Там такой заведующий был, что батюшка кропит, а он шарахается:

— Только не на меня! На пол, на пол!

Пришли мы как-то с батюшкой со Святыми Дарами, а этот заведующий распорядился нас не пускать. А я как требная сестра знаю, что там нас очень много людей ждет! Им причаститься надо. Там очень тяжелые, вплоть до повторных суицидов, случаи бывали. А дверь нам так и не открыли.

Но вскоре после этого эту больницу и саму закрыли.

Мы с батюшками стали тогда ходить в онкодиспансер по соседству с храмом. Я как увидела сначала, что там два огромных корпуса по четыре этажа, спасовала, подумала: я, мол, в первый день один обойду, а на следующий — другой... Но после поняла: так нельзя, это онкодиспансер, здесь люди умирают, можно не успеть к кому-то.

Прихожу, помню, к женщине вечером накануне, а она никогда не причащалась и признается:

— Я боюсь.

— Ну, чего вы? Я с вами буду, — подбадриваю. — Страшно наоборот — с этими грехами остаться!

Чувствую, у нее паника.

Прихожу к ней на следующее утро, а она:

— Я поела... Не пойду.

— Вы знаете, исповедайтесь хотя бы, а причащаться — это уже как Бог даст, что батюшка скажет...

— Я не могу, — и прямо вся дрожит.

Я беру ее тогда просто за руку и веду. Слава Богу, не вырвалась!

Исповедалась — причем достаточно подробно. Батюшка над ней прочитал разрешительную молитву, благословил, причастил.

Надо было ее видеть, когда она отходила от Чаши. Какая же она счастливая была! Новый человек. Лицо светилось. Слезы льются. Как-то вся помолодела, — это было нечто поразительное!

Маленькие победы, а на кону — вечная жизнь

А еще был случай в больнице. Мужчина также никогда не причащался и вот нашел для себя отговорку:

— Я из одной чаши не могу. Я не могу со всеми. Не могу.

Я его убеждала-убеждала... И вот он уже исповедался. Начинается причастие, а он разворачивается — и наутек! Взрослый солидный мужик, а прямо побежал по коридору. Я за ним:

— Куда же вы?

— Нет-нет, не буду!

После службы батюшке все рассказала. «Что же, — думаю, — я его первым не поставила? Раз у него такой помысел был...» И знаете, что потом произошло?! Мне вдруг батюшка объявляет:

— В понедельник, на следующий день, пришел этот человек ко мне на исповедь в собор и рассказывает, как он позорно струсил и убежал...

Батюшка прочитал над ним разрешительную молитву и тут уж его первым причастил.

Или, помню, женщина однажды в больнице пришла на исповедь. Иповедуется, исповедуется — и вдруг падает в обморок. Мы ее посадили на стул. Но тут пришли медсестры:

— Всё! Мы ее забираем!

— Но ей же еще причастится надо... — спохватилась я.

— Нет, возвращаем в палату!

Тогда уже сама женщина, наверное, понимая, что в очередной раз происходит нечто, препятствующее ей причастится, буквально плача взмолилась:

— Ну, ба-а-атюшка же надо мной даже разрешительную молитву не прочита-а-ал!

— Тогда на вашу ответственность, — поворачивается ко мне старшая медсестра (а в больнице это самые страшные слова от медперсонала).

И вот эта женщина завершила, наконец, эту долгожданную за всю свою жизнь исповедь. Причастилась. И как же она ликовала!

— Вот сын будет рад, — приговаривала она, — что я все-таки смогла причаститься!

Все ощущали, что был преодолен какой-то Рубикон. Одержана победа.

И это наши каждодневные истории о соединении человека со Христом, об обретении им веры. Бывают, конечно, и искушения, но ради таких моментов ты все готов перенести.

Богу нашему слава!