Богословские аспекты учения о первенстве в Церкви

Великий Четверг. Господь объясняет смысл умовения ног апостолов. Нач. XIV в, фреска монастыря Ватопед, Афон

В последнее время в богословии и каноническом праве весьма обострился вопрос о первенстве в Церкви, как в силу непомерных притязаний Константинопольского Патриархата не только на первенство чести, но и на первенство власти, так и в силу явной неадекватности подобных притязаний и их несоответствия современным нуждам Церкви. В настоящее время общепринятой теорией первенства во Вселенской Церкви является т.н. «теория Пентархии», приводящая к т.н. диптихам, когда Константинопольский патриарший престол занимает первое место, Александрийский – второе, Антиохийский – третье, Иерусалимский – четвертое, Московский Патриархат – пятое и т. д. Однако эта теория, базировавшаяся в I тысячелетии на реальном политическом значении тех или иных Патриархатов, в известном смысле перестала удовлетворять потребностям времени. Для установления подлинного учения Церкви о первенстве необходимо обратиться к двум источникам вероучения – Священному Писанию и Священному Преданию.

В Священном Писании среди учеников Господа нашего Иисуса Христа особо выделяются трое учеников Христовых – Петр, Иаков и Иоанн. Они становятся свидетелями Преображения Господня, воскрешения дочери Иаира, их берет Господь в Гефсиманский сад, когда «Его душа скорбит смертельно» (Мф. 26, 38). Однако что отвечает Господь ученикам, когда они хотят сесть по правую и левую руку от Него?

Что отвечает Господь ученикам, когда они хотят сесть по правую и левую руку от Него?

Обратимся к Евангелию от Марка и толкованиям на него:

«Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам? Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую – не от Меня зависит, но кому уготовано. И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10, 32–45).

Показательно, что пишут об этом святые отцы. С одной стороны, они признают:

«Среди учеников Господа сыновья Зеведеевы пользовались особой милостью Господа и часто посвящаются в сокровенные таинства, о которых не ведают остальные»^[1].

С другой стороны,

«выделив себя из группы учеников и переведя все на самих себя, они просят Его о главенстве, чтобы им первенствовать над остальными, полагая тем самым, что Его деяние уже завершилось и что все достигнуто, и что настало уже время венцов и воздаяний»^[2].

Святитель Иоанн Златоуст видит в поступке учеников две ошибки:

«Во-первых, ученики говорят о том царстве, до которого Христу нет никакого дела, ведь Его обещание было не об этом земном и чувственном царстве. Во-вторых, что они, добиваясь в такой момент главенства и высших почестей и желая явиться более славными и знаменитыми по сравнению с остальными, делают это в весьма неподходящее время. Ибо то был не час венцов и наград, но час испытаний и борений, трудов и пота, схваток и битв».

Из этого следует сделать ряд важных выводов. Из истории Церкви известно, что первенство тех или иных престолов связано со столичным статусом ветхого или Нового Рима, то есть увязывается с «земным и чувственным царством, до которого Христу не было никакого дела». Во-вторых, требования чести и в особенности «первенства чести» создают известную иллюзию о том, что для нас пришел час венцов и наград. Между тем Церковь на земле и доныне является Церковью воинствующей, а не торжествующей, для нас продолжается «час испытаний и борений, трудов и пота, схваток и битв». Поэтому в смысле абсолютном «первенство чести» и множество пышных титулов – «Судия Вселенной», «Викарий Христа», «Великий Господин и Отец» и т.д. – в богословском смысле является нонсенсом.

Требования чести создают известную иллюзию о том, что для нас пришел час венцов и наград

Напротив, единственное право священнослужителя и иерарха – на смирение, которое и приумножает честь:

«Раз смирение применимо и к Богу, Который ни в чем не нуждается и Которому ничего не требуется, и оно есть такое благо, что принесло Ему еще больше служителей и расширило Его Царство, то отчего ты боишься, как бы тебе не умалиться из-за смирения?»^[3]

И в этом смысле более прав был Григорий I Великий, когда в противовес Иоанну Постнику, назвавшемуся «Вселенским» Патриархом, смиренно стал именовать себя «servus servorum Dei» – «раб рабов Божиих».

Во II веке в послании к Римлянам святитель Игнатий Антиохийский уже именует себя епископом Сирии, говоря: «Бог удостоил епископа Сирии оказаться на западе»^[4]. Вряд ли это случайный эпитет, учитывая то, какую щепетильность свт. Игнатий проявляет в отношении учения о епископстве. И, однако, экзарх Сирии, а может быть, и всего Востока^[5] проявляет удивительное смирение по отношению к Эфесской Церкви, говоря: ««Я отребье ваше, эфесяне, и должен очиститься вашей знаменитой Церковью» (Ad Ephesios. 3). Тем самым святитель, идущий к тому же на мученичество и, казалось, долженствующий пользоваться особым почетом, являет подлинный закон церковной жизни – смирение перед своими собратьями.

Святитель Игнатий со смирением обращается к Римской Церкви как к «достобожественной, досточестной, достоблаженной, достохвальной, достосвятой, председательствующей в любви, христоименитой^[6]». На этом основании римские канонисты делали далеко идущие выводы о том, что свт. Игнатий признавал первенство Римской Церкви не только по чести, но и по власти. Однако это заблуждение. При всем своем смирении пред ней, он отказывается от той помощи, которую ему предлагают римские христиане.

Стоит привести также высказывание святителя Иринея Лионского относительно Римской Церкви:

«Ибо по необходимости, с этой Церковью, по ее преимущественной важности (potiorem principalitatem), согласуется всякая Церковь (т.е. повсюду верующие), так как в ней апостольское предание всегда сохранялось верующими повсюду»^[7].

Слова «potiorem principalitatem» имеют непосредственное отношение к теме нашего исследования: их можно интерпретировать и как «более важное преимущество», и как «более сильная власть», и как «более значимое первенство». Возможно, «prinсipalitas» соответствует греческому «πρωτείον» – первенство, хотя не исключено и истолкование как «ἐξουσία» – власть, властные полномочия.

Однако при этом мы никоим образом не видим абсолютной власти римского епископа над Западом, и даже над всей Италией: когда Папа Виктор вознамерился было отлучить Малоазийские Церкви за неправильную дату празднования Пасхи, то «не всем епископам это понравилось». В числе возражавших оказался епископ Лугдунский (или Лионский) святой Ириней^[8]. Уважение к Римской Церкви как хранительнице Предания для него оказалось на втором месте по сравнению с необходимостью сохранить мир и единство в Церкви. И тем более он не признает абсолютной власти Римского епископа.

Еще более категоричен святитель Киприан Карфагенский и отцы Карфагенского Собора 256 года в своем ответе Папе Стефану, который стремился подавить их своим авторитетом в вопросе о Крещении еретиков:

«Никто не должен из нас делать себя епископом епископов или тираническими угрозами принуждать своих коллег к необходимости подчинения, ибо каждый епископ в силу свободы и власти имеет право своего собственного выбора и как не может быть судим другим, так и сам не может судить другого, но будем ожидать суда Господа нашего Иисуса Христа, Который один только имеет власть поставить нас для управления Своей Церковью и судить о наших действиях»^[9].

Таким образом, отцы Карфагенского Собора не принимают идею «епископа епископов» (episcopum episcoporum). В связи с этим возникает вопрос: как интерпретировать высказывание святителя Иринея Лионского? Ответ прост: пока Римская Церковь согласуется с апостольской традицией, носительницей которой она является по своему происхождению, к ее авторитету прислушиваются и с ней согласуются, при этом – совершенно свободно. Когда же римский епископ проявляет произвол, и в его решениях отсутствуют основания апостольского Предания, ничто не обязывает к послушанию ему.

В сущности, в доникейский период каждый епископ мыслился самостоятельным и суверенным в своих действиях. Показательно, что пишет епископ Киприан Карфагенский в своих письмах:

В доникейский период каждый епископ мыслился самостоятельным и суверенным в своих действиях

«Каждый епископ, сохраняя связь согласия и единство со Вселенской Церковью в неразделимом таинстве, решает и совершает свои действия самостоятельно, имея дать отчет в намерении своего решения Господу своему»^[10].

В Церкви существовало определенное стремление поставить первенство в зависимости от известных моральных и духовно-нравственных принципов. Весьма интересным был взгляд Карфагенской Церкви на первенство, первое место в нем уделялось старшему по хиротонии епископу, исполняя, таким образом, заповедь Ветхого Завета: «Пред лицом седого вставай». На этом фоне не выглядит столь уж радикальной позиция святителя Григория Богослова, который выступал против идеи первенства в принципе и был склонен принимать только первенство в добродетели:

«О, если бы вообще не было ни председательства, ни предпочтения мест, ни властных полномочий, но отличали бы нас только добродетель! А нынешний порядок – встать справа, слева, в середине, выше, ниже, идти впереди или рядом –произвел у нас много пустых раздоров и многих низринул в пропасть»^[11].

Святитель Григорий знал, о чем говорил: он был современником Антиохийского раскола, потрясшего Церковь, и иных схизм и потрясений, причину которых он справедливо видел в спорах о первенстве, проистекающих из зависти и гордости:

Одни из нас спорят о священных престолах,
Враждуя друг с другом, навлекая бесчисленные бедствия
И сами становясь их жертвами...
Другие же, разделившись на партии, возмущают
Восток и Запад; начав Богом, кончают плотью.
От этих борцов и у прочих появляются имена, и начинается битва.
У меня бог – Павел, у тебя – Петр, а у него – Аполлос.
Христос же напрасно пронзен гвоздями^[12].

Неприятие идеи примата и линию «духовно-нравственного первенства» продолжает прп. Симеон Новый Богослов, который резко обличает современных ему архиереев, и, прежде всего, из-за их споров о первенстве:

«По прошествии времени достойные растворились среди недостойных, смешались с ними и скрылись под большинством, один у другого оспаривая первенство и притворяясь добродетельными ради председательского места. Ибо с тех пор, как воспринявшие престолы апостолов оказались плотскими, сластолюбивыми, славолюбивыми и склонными к ересям, оставила их Божественная благодать, и власть эта (т.е. отпущения грехов) отнята от таковых. Поэтому, так как они оставили все другое, что должны иметь священнодействующие, одно только требуется от них – хранить Православие. Но, думаю, и это они не соблюдают, ибо не тот православный, кто не вносит новый догмат в Церковь Божию, но тот, кто имеет жизнь, согласную с правым учением».

Поэтому, по мнению прп. Симеона, дар отпускать грехи перешел к монашеству^[13].

Понятно, что теория прп. Симеона достаточно радикальна. Стоит вспомнить его изречение:

«Патриархи, митрополиты, епископы, если вы не стали святыми, боговидными, лучше уйдите со своих престолов».

Ее буквальное принятие и неукоснительное проведение в жизнь способствовало бы или расколу Церкви, или расцвету фарисейства. Но она, безусловно, должна учитываться, во-первых, как некий духовно-нравственный идеал, а во-вторых – служить серьезной коррективой существующим ныне теориям первенства – пентархии, апостольского примата, административно-имперского примата и т.д., – и свидетельствовать об их относительности и преходящем характере заложенных в них принципов.

Весьма интересной и оригинальной является теория прп. Максима Исповедника. Он расточает похвалы римскому престолу и ставит Римскую кафедру выше всех, но лишь за то, что в течение всех предыдущих веков она хранила Православие.

Но когда уполномоченные императора ставят пред ним недвусмысленный вопрос: «Что ты будешь делать, если и Римская Церковь соединится с нами?», прп. Максим твердо отвечает: «Если и Римская Церковь соединится, то я не присоединюсь». Таким образом, основным критерием для прп. Максима становится не титул кафедры и не традиция, за ней стоящая, а реальная верность Православию^[14].

Первенство в Церкви относительно, временно и должно быть всецело направлено на ее пользу

Первенство в Церкви относительно, временно и должно быть всецело направлено на ее пользу. Об этом замечательно говорит прп. Феодор Студит в 236-м послании:

«Да будет так Христос с нами. Кто больше Петра и Иоанна среди апостолов? Но и Иоанн уступает Петру, когда он говорит, отходит и Петр, когда говорит Павел. Ведь происходит не так, что кто-то восхищает первенство, но они смотрели за тем, чтобы была польза и благочиние»^[15].

На основании святоотеческой традиции можно выстроить теорию «реального первенства», или «первенства в любви», в которой столь же учитывалась личность возглавителя Поместной Церкви, как и жизнь самой Церкви. В нее должны входить следующие критерии:

1. Верность Православной вере и преданию.
2. Уровень благочестия и литургической жизни.
3. Уровень монашеской жизни (количественный и качественный).
4. Миссионерство.
5. Благотворительность, в том числе в пределах всей Вселенской Церкви.
6. Духовное образование и наука, их вклад во Вселенскую Церковь.
7. Степень политического влияния.

Не отвергая «первенства по диптихам», можно было бы употребить теорию «реального первенства» для того, чтобы, с одной стороны, обезопасить Русскую Православную Церковь от излишних претензий Константинопольского Патриархата, с другой стороны – способствовать оживлению сотрудничества во Вселенском Православии на реальных духовных, а не виртуальных юридических основах.