Распечатать

О некоторых особенностях языка сочинений Григория Цамблака

'); //'" width='+pic_width+' height='+pic_height } }

Загрузить увеличенное изображение. 468 x 798 px. Размер файла 126693 b.

Григорий Цамблак, один из наиболее плодовитых учеников святителя Евфимия Тырновского[i], оставил яркий след в истории славянской книжности.

Жизнь Григория Цамблака (около 1364 – около 1450) была богата событиями и переездами. Он родился в Болгарии, в тогдашней ее столице Тырново. Получил прекрасное образование в Константинополе. Жил на Афоне. Был в Сучаве «пресвитером великой Церкви Молдавской». В 1415 году Собор западнорусских епископов решил хиротонисать Григория в митрополиты Литовской Руси, но Константинопольский патриарх не поддержал это решение. Годом позже Собор западнорусских епископов в Новгороде Литовском рукоположил Григория в митрополита Киевского и Литовского. Эту хиротонию осудили в Москве, обвинив Григория в сговоре с папой Римским, и даже включили имя Григория в статью проклятия. Однако Григорий всегда оставался верным Православию. Он удалился в Сербию, стал игуменом монастыря Дечаны. Позже, в начале 1430-х годов, переселился в Молдавию, где сыграл чрезвычайно деятельную роль в распространении румынской азбуки, а самое главное – в закреплении авторитета славянских богослужебных книг. На Руси сочинения Григория Цамблака были весьма популярны. Митрополит Maкарий внес его сочинение в свои Четьи-Минеи, поместив их под разными числами и потом соединив большую часть их в конце июльской книги под заглавием «Книга Г. Самвлака».

Одному из частных, но чрезвычайно важных языковых аспектов сочинений Григория Цамблака – морфологии глаголов – посвящено недавно вышедшее в свет исследование М.Н. Беловой «Образование глаголов в болгарском литературном языке XVI–XV веков (на материале произведений Григория Цамблака)» (М., 2008). Основным материалом для этой работы послужил полный список лексики – около 6750 единиц, в том числе 2090 глаголов. Индекс сформирован путем выборки из изданных сочинений Григория Цамблака, из всех его проповедей, большая часть которых либо не издавалась вовсе, либо не подвергалась критическому рассмотрению.

Главная цель работы Беловой, которая, конечно, повлекла за собой необходимость решения частных задач, состояла в анализе изменений видовых корреляций в болгарском языке. Эти изменения рассматриваются как медленное и постепенное преобразование словообразовательного типа в грамматическую оппозицию за счет постепенного обобщения процессов вторичной имперфективации, охватывающих все большее и большее число глагольных лексем.

Работа состоит из введения, пяти глав (с разветвленным внутренним рубрикатором), заключения, списка использованной литературы и трех приложений.

В главе «История изучения идиолекта Григория Цамблака в контексте Тырновской книжно-литературной школы. Вопросы болгарского глагольного вида» автор проанализировала с опорой на труды ученых-славистов (как отечественных, так и зарубежных) среди прочего и основные принципы орфографической и языковой реформы Тырновской книжно-литературной школы (орфографические модификации, пересмотр старых переводов, сверка их с греческими оригиналами – во избежание еретических заблуждений), в русле которой творил Григорий Цамблак и деятельность которой оказала капитальное влияние на развитие русской письменности, в том числе со стороны книжных справ. При этом, наверное, М.Н. Беловой стоило бы разбить эту главу на две отдельные, которые бы, соответственно, описали культурно-исторический фон настоящей работы и ее теоретические основания.

М.Н. Белова приходит к следующему выводу: «Язык болгарской книжности за пять веков своего существования значительно видоизменился. Активно развивающийся живой болгарский язык оказывал на него значительное влияние, и в итоге к XIV веку в книжности царило разностилие, не было единой, строго выдержанной литературной нормы… Устранение нежелательного разнообразия и стало главной целью создателей новой нормы. Таким образом, о характере реформы следует судить в первую очередь по языку произведений самого Евфимия и его учеников, и, по справедливому мнению исследователей, многочисленные сочинения Григория Цамблака могут являться одним из основных источников, которые могли бы свидетельствовать о стабильности созданных норм» (С. 13).

Сразу же после этого чрезвычайно уместно выглядели бы размышления о норме и системе в языке, а также о контролируемых и неконтролируемых явлениях системы (раздел «Вопросы нормы и системы в языке. Контролируемые и неконтролируемые явления системы языка. Применение реконструкции в словообразовании и видообразовании глагола»).

М.Н. Белова предлагает разделять контролируемые и неконтролируемые явления языковой системы. Для первых всегда (или в принципе) возможен осознанный выбор; а для вторых – он невозможен. Категория глагольного вида, по мнению автора, является неконтролируемой грамматической категорией (С. 20). В связи с этим идиолект Григория Цамблака становится ценным источником, отражающим синхронное состояние и диахронические тенденции глагольного вида, которые сопряжены главным образом с генерализацией вторичной имперфективации и с неуклонной грамматикализацией видовой оппозиции в болгарском языке.

В качестве замечания можно сказать следующее: несмотря на довольно пространные размышления о норме – структуре – системе, их взаимосвязи и специфичности, связанной с анализируемым материалом, автором не было предложено ни одной четкой дефиниции. Кроме того, предварительная атрибуция глагольного вида как неконтролируемой категории находит в работе лишь имплицитную аргументацию.

По проблеме реконструкции в словообразовании и видообразовании глагола, с которой приходится сталкиваться медиевистам, М.Н. Белова солидаризируется с Р.М. Цейтлин. Последняя выработала основополагающий принцип, базирующийся на системных предпосылках: при наличии производного слова в языке должна быть представлена и его производящая основа (С. 21). Он, однако, претерпевает ряд необходимых корректив. Так, недостающие звенья М.Н. Белова восстанавливает (отмечая их в тексте курсивом и цветом), как правило, при помощи Старославянского словаря, а также сводов Ф. Миклошича, И.И. Срезневского.

В разделе «Славянский глагольный вид как явление системы языка и смежные вопросы аспектологии» освещаются теоретические вопросы, которые являются в науке остро дискуссионными: истоки видовых различий, формирование видовой корреляции, характер видовой оппозиции и некоторые другие. Принципиально важным для последующего описания является то, что за инвариант содержания совершенного вида М.Н. Белова принимает значение результативности.

Центральным для этого раздела нужно считать параграф «Специфика болгарского глагольного вида на фоне других славянских языков». Здесь рассматриваются два аспекта: формальный и функциональный. Во втором случае можно назвать следующие признаки, которые будут отличать именно болгарский вид: сохранение более древнего (исконного) состояния в распределении функций совершенного и несовершенного вида с более широким использованием несовершенного вида и отсутствие экспансии совершенного вида в сферу несовершенного вида; полное обособление категории вида от будущего времени, проявляющееся в обобщении аналитического способа образования; независимость семантически близких корреляций совершенный/несовершенный вид и аорист/имперфект, проявляющаяся в функционировании четырех – хотя и не одинаково частотных – форм (аорист/совершенный вид, аорист/несовершенный вид, имперфект/несовершенный вид, имперфект/совершенный вид).

Что касается специфики формальной организации видового противопоставления в болгарском языке, то в конце главы автор приходит к такому предварительному выводу, который будет подтверждаться в ходе исследования: «Начало этой грамматикализации (явления вторичной имперфективации в современном болгарском языке. – Л.М.) должно быть положено значительно раньше современного периода истории языка, так как преобразование словообразовательной корреляции перфектив – вторично имперфективный глагол в грамматическую посредством охвата все большего числа глагольных лексем – процесс, несомненно, постепенный и длительный» (С. 38).

Разумеется, в словообразовании глаголов, которые функционируют в языке Григория Цамблака, выделяется отыменное образование, где первым звеном словообразовательной цепочки является именная часть речи, и отглагольное (собственно глагольное) образование, где в качестве исходного члена выступает глагол (первичный или иногда производный отыменный). Производство глагола от одной из именных частей речи (существительного, прилагательного, числительного и местоимения) свойственно славянским языкам, хотя оно и не столь продуктивно, как отвербумное. Способы образования глаголов от имен многообразны: суффиксация, конфиксация (или префиксально-суффиксальный способ) и словосложение (с суффиксацией или без суффиксации). В произведениях Григория Цамблака фиксируются суффиксальные десубстантивы и деадъективы, префиксально-суффиксальные десубстантивы и деадъективы, а также производные от других частей речи. Все они последовательно анализируются в шести параграфах главы 2 «Отыменное образование глаголов в языке Григория Цамблака». Полученные исследовательские результаты, которые весьма выигрышно, как и во многих других случаях, представлены в виде таблиц, схем и диаграмм, таковы: выявлено 249 отыменных дериватов, большинство которых образованы при помощи суффиксов -ова-, -и-, конфиксов в- – -и-, о(б)- – -и-, оу- – -и- и наделены по преимуществу несовершенным видом: сльзити, даровати, въгвоздити, обнажити, оудъвоити.

В обособленный параграф, который почему-то отсутствует в оглавлении, выделены глаголы на -ьстововати. Все они причисляются М.Н. Беловой к отыменным производным, при этом они отличаются разветвленной мотивацией и показательной многочисленностью: добльстововати, истиньствовати, ходатаиствовати. Автор полагает, что «активизация этой (или этих) словообразовательной модели (словообразовательных моделей) не может свидетельствовать о живых языковых процессах в силу того, что это не подтверждается ни данными современного литературного языка, ни данными современных диалектов. Большинство этих производных глаголов следует считать искусственными образованиями. Многообразие и частотность данных лексем, по всей вероятности, продиктованы стремлением автора (так же, как и других авторов тырновского круга) к украшательству и изощренности словесных выражений. После исследования Д.С. Лихачева… для этой особенности стиля тырновских авторов в науке закрепился термин “плетение словес” (болг. “словесна везба”)» (С. 52).

Разбор отвербумного образования (глава 3 «Отглагольное образование глаголов в языке Григория Цамблака») М.Н. Белова логично начинает с непроизводных глаголов, которые, как правило, причисляются к несовершенному виду и широко используются как в старославянском, так и в современном болгарском языке: болети, вязати, доити. Оценивая этот параграф положительно, можно указать следующее: в группу глаголов, содержащих -j- в основе настоящего времени, автор выделяет только четыре единицы: знати, крыти, пити (С. 56). Но по неизвестной причине в этот перечень не вошли бити, грети, пети и некоторые другие, указанные автором выше.

Что касается бесприставочных имперфективов, то они либо встраиваются, либо не встраиваются в видовую оппозицию. Ср.: яти → имати; противити (ся) → противляти ся.

Большой информативностью обладает параграф «Префиксация глагольных основ на первой ступени собственно глагольной производности. Взаимоотношение префиксации с видовой характеристикой глаголов». Несмотря на то, что автор диагностирует постепенное сокращение префиксации, она рассматривает 19 активных приставок (из-,
на-, про-, съ-, оу- и т.д.) и каждый раз распределяет материал по ячейкам – в зависимости от видовой принадлежности производящего слова, а также от способности приставки перфектировать глагол. Например: за-такати ← такати; за-ключити ся ← ключити ся; за-зьрети ← зьрети.

Наблюдения за поведением префиксов суммируются в параграфе «Перфективирующая сила приставок», где вводится так называемый индекс перфективирующий силы приставок (w). Его применение помогло установить, что морфемы низъ- и предъ- почти никогда не меняют вид производного слова, тогда как въз-, по-, о-/ об- и некоторые другие нужно рассматривать как потенциально чисто видовые приставки.

Чрезвычайно важным для истории болгарского, как, впрочем, и всех славянских языков, оказывается формирование так называемых трехчленных словообразовательных цепочек. Общее их число в текстах Григория Цамблака доходит до 374; из них 277 построено по схеме 1нсв → 2св → 3нсв, а 73 – по образцу 1св → 2св → 3нсв. См. блажити → оублажити (ся) → оублажати; врьгнути → низъврьгнути → низъврьзати. М.Н. Белова доказывает, что исследуемый идиолект демонстрирует на данном морфологическом участке «промежуточное состояние между древнеболгарским языком и современным болгарским языком» (С. 91) прежде всего потому, что имперфективация производных глаголов характерна для языка представителя Тырновской школы в значительно большей степени, чем для старославянских источников. О динамично нарастающей вторичной имперфективации говорит и заметное увеличение полных трехкомпонентных рядов.

Целый ряд вопросов по истории славянских языков проясняют префиксальные видовые пары и видовые тройки. Итак, современный болгарский язык коренным образом отличается от всех современных и древних славянских языков (в том числе и от старославянского) наиболее высокой системной регулярностью образования вторичных имперфективных глаголов. При этом во многих случаях вторичный глагол несовершенного вида существует параллельно с первичным глаголом того же вида, а также произведенным от него с помощью чисто видовой приставки глаголом совершенного вида. Подобным способом образуются так называемые видовые тройки. В них первый элемент – непредельный глагол, получивший в контексте предельное значение, может успешно существовать в языке без утраты одного из компонентов, ибо третья часть необходима по крайней мере тогда, когда необходимо передать сугубо предельное значение в контексте, который предполагает использование грамматического несовершенного вида. Для современного болгарского языка видовые тройки являются привычным явлением, а первый и третий их элементы, хоть и признаются видовыми парами глагола совершенного вида, функционируют по-разному (вторичный имперфектив передает повторяющиеся действия, каждое из которых ограничено пределом, а также чаще используется в настоящем историческом времени). Очевидно, однако, следующее обстоятельство: далеко не всегда в языке бывает необходимость в сосуществовании двух глаголов несовершенного вида со столь сходной семантикой. В таком случае один из глаголов может вытеснять из употребления другой, в результате чего видовая тройка превращается в обычную видовую пару. Для болгарского языка, как показывает его история, а также современное состояние категории вида, характерно и возможно исчезновение только первого компонента, новый вторичный глагол несовершенного вида функционально замещает первичный глагол этого же вида, а место прежней – префиксальной – видовой пары заступает новая – суффиксальная.

Исследуя индивидуально-авторский идиом XIV–XV веков, автор обнаруживает 22 пары глаголов, которые можно считать видовыми парами, второй член которых получается с помощью всего семи или восьми приставок: дробити → съдробити; кадити → покадити; острити → наострити.

Материал видовых троек М.Н. Белова делит на семь групп – исходя из фиксации их отдельных членов и сегментов у Григория Цамблака и в образцовых старославянских текстах.

Объектом самого пристального внимания в главе «Имперфективация в языке Григория Цамблака» становятся производные глаголы несовершенного вида, которые рассматриваются в сопоставлении с производящими основами, что позволяет выявить и описать словообразовательные средства имперфективации, а также сопроводительные чередования.

М.Н. Белова – с привлечением нового иллюстративного материала – обосновывает свой тезис: имперфективация является активным и весьма продуктивным способом словообразования в языке Григория Цамблака. Данный частный вывод нужно перенести на глагольное словообразования в болгарском языке на изучаемом временном срезе в целом и тем самым наметить специфику XIV–XV столетий по сравнению со старославянским языком.

Продолжая обобщения, автор диагностирует существенные трансформации видовой системы анализируемого периода, которые проявляются в постепенном устранении видовой дефектности приставочных глаголов совершенного вида.

Не вызывает сомнений и некоторое изменение в продуктивности и активности формальных средств, служащих для имперфективации. Конечно, наиболее часто в идиолекте Григория Цамблака выступает суффикс -а/-·а – так же, как в старославянском языке: зазирати ← зазьрети; и(с)чезати ← исчезнути; съмышляти ← съмыслити. Однако его активность снижается при исследовании слов, появившихся в более поздние эпохи. Вместе с тем наблюдается явное усиление суффиксов -ава, -ева, -ва: истаявати ← истаяти; охоудевати ← охоудети; препоясавати ← препоясати; раздавати ← раздати. Причины этого кроются в их прозрачной структуре и более однозначной (исключительно имперфективирующей) функции. Несколько беднее представлены единицы с -ова, но распространенность данного форманта (а иногда и его предпочтительность) слишком очевидны: предсказовати ← предсказати; оглаголовати ← оглаголати; съпрятовати ← съпрятати.

Выявленную тенденцию к увеличению количества слов с длинными и однозначно имперфектирующими суффиксами в работе подтверждают и статистические расчеты, осуществленные согласно с коэффициентом w1 – индексом cоотношения вторичных имперфективов с разными словообразовательными формантами.

М.Н. Белова также достаточно подробно анализирует морфонологические явления, связанные с имперфективацией и имеющие старославянские (и даже праславянские) истоки: количественные чередования гласных в корне; корневые чередования смешанного типа; чередования согласных на конце основы. Например: помощи / помагати; зачяти / зачинати; прохладити / прохлаждати.

Особого упоминания требует параграф «Словообразовательные дублеты (варианты)», в котором разобрано 59 групп единиц с чередованием гласных и согласных в производящей основе и с разными имперфективирующими суффиксами: пробадати – прободати; съблажняти ся – съблазняти ся; обрыдавати – обрыдовати. При общем хорошем впечатлении нужно заметить: конечно, М.Н. Белова кратко обосновала свою апелляцию к термину «словообразовательные дублеты (варианты)» (С. 141), однако ее аргументацию вряд ли можно признать достаточной.

Глава «Полипрефиксальные глаголы в языке Григория Цамблака» начинается с размышления о том, что «полипрефиксация (наличие двух или более приставок в составе одного глагола)… представляет собой живое и продуктивное явление в современном болгарском языке, особенно в его разговорной форме» (С. 148). Данная гипотеза находит свое логическое подтверждение в заключительном разделе главы, где перечислены 36 актуальных для современного болгарского языка би- и трипрефиксальных комбинаций (С. 165–167) из 55 групп, зафиксированных в произведениях XIV–XV веков: въз-не-на, из-не, при-об, съ-рас, оу-пре и т.д. М.Н. Беловой в изучаемом идиолекте удалось найти 130 многоприставочных глаголов, на материале которых она делает ряд замечаний по словообразовательной мотивации. Она признает следующее: вопрос о том, каким способом произведен каждый префиксальный глагол, зачастую должен решаться после подробного анализа его функционирования в контексте, что не входит в задачи настоящего исследования (С. 151).

Данная мысль не совсем ясна. Между тем в работе предлагается полный список из 67 глаголов, разделенных на 47 групп в зависимости от первичной основы, которые зачастую характеризуются альтернативной мотивации. При этом автор не отдает предпочтения какому-то конкретному решению: произволити ← изволити (ся) и произволити ← волити; съпожити ← пожити ← жити и съпожити ← жити; предъпочисти (предъпочьсти) ← почисти и предъпочисти (предъпочьсти) ← чисти (= чьсти).

Ситуация с мотивацией 51 полипрефиксального вторичного имперфектива (из 30 морфемных аранжировок), по мнению М.Н. Беловой, еще сложнее, поскольку иногда сомнительным становится наличие производящего перфектива при существовании производного имперфектива: «В произведениях Григория Цамблака нередко встречаются полипрефиксальные имперфективы, для которых ни по данным языка самого автора, ни по данным других словарей не восстанавливается полипрефиксальная основа совершенного вида. В этих случаях, как представляется, нужно признать, что производный полипрефиксальный имперфектив мог быть образован (даже создан самим автором) от вторичного имперфектива с одной приставкой путем префиксации уже существующей имперфективной основы» (С. 155). Например: преоудовлевати, предъпобеждати, съприлагати ся.

Чрезвычайно интересен раздел «Калькирование греческих слов и моделей. Вопрос о словотворчестве Григория Цамблака», где автор доказывает, что 82 глагола с множественной префиксацией имеют предположительные соответствия в древнегреческом языке. Речь здесь идет о трех явлениях.

Прежде всего, это вполне традиционное калькирование: присъвъкупити, распосълати, съистъщавати.

Однако далеко не во всех случаях влияние греческой модели связано с полным поморфемным переводом. Часто славянскому глаголу с двумя приставками соответствует греческое слово с одной приставкой, значение которой соотносится с первым префиксом в славянском слове, и перевод производится с использованием уже существующего славянского слова с приставкой: «С точки зрения словообразования такие слова должны быть образованы последовательной префиксацией первичных глагольных основ, причем греческое влияние осуществляется только на последней ступени префиксации. Если действительно слово образовано под греческим влиянием, то оно является не калькой, а скорее полукалъкой» (С. 162). Например: произити, съоплаковати, распрострети.

Случаи же извъпросити ся, провъзвестити, съпротягнути и др. М.Н. Белова предлагает называть «неточным калькированием или даже словотворчеством под влиянием словообразовательных моделей греческого языка при активном использовании словообразовательных возможностей родного языка» (С. 164).

В завершение проведенного исследования автор пришел к убедительным результатам, которые соответствуют заявленным целям и задачам и четко – с учетом промежуточных выводов по каждой главе – сформулированы в заключении. М.Н. Белова с полным правом пишет: «Дальнейшее применение использованного в исследовании подхода к нормированному языку как к богатому источнику для исследования глагольного словообразования и категории глагольного вида (разумеется, при строгом разграничении предписанных и системных явлений) может оказаться продуктивным и стать основой для более общих, построенных на привлечении более широкого письменного наследия исследований, которые в конечном счете помогут составить ясную картину истории (а быть может, и причин) формирования в болгарском языке современной развитой категории глагольного вида» (С. 172).

Вполне самостоятельное исследовательское – прежде всего лексикографическое – значение имеют три приложения: «Словообразовательный словарь»; «Полипрефиксальные глаголы»; «Полный список глаголов, зарегистрированных в произведениях Григория Цамблака», последовательность расположения которых могла бы быть обратной.

Самой положительной оценки заслуживает первое приложение, которое являет собой 342 словообразовательных гнезда, многие компоненты которых восстановлены гипотетически. Удачной находкой здесь является весьма доходчивый пример чтения гнезда с предполагаемой вершиной вестити (С. 181–182).

Нет сомнения в том, что настоящая работа имеет теоретическую и практическую ценность. В исследовании комплексно на широком историко-языковом фоне представлен целостный глагольный фрагмент, извлеченный из идиолекта болгарского писателя XIV–XV столетий Григория Цамблака. В научный оборот вводится интереснейший фактический материал, обладающий высокой степенью информативности, актуальности и перспективности, и содержит ряд выводов, существенных для современной славистики, в том числе и сравнительной.

[i] Святитель Евфимий Тырновский (около 1327 – около 1402) – последний патриарх Болгарский (с 1375 г.) до завоевания страны турками в 1396 году, церковный писатель, просветитель. Святитель Евфимий поставил себе ответственную задачу усовершенствовать болгарское правописание на основе языка славянских первоучителей – святых братьев Кирилла и Мефодия. При патриархе Евфимии впервые в истории славянских языков в Болгарии был введен и утвержден единый для всей страны литературный язык, орфографические, стилевые и художественные нормы которого были узаконены на основе церковного акта. При этом литературный язык сознательно был отдален от обиходной речи, что до совершенства превознесло «искусство плести слова». Эти нормы Тырновской литературной школы в ХІV веке получили распространение среди других православных народов, в том числе и на Руси.

Лариса Маршева

20 января 2009 г.