«Научиться и научить понимать друг друга»

Несколько лет назад в Сретенской духовной семинарии в качестве одного из разделов предмета «Миссиология» был введен курс «Прикладная этнография и регионоведение». Его цель – освоение учащимися общих представлений об этнографии и этнологии, их истории и методах, демонстрация их связи с другими научными дисциплинами – географией, историей, психологией, лингвистикой, социологией, культурологией, политологией. Преподает эту дисциплину Татьяна Алексеевна Шутова. Член Союза писателей России, она, как военный корреспондент и сотрудник Международного Красного Креста, не раз была в «горячих точках» Кавказа. А ее преподавательская работа, в том числе и в Сретенской семинарии, связана с французским языком.

Кавказ и французский язык – такое сочетание удивляет и кажется случайным. Но Татьяна Алексеевна считает, что в жизни ничего случайного не бывает, нужно только следовать велениям сердца.

Татьяна Алексеевна Шутова. Фото: Г.Балаянц / Православие.Ru

– В первый раз я оказалась в храме в середине прошлого века. Это был Богоявленский собор, куда меня, двухнедельного младенца, принесли крестить. Для моих родных это был самый настоящий подвиг: они рисковали очень многим, поскольку в стране господствовал воинствующий атеизм. Рассказывают, что было это 25 января, в день святой мученицы Татианы. Я с детства знала, где в Москве расположен храм в ее честь. Но когда поступила в МГУ, увидела, что на месте алтаря располагается сцена студенческого театра. Слава Богу, сейчас храм воссоздан, туда теперь ходят мои студенты, которые учатся на факультете искусств, расположенном как раз в том же крыле здания на улице Моховой, что и церковь. Мне это греет душу, я чувствую себя обороненной от всяческих бед и искушений. Знаете, мне посчастливилось побывать в Риме, и я молилась там, где приняла мученический венец моя небесная покровительница, которой я обязана всем.

Что же касается момента, когда я поверила в Бога, то это был действительно момент, и я его отчетливо помню. Сегодняшним молодым людям трудно представить себе, что многие представители старшего поколения были «подпольщиками». Говорить о Боге не в терминах научного атеизма было не принято и даже опасно. Если люди и ходили в церковь, то в ту, которая располагалась подальше от дома, от места работы, чтобы не увидели, не узнали. Так делала и я, но по-настоящему поверила… со страху. Произошло ДТП: меня сбила машина. Я осталась жива, но долгое время была нездорова. У меня была потеря памяти (по-научному – ретроградная амнезия); я не помнила того, что предшествовало событию, что было потом. Говорили, что, когда я лежала в крови, ко мне подбежали люди, и кто-то из них сказал: «Да она мертвая…» И вот я, немного придя в себя после долгой болезни, мучительно напрягала память, вспоминала. И вдруг – молния: вспомнила один момент, и мне стало жутко. Чернота, пустая, бездонная, беспросветная чернота. И больше ничего. Вспомнила, пришла в ужас, и после этого моя жизнь переменилась кардинально. Я потом нашла у отца Павла Флоренского объяснение того, что я видела. Он говорит о значении выражения «кромешная мгла» – состоянии кроме Бога, вне Бога. Мне очень понятно такое толкование.

– Ваша профессиональная деятельность связана, в первую очередь, с преподаванием французского языка. Вам довелось работать с самыми разными аудиториями. А каково, по-вашему, место современных иностранных языков в образовании будущих священников?

– Когда Святой Дух на Пятидесятницу снизошел на апостолов, они заговорили на разных языках, чтобы нести слово и спасти «языки» мира. Задолго до этого Вавилонская башня рассыпалась, так как гордецы утратили общие слова и перестали понимать друг друга. Когда я в МГУ студенткой изучала историю языкознания, узнала, что многие крупные лингвисты были миссионерами, священнослужителями, а основной прием сравнительной и дескриптивной лингвистики заключается в переводе на различные языки молитвы «Отче наш». Да и письменность многих народов создана именно проповедниками слова Божия. Вспомним апостола Аляски Иннокентия Алеутского, который был и лингвистом, и этнографом, и географом, создал азбуку для ранее бесписьменных языков и перевел на них Священное Писание. И вообще, если задать вопрос, для чего нужен язык, ответ будет очевидным: чтобы соборно обращаться к Богу.

В наш век произошло новое грандиозное переселение народов, наши соотечественники оказались разбросанными по разным концам света. И все это влияет на язык, на его функции. Многие этнические русские, проживая на чужбине, постепенно забывают родной язык. Несколько лет назад я встречала Святую Пасху в Париже, в храме Александра Невского. Когда в верхнем приделе священник обратился к молящимся с проповедью, я даже сначала не поняла, что это было по-русски. А в крипте служба и вовсе шла по-французски – для наших православных собратьев, кто утратил родной язык, и для франкоговорящих, пришедших в Православие. Приходы Русской Православной Церкви есть во многих странах мира, а значит, потребность в священниках, которые говорят на хорошем русском языке и знают церковнославянский, велика. Вот сейчас я вспомнила свои встречи с епископом Василием (Родзянко), который рассказывал о том, как люди в Америке приходят в Православие. У меня есть друзья, бельгийцы и швейцарцы, принявшие православную веру; они в шутку называют себя «конвертами» – конвертированными в Православие. И многие из них специально учат русский язык. Но есть и другие, кто не может говорить по-русски, не освоил церковнославянский язык, но жаждет истинной веры. И священнослужители – приходские батюшки, иерархи – должны откликнуться. Поэтому я всегда призываю студентов-семинаристов – будущих священников: помогите носителям разных «языков» понять и воспринять Бога во всей полноте слова.

– Чем отличается процесс обучения иностранным языкам в светских вузах и в духовных учебных заведениях?

– В первую очередь, аудиторией – студентами. Ведь спряжение глаголов в зависимости от слушателей не меняется, взять ли «стрелять», «танцевать» или «молиться». Но в предмете «Иностранный язык» есть важнейшая составляющая – страноведение, которое дает представление о географии, истории, культуре стран изучаемого языка. Понятно, что значимость и количество этих сведений будет отличаться в разных аудиториях. Но, как показывает мой преподавательский опыт, для всех важно знать о Сен Дени – святом Дионисии, первом епископе Парижа. Мои студенты с факультета искусств МГУ были в Париже, посетили Монмартр – Холм мученика, рассматривали картины уличных художников, пили кофе на террасах, но больше всего хвалились тем, что отыскали памятник святому мученику, где он, обезглавленный, делает шаг в бессмертие. По себе знаю, памятник не так легко найти – он в глубинах монмартрских улиц. И мне отрадно, что мои абсолютно светские студентки сделали с моей подачи очень серьезный шаг и прикоснулись к вечному…

Разумеется, есть определенные принципы преподавания иностранных языков в духовных образовательных заведениях, существуют особые требования, изложенные в типовой программе Учебного комитета РПЦ. К тому же, многое зависит от педагогов. В нашей семинарии лингвистические дисциплины, в том числе современные иностранные языки, преподают квалифицированные специалисты, опытные, соответствующим образом ориентированные на специфику учебного учреждения. Вообще профессорско-преподавательская корпорация Сретенской духовной школы, благодаря стараниям наших трезвых и дальновидных руководителей, подобрана чрезвычайно удачно.

– Что значит знание иностранных языков лично для вас?

– В детстве я мечтала бежать в Латинскую Америку и сражаться в сельве вместе с барбудос за счастье угнетенных народов. Тогда революционная Куба была в центре внимания всего мира, а кумиром молодежи стал Эрнесто Че Гевара – легендарный Че. Чтобы осуществить свои мечты, я учила испанский язык, ходила в секцию стрельбы, затем поступила в медицинское училище. И знаете, все сбылось: были и бородачи, и борьба, и помощь страждущим. Только все случилось на Кавказе, где во время вооруженных конфликтов я работала сначала военным корреспондентом, а потом сотрудником Международного Красного Креста.

Очень не хватает мне знания древнегреческого языка. Я работала секретарем у Алексея Федоровича Лосева – крупнейшего мыслителя нашего времени. На строительстве Беломорканала он потерял зрение, а потому не мог писать – свои книги он диктовал. Часто, когда я делала ошибки в чтении греческих слов, он ругал меня: «Ну, как можно не знать греческого? Это же так просто. И необходимо…» Вообще-то языки лучше всего учить в молодые годы, в зрелом возрасте это намного сложнее. Я говорю студентам: «Учите языки, пока молоды, пока мозги “пластилиновые” – любое прикосновение запечатлевается. Потом мозги затвердеют, а нетренированная память ослабнет».

Еще, чтобы лучше понять дорогую мне Страну души – Абхазию, мечтала выучить абхазский язык, но в нем более трех десятков согласных, большинство из которых шипящие. Русский офицер Петр Услар, составивший первую абхазскую азбуку, за «шелестящий» характер звуков любовно называл его «птичьим». Мои мозги уже не «пластилиновые», абхазский мне не дается, но друзья-абхазы утешают: «Понять можно и душой. Если крепко полюбишь…»

– В Сретенской семинарии вы читаете и курс «Прикладная этнография». Каково его содержание? Как он соотносится с миссиологией?

– В ходе занятий учащиеся знакомятся с основными терминами этнографии, этнологии, антропологической, географической и этнолингвистической классификациями народов мира, типами этносов, проблемами этногенеза, современными этническими процессами, конфессиональным составом регионов мира. На примере отдельных этносов семинаристы получают представление об обрядах, традициях, этике в различных сообществах. А прикладной характер дисциплины выражается в том, что на основе полученных навыков учащиеся в будущем смогут верно ориентироваться в полиэтнической и поликонфессиональной среде, что будет споспешествовать их деятельности и облегчит, а возможно, и сохранит им жизнь. Добавлю принципиальное замечание: то, чем мы занимаемся, не научная, а учебная дисциплина, где важно показать подходы и приобрести умения, научиться поставить задачу и знать, где искать ответы на вопросы, которые предъявляет сама жизнь. Курс практической этнографии адресован студентам последнего курса – людям, завершающим обучение и готовящимся встать на путь служения Богу.

Если говорить о межпредметных связях, то нужно в первую очередь установить отношения между прикладной этнографией и миссиологией. Миссионеры, отправлявшиеся в далекие края, изучали то, что мы называем сейчас этнической картиной региона, уже оказавшись на месте (и это сопрягалось с целым рядом неожиданностей), либо готовились к поездкам заранее. И хотя им приходилось довольствоваться весьма скудными сведениями, часто именно такая предварительная подготовка становилась залогом их безопасности, ведь известно много случаев, когда люди не возвращались из экспедиций. Вместе с тем многие успешные миссионеры не только обращали в истинную веру аборигенов, но и собирали уникальный этнографический материал, открывая просвещенные ими народы миру. Кажется, что времена изменились, поскольку активно идет процесс глобализации. Но при этом народы стремятся сохранить свою идентичность, и следует узнать их, чтобы понять и найти путь к их душам.

– Как родилась идея разработки дисциплины, связанной с практическими вопросами этнологии и этнографии?

– Курс прикладной этнографии родился на войне. Предназначался он первоначально для солдат, а также для иностранцев, которые участвовали в осуществлении гуманитарной миссии в зонах вооруженных столкновений. Разработала его я, и было принято решение о том, чтобы опробовать его на российских миротворцах, находившихся тогда в зоне грузино-абхазского конфликта. Мое пособие они называли «курс молодого бойца», поскольку предназначалось оно для вновь прибывших туда. Сейчас его осваивают омоновцы и собровцы в Чечне и Ингушетии. Для них это жизненно необходимо. Во время вооруженных конфликтов на Кавказе священники осуществляли свою миссию в экстремальных условиях с риском для жизни, и, увы, были такие, кто сложил там свои головы. Гибли и те, кто осуществлял гуманитарную деятельность. Я думаю, что многих драм и трагедий можно было бы избежать, если бы священнослужители, работники общественных организаций владели бы основами этнографических знаний, знали бы обычаи и особенности менталитета местных народов.

Цель курса «Прикладная этнография» можно сформулировать так: научиться и научить понимать друг друга. Я очень рада, что руководство Сретенской духовной семинарии уловило идеи, которые давно носились в воздухе, и ввела данную дисциплину в учебную программу.

– Связано ли освоение современных иностранных языков со знанием прикладной этнографии?

– Напрямую нет. Но знание современных иностранных языков важно для всех и всегда, поскольку необыкновенно расширяет возможности изучения самых разных дисциплин.

– А если сформулировать вопрос иначе: может ли языковой барьер помешать проповеди слова Божия?

– Как проповедовать слово Божие, не зная языка тех людей, до которых его надо донести? Я считаю, что современный миссионер должен преодолевать языковые барьеры, учить языки, чтобы сделать свою проповедь более действенной.

– Какие основные правила должен знать пастырь, решившийся на миссионерство среди людей другой культуры?

– Этому будущих священнослужителей учат в семинариях – в рамках всех дисциплин.Я же с учетом своего опыта могу посоветовать всем тем, кто соприкасается с представителями других культур и религий (и священнослужителям, и мирянам), всегда уважать национальные чувства, терпимо относиться к обычаям и верованиям, проявлять большое терпение и исключительную благожелательность. Необходимо помнить, что любое сказанное слово, любой неосторожный поступок могут отозваться совершенно неожиданным образом.

– Что вы считаете самым сложным в предмете «Прикладная этнография и регионоведение?

– Для студентов духовных учебных заведений сложной является естественнонаучная составляющая предмета. Ведь дисциплина находится на стыке гуманитарных и естественнонаучных знаний, это своего рода история с географией. Так, например, говоря об этносфере, необходимо затронуть некоторые аспекты генетики, антропологии, гелиобиологии и другие. Безусловно, анализируется и проблема детерминизма: что же на самом деле движет этносами, определяет этнические процессы? Непререкаемым авторитетом в данных вопросах я считаю своего учителя – великого историка и этнолога Льва Николаевича Гумилева. Сын великих русских поэтов и сам прекрасный писатель, даривший меня своей дружбой, профессор Гумилев был глубоко верующим, православным человеком, прожившим трудную жизнь. Свою теорию этногенеза он создавал в советское – богоборческое – время. В его концепции немало, так сказать, биологизма, многое рассматривается в контексте биосферных процессов. Конечно, на этот счет есть и другие мнения. Думаю, семинаристы должны иметь представление о различных взглядах на этнографические проблемы. Ведь им предстоит трудиться в миру, и они обязаны знать, с каких позиций рассматривать этнические вопросы – в каждой конкретной ситуации. Кроме того, будущим священнослужителям следует сформировать и свой взгляд на вещи. Священники сейчас все чаще приглашаются на различные научные форумы, на телевидение, радио. Это свидетельствует о растущем авторитете Церкви, которая активно откликается на животрепещущие вопросы современности. Разумеется, священнослужители, излагая свое видение, должны быть на уровне, знать и понимать точку зрения собеседников, оппонентов, даже если их взгляды кажутся неприемлемыми.

Мне бы хотелось особо подчеркнуть: преподаваемая мной прикладная этнография ни в чем не противоречит богословским курсам, которые изучают семинаристы. И они, будучи пятикурсниками, это понимают. Приведу такой пример: фильм «Гибель империи», снятый архимандритом Тихоном (Шевкуновым), нашим ректором, является не только поучительным уроком истории Византии, но и прямо-таки хрестоматийным пособием к разделу «Фазы этногенеза» нашего курса.

– Каковы перспективы (научные, методические и прочие) у семинарского курса практической этнографии?

– Курс наш от года к году трансформируется в зависимости от потребностей слушателей. Например, в этом учебном году студенты задавали много вопросов о казачестве. Мы касаемся явления в общем виде, говорим об истории, пытаясь определить признаки субэтноса и военно-национального сословия. Но семинаристам хотелось бы больше знать о современном положении дел в казачестве, о его перспективах. В связи с этим ребятам не помешало бы получить информацию от руководителей казачьего движения. Думаю, что, получив основные сведения, они составят собственное представление, особенно если им будет суждено служить там, где проживают казаки, которых Лев Толстой называл защитой окаемов великой России.

И еще: семинаристам не хватает практики. У меня есть большое желание съездить со студентами однажды в Абхазию, в Ново-Афонский монастырь. Эта обитель особенно близка моему сердцу, поскольку я внесла свою лепту в дело ее восстановления после вооруженного конфликта 1992–1993 годов. Уверена, многое из того, что изучается в аудитории, будет там, в «полевых условиях», озвучено жизнью. Будут получены ответы на сложные вопросы, возникающие у молодых людей – будущих пастырей.

– Вы уже не раз упомянули о Кавказе. Какие основные этносы проживают на этих землях?

– На Кавказе все этносы основные. Если вынуть из Кавказского хребта хоть одну вершину, он сломается. Так и народы. Одному худо, значит, все народы приходят в движение. Русские, казаки – это тоже Кавказ. Каждый этнос имеет свою многовековую историю, свои традиции, свои особенности. Но при этом все мы неразрывные части одного суперэтноса, объединенные общей – славной и горькой – исторической судьбой. Мы знали друг друга и жили бок о бок в царское время, были добрыми соседями и в советский период. По крови я русская, но я и кавказка, как наши великие учителя: Лермонтов, Пушкин, Грибоедов, Бестужев-Марлинский. В детстве я знала наизусть чуть ли не всего «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели, горевала над судьбой героев поэмы Коста Хетагурова «Фатима», в детском саду мы пели «Цицинателлу» («Светлячка»), «Джип джаляри», плясали лезгинку. Нынешние молодые люди вряд ли назовут имя хотя бы одного украинского, белорусского, грузинского писателя. И это очень больная проблема – проблема нынешней школы, государственной политики в области культуры. И плохо от этого всем!

– Какова религиозная картина данного региона?

– На Северном Кавказе большинство народов, как принято говорить, этнические мусульмане: кабардинцы, балкары, чеченцы и т.д. Христианами на Кавказе, кроме грузин и армян, считают себя осетины, хотя среди них есть и магометане, абхазы (встречаются у них и двоеверцы). Свет истины воссиял над этими землями очень давно. История Православия в Грузии начинается в 335 году, когда проповедь святой Нины побуждает креститься грузинского царя Мириана III. Существует мнение, что святое крещение Алании совершили апостолы Андрей Первозванный и Симон Кананит в первом столетии. Согласно древним преданиям, христианство на территорию Армении начало проникать также в I веке. Считается, что после посещения Едессы сюда с проповедью направился апостол Фаддей. Ему удалось обратить в Христову веру многих местных жителей, в том числе царевну Сандухт. В 301 году святой Григорий Просветитель исцелил, а затем и крестил армянского царя Трдата. Святой после этого в Кесарии Каппадокийской был рукоположен во епископа, а вернувшись в Армению, начал массовое крещение народа, строительство храмов, открытие школ. Так Армения стала второй после Едессы страной, где христианство утвердилось как официальная религия. Вот такая история христианства на Кавказе – длиною в два тысячелетия! При этом ни в коем случае нельзя забывать, что там с течением долгого времени сложилась весьма специфическая религиозная картина. Чрезвычайно интересно здесь соотношение этнического и конфессионального, например адатов и шариата, субординация между разными ветвями ислама и прочее. Все это принципиально для понимания не только кавказского прошлого, но и его настоящего.

– Что, на ваш взгляд, страшнее всего в разжигании религиозной ненависти, в межнациональных конфликтах, которые всегда сопряжены с трагедиями?

– На мой взгляд, самое страшное – это вмешательство в ситуацию на Кавказе извне. Я работала там до, во время и после вооруженных конфликтов, писала об этом и убеждена, что многие ситуации, прежде всего с использованием оружия, можно было бы предотвратить или погасить, не будь борьбы интересов различных мировых сил за важный геополитический регион. Тогда, в 1990-е годы, на Кавказе сложился целый конгломерат причин, факторов, но все они, я глубоко в этом убеждена, преодолимы. Ведь в России не было религиозных войн между христианами и мусульманами – они всегда мирно сосуществовали. Чтобы хранить согласие между народами, необходимо знать и уважать традиции и обычаи друг друга. Это залог понимания, которое является основой мира.

– Некоторое время вы были сотрудником Международного Красного Креста…

На учениях в Абхазии

– В каких странах вы побывали? Возникали ли у вас проблемы при взаимодействии с местными жителями?

– Безмерно рада тому, что в свое время объехала почти весь Советский Союз, познакомилась с представителями многих народов, его населявших. Была я и в других странах. Французский писатель Андре Моруа говорил: «Когда путешествуешь молодым, стремишься лучше узнать других людей. Когда путешествуешь в зрелом возрасте, жаждешь познать самого себя». И свой народ – непременно добавляю я. Да, другие пейзажи, иные культуры чрезвычайно интересны и познавательны. Но, например, «русская» Франция, «русская» Индия, «русская» Испания не только захватывают своей экзотикой, но и открывают многое в тебе самом и в облике твоего народа.

Самыми главными своими поездками считаю паломничества на Святую Землю. Я была там дважды. На Святой Земле особенно зримо, осязаемо, ощутимо присутствие Господа. В первое паломничество со мной произошло странное событие. Это было на Храмовой горе: на меня пал «нур» – фиолетовый блик, который шел за мной из мечети Омара в мечеть Аль-Акса. Тогда за мной по пятам следовали арабы и даже вежливо предлагали принять ислам. Пришлось так же тактично поблагодарить их и отклонить это предложение. Второе паломничество памятно таким случаем. Мы с друзьями, несмотря на настойчивые предостережения, все-таки отправились в Хеврон – «по-партизански», что было небезопасно. Но уж очень хотелось побывать у Мамврийского дуба, гробницы патриархов, посетить Свято-Троицкий монастырь. Возвращались мы вечером. Город был пуст. Мы должны были успеть к маршрутке, на которой надо засветло вернуться в Иерусалим. И вдруг нам навстречу из здания с черным стягом и белой арабской вязью выходят пять угрюмых бородачей. Я поняла: это бойцы Хамаса. Дело было до победы данной партии на выборах в Палестинской автономии. Тогда Хамас считался радикальной террористической организацией. Вот тут нам и понадобились знания из прикладной этнографии и несколько фраз вежливости на арабском языке. Благожелательно и уважительно объяснили, что мы русские, возвращаемся из «Москобии» (так палестинцы называют русские православные учреждения). Кончилось все дружескими рукопожатиями и приглашениями приехать в Хеврон еще раз. Когда мы возвращались в Иерусалим на полуразвалившейся маршрутке, ее пассажиры-арабы всю дорогу с молчаливым ужасом смотрели на нас – как на вышедших живыми из преисподней…

– А какие еще истории – поучительные, курьезные – происходили при вашем знакомстве, общении с представителями разных народов?

– Сначала расскажу одну поучительную историю. Однажды на берегу Ганга, в Индии, мы пробрались на гате – месте сожжения тел умерших – к погребальному костру. Это был опрометчивый поступок. Но страсть исследователя все-таки победила: очень уж хотелось сделать снимки, чтобы показать их студентам. Итак, мы на гате, и нас окружили агрессивно настроенные индусы. Ситуация была крайне опасной, ведь мы проникли на священное действо, а в руках у людей были орудия для рубки дров. Спасли нас тогда мольбы о пощаде, а еще деньги. Более того, мы еще и фотографии сделали. Но потом они исчезли – при перегонке. И это нормально. Мы переступили черту. Когда дело касается веры, нельзя переходить предел – даже с исследовательской целью. Я всегда обсуждаю это со студентами на занятиях.

Теперь о курьезах. Недавно я была в одной западноафриканской стране – бывшей французской колонии. Как-то бродила по берегу океана, смотрела на гигантские волны прибоя. Незаметно меня окружили африканцы – местные жители. Спросили, не француженка ли я. Нет, говорю, я русская. «Россия – это Югославия?» – поинтересовались африканцы. Тогда я им рассказала о нашей стране, объяснила, что в Африку приехала впервые, хотя с детства мечтала побывать здесь, много слышала и читала о природе и обычаях этого континента. «А что?» – спрашивают дотошные аборигены. Сели в кружок – дети, молодые люди. Слушают. Слово за слово, стала я им рассказывать историю доктора Айболита – о том, как спешил он на помощь больным в далекой Африке. «А кто же мешал доброму доктору Ай-Бобо прибыть сюда?» – пытают меня африканцы. Говорить слушателям о Бармалее я не решилась: он мог напомнить им местного колдуна-вуду; в общем, меня могли не так понять. «А вы-то как думаете?» – адресую вопрос к ним. «Французские колонизаторы!» – хором отвечают мои собеседники. Здесь надо сказать, что недалеко от того места располагается французская военная база, и какие-то эксцессы могли быть. Поэтому от истории доктора перешла я к тому, что всегда греет душу африканцев, то есть к Александру Сергеевичу Пушкину. Стала рассказывать о потомке эфиопского князя из Лаго, который был пленен, продан в рабство, куплен на турецком невольничьем рынке и привезен к русскому царю, для которого стал другом и соратником. В конце истории девушки смахивали со смуглых щек слезы, а мужчины сжимали кулаки: «Кто покушался на честь русской красавицы и жизнь великого русского африканца?» Я понимаю, что снова в ловушке, с опаской поглядываю на забор, за которым несут службу бойцы Иностранного легиона. Отвечаю уклончиво: «Приемный сын одного дипломата». Так вот, когда я уезжала оттуда, ко мне подошел местный таксист, который часто возил нашу делегацию. Заговорщически мне подмигнул и сообщил, что знает имя обидчика: «Француз. Монте Кристо!»

– Татьяна Алексеевна, что бы вы хотели пожелать будущим священнослужителям, которым предстоит заняться миссионерской деятельностью?

– Повторю еще раз: осторожность и терпение – вот основы миссионерской работы. Именно о разумной осторожности и трезвом терпении я прошу тех, кто по воле Божией оказывается во многоэтнических и многоконфессиональных регионах. Берегите себя и чад, вручивших вам попечение о своих душах!