Тема насильственной смерти в православной иконописи / Православие.Ru

Каин убивает Авеля. Мозаика из Монреале

Общеизвестно: Каин первым из рода человеческого позволил себе лишить жизни единокровного брата. Запретный плод, сорванный в раю, обернулся первой человеческой жертвой.

Логично спросить: по какой причине возникла смертная казнь, если Господь не наказал смертью Каина за убийство Авеля, а, напротив, заповедал: «Всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь [Бог] Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его»? (Быт. 4: 15) Но мы знаем: смертная казнь – одно из древнейших наказаний, известных человечеству. Согласно самой распространенной в научной литературе версии, данное наказание возникло из обычая кровной мести[1]. Оно применялось еще до возникновения уголовного права в современном понимании настоящего термина. «Лишение жизни как вид общественной расправы с преступниками встречалось несравненно раньше», – писал русский юрист Н.С. Таганцев[2].

Таковое обстоятельство побуждает нас обратить внимание на отношение христиан к смерти, убийству и казням, на специфику их отображения в православной средневековой живописи.

Первохристиане, отовсюду гонимые и везде казнимые, сцены насилия изображать не любили. По замечанию Л.А. Успенского, «нельзя себе представить, чтобы христианские художники, жившие во времена Нерона и Диоклетиана, не видели сцен мучений в амфитеатрах – подвиги христиан, которые были славой и утешением для членов Церкви. Казалось бы естественным встретить в катакомбах увековеченными те великие дни, когда борьба христиан против языческих богов достигла высшего напряжения. Но в катакомбах до сих пор не найдено ни одной сцены мучений, так же как не описываются они и в писаниях великих святых того времени»[3].

Табл. 1. Чудо святого Георгия Победоносца о змие. Фрагмент иконы. XVI в. ГРМ

Положение меняется после появления Миланского эдикта (313), то есть после прекращения преследования христиан. Сюжеты казней проникают и в литературу, и в живопись. Так, на керамической иконе из Виничко Кале (восточная Македония; IV–VI вв.) святые Георгий Победоносец и Христофор убивают копьями двух змеев. В данном случае показана символическая сцена борьбы со злом, но преподобный Иоанн Дамаскин считал драконов реальными живыми существами, а не мифическими персонажами. Как бы там ни было, следует подчеркнуть: на македонской иконе добро воцаряется над злом через убийство змеев. По слову же Давида, «Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его» (Пс. 10: 5), тем не менее, ни у кого из христиан не возникает чувства протеста против «насилия над животным», сколько бы раз ни показывали детям икону «Чудо святого Георгия Победоносца о змие» (табл. 1).

А ведь мы справедливо негодуем против показа жестокостей в современных мультфильмах, независимо от того фантастический зверь или реальный становится объектом истязания и убийства. Неслучайно же забой животных в присутствии малолетних является преступлением, наказание за которое предусмотрено ст. 245 Уголовного кодекса РФ (жестокое обращение с животными). Хотя мнение святых отцов о невозможности отождествления изображения и изображаемого остается для нас незабвенным.

Берем другой пример. На VII Вселенском соборе диакон и нотарий Константин зачитывал повествование епископа Амасийского Астерия о святой мученице Евфимии. Повествование и впечатления блаженного Астерия заслуживают того, чтобы на них остановиться подробно. При входе в храм епископ увидел «в одном портике картину, вид которой чрезвычайно поразил» Астерия. Он сообщает: «Можно было подумать, что она написана Евфранором или другим древним живописцем, которые довели искусство живописи до великого совершенства и представляли картины свои почти одушевленными. …Картина сия представляет следующее: на возвышенном месте, на седалище, подобном трону, сидит судия и грозно и с гневом смотрит на девицу. Живописное искусство и на неодушевленном веществе живо может представлять гнев. …Девица стоит перед судиею в темноцветной одежде: в положении ее видна вместе и стыдливость девицы и неустрашимость мученицы. …Далее на картине представлены палачи, в легких одеждах, почти нагие. Они уже начали мучить девицу. Один из них, взявши голову ее и наклонивши несколько назад, привел лице ее в такое положение, что другой мог удобно бить по оному. …Сей последний приблизился к девице и выбивал у нее зубы. Живописец так хорошо изобразил капли крови, что можно подумать, что они на самом деле текут из уст девицы, и невозможно смотреть на оные без слез»[4]. Как видим, у Астерия и у автора картины о мученице Евфимии совершенно открыто проявлено этическое неприятие насилия в отношении мучеников, сочувствие им, но не высказано громкого прямого протеста против наказания смертной казнью.

Здесь в самый раз обратить внимание на отношение полноты Церкви к убийствам, к тому или иному способу умерщвления людей. Еще из Ветхого Завета известно: смерть является несомненным злом, ибо она вошла в мир путем греха. Это же подтверждает и шестая заповедь: «Не убий». В Нагорной проповеди Христос устанавливает норму еще более жесткую: «Вы слышали, что сказано древним: не убей (Исх. 20: 13); кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам: всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Мф. 5: 21–22).

Табл. 2. Святитель Никола Можайский. Деревянная скульптура. XVII в. Русский Север

66-е правило святых апостолов запрещает священнику вообще поднимать руку на ближнего. И на примере наказания, понесенного святителем Николаем Мирликийским за пощечину ересиарху Арию, можно судить о неукоснительности исполнения дисциплинарных канонов отцами I Вселенского собора[5]. В то же время, вразумляет отмена этого наказания Иисусом Христом и Богородицей, что нередко прокомментировано на иконах вручением святителю Николаю Евангелия и омофора.

Но означает ли данное «прощение свыше» разрешение на любые меры для борьбы с ересью? Одно дело пощечина, а другое – костры инквизиции. И на Руси ведь в конце XV – начале XVI века Новгородский архиепископ Геннадий в отношении жидовствующих призывал: «Жечь и вешать!». Будет ошибкой воспринимать слова святителя как требование убивать во имя Христа. Насколько нам известно, никто из церковных деятелей на Руси не выдвигал таких лозунгов. Многие из христиан готовы были отдать жизнь за Христа, но много ли было желающих лишать жизни ради Христа? Архиепископ Геннадий вел речь о позволительности обращения к меньшему злу (наказанию смертью) во имя пресечения большего зла (катастрофы веры и государства), ибо еретики ставили для себя вполне прагматичную цель – захват власти и уничтожение Церкви. Причем действующая государственная администрация после некоторых колебаний прислушалась к мнению противников ереси; Иван III все-таки их поддержал.

Табл. 3. Иисус Христос. Фреска из храма Христа Пантократора. Дечаны, Сербия. XIV в.

Действие 66-го правила касалось церковнослужителей, но если для них бывали «исключения», то насколько строгими устанавливались нормы для лиц, призванных по должности поддерживать нравственный и административный порядок в обществе? Сошлемся на мнение апостола Павла: «Начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13: 4). Иван III своими действиями подтвердил лишь верность апостольского изречения, хотя «Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих» (Прем. 1: 13).

Можно подумать, что католические художники, невзирая на жесткость 66-го правила, стали изображать апостола Павла с мечом, благодаря вышеприведенным словам из Послания к римлянам. Нет, меч трактовался живописцами, разумеется, в символическом значении. И, тем не менее, противоречие, пусть внешнее, но все-таки сохраняется. Не случайно же иконография апостола Павла с мечом фактически не прижилась на православной почве.

Без затруднений понимается причина изображения воинских доспехов у святых воинов-мучеников и благоверных князей, коим оружие полагается по чину. Оно писалось с особым вниманием и тщанием, наравне с царскими регалиями. Однако Георгий Победоносец и Димитрий Солунский предстоят Христу в деисусе не в воинских облачениях, а в одеяниях придворных византийских аристократов. Лишь определение Святейшего Правительствующего Синода от 15 июня 1724 года запретило писать на иконах Александра Невского в иноческом облачении, в каком издревле принято было изображать князя[6].

Табл. 4. Великомученик Димитрий Солунский побивает болгарского царя Калояна. Фреска из храма Христа Пантократора. Дечаны. XIV в.

Обращает на себя внимание неожиданный факт присвоения оружия тем лицам, которым оно канонически противопоказано: в частности, известна русская икона пророка Илии с клинком в руке, датируемая 1668 годом. Кто-то, возможно, посчитает этот пример очередным художественным перехлестом позднего средневековья. Тем не менее, с XIV века у нас существует образ святителя Николы Можайского, на котором он представлен в рост и тоже с мечом в руке (табл. 2).

Причем символика в данном случае не играет принципиальной роли. Все дело в чуде от можайской иконы, в чуде, которое спасло город при нападении монголо-татарского войска. Означает ли это, что святитель, обороняя Можайск, опять презрел дисциплинарные каноны и теперь уже ослушался даже слов Спасителя: «все, взявшие мечь, мечом погибнут»? (Мф. 26: 52) Ничуть. На фреске из храма Пантократора в Дечанах Сам Спаситель предстоит молящимся с обнаженным мечом (табл. 3).

Оружие, оказывается, не столь редкий атрибут в иконописи. Саблями секут православных суздальцев ангел Господень и святые Борис и Глеб в композиции «Чудо от иконы “Знамение”», а житийное изображение вооруженного мечом архангела Михаила – просто иконографический канон. Можно видеть оружие и у других святых; это, как правило, копье, щит и меч. Причем святые применяют оружие по своему прямому назначению – для наказания грешников, не прибегая к другим видам орудий казни, ибо святые наказывают, а не пытают. Так, великомученик Димитрий Солунский поражает копьем болгарского царя Калояна, осаждавшего Салоники в 1207 году (табл. 4).

Редко, но иногда святые убивают, будучи и вовсе безоружными (табл. 5).

Табл. 5. Святой Нестор убивает Лия. Фреска из храма Христа Пантократора. Дечаны, Сербия. XIV в.

Подобные примеры выглядят неординарно, особенно учитывая 55-е правило святителя Василия Великого. Ибо оно повелевает извергать из сана священника, даже во спасение своей паствы убившего вооруженного разбойника. На первый взгляд, явная несправедливость. Коль ангелы – служители небесной Церкви – по сообщению Библии, перебили много тысяч народа, а пророк Моисей совершил казнь трех тысяч человек в один день, то почему и чем продиктованы подобные суровые меры к священнику? Ведь даже на войне при любых обстоятельствах иерей не имеет права на убийство врага, а если же случайно и убивает, то опять-таки непременно извергается из сана. Матфей Властарь описывает ситуацию, возникшую на одном из Поместных византийских соборов, когда «различные священники и епископы признались, что они участвовали в битве с неприятелем и убили многих из них, то священный и божественный собор… повелел им престать от священнодействия, хотя некоторые, особенно из числа воинственных, и не соглашались с отцами сего собора»[7]. Священников и епископов, попавших под запрет, легко понять, поскольку они могли руководствоваться словами святителя Афанасия Александрийского, писавшего в послании Амуну: «Непозволительно убивать; но убивать врагов на брани и законно и похвалы достойно»[8]. К тому же, Андрей Анисин сообщает: «Запрет на убийство есть норма абсолютная на личном уровне, однако смертная казнь как “высшая форма социальной защиты” предусматривается в Библии всего на полстраницы ниже заповеди “не убий!”»[9]. Дело здесь, на наш взгляд, не в «несправедливости» наложения наказания, а в факторе волеизъявления: архангел Михаил, ангелы, святые Борис и Глеб, Димитрий Солунский, пророк Моисей, святитель Николай Чудотворец исполняли волю Божию, а священник, случайно или специально убивший человека, ее нарушал или вообще поступал, руководствуясь только своими личными соображениями.

Табл. 6. Кристофано Аллори. Юдифь с головой Олоферна. 1615 г. Флоренция, галерея Питти

Некий «парадокс воль» можно наблюдать в сюжетах, апофеозом которых изображается казнь с отсечением головы.

Сравним две композиции со сходными названиями: 1) Кристофано Аллори. «Юдифь с головой Олоферна» (табл. 6) и 2) Карло Дольчи. «Саломея с головой св. Иоанна Крестителя» (табл. 7).

В первом произведении мы видим Юдифь, с торжествующим видом крепко схватившую рукой отрубленную голову Олоферна. Во втором дочь Иродиады хоть и поддерживает руками блюдо с головой Иоанна Крестителя, но на отвернувшемся лице Саломеи не замечаешь победных чувств, напротив, оно показано, скорее, в состоянии некоего осознания содеянного преступления. В обоих случаях совершено убийство человека. Юдифь, возложа надежду на Бога, ради спасения своего народа убивает Олоферна своими руками по своей воле – и приобретает великую славу. А Саломея, по воле матери испросившая голову Иоанна Предтечи, вообще не участвуя в сцене казни, заслужила страшную смерть и бесславие. Как это выразить на языке иконы? Не потому ли данные сюжеты получили крайне скудное развитие в православной иконописи? Мы знаем больше иконографию усекновения главы Иоанна Крестителя, но здесь явственнее проходит тема палача, а не Саломеи. Причем, и в монументальном жанре, и в иконописи образу палача всегда придавались особая выразительность, экспрессия, пафос, что понималось как антитеза довольно «экономным» пластическим средствам изображения святого. Противопоставлялись страсти, беспокойство мира сего и неотмирная умиротворенность страстотерпца. В Дечанах на фреске палач, убивающий Савву Стратилата, своим масштабом превосходит святого мученика. Редкий случай, поскольку чаще всего действует принцип: чем выше стоит святой на иерархической лестнице, тем в более крупном масштабе он изображается. Здесь же изображается крупнее личность идолопоклонника, мало того – мучителя христиан. Почему? На наш взгляд, живописец элементарно пытается создать аллюзию на поединок Давида и Голиафа.

Табл. 7. Карло Дольчи. Саломея с головой св. Иоанна Крестителя. 1665–1670 гг. Дрезден, Картинная галерея

В сценах казни обращает на себя внимание одна особенность: православными мастерами отсеченная голова мученика компоновалась всегда осмысленно. В Грачанице ее поворот использован как художественное средство, соединяющее соседние композиции (табл. 8).

В Дечанах обезглавленный Дионисий Ареопагит подает свою голову Божией Матери. В других композициях поворот отсеченной головы обращен к палачу как последнее увещевание (табл. 9), в иных случаях – ради укрепления веры – к другому мученику, который еще не умерщвлен (табл. 10).

А глава Иоанна Предтечи устойчиво развернута к самому Иоанну, даже без сцены казни (табл. 11)[10]. И если мученики могли изображаться в обезглавленными, то Предтеча – довольно редко. По всей видимости, здесь сказывался опять-таки иерархический фактор: «Из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя» (Мф. 11: 11).

Табл. 8. Усекновение святого Агапия и других святых. Фреска. Грачаница. XIV в.

На Руси в раннем средневековье трудно найти изображения на тему казни и убийства людей. В киевском Софийском соборе, по крайней мере, их нет, не считая, конечно, «Распятия», двух сюжетов насилия с благополучным исходом («Три отрока в пещи огненной», «Жертвоприношение Авраама») и двух сцен охоты на животных. По всей видимости, непопулярность темы насилия в искусстве была связана с принятием христианства. Не случайно же князь Владимир (по данным историков, впервые в мире) пытался отменить смертную казнь. Хотя прибывшие из Византии священники убеждали князя в правомочности и даже в княжеском долге «казнить злых», но, тем не менее, креститель Руси отвечал им, что «боится греха». И только разгул преступности да настойчивость священства заставили Владимира в 996 году вернуться к практике наказания смертью[11]. Словно в назидание нам, епископы и киевские старейшины побуждали также Владимира в конце его жизни не полагаться на мир с соседними правителями, но всегда иметь боеспособную рать, ибо только при наличии отточенного оружия можно гарантировать мир[12].

Табл. 9. Усекновение мученицы Епихарии. Фреска из храма Христа Пантократора. Дечаны, Сербия. XIV в.

В летописях сохранились сведения о казни разбойников по указанию Владимира Мономаха[13]. Игумен Андроник (Трубачев) в одной из телепередач метко сказал: «Православие никогда не утрировало заповедь “не убий”. Мы обязаны простить личного врага, молиться о том, чтобы люди обратились от зла к добру, но зло должно быть наказуемо обязательно»[14]. Не потому ли на известной иконе конца XII века Димитрий Солунский, сидя на троне, вынимает меч из ножен?

Сцены казни начинают широко писать преимущественно в XIV столетии, да и те большей частью в клеймах. Примером может служить икона из Третьяковской галереи «Святые Борис и Глеб», на которой четыре клейма посвящены убийству святых страстотерпцев. В XV веке появляется изображение битвы («Чудо от иконы “Знамение”»), а в XVI столетии сама Церковь представлена в виде войска («Церковь воинствующая»), войско же объявляется благословенным (икона-картина «Благословенно войско…»). И это при том, что 13-м правилом Василий Великий полагает: «Убиение на брани отцы наши не вменяли за убийство, извиняя, как мнится мне, поборников целомудрия и благочестия. Но может быть добро было бы советовати, чтобы они, как имеющие нечистые руки, три года удержалися от приобщения святых таин»[15]. Святитель высказывал свое пожелание, а не категоричное утверждение, но все-таки признавал воинов после брани имеющими нечистые руки. Данная мера, надо полагать, носила чисто профилактический характер, с целью устранения у ратников гордыни победителя, с целью ликвидации в человеке темного инстинкта – жажды крови, с целью очищения от скверны заматерелости ратных будней. Византийский правовед и патриарх Антиохии (1185–1191) Феодор Вальсамон, а также византийский историк XII века Иоанн Зонара считали совет святителя Василия на практике не выполнявшимся, поскольку он был неудобным в применении и неуважительным к защитникам отечества. Однако мнения Вальсамона и Зонары не совсем верны. Правило 13 вошло в Номоканон при Большом Требнике и стало там правилом № 8. Да и Матфей Властарь поведал историю о том, как «при императоре Никифоре Фоке правило это принесло пользу Церкви: ибо когда он стал принуждать Церковь установить закон, чтобы павшие на войне были чествуемы наравне со святыми мучениками и, подобно им, были восхваляемы песнями и торжествами, тогдашние предстоятели Церкви, когда многими доводами не убедили императора, что его требование неблагочестиво, воспользовались, наконец, этим правилом, говоря: как можно причислить к мученикам падших на войне, когда Василий Великий отлучил их на трехлетие от таинств как “имеющих нечистые руки”, и таким образом отвратили насилие императора»[16].

Табл. 10. Сцена казни мучениц Веры, Надежды, Любови. Фреска из храма Христа Пантократора. Дечаны, Сербия. XIV в.

Совершенно другой тон можно слышать в статьях современных авторов, где стало чуть ли не общим местом цитирование афоризма святителя Московского Филарета (Дроздова): «Гнушайтесь убо врагами Божиими, поражайте врагов отечества, любите враги ваша»[17]. Что означает «поражайте врагов отечества»? И.И. Срезневский в своем словаре приводит несколько значений нужного нам глагола: «ПОРАЖАТИ, ПОРАЖАЮ – поражать, одолевать… ПОРАЗИТИ, ПОРАЖУ – ударить; повергнуть, лишить сознания; убить; победить, одолеть; нанести удар, низложить»[18]. Можем убедиться: из 11 значений слова лишь одно предполагает убийство. Какое же поражение имел в виду святитель Филарет? Быть может, сходное с тем, что в 860 году нанесли Византии наши предки, за 128 лет до своего крещения? Патриарх Фотий о той победе сообщил следующее: народ руссов «истребил живущих на этой земле, как полевой зверь траву или тростник… не щадя ни человека, ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев»[19]. Вот так и должно вести себя христолюбивое воинство? На языке дипломатии подобный стиль поведения именуется «политикой выжженной земли». Это и будет отвечать духу Евангелия? Нет, московский святитель вряд ли призывал наносить врагу такое поражение. Руководствуясь здравым смыслом, главное ведь – одержать победу, чтобы ликвидировать опасность со стороны неприятеля, сделать его своим союзником, как поступила Византия с Русью, а не тотально уничтожить противника, раз и навсегда забыв о его существовании. Даже Вторая мировая война, самая язычески кровожадная, закончилась капитуляцией Третьего рейха и милитаристского режима Японии, но не стиранием Германии и Японии с карты мира.

Табл. 11. Святой Иоанн Предтеча в пустыни. Икона. Греция. Середина XV в.

Тем не менее, не все в данной проблеме так просто. Из Ветхого Завета мы знаем об уничтожении многих народов с помощью Божией. На просторах Европы нашли свою погибель (от рук славян, франков, болгар) лютые и спесивые авары, они же обры. Существуют исторические симпатии между народами, но существуют и непреходящие антипатии. Каков выбор был у славянского племени дулебов, когда авары, не позволяя запрягать в телегу коня, впрягали женщин дулебских, не позволяя наводить мостов, переезжали реку по спинам дулебов? Вот здесь, наверное, правомерно и обретает свое одиннадцатое значение термин «поражать», в смысле «убивать», ибо «зло должно быть наказуемо обязательно».

Так возникает постановка вопроса о грехе и зле. Всякий ли грех есть зло? И всякое ли зло есть грех? Или между грехом и злом можно поставить знак равенства? Развязывание войны – несомненный грех, порождающий зло. Всякая война – несомненное зло, могущее служить наказанием за грех. Однако наказание бывает и не за грех. Достаточно вспомнить историю библейского праведника Иова, страдавшего ради посрамления сил тьмы. Но может ли оставаться грех без наказания? Христос молился о прощении Своих истязателей, ибо те «не знали, что делали» (Лк. 23: 34). Совсем другое отношение к сознательным и нераскаянным предателям. Об Иуде Господь не молился, а сказал, что ему лучше было бы не родиться (см.: Мк. 14: 21). В то же время, по мнению авторов Словаря библейского богословия, «наказание продолжает быть одним из звеньев, соединяющих грешника с Богом. Но христианин, живущий Духом, освобожден от наказания (см.: Рим. 8: 1; I Ин. 4: 18). Он признает, что наказание еще совместимо с любовью Отца, когда оно направлено к обращению (I Тим. 1: 20; II Тим. 2: 25). В наше эсхатологическое время единственное и истинное наказание – окончательное ожесточение (II Фес. 2: 10; Евр. 10: 26–29)»[20] . Не потому ли самыми истребляемыми в мире сегодня остаются христиане? По данным религиозных правозащитных организаций, ежегодно убивают около 120 000 христиан. И скорее всего, это еще не окончательное ожесточение.

Табл. 12. Равноапостольный князь Владимир. Икона из часовни в пос. Видяево. XXI в.

Сами же христиане не считают смерть наибольшим наказанием. Тягчайшей епитимьей являлось и является для них отлучение от святого причастия за проступки против Божественных заповедей (душегубство, разврат, воровство и проч.). «Смертный приговор» в Церкви – это анафема.

Сегодня вышеизложенное пожелание Василия Великого воинам воспринимается не менее, а более остро, нежели в былые эпохи. А что изменилось? Разве войн стало меньше? Или мнение Святителя умаляет воинский подвиг? Чтобы понять актуальность 13-го правила, достаточно вспомнить те четыре иконы, по периметру которых иконописцы из Санкт-Петербурга вместо святых ликов разместили иконописные портреты 118 моряков, погибших в 2000 году на атомной подводной лодке «Курск» (табл. 12).

Табл. 13. Евгений Родионов. Икона. XXI в.

Что получилось? В сакральное пространство иконы произволом ее создателей вошли непрославленные люди и наряду со святыми вольно или невольно стали моленными образами. Такая идея вызвала закономерную полемику среди священнослужителей, поскольку некоторые из погибших моряков могли быть даже некрещеными. Однако споры заставило утихнуть мнение, прозвучавшее из епархии: «Все подводники во время мученической смерти приняли крещение в водах Баренцева моря». Богу судить о правомочности этого крещения, но факт антиканоничности данных икон налицо. Патриарх Полиевкт с полным сознанием дела сопротивлялся нажиму императора Никифора Фоки, в противном случае византийским изографам пришлось бы писать аналогичные иконы павших воинов уже с Х века.

Как подобающую норму для подобных случаев можно привести строительство санкт-петербургского храма Спаса-на-водах в 1910–1911 годах. Так благочестиво была почтена память моряков, погибших во время русско-японской войны 1904–1905 годов. Причем этот уникальный памятник воздвигли на народные пожертвования.

Но проблема при изображении новомучеников все-таки существует, в том числе и при изображении воинов, жизнь за веру положивших. Типичной неудачей представляется здесь икона Евгения Родионова, о которой уже писал протоиерей Александр Салтыков (табл. 13).

Табл. 14. Евгений Родионов. Икона. XXI в.

Отец Александр подчеркивает, что мученик Евгений не канонизирован, «а потому и икона является не вполне канонической. Она очень странная. Очевиден пример весьма эклектичного подхода. У нас нет критериев, как изображать этого святого. Народная молва признает Евгения, убитого чеченцами на Кавказе, мучеником. Он изображен здесь в камуфляжном костюме с гиматием на плече. По всей видимости, художник, достаточно опытный в иконной технике, полагает, что если когда-то древние одежды были реальными одеждами, то теперь они уже стали символическими. Почему бы не показать реальность нынешних одежд? Но не снижает ли изображение воина в камуфляжном костюме образ святости? Уж очень несоединимы эти элементы. Это, безусловно, эклектика»[21].

Существует и другая икона мученика Евгения, на которой он изображен без гиматия, но с автоматом Калашникова через плечо, на поясе подсумок (табл. 14).

Источником иконографии, вероятно, послужил фотоснимок. Отсутствие плаща средневековых воинов положения не спасает. Камуфляжная форма с современными воинскими аксессуарами превращают икону не в моленный образ, а в некое пособие по боевой экипировке. Решит ли стоящие проблемы канонизация Родионова? Допустим, что таковая последует, но появятся ли «критерии, как изображать этого святого», в том числе и его житие в клеймах?

Табл. 15. Петр Бажанов. Портрет адмирала Ф.Ф. Ушакова. 1903 г.

Канонизация адмирала Феодора Ушакова не выработала критерия изображения святого, подвизавшегося в Новое время. При создании иконы за основу был взят «Портрет адмирала Ф.Ф. Ушакова», написанный Петром Бажановым в начале ХХ века (табл. 15). Вместо подзорной трубы, создатели образа вставили праведнику в руку развернутый свиток, аналогичный тому, что держат святители на средневековых иконах (табл. 16).

В результате имеем опять эклектику, ибо, по признанию генерального директора церковной иконописной мастерской «Александрия» Валентина Берсенева, основным критерием для них было точное соответствие реальным мундиру и наградам XVIII века. По иконе действительно можно судить об отличии ордена от знака ордена, о том, как они сочетаются, как располагаются. Весьма натурально написана муаровая лента, приходящая в противоречие со стилистикой свитка. Реалистичность получилась, но не удался язык иконы.

Табл. 16. Праведный Феодор Ушаков. Икона. XXI в.

Тем не менее, положительные примеры есть. Под руководством того же отца Александра Салтыкова студентами-изографами Свято-Тихоновского университета написана сложная многофигурная икона «Собор новомучеников и исповедников Российских», где особенно удачно найдены как раз сцены насилия в клеймах. Красноармейцы, совершающие расправы над новомучениками, представлены в характерных островерхих буденовках и обозначены темным цветом. Найдены соответствующие одежды святых, причем не только священнослужителей, но и мирян. Это не «шкатулочное» изделие под средневековье, а серьезная творческая работа, отличающаяся трезвостью анализа и пониманием литургичности иконного стиля (табл. 17–18).

Выход для общецерковной практики состоит в возвращении к принципу написания икон, провозглашенному на VII Вселенском соборе: «Иконописание есть изобретение и предание их (святых отцов. – В.К.), а не живописца. Живописцу принадлежит только техническая сторона дела, а самое учреждение очевидно зависело от святых отцов»[22]. Именно обращение к наследию святых отцов должно стать нормой для иконописца и священника непосредственно в процессе создания иконы. Использование святоотеческого опыта в со-служении иконописца и иерея, как это было на протяжении веков, принесет подобающий плод[23]. Сегодня приходится слышать и от духовенства, и от изографов о некомпетентности первых или вторых в вопросах богословия образа, однако чья-то некомпетентность не может оправдывать тех, кто нарушает многовековое каноническое устроение иконописания. Альтернативных вариантов здесь два: произвол самомышления иконника или волюнтаризм необразованного священника с плохим вкусом. В обоих случаях – это убиение иконы. Поэтому тема убийства может распространяться не только на литературную составляющую образа, но и на форму иконописи, ее смысл и предназначение.

Табл. 17. Собор новомучеников и исповедников Российских. Икона. Конец ХХ в.

В завершение подведем черту. Последним значительным церковным документом общепризнанно считаются «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви». И наша тема находит там отклик: «Лишь победа над злом в своей душе открывает человеку возможность справедливого применения силы. Такой взгляд, утверждая в отношениях между людьми главенство любви, решительно отвергает идею непротивления злу силою. Нравственный христианский закон осуждает не борьбу со злом, не применение силы по отношению к его носителю и даже не лишение жизни в качестве последней меры, но злобу сердца человеческого, желание унижения и погибели кому бы то ни было»[24]. Вот сегодняшнее суждение нашей Церкви. И оно согласно со святоотеческим воззрением по существу дела.

Табл. 18. Убиение праведников в Бутове. Клеймо иконы «Собор новомучеников и исповедников Российских». Конец ХХ в.

Святитель Игнатий Брянчанинов свое знаменитое «Слово о смерти» закончил так: «Изгнанники рая! Не для увеселений, не для торжества, не для играний мы находимся на земле, но для того, чтобы верою, покаянием и крестом убить убившую нас смерть и возвратить себе утраченный рай»[25].

И действительно: святые святых не убивают. В самом Царствии Небесном казни, убийства и даже иконы бессмысленны, ибо там торжествует жизнь вечная, там воочию человечество будет созерцать лик Божий.

[1] Михлин А.С. Понятие смертной казни // Государство и право. М., 1995. № 10. С. 103.

[2] Таганцев Н.С. Смертная казнь. М., 1913. С. 57.

[3] Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. Париж, 1989. С. 45.

[4] Деяния Вселенских соборов. Собор Никейский Второй, Вселенский Седьмой. Казань, 1873. С. 116–118. Обращает на себя внимание упоминание епископом Астерием имени античного живописца Евфранора, жившего в середине IV века до Р.Х. Греческий писатель второй половины II века по Р.Х. Павсаний сообщает об этом художнике как о написавшем одну картину для Эфеса («Одиссей») и три – для Афин («Подвиги афинян при Мантинее», «Двенадцать богов», «Тесей, подводящий Демократию Демосу») (см.: Павсаний. Описание Эллады / Пер. С.П. Кондратьева. В 2-х т. М., 1938–1940. Т. 1, кн. 3. С. 3). В повествовании Астерия Евфранор – несомненный авторитет, отсюда логично вытекает предпочтение епископом мимесиса в качестве живописного метода. Это не должно нас смущать. Во-первых, речь у Астерия шла не об иконе, а о религиозной картине, иллюстрирующей подвиг мученицы Евфимии. Во-вторых, изобразительное искусство ранних христиан, при всей своей тематической новизне, равно как христианские богослужебные гимны того времени, стилистически находились под влиянием античной культуры (Герцман Е.В. Гимн у истоков Нового Завета: Беседы о музыкальной жизни ранних христианских общин. М., 1996). Что лишь подтверждает неразрывную связь литургии с искусством, ее обрамляющим. Иначе не может быть. Формирование канонов иконописного и богослужебного шло вместе и хронологически совпадало.

[5] Вопрос о достоверности этого эпизода дискутируется давно. Но нас интересует не столько его достоверность, сколько осознание и оценка христианами данной модели поведения Святителя.

[6] Редкие случаи изображений князя Александра в боярских одеждах на иконах и фресках, в воинских – на миниатюрах мы оставляем за скобками наших рассуждений как исключения.

[7] Алфавитная синтагма Матфея Властаря. М., 1996. С. 430.

[8] Алфавитная синтагма Матфея Властаря. С. 427.

[9] Анисин Андрей. Бред коллективных покаяний // http://www.russned.ru/stats/1013.

[10] См.: 1) греческую икону «Иоанн Предтеча», середина XV в. (табл. 11); 2) новгородскую таблетку «Иоанн Креститель в пустыни», конец XV в.

[11] Автор «Повести временных лет» так описал данный эпизод: «“Умножились разбойники, – говорили епископы. – Почему ты не казнишь их?” – “Боюсь греха”, – отвечал князь. – “Ты поставлен от Бога на казнь злых, тебе достоит казнити разбойников, но с испытом”. Владимер же отверг виры, нача казнити разбойников. И реша епископы и старци: рать многа; оже вира, то на оружьи и на конихъ буди; и рече Володимеръ: тако буди. И живяше Володимеръ по устроению отьню и дедню» (Повесть временных лет. М.; Л., 1950. Ч. 1. С 85–86).

[12] См.: Память и похвала князю Владимиру // Златоструй: Древняя Русь X–XIII веков. М., 1990. С. 128–135.

[13] См.: Приселков М.Д. Троицкая летопись. М., 1950. С. 119.

[14] Пятилетие трагедии на Дубровке: Эфир на канале ТВЦ от 26 октября 2002 г. // http://www.sedmitza.ru/text/412007.html.

[15] Алфавитная синтагма Матфея Властаря. С. 427.

[16] Алфавитная синтагма Матфея Властаря. С. 430.

[17] Слово в неделю 19 по Пятидесятнице // Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Сочинения. В 5-ти т. Слова и речи. М., 1873. Т. 1. С. 285.

[18] Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. М., 1994. Т. 2, ч. 2. Ст. 1205. (Репринт.)

[19] Памятники истории Киевского государства. Л., 1936. С. 26.

[20] Словарь библейского богословия. Киев; М., 1998. С. 623.

[21] Салтыков Александр, протоирей. Символ и реальность в церковном искусстве // Православная иконология – основы и перспективы // Материалы 1-й Международной научной конференции 27 ноября 2004 г. СПб., 2005. С. 66.

[22] Деяния Вселенских соборов. Казань, 1891. Т. 7. С. 227.

[23] Нам уже доводилось писать (см. Кутковой В.С. Краски мудрости. М., 2008. С. 557. Примеч. 2), что слово «учреждение» в Деяниях обозначено греч. diataxis, которое отцом Павлом Флоренским переводится как построение, композиция, вообще художественная форма. Однако существуют и другие его значения: расположение, духовное настроение, устройство, распоряжение, приказание, завещание. Скорее всего, отцы завещали идейную составляющую иконы, а эстетическую они оставляли как раз изографам. Ибо «техническая сторона дела» отнюдь не заключается только в тщательном соблюдении рецептуры красок, золочения и левкаса, что сегодня принято понимать под данным выражением. Греческое слово tehnites переводится как «художник». Поэтому Л.А. Успенский считал, что роль отцов заключалась в выработке догматической основы иконописания, а «художественный его аспект принадлежит художнику» (Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви. С. 117. Примеч. 61). По проблемному вопросу начал творчества свой разумный совет современным тобольским иконописцам дал профессор Московской духовной академии Н.К. Гаврюшин: «Никогда не подавляйте вдохновения (по примеру преподобного Иоанна Дамаскина в его литургическом творчестве), но никогда не навязывайте его плодов Церкви».

[24] Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М.: Отдел внешних церковных связей Московского Патриархата, 2001. С. 60.

[25] Игнатий (Брянчанинов), святитель. Полное собрание творений. В 8-ми томах. М., 2009. Т. 3. С. 183.

Комментарии

Екатерина17 марта 2011, 16:57

Очень интересная статья,для иконописца и христианина важная.Автор вполне справился с темой.

Роман 9 мая 2010, 23:52

.....Об Иуде Господь не молился, ....

1.Это мнение автора статьи, или кто то из святых отцов считал так же?

2.Тема статьи интересная, но может лучше было бы разделить статью на две темы, и раскрыть их поподробнее. Тема убийства человека, в разных жизненных ситуациях заслуживает намного более детального рассмотрения(война, несчастные случаи, медицина, аборты, самоубийство психических больных и т. д.).
И тема иконописи очень интересна, но хотелось бы побольше и поподробнее.

Тема насильственной смерти в православной иконописи

Подпишитесь на рассылку Православие.Ru