Простые уроки

Молитву святые отцы именовали деланием. Иногда — искусством искусств. И она действительно является искусством, которому необходимо учиться. И, конечно,— начиная с самых что ни на есть азов.

Если ты сам себя не слышишь

Но вот что здесь по-настоящему важно: при этом мы сами должны понимать, о чем просим Бога. Такое замечание кому-то покажется странным, однако разве не бывает так, что человек встает помолиться вечером и… читает утренние молитвы, даже не замечая этого. Такого крайнего предела достигает подчас рассеяние, с которым приступают современные христиане к молитвенному труду. Поэтому одно из условий правильной молитвы — слышать себя во время нее. Потому что если мы сами не слышим того, что в молитве произносим, то как услышит нас Господь, внемлющий не звукам речи, а голосу сердца?

Рассеянность тоже бывает разная

Наверное, кого-то слова о бесплодности рассеянной молитвы могут напугать. И даже заставить приуныть. Но надо знать, что рассеянность рассеянности — рознь. Одно дело, когда человек сознательно «отбывает» время молитвенного правила, решившись «отбарабанить» всё, что установлено, и на этом считать себя исполнившим личный христианский долг, даже не понудив себя к молитве внимательной. О таком «молитвеннике» преподобный Иоанн Лествичник говорит, что хартия прошений его будет разодрана Царем и брошена ему в лицо.

Но возможно ведь и другое. Человек хочет молиться внимательно, скорбит о том, что мысли его разбегаются, словно бестолковые и непослушные овцы от пастуха, однако молитва сосредоточенная ему не дается. И в этом нет ничего ни удивительного, ни зазорного. Ум наш привык к непоседливости: он постоянно перебегает от одного предмета или явления этого мира к другому. Уподобляется птице, которая перепархивает с куста на куст. И когда вдруг оказывается, что ему надо остановиться на одном, самом главном, он бывает к этому не готов. И необходимо терпение для того, чтобы приучить его к «оседлости» и постоянству.

«Ум твой заключай в слова молитвы»,— говорит Лествичник. В этом и есть начало правильного молитвенного делания. Когда лучи солнца рассеяны, они греют, но не обжигают. Но стоит собрать их в один пучок с помощью увеличительного стекла, как появляется огонь. То же относится и к молитве. Когда мы сосредоточены, сконцентрированы на том, о чем молимся, то неожиданно открывается более глубокий, как бы новый смысл уже хорошо знакомых слов. И этот смысл становится достоянием уже не только и не столько рассудка, сколько сердца.

И не надо унывать оттого, что только установились мы вниманием на своих прошениях, как ум снова куда-то отбежал. Надо смиренно раз за разом возвращать его обратно и заставлять внимать тому, что читаем мы в молитвослове или наизусть. И он тоже постепенно начнет смиряться, сделается более послушным и спокойным.

Совершенная непарительность мысли в молитве — все-таки удел Ангелов. От нас же Господь прежде всего ищет произволения. И, как говорит один замечательный церковный писатель, даже невнимательную молитву примет и не поставит в грех Христос, если в ней мы подвизались изо всех сил, хотя так и не преуспели еще.

Совет святителя Феофана

Бывает порой: читает христианин, например, молитву преподобного Иоанна Дамаскина из числа тех, что на сон грядущим — «Владыко Человеколюбче, неужели одр сей гроб ми будет?» (то есть неужели эта постель станет для меня погребальным ложем и, заснув, я не очнусь более к этой земной жизни?). Читает и вдруг его буквально потрясает эта мысль: а ведь следующий день и на самом деле может не наступить, эта жизнь может оборваться настоящей ночью, пока я буду спать! И сердце сжимается от страха, и слезы на глаза наворачиваются… Но почему именно сегодня? И вчера, и месяц, и год тому назад читал человек ту же молитву. И — ничего. Очевидно, что не понимал, не вдумывался всерьез в то, что читал. Скользил по поверхности смысла.

Замечательный совет дает по этому поводу в своих письмах святитель Феофан. Он рекомендует взять в обычное, не молитвенное время в руки молитво­слов и внимательнейшим образом изучить утренние и вечерние молитвы, а по возможности и помещенные там акафисты и каноны. Может быть, даже что-то особо подчеркнуть для себя. Обдумать, осмыслить. Тогда и молиться будет гораздо легче, молитвенные прошения не будут восприниматься как что-то внешнее, чужое, будут идти из сердечной глубины.

Дондеже утишатся…

И, конечно, нельзя ни в коем случае приступать к молитве вдруг, совсем без подготовки. Неожиданно остановиться, выключиться из потока дел и хлопот и тут же встать перед иконами.

В большинстве старых молитвословов не случайно утренним молитвам предшествует такое увещание: «Постой мало, дондеже утишатся вся чувства. Тогда сотвори начало не вскоре, без лености, со умилением и сокрушенным сердцем». Если перевести это на русский язык, то получится: «Немного помедли, пока все чувства твои не придут в тишину, и мысли твои не оставят всё земное, и тогда без поспешности и со вниманием сердечным произноси следующие молитвы…».

Действительно, и к важному государственному лицу не вбежит посетитель с улицы, запыхавшись, минуя его приемную. А вбежит, так вряд ли что доброе потом выйдет из этого. Поэтому надо перед молитвой остановиться и вспомнить прежде всего самое главное: к Кому мы обращаемся в ней? К Богу… И дальше пусть остановится наша мысль на том, Кто есть Господь, на Его святости и величии, и на нашем собст­венном человеческом ничтожестве… На сознании того, что ничего мы не можем без Господа, что без Него невозможна самая наша жизнь и тем паче — вечное спасение. А сейчас, в это благоприятное время, мы можем молить, просить Его о том, чтобы спасение исключительно по Его милости стало всё же нашим уделом. И в этом уже только расположении надо начинать молитву.

Куда торопиться, стоя перед лицом вечности?

Если сопоставить время нашего молитвенного правила со всей протяженностью жизни, то нельзя не сокрушиться, как же мало времени мы уделяем тому, что всего важнее! Но и тут порой мы нередко не сдерживаемся, не стараемся хотя бы немного продлить свое, по сути, пребывание с Богом, а торопимся, спешим скорее завершить правило, словно кто-то куда-то нас гонит. Впрочем, не словно, а именно так оно и есть. Гонит нас вперед тот, кого должна была бы гнать наша молитва. Да она и такая, какая есть, даже едва теплящаяся, обжигает и мучает его. И потому враг буквально закидывает нас при чтении правила какими-то «очень важными» мыслями, беспокойными помыслами о том, что куда-то мы опоздаем, чего-то не успеем, кто-то где-то нас не дождется и т.д. и т.п. Вспоминаются забытые дела, имена, даже адреса и телефоны. Потом, правда, всё куда-то пропадает: и спешка, и всё вспомнившееся, так что нетрудно бывает понять, кто о нас так трогательно «заботился» во время молитвы. Но мы часто пренебрегаем этим наблюдением, оказываемся беспечными, не можем разглядеть своего врага — как он того и хочет.

Вот почему крайне важно ни в коем случае во время молитвы не спешить и не заниматься «вспомнившимся». Надо иметь решимость сказать себе: «Сейчас я молюсь, я предстою перед Богом и потому более чем когда-либо нахожусь в Его власти. Если я и забуду то, что вдруг вспомнил, то, значит, Господь так попустил. А отвращать свой взор от Него и устремлять его сейчас на земное я не буду ни за что». И когда появляется эта внутренняя лихорадка: «Скорей, скорей!», то нужно вспомнить наставление богомудрого аввы Исаака Сирина и не только не ускорять молитву, но и намеренно замедлить ее. Если поступать так каждый раз, то враг этого не потерпит, не захочет помимо своей воли нашу молитву продлять и хотя бы на какое-то время оставит нас в относительном покое. Да и мы благодаря этому смиримся, успокоимся. И наконец поймем, что некуда торопиться, когда перед нами Творец не только времени, но и самой вечности.