На земле первозданной.
Как и в старину монахи Троице-Сергиевой лавры подвизаются в скитах

Архимандрит Ефрем, настоятель Покровского скита

В эту поездку Господь открыл нам ещё одну сторону Лавры, доселе незнакомую. В последние годы вокруг неё образовалось много скитов и подворий, где молитва сочетается с простым трудом, как это было при Сергии Радонежском. Особенно это относится к Покровскому скиту, где действует подсобное хозяйство, поставляющее в Лавру продукты. Находится он в 20 километрах от Лавры в бывшей деревне Сабурово. С надеждой, что удастся встретиться со скитоначальником архимандритом Ефремом, мы и отправились туда.

Спорительница хлебов

Сабурово – одно из самых красивых мест в Подмосковье. Пригорок у реки Вели утопает в зелени вековых деревьев, в листве которых переливаются трели и сочные прищёлкивания соловьёв. В начале лета, на Троицу, они необыкновенно певучи. Поднявшись на пригорок, мы остановились, заслушавшись пением этого лесного клироса. Раз коленце, два, три, четыре... ни одно не похоже на другое. Соловьи, словно композиторы, беспрестанно творят новую музыку – и (расточительство какое!) никто не записывает её нотными знаками. Хотя, если вдуматься, в полноте Божьего мироздания не бывает расточительства. Это нам, людям, кажется, что если мы что-то не записали, не сохранили на бумаге или на магнитной ленте, то это пропадает втуне. Для нас – людей – да, пропадает. Но кто сказал, что соловьи поют для нас? Может, они славят Бога Творца, а у Него ничто не преходит, каждый звук, каждое душевное движение записывается неведомым нам «магнитофоном» Вечности.

С такого вот остолбенения перед райской красотой природы и началось наше знакомство с Сабурово. Приехав с Севера, где только-только древесные почки распустились, удивлялись мы берёзовому шуму над головой, соловьям и тёплому летнему небу, в котором голубыми облачками плыли купола Покровской церкви. С неё, как мы уже знали, и начался Покровский скит. История была такая. В 1960–70-х годах из-за «укрупнения» жители Сабурово покинули свою деревеньку, оставив разрушаться дома и храм, построенный в 1803 году. Разрушение длилось два десятка лет, пока в начале 90-х сюда не приехали на сенокос двое иноков из Лавры. Набрели они на полуразрушенную церквушку. Накрапывал дождь, и монахи не раздумывая взялись полиэтиленом латать дыры в куполе храма. Позже, взяв благословение у наместника Троице-Сергиевой лавры, они вырыли рядом с храмом землянку, стали в ней жить и в свободное от сенокоса время ремонтировать церковь. Старшим из двоих монахов и был отец Ефрем, нынешний скитоначальник.

Как нас предупредили, отец Ефрем не даёт интервью. Но добрая рекомендация, а может и тот факт, что мы приехали из далёкого края, где святительстовал Стефан Пермский, помогли встретиться и поговорить. По дорожке, усаженной тюльпанами, архимандрит ведёт нас в храм. Приложившись к иконам, оглядываемся. Стены, сразу видно, расписаны хорошими мастерами. На арке, ведущей в главный придел, изображены Богородица и снопы ещё не сжатого хлеба.

Заметив заинтересованность, отец Ефрем поясняет:

Роспись над главной аркой в Покровском храме

– А хозяйство большое? – начинаем расспрашивать.

– Земли почти 80 гектаров, в основном это сенокосы и пастбища для коров, а засеваем примерно 30 гектаров. Работы много. Сейчас, в конце весны, поля уже обработаны и частично засеяны – овсом и ячменём, для фуража.

– Когда вы пришли в Сабурово, у Лавры уже много скитов было?

– Первый скит был Сергиевский, с вновь построенным деревянным храмом в честь преподобного Сергия и с подсобным хозяйством. Это в трёх километрах от Лавры, на месте исчезнувшего села Благовещенского. А второй открылся здесь, в Сабурово. Где-то в 1988 году землю на Лавру оформили.

– А почему именно в Сабурово?

– Здесь было много заброшенных земель. Мы заготавливали сено для подсобного хозяйства в Благовещенском, и так получилось, что стали потихоньку восстанавливать покинутый Покровский храм. Нельзя было смотреть, как он на глазах разрушается.

– То, что вокруг Лавры создаются скиты, исторически как-то связано с деятельностью преподобного Сергия? В том числе и Сабурово?

– Конечно. Сабурово же недалеко от Сергиевой обители – если напрямую по лесной дороге, то всего в 12 километрах. Ещё до революции монахи приходили сюда сено заготавливать, не случайно угодья, где мы косили, в народе до сих пор называются Поповским лугом. Были здесь и пруды, из которых рыба в Лавру поставлялась. А если говорить о временах более древних, то не исключено, что сам преподобный Сергий здесь бывал.

– А сейчас сколько скитов у Лавры?

– Подворий и скитов уже более двадцати, я даже не могу их всех назвать. Параклит-Тарбеева пустынь, Гефсиманский скит, Черниговский скит... Четыре года назад ещё Анзерский остров в Белом море Лавре передали, там тоже наши монахи.

– В Лавре только одно такое хозяйства, как ваше?

– Сейчас только одно. Поставляем молоко, творог со сметаной, масло, картошку, капусту. Конечно, полностью обеспечить Лавру не можем, приходится докупать. Но вот молока нашего вполне хватает. Тут дело даже не в экономии. В отличие от магазинного, монастырское молоко с молитвой доят, с молитвой выцеживают. Это важно.

О спасительности труда

Сабуровский скит: возле храма

– Скит – это обязательно обработка земли или какое-нибудь рукоделие, чтобы как минимум себя кормить, – отвечает архимандрит. – И в этом, конечно, есть духовный смысл, так мы выполняем послушание, заповеданное Господом Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб».

– А в чём спасительность этого послушания?

– В том, что, работая на земле, человек невольно богомыслием занимается. Землю надо благоукрашать, а когда занимаешься этим, то чувствуешь близость ко всему мирозданию, которое Господь сотворил «добро зело». То есть мы видим премудрость Божию. С другой же стороны, мы видим и немощь свою. Человек, на земле утруждаясь, познаёт свою немощь, а сила Божия, как известно, в немощах человеческих совершается. Нужно потрудиться и духовно, и телесно, чтобы открылся источник живой воды, о котором в Евангелии Господь говорит в беседе с самарянкой. Или вот пример: на Афоне монахи днём трудятся, а ночью молятся, на сон остаётся три-четыре часа, бодрствуют они постоянно. Это и есть служба Богу, такая вот жизнь – молитвенное делание и выполнение послушаний. Я считаю, в этом полнота жизни монашеской – одно другому помогать должно, молитва и работа.

Это хорошо для спасения не только монахам, но вообще христианам. У нас много трудников из мирян, своих-то сил на большое хозяйство не хватило бы. Приезжают к нам потрудиться, помолиться и прояснить свой жизненный путь через испытание себя скитской жизнью. Многие, побывав здесь, думают в духовное заведение поступать или на клирос идти в храм. Некоторые остаются, а в семинарии заочно учатся. Есть в скиту и послушники, которые постигают иноческий образ, собираются принять постриг.

– Работа на земле, наверное, даёт ощущение независимости: случись что в государстве, смута какая, антихрист придёт, можно будет спасаться, не прося помощи?

– На земле, конечно, прожить можно. Но главное не это, а то, что труд очищает человека, душу его от суетного духа нашего времени. Именно на земле – первозданной, которую Господь создал. Остальное же, что у нас есть, всё придумано человеком. А придуманное – оно ведь не совершенное.

– А что в духе нашего времени самое губительное?

– Безразличие. Охладевает человек, охладевает его любовь, утрачивается милосердие, верх берёт надменность, гордость.

– Отчего это происходит?

– Человек всё больше приобретает знаний, и это надмевает. Если мы постигаем мир отдельно от познания его Творца, то это приводит к гордыне, к ожесточению. Мы тогда забываем, что жизнь, здоровье, талант – дары Божии, они нам не принадлежат. И тогда начинаем жить не по доброй, а по своей воле, которая не к Богу, источнику всех благ, устремляет, а куда-то в пустоту.

Чувство этой пустоты можно легко в себе обнаружить. Это когда ты не можешь успокоиться, нет в тебе отдохновения, умиротворения и удовлетворения от своей деятельности. Когда хочется что-то найти, а самому не понятно, что именно. Когда хочется куда-то уехать, за тридевять земель, а зачем – никак не объяснить. На самом деле это пустота человека гонит – из пустоты в пустоту, потому что там, за тридевять земель, человек всё равно смысла своего не найдёт, если он без Бога. Когда нет отдохновения и жизнь в тягость, то стоит задуматься: значит, что-то неправильно у меня, заповеди нарушаю, в гордость впал, покаяния нет. Значит, не выполняю предназначение, данное мне Богом.

Вот здесь нужно читать Священное Евангелие, советы и поучения святых отцов, в молитве пребывать. Апостол говорит: бодрствуйте, молитесь и да не внидете в напасть. Как только человек задремлет, проявит нерадение, тут же искушения начинаются. И если человек их не выдерживает с помощью Божьей, то с головой накрывает следующая волна искушений – и так вот постепенно всё в жизни усложняется, появляются отчаяние, уныние, печаль не по Богу. И человек совсем теряет путь к спасению, он как заблудившийся в лесу.

А тропинка-то вот она, рядом. Надо только вспомнить, что ты – образ Божий. И воля твоя должна быть к Богу направлена, к добру, поскольку Бог познаётся в совершении тобой добра. И надо укреплять себя в добре.

О почитании Троицы

Архивное фото: за девочкой видна землянка монахов, накрытая полиэтиленом и с печной трубой, которую поддерживают три ветки

– Да, очень торжественно, – отвечает отец Ефрем. – Приезжает Святейший Патриарх, служит в Троицком храме – который самый древний у нас, преподобный Сергий его первым поставил. В этот день, кроме Троицкого, службы идут во всех храмах Лавры. В крестный ход выносятся иконы Живоначальной Троицы и преподобного Сергия. Несём их в кладезную часовню, там совершается водосвятный молебен. В ходе участвует много гостей, архиереев, патриархи из других Поместных Церквей бывают.

– Вам не кажется, что Пресвятая Троица в России сейчас меньше почитается, чем в старину? Раньше Троицкие церкви возникали всюду. У нас на Севере монахи строили их в самых глухих таёжных уголках, и там затем вырастали Троицкие обители, например на земле Коми – Свято-Троицкий Ульяновский монастырь, основанный святителем Стефаном Пермским. А Вологда – вообще выросла из Троицкого монастыря, построенного преподобным Герасимом Вологодским. Сейчас такое редкость.

– Святитель Стефан жил во времена, когда на Руси только что появился праздник Пресвятой Троицы, – напомнил отец Ефрем, – и тогда, действительно, часто строили Троицкие храмы. Но почитание Троицы никогда на Руси не прекращалось, скорее наоборот. Вспомните преподобного Александра Свирского, которому в XVI веке явилась Пресвятая Троица – такого даже преподобный Сергий не удостаивался. А в наше время? Когда русские эмигранты после революции уехали за рубеж, то главным своим духовным центром сделали Свято-Троицкий монастырь, основанный ими в Америке, в Джорданвилле. Такое ведь не случайно.

Пресвятая Троица – это образ Божий, в котором мы видим любовь и единство. К этому единству стремились эмигранты в рассеянии, а ещё за века до них – наши предки, которые после татаро-монгольского ига собирали и заново строили Святую Русь. Не возводили, не сооружали, а именно «строили» – то есть делали это «с Троицей». Такими духовными строителями были и преподобный Сергий, и святитель Стефан, поэтому они особо почитали Пресвятую Троицу. По их примеру и мы должны строить свою жизнь, памятуя об истинном смысле этого слова – быть с Троицей, хранить в себе образ Божий.

– В Лавре поминают святителя Стефана?

– Конечно. И помнят исторический факт, записанный современником святителя. Когда братья Троицкой обители трапезывали с преподобным Сергием, вдруг преподобный встал, поклонился в сторону санного пути, который проходил в нескольких верстах от обители, и сказал: «Радуйся и ты, пастырю стада Христова, и мир Божий да пребывает с тобой!» Братья были удивлены, к кому это авва обратился. А он увидел, что братья в сердцах помышляют, и объяснил им: «Сейчас проезжал епископ Стефан Пермский, поклонился и благословил нашу братию, поэтому я встал и приветствовал его тоже». Дотошные монахи решили это проверить, быстро сели на коней и поехали в сторону Хотьково на дорогу. Там встретившиеся им крестьяне подтвердили: только что епископ Пермский проезжал. Братья вернулись умиротворённые. А позже на том месте, где святитель выходил из возка и благословил братию, поставили часовню. В наше время хотели сделать там подворье Лавры, искали место, где была часовня, у старожилов спрашивали, описание смотрели. К сожалению, ничего не получилось – возникли сложности из-за какого-то коммерческого строения. И просто поставили памятный крест у дороги.

– Для вас праздник Троицы что значит?

– Многое связано с детством. В Воронежской земле, где я родился, на Троицу украшали не только храмы, но и дома в верующих семьях. Приносили из леса веточки клёна, поскольку берёзок там мало, и свежепахнущую траву. Такая светлая радость...

О смирении

Разговор наш продолжался, мы вспомнили, что и Стефан свою «Зырянскую Троицу» как бы украсил большим древом, которое занимает центральное место на иконе. Видать, не случайно появилась эта традиция – приносить на праздник веточки деревьев. Сама природа Божия славит Господа, а на Стефановой иконе ещё и раскрывает смысл догмата о Троице: три ветви древа символизируют три Божьи Ипостаси в неслиянности и нераздельности. Отец Ефрем на это заметил: «Конечно, в мироздании есть отпечаток Божий. Через природу Господь нас многому научает, иногда даже напрямую через неё обращается к нам, через животных например. Вспомните библейскую ослицу, которая отвратила Валаама от беды». Ухватившись за сказанное, пристали мы к батюшке с расспросами, бывало ли в его жизни подобное, ведь в скиту в подсобном хозяйстве много животных. И он припомнил несколько случаев. Рассказ оказался столь поучительным, что было бы жалко скрыть его от наших читателей. Передаём его так, как услышали:

«В Ветхом Завете ослица обличила Валаама человеческим голосом. Такое случается и в нашей обыкновенной жизни. Мы тоже, особенно в начале строительства скита, замечали, как через животных шло обличение.

Однажды электрик из соседней деревни Лазарево подарил мне коня. Он был помесью владимирского тяжеловоза и монгольской породы, такой невысокий и суровый, грива чёрная-чёрная. К работе конь приучен был, прежде брёвна таскал из леса, но характер имел свободолюбивый: если он гуляет, то не подходи, а если везёт воз, то сам уже знает, где нужно налягнуть. Управлять им не требовалось – если ему надо, то остановится, отдохнёт и дальше тащит. Бывший хозяин кликал коня Женей, не знаю почему. Но поскольку Евгений – имя человеческое, то я переделал Женю в Джона, и конь отзывался, делал всё – и воду таскал в бочках, огород пахал.

А в ту пору в Сабурово первые службы начались, у меня в алтаре ещё дверей не было, просто шторки висели. Служил я один, и ещё на клиросе один человек стоял. И вот на Херувимской на Великом входе надо было шторку-то полностью отодвинуть, а я уже взял с жертвенника дискос и Чашу с покровцами. Смотрю: шторка открыта, но не до конца. Думаю, надо поставить Чашу и открыть, но поленился: ладно, бочком-то протиснусь. И у меня на этом выходе “бочком” покровец соскользнул с дискоса, на пол упал. А у нас тогда в храме настоящих полов не было, глина под ногами. Служба продолжалась, прошёл как положено, поставил на престол Чашу, покадил, запасным покровцом накрыл, поскольку упавшим-то накрывать нельзя, его нужно заново освящать. Вроде дальше было всё нормально, служба закончилась. После обеда подошёл к коню, чтобы на поле вывести. За уздечку взял, повёл, а он уздечку выдернул из рук, схватил зубами за плечо, потрепал и как швырнул меня на пол, на землю. Я когда летел, то сразу покровец-то уроненный вспомнил.

Со временем понял я, что Господь послал мне этого коня для смирения. Машины в ту пору у нас не было, и в Лавру я ездил на Джоне, через лес. Обычно отправлялся поздно вечером, дождавшись, когда туристы из Лавры схлынут. А то от них одни искушения. Один-то раз я отправился рано, еду на коне рядом со стенами лаврскими, а туристы пристали с вопросом: “А правда, что сейчас кризис с горючим и всем монахам коней раздали?..” И вот – в марте это было, в лесу только наст утвердился – возвращаюсь я из Лавры часов в 9-10 вечера. Навьючил на Джона, как на ослика, два мешка. Еду, луна светит, я правило своё читаю, а Джон сам идёт, дорогу домой знает. Но вдруг замечаю: конь то споткнётся, то чего-то хрюкать-похрапывать начнёт. Отвлекаюсь на него, ворчу: “Старой клячей ты стал, на коня уже не похож”. В общем, недоволен я был, что он медленно едет и ещё вздыхает. Говорю в сердцах: “Пешком я быстрей бы до скита дошёл”. Потом думаю: надо ремешок подтянуть, подпруга ослабла. Слез, подтянул – а конь взял и пошёл. Я за ним: “Куда ты?” Я побыстрей иду – и он побыстрей, дистанцию держит. Мол, сам говорил, что пешком быстрей, так давай шагай. Первым в скит он пришёл, так что братья испугались, пошли в лес с фонарями меня искать...

Конь хоть и своенравный был, но чувствовалась в нём своя какая-то мудрость, напрасно он ничего не творил. Когда в упряжке ходил, то лучшего и желать не надо, всё выполнял, работал терпеливо. И ещё помогал мне своим зычным голосом. Прежде на подсобку в Благовещенское я ходил пешком, и там отмахивались от моих нужд, у самих дел по горло, возились на огороде. А с конём – дело другое. Въезжаю в ворота, он так зычно заржёт, как иерихонская труба, и народ в стороны разбегается. Сразу все замечали наш приезд. Ставил я Джона к коновязи, цепью привязывал и на замок ключом закрывал, чтобы дел каких не наворотил. Потом шёл к кому надо – и просьбы мои слушали. Люди на подсобке с опаской смотрели на Джона, говорили: зачем тебе такой конь страшный? Возьми себе нормального! Я отшучивался: мол, это конь необыкновенный, не конь, а ума палата».

Батюшка смеётся, что-то вспомнив, и продолжает: «Однажды надо было доставить корову в Старово, я привязал её за рога к седлу и поехал на Джоне. В середине пути слез подпругу поправить, а коню что-то не понравилось, и он дальше без меня пошёл. Ловить я его не стал, а то побежит и корову замучит. Идём так: конь, за ним корова на привязи, я следом. На ходу выговариваю ему: “Чего ж ты творишь? Хочешь перед людьми выставить: вот какой монах, с лошадьми справиться не может?” Идём дальше, я с конём разговариваю, а тут дачники встречаются. Слышу, говорят меж собой: какой умный конь, сам корову ведёт и человеческую речь понимает!»

* * *

Этот рассказ сразу напомнил житийные истории про Герасима и льва и про то, как преподобный Сергий медведей отваживал. «Вот же, случается подобное и в современной монашеской жизни», – удивился я и пожалел, что никто это не описал, не сфотографировал. Мы спросили у отца Ефрема, сохранились ли снимки из того, новоначального, периода, когда скит только образовывался. Оказалось, что один снимок имеется. На нём запечатлены полуразрушенный храм и монашеская землянка, укутанная сверху полиэтиленом, с печной трубой, которую поддерживают три жерди-распорки. На заднем плане видна нечёткая фигура монаха, а на переднем – какая-то девочка. Архитектор, приехавший осмотреть Покровский храм, решил сфотографировать свою дочку – так появился этот снимок. А других и нет.

Может, и вправду напрасно жалеем мы, что не удаётся всё зафиксировать, всё записать. Ведь то, что обращено ко Господу, записывается на небесных скрижалях, которые более долговечны, чем наши диктофоны и записные книжки.

Из Сабурово уехали мы утешенные поучительной беседой и благословением архимандрита Троицкой лавры. И Богу слава!

Фото Игоря Иванова и из архива