Для духовного общения нет ни границ, ни расстояний

Значительную часть опубликованного письменного наследия Епископа Саратовского и Балашовского Вениамина (Милова), одного из самых почитаемых подвижников Саратовской земли, составляют письма к семье Пелихов — священнику Тихону Пелиху, его супруге Татьяне Борисовне и их детям. «В лице Вашей семьи я получил от Бога и брата, и сестру, и детей»,— слова благодарности не раз повторяются в письмах, написанных в годы тяжелейшей для будущего Владыки казахской ссылки (1949-1954 годы). Семья отца Тихона приняла на себя заботы о репрессированном, стараясь снабжать его всем необходимым. Не прекращалось и их духовное общение. Именно поэтому в письмах Владыки содержатся замечательные духовные наставления, которые могут быть интересными и полезными для всех православных христиан.

Пожелтевшая от времени почтовая карточка, строки, выведенные выцветшим химическим карандашом… «Куда» — город Загорск, Полевая улица, «кому» — Пелих Екатерине Тихоновне. Адресату было в то время 11 лет…

Преосвященный Вениамин, Епископ Саратовский и Балашовский

В декабре 2008 года мы встретились в уютном прихрамовом помещении, полуподвальчике, где располагаются воскресная школа, библиотека, трапезная. Закончилась Божественная литургия, и вокруг начинается воскресное кипение нормальной приходской жизни. Об удивительной истории храма Спаса Преображения и его возрождении матушка Екатерина может рассказать многое. Но сейчас все наше внимание приковано к пожелтевшим листкам — письмам из ссылки. «Это просто чудо, что они сохранились. Получив письмо, мама переписывала его в обычную школьную тетрадь. В то время родители ждали чего угодно — и обысков, и арестов, поэтому мама спрятала оригиналы писем. Мы нашли их только после ее смерти в доме, где давно никто не жил».

По нашей просьбе матушка Екатерина начинает рассказ о Владыке Вениамине, о своих близких, о том времени, когда началось их общение, и в какой-то момент наши вопросы оказываются ненужными…

— Ваше детство прошло в Сергиевом Посаде (тогда Загорске) и, конечно, оно было связано с Лаврой. Вы помните момент ее открытия?

— А как же? Для нас это было великое событие! Вообще, все верующие люди города ликовали, а наша семья особенно, потому что мой отец хранил антиминсы Лавры. Они были переданы ему последним наместником, священномучеником Кронидом (Любимовым)[1].

За несколько месяцев до открытия Лавры в наш приходской Ильинский храм прислали архимандрита Гурия[2]. Великим постом 1946 года по его просьбе женщины отмывали и оттирали Успенский собор от всякой грязи, и к Пасхе он был готов для службы. И отец Гурий настолько был занят этой подготовкой, что совершенно забыл об антиминсах. Этот момент очень хорошо описан у протодиакона Сергия Боскина[3] — как накануне литургии отец Гурий вдруг вспомнил: «Что же я наделал, я совершенно забыл… Как служить, если нет антиминса?». И в тот момент, когда он это подумал, раздается стук в дверь, входит мой отец (тогда он был просто Тихон Тихонович, не в сане) и вручает ему антиминс, на котором написано «Преподан для священнодействия в Успенском соборе…».

Почему отец Кронид передал антиминс моему отцу? Они близко общались в те годы. Отец был учителем в местной школе и встречался с теми монахами, которые после закрытия Лавры оставались в Загорске и жили на частных квартирах. И отец Кронид передал ему на сохранение антиминсы, потому что, с одной стороны, мой отец был глубоко верующим человеком, а с другой — он не был еще тогда священнослужителем, а значит, угроза ареста была для него меньшей.

Свято−Троицкая Сергиева Лавра. Начало 1950−х годов

В Лавру стали прибывать монахи, в основном старцы и среднего возраста, из лагерей. И такие они были измученные, истощенные… Мама пела в первом хоре Лавры. И она, и ее друзья принимали самое активное участие в жизни монахов: обеспечивали и одеждой, и пищей, ведь в монастыре пока еще ничего не было налажено.

И вот, как тогда говорили, «новый батюшка появился»: высокий, худой, совершенно истощенный. Его облик очень живо сохранился в моей памяти. Вскоре мы узнали, как его зовут — архимандрит Вениамин. Видимо, мама первая из нас попала к нему на исповедь, и вскоре он стал духовником всей нашей семьи.

Архимандрит Вениамин — насельник Свято−Троицкой Сергиевой Лавры. 1940−е годы. Таким запомнила Владыку Е.Т. Кречетова

Когда в Лавре уже собрались монахи и начались службы в Трапезном храме, Владыка руководил монашеским хором. Как он регентовал? Вот стоит хор. А он всегда лицом к алтарю, всегда, и только чуть-чуть повернут к хору. Рука — никогда не выше головы, жесты очень сдержанные, аскетичные… И пение было замечательное. У самого Владыки был слегка глуховатый бас.

Он очень строгий был, очень строгий. Нас, детей, он приучал к благоговению во время службы. Мой брат Сережа был очень подвижный, поэтому мне приходилось его подводить к Чаше, придерживая за плечи. Владыка даже пишет в одном из писем: «Часто вспоминаю Катю в том виде, когда она в пещерной церкви подводила Сережу ко Причащению». А потом после литургии мы дожидались его, брали благословение, он всегда раздавал детям антидор. При этом он говорил, с каким благоговением надо относиться к антидору. Однажды мой брат уронил крошечку, она упала на пол. И батюшка сказал моему брату, что ее надо найти. Причем храм был очень мало освещен — были только свечи и лампады, и брат искал эту крошечку. Мне на всю жизнь запомнилось такое трепетное отношение к святыне.

— Мне кажется, что в своих письмах к вам, тогда еще детям, он обращается очень серьезно, не делая снисхождения на малый возраст — именно как к маленьким христианам. А как вы воспринимали эту строгость?

— Мы просто любили его. По-моему, когда любишь человека, любая его строгость воспринимается как должное. И дети всегда буквально льнули к Владыке.

* * *

У моей мамы Татьяны Борисовны была удивительная жизнь. Ее духовниками были владыка Петр (Зверев)[4], отец Александр Хотовицкий[5], который служил в храме Христа Спасителя, старец Георгий (Лавров)[6] — все они сегодня канонизированы. В юности она не хотела замуж, просила отца Георгия о постриге. Он постригал почти всех, кто его просил об этом, а ей сказал: «Подожди, будешь матушкой». И спустя много лет она стала матушкой — женой священника. После смерти отца Георгия ее духовником стал архимандрит Вениамин (Милов), после его смерти — архимандрит Афанасий (Сахаров)[7]. Она искала духовного руководства, и Господь посылал ей духовников, это совершенно ясно, потому что, конечно, в Лавре в то время, о котором идет речь, много было старцев, но, видимо, сердце расположилось именно к будущему Владыке.

Я уже говорила, что он был очень истощен, и мама ему готовила сок морковный, передавала другие какие-то лекарства. Но их общение было затруднено, потому что сразу, как появился он и другие ссыльные, тут же появилась и слежка за ними.

Это было очень заметно. Какие-то полуодетые женщины постоянно ходили за ними по пятам, без конца брали благословение, что-то спрашивали, а главное, что они и за нами ходили по пятам. И Владыка знал прекрасно, что за ним слежка, и всячески оберегал и маму, и отца.

В 1948 г. в Лавре открылись семинария и Академия, но еще до этого в Москве работали богословские курсы[8], и батюшка Вениамин там преподавал. Два раза в неделю он ездил в Москву на электричке. Маме он сказал: «Садитесь в соседний вагон, и когда проедем Хотьково, переходите в тот, где еду я. Если я один, садитесь напротив, и мы с вами побеседуем». Так вот и бывало. По его совету мама брала с собой меня, чтобы не было никаких эксцессов, и мне запомнились эти поездки. Владыка обычно сидел у окна, с закрытыми глазами, молился, конечно. А когда мы тихонечко садились напротив, они с мамой начинали беседовать. Батюшка отвечал на ее вопросы и о себе рассказывал. Однажды мама пожаловалась на меня, что-то я неаккуратно сделала, и Владыка с улыбкой сказал мне, что надо ко всему очень тщательно относиться, а то «понимаешь, будешь ты таким чудом-юдом, как я, я ведь не умею даже носок вывернуть». Пошутил, конечно, чтобы ребенку было понятнее, тогда мне было лет девять.

Арест Владыки[9] был очень неожиданным. Конечно, горьким было это разлучение. Какое-то время мы ничего о нем не знали: где он, что он. Первое письмо из Казахстана мы получили спустя почти полгода, и дальше началась переписка. Интересно, что на этих письмах всегда был только один штемпель — нашего почтового отделения, поэтому нельзя было понять, откуда конкретно пришло письмо.

Епископ Вениамин в Саратове. 1955 год

И тут тоже искушений была масса, потому что те, кто следил за Владыкой, не оставили нас в покое. Мои родители были очень добрыми и доверчивыми людьми, несмотря на то, что много пережили в своей жизни. Мама была и в тюрьме, и в ссылке, но все-таки людям верила. В то время они приютили молодую девицу, которая представилась беженкой из-под Смоленска, на вид ей было лет 17–18. Она некоторое время жила у нас, помогала маме по хозяйству, в том числе — упаковывать посылки и носить на почту. Денег нельзя было посылать ссыльным, но мама старалась как-то их спрятать, например, в пачку с печеньем, и они все-таки доходили. А тут Владыка, видимо, намекнул в письме, что что-то не так, денег нет, и родители забеспокоились. Посылка собиралась несколько дней: надо было ехать в Москву, искать лекарства или вещи. По совету Владыки, уже спрятав деньги, мама оставила посылку незапечатанной, а перед отправкой еще раз проверила. Денег не было. Кто мог взять их? Кроме той девушки, Зины, которая помогала, никто. Родители стали осторожнее.

А закончилось все так. Стояло лето. Я сидела у открытого окна, готовилась к экзаменам. Уже не помню точно — может быть, кто-то пришел к нам домой, и тут эта Зина вбежала в комнату, выпрыгнула в окно и исчезла. Потом ее видели в милицейской форме…

Это грустная, конечно, история. Я просто пытаюсь рассказать о том, какие были условия. Говорить вслух многих вещей нельзя было, мама всегда начеку была. После ареста Владыки практически всех, кто исповедовался у него тогда, в Лавре, вызывали в органы на допросы — кроме моих родителей. Они, конечно, заметили это и только после истории с Зиной поняли, почему их не вызывали — она долго жила в нашем доме, все сама видела. Вот такие были условия, вот такие люди.

Никогда никакого раздражения или злости не было у моих родителей на этих людей, которые следили. Жалко было этих женщин. Может быть, они потом раскаялись, по молитвам тех, кто пострадал, таких, как Владыка, а может быть, и нет. Все может быть. Но, слава Богу, те времена позади.

Фрагмент архиерейской хиротонии. Епископ Вениамин принимает от Епископского сонма благословение на ношение панагии

Наконец Владыку освободили. Некоторое время он служил на приходе в Серпухове, а потом сообщил о том, что едет в Москву на свою хиротонию. После нее он отслужил единственную свою архиерейскую службу в Лавре, на которой было множество народу. Пришли и его духовные чада из Сергиева Посада, и москвичи, которые почитали его еще до первой ссылки и открытия Лавры.

Мы получили от него несколько писем из Саратова, но переписка уже, конечно, была не такой активной. Архиерейские труды были для Владыки нелегкими. Маме очень хотелось поехать его навестить, она купила билет в Саратов. И вот буквально накануне ее отъезда я необычайно ясно вижу Владыку во сне, и он говорит: «Скажи маме, чтобы она ни в коем случае не приезжала. Я принять ее не смогу, и будет большая скорбь и ей, и мне». Мама послушалась и не поехала.

* * *

В том же году я собиралась поступать в институт, и мама написала Владыке, спрашивая его благословения. Ответ был не очень понятным: «Она поступит в этом году, если не выйдет замуж». А мне было 16 лет, о каком «замужестве» могла идти речь? И вот летом 1955 года я заболела тяжелейшим перитонитом, была на грани жизни и смерти. Врачи говорили, что было всего несколько процентов вероятности, что я переживу операцию. Мама сообщила Владыке о моем состоянии. И что же вы думаете? Я встала, то есть угроза смертельной опасности отошла от меня, именно в тот день, когда он скончался — 2 августа, в Ильин день. Родители считали, что в словах о моем «замужестве» Владыка прикровенно говорил об этой болезни…

* * *

Протоиерей Николай Кречетов и матушка Екатерина Тихоновна. 2008 год

Только после смерти моих родителей мы заметили еще более поразительную вещь: это письмо было получено летом, когда отец Всеволод уже приехал, а написано — в январе 1950 года, когда он был еще в Болгарии! Письмо шло к нам около полугода, такое тогда часто случалось.

Я считаю, что Владыка как бы передал меня из рук в руки другому духовнику, отцу Всеволоду.

* * *

Моя жизнь, в общем, не была особенно легкой, но, слава Богу, по молитвам моих духовников, Владыки и отца Всеволода, как-то все складывалось благополучно, несмотря на все сложности. Например, когда я старшего сына привела в первый класс, директор школы спросила: «Как Вы его воспитываете?». А мой муж, отец Николай, уже был диаконом: «В духе отца, конечно».— «Мы сделаем все, чтобы отвратить мальчика от Церкви, сделать атеистом»,— так мне было сказано. Когда сын в восьмом классе уходил из этой школы, не вступив в комсомол и не изменив своих убеждений, директор пожала ему руку и сказала: «Я уважаю Вас».

С супругом по милости Божией 49-й год живем вместе. У нас трое детей. Наш старший сын архитектор, младший — священнослужитель, иеромонах, дочь — искусствовед.

Брат Сергей, к сожалению, рано умер. Он был детским врачом и очень много работал, готовил докторскую диссертацию. Похоронен он в селе Акулово, там, где жили последние годы и упокоились и мама, и отец, где служит брат моего мужа протоиерей Валериан Кречетов.

ОТ РЕДАКЦИИ. Екатерина Тихоновна Кречетова скончалась 14 мая 2009 года после тяжелой болезни. Мы узнали об этом, когда этот текст уже был подготовлен к публикации. Молимся об упокоении ее души, выражаем искренние соболезнования родным и близким матушки.