Отношения церкви и государства по законам императора Юстиниана I (Великого)

Эпоха Юстиниана была временем напряженных догматических споров, в которых участвовали все слои населения, в том числе и императоры. Вовлеченность в религиозные споры вела к тому, что они, обладая большой властью, стремились активно влиять на церковную жизнь. Знаменитая формула Кавура, итальянского политического деятеля ХIХ в.: "свободная Церковь в свободном государстве" ­ удачно выражает идеал Новейшего времени: принцип свободы Церкви от государства и свободы государства от Церкви. Но этот идеал индифферентизма не имеет ничего общего со средневековыми системами церковно-государственных отношений при всем их разнообразии.

Первые годы эпохи Юстиниана отмечены восстановлением общения с Римской Церковью, которое было прервано более чем на 30 лет, и вместе с тем так называемыми "теопасхитскими" спорами (я не касаюсь догматического содержания самих споров). Риму теопасхитские формулы представлялись впадением в монофизитство и отречением от Халкидонского собора. Для многих монофизитов, напротив, категорическое отвержение так называемых "теопасхитских выражений" означало обличение несторианства. Юстиниан хотел утвердить единство с Римской Церковью, привлечь к церковному общению хотя бы умеренных монофизитов, разъясняя им вероопределение Халкидонского собора. И уже в первый год своего самостоятельного правления он издал безупречно православный закон "О Всевышней Троице и кафолической вере", и включил в этот закон теопасхитскую формулу. Следующее событие - осуждение патриархов Анфима Константинопольского и Севира Антиохийского вместе с другими деятелями умеренного монофизитства. В этом событии принял активное участие Римский папа Агапит, который прибыл в Константинополь, настоял на низложении Анфима и рукоположил его преемника. Вскоре после этого папа заболел и умер, но император Юстиниан довел дело, начатое папой, до конца: созвал Собор, который осудил нескольких предводителей монофизитства, после чего утвердил это осуждение особым законом. Этот закон - "новелла 42-я", где говорится, что издание таких церковных законов - дело не необычное для царства, поскольку всякий раз, когда епископы осуждали и низлагали еретиков, царство присоединяло свой голос к авторитету иереев, и таким образом сходились воля Божественная и воля человеческая, составляя единое согласие - симфонию. Анфим - патриарх Константинопольский - виноват в том, что не захотел принять человеколюбие и снисхождение императора, который, заботясь о его спасении, предлагал ему отречение от ереси. Постановление епископов на Соборе само по себе действительно, но, как отмечает Юстиниан, еще более действительным его делает царство. Патриарху Константинопольскому Мине, на имя которого издан этот закон, предписывалось сообщить содержание закона всем подчиненным митрополитам, чтобы они ознакомили с ним паству. Итак, "Новелла­42" - результат инициативы иерархии. Юстиниан, в свою очередь, предписывает иерархии соблюдать то, что он законоположил на основе соборных определений.

В других спорах Юстиниан принимал более активное участие, беря инициативу в свои руки, как это было, например, в споре об учении Оригена. В свое время, при святителе Иоанне Златоусте, этот спор вызвал большие церковные нестроения, Теперь, при Юстиниане, спор об Оригене охватил Палестину и привел к церковному разрыву между Антиохией и Иерусалимом. Юстиниан действовал авторитарно. Сначала он издал указ против Оригена, подробно разобрав его заблуждения. В конце указа резюмировал осуждение Оригена в форме 10 анафематствований. Затем потребовал, чтобы все пять патриархов подписались под осуждением Оригена. После этого Юстиниан настоял на рассмотрении вопроса об Оригене епископами, собравшимися на V Вселенский Собор, и предложил им новые 15 анафематизмов Оригена, которые были приняты Собором.

Самое значительное вмешательство Юстиниана в область вероучений относится к спору о так называемых "трех главах". Осуждение "трех глав", т.е. определенных несторианских тенденций в богословии V в., было необходимо императору для того, чтобы развеять подозрения монофизитов в том, что последователи Халкидонского собора - несториане, и тем самым привлечь хотя бы умеренных монофизитов к церковной общине. Эта цель, жизненно важная для блага Восточной Церкви, была непонятна на Западе, который рассматривал осуждение "трех глав" как измену Халкидонскому собору и поэтому всячески противился в этом деле императору Юстиниану. Но Юстиниан, несмотря на явное сопротивление почти всего Запада, непреклонно стремился к своей цели. Он издал закон против "трех глав", который после некоторых усилий императора подписали четыре восточных патриарха. Затем вызвал в Константинополь Римского папу Вигилия, который знал, что западный епископат решительно выступает против этих действий императора, и попытается по примеру своего предшественника Агапита продемонстрировать примат Римского папы: он объявил отлученным и низложенным Константинопольского патриарха Мину. Однако император очень скоро принудил Римского папу примириться с Константинопольским патриархом. Затем, незадолго до V Вселенского Собора, император издал новый указ, новый эдикт против "трех глав" с 13 анафематизмами, который лег в основу постановлений V Вселенского Собора против "трех глав". С небольшими изменениями отцы Собора приняли анафематизмы императора, несколько расширили их и издали 14 анафематизмов. Папа Римский уклонялся от участия в Соборе, но в конце концов после завершения Собора он вынужден был, не без давления императора, принять его решения.

От этого очень значительного участия Юстиниана в вероучительной жизни Церкви я хотел бы перейти к общей оценке его законодательной деятельности в церковной сфере. Пересматривая старое римское законодательство, Юстиниан сохранил древнее правило: что угодно государю, имеет силу закона. В какой степени это относилось к законам церковным? Конечно, император-христианин чувствовал себя подчиненным закону Божественному. Юстиниан часто ссылался на Священное Писание, на каноны, на творения святых отцов. Но историческая ситуация говорила о наступлении какой-то новой эпохи. Действительно, первая эпоха константиновского периода закончилась. IV в. и первая половина V в. были временем чрезвычайно активной церковной жизни, церковного творчества. За эти менее чем полтора века была написана примерно половина греческой патрологии Миня.

Однако затем, после Халкидонского собора и по причине неприятия Халкидонского собора значительной частью восточных христиан, начался период упадка церковного творчества, в частности законодательной деятельности Церкви. У Юстиниана, который родился спустя не одно десятилетие после Халкидонского собора, было пост-классическое сознание. Он осознавал период первых четырех Вселенских Соборов как классический. В то же время он с особой силой ощутил ответственность императора за церковные дела, хотя эта ответственность была высокой еще со времени равноапостольного Константина Великого, которого называли "епископом внешних дел Церкви" и который сам себя называл "сослужителем епископов" и председательствовал на I Вселенском Соборе. Юстиниан не только фактически усилил, но и теоретически обосновал участие императора в церковных делах в знаменитой своей теории симфонии. Эта теория излагается в предисловии к "6-й новелле", которая озаглавлена: "О том, как надлежит хиротонисать епископов и пресвитеров, и диаконов, и диаконисс, и какие наказания преступающим предписания сего указа".

Теория симфонии в изложении Юстиниана есть, несомненно, отклик на теории церковно-государственных отношений, которые в конце V - начале VI в. излагали римские папы - Геласий и Симмах. Они стремились показать превосходство духовной власти над государственной в церковных делах, считая, что государь должен, приклонив выю, смиренно выслушивать, что говорят ему священники в делах веры. С одной стороны, это было выражением римского клерикализма, который тогда уже существовал, с другой стороны, это было вполне оправдано тем, что наставления адресовались императору Анастасию, который склонялся на сторону монофизитов. Юстиниан перетолковывает теорию церковно-государственных отношений, которую он мог взять у этих римских и некоторых других иерархов. В предисловии к "6-й новелле" Юстиниана говорится не о главенстве духовенства, но о единстве и согласии царства и священства внутри Церкви. Для верного понимания этого предисловия следует устранить распространенную ошибку, состоящую в отождествлении священства и Церкви. Юстиниан был достаточно хорошим богословом и достаточно свободным от клерикализма государем и не впал в эту ошибку. Слово "Церковь" вообще отсутствует в его предисловии. Но понятие Церкви здесь выражается уж никак не словом "священство", а скорее словом "человечество": Юстиниан говорит о дарах Божиих человечеству, т.е. соотношение царства и священства понимается вовсе не как соотношение государства и Церкви, а как соотношение различных властей внутри Церкви. Юстиниан при этом пользуется понятиями Божественного и человеческого. Однако в соответсвии с Халкидонским догматом, который здесь как бы экклезиологически прилагается, он говорит о нераздельном единстве и также указывает на общение свойств между Божественным и человеческим.

Далее бросается в глаза асимметрия между двумя членами симфонии. В то время как "священство" есть собирательное имя для целого сонма патриархов, епископов, "царство", которое не отождествляется с государством, сосредоточено в единой личности императора. Как говорит Юстиниан, "священство служит вещам Божественным", "оно более Божественная часть Церкви", "но это отличие духовенства от прочих членов Церкви относительно", "дело священства - молитва", т.е. предельно широко понимаемая литургическая и сакраментальная жизнь Церкви. Но при этом утверждается супрематия царства. В одном из своих законов Юстиниан говорит: "Что же есть более великого, более святого, чем императорское величество?!" В одном из законов, прямо относящемся к церковной жизни ("Новелла 133-я" - "О монахах и монахинях и их образе жизни"), Юстиниан говорит в предисловии: "Нет ничего недоступного для надзора царю, принявшему от Бога общее попечение о всех людях. Императору подобает верховное попечение о церквах и забота о спасении подданых. Император - блюститель канонов и Божественных Законов. Царь через Собор и священников утверждает Правую веру". По тексту "6-й новеллы", "царство заботится и о догматах, и о чести священников, и о соблюдении церковных правил", т.е. устрояет предельно широко понимаемую человеческую сторону Церкви.

Законы Юстиниана, действительно, касаются всех сторон церковной жизни. В них говорится не только о вероучении, но и о богослужении. Император усваивает себе исключительное право толковать законы, но похоже, что он усваивает себе также право толковать церковные правила, применять их в практической жизни. Пятый Вселенский Собор, прошедший при Юстиниане, не издал ни одного канонического правила. Так же поступил много времени спустя после Юстиниана VI Вселенский Собор. В то же время Юстиниан и его преемники очень активно занимались церковным законодательством. При этом Юстиниан мог не только поддерживать те канонические нормы, которые существовали во Вселенской Церкви, но и создавать новые. Например, Юстиниан впервые ввел во Вселенской Церкви правило целибата (безбрачия) епископов. Прежде эта норма могла существовать как местная или как тенденция церковного развития. Но обязательной для Вселенской Церкви эта норма стала именно в законах Юстиниана.

Приходится констатировать, что в известном смысле Юстиниан считал себя главой Церкви. В действительности византийский император никогда не мог стать абсолютным монархом в Церкви, каким стал на Западе папа. На Востоке всегда сохраняла свое значение епископская иерархия, выражающая свою власть, в частности, на Соборах. Кроме того, в Церкви все большее значение получали носители новозаветного пророческого служения - монахи. Юстиниан хотя и стремился к тому, чтобы монахи подчинялись иерархической стуктуре Церкви - местным епископам, но видел, что монашество - важная конститутивная часть Церкви, и приветствовал участие монахов в церковных Соборах.

Эти три силы - император, епископат и монашество - в истории Византийской Церкви или плодотворно сотрудничали в духе Юстиниановой симфонии, или же приходили в столкновение друг с другом. В этом динамика и драматизм византийской церковной истории.

Русский византолог Острогорский пишет, что Юстиниану была совершенно чужда идея церковной автономии. Протопресвитер Иоанн Мейендорф говорит, что в юридической мысли Юстиниана нет совсем места Церкви "как обществу своего рода". Католический историк Жюжи определяет положение Юстиниана в Церкви как всевластие, высшую власть юрисдикции, и даже если не в теории, а на практике - некий род вероучительной непогрешимости. Похоже, что это все так. ­