Жизнь за Христа / Православие.Ru

30 декабря, – день Ангела приснопамятного священника Даниила Сысоева, а вчера было 40 дней со дня его убийства. Воспоминаниями о нем поделился его соученик и однокурсник по Московской Духовной семинарии, клирик московского храма свт.Николая в Толмачах при Третьяковской галерее священник Алексий Лымарёв.

Некоторое время после начала учебы я знал Даниила только внешне, несмотря на то, что он учился со мной в одном классе. Мне все время хотелось с ним познакомиться, поскольку он входил в «кружок» студентов особых, увлекающихся. В него входили те, кто отличались чем-то необыкновенным – кто-то сам писал иконы и готовил краски, кто-то в совершенстве знал иностранные языки, кто изучал древнее пение или западную философию. Короче, эти молодые люди были для остальных примером и светом в церковной жизни.

Знакомство с ним произошло при участии нашего о. инспектора семинарии. Помню, что Даниил сидел на вахте и читал какую-то большую и мудреную книгу, вероятно, это был какой-то философ. Философию – и античную, и средневековую – он знал прекрасно и любил погружаться в нее с головой. Я заговорил с ним о книге, но вскоре к нашему разговору присоединился инспектор, который стал журить Даниила за то, что тот причащался за каждым богослужением. Даниил действительно старался причащаться каждый Воскресный день и говорил, что этого требует святоотеческая традиция, поскольку богослужение совершается для того, чтобы люди причащались, а не присутствовали за Литургией как сторонние наблюдатели. Тут же завязался нешуточный богословский диспут совершенно «зеленого» студента 1-го класса, с уже маститым священником, монахом, игуменом, инспектором Семинарии. Но Даниил на равных отвечал ему, причем отвечал не от собственного разумения, а именно так, как и в истории было принято отвечать на подлинных богословских собраниях – на основании канонических правил, изречений святых отцов и текстов богослужений, священнических молитв, которые для нас вообще тогда были неизвестны… Короче, Даниил с легкостью представил основания того, что каждый человек должен причащаться на каждой Божественной Литургии. О. Инспектор парировал Даниилу, что это не традиционно, это не принято, что необходимо поститься и совершать правило. На что Даниил совершенно спокойно говорил: «Я все правила совершаю». Инспектор не мог в это поверить, поскольку он не знал внутреннюю сторону жизни Даниила, который ежедневно прочитывал богослужебное последование келейно, и успевая прекрасно сдавать зачеты и экзамены по нашим семинарским предметам, в это же время успевал, и не просто успевал, а переживал Литургическую жизнь Церкви ежедневно…

Каждый из наших студентов имел какое-то послушание. Один был ризничим, другой занимался редактурой студенческого журнала, а Даниил проходил послушание уставщика. Хотя и тут ему особенно не везло, поскольку любовь Даниила к истовому исполнению богослужения требовала постоянно двоить и троить (т.е. повторять) тропари, чего не позволял наш церковный студенческий быт – ведь студенческие богослужения связаны с постоянным процессом обучения, а также строгим и неукостнительным режимом. Эти же богослужения с повторением тропарей и стихир занимали весьма продолжительное время, поэтому Даниила через некоторое время постарались сместить с этой должности, на которую поставили человека более лояльного.

Даниил ходил на семинарские лекции постоянно. Посещал он их потому, что это было единственное время, которое он мог посвятить чтению книг. Дело в том, что семинарский быт складывался очень интересно: на лекциях должны были обязательно присутствовать все, и сидеть настолько тихо, чтобы было слышно, как скрипит ручка об ученическую тетрадь. Это было время окончания 1980-х – начала 1990-х гг. Тогда только-только стали выпускать духовную литературу. Библия еще была редкостью, хотя уже кое-где появлялась в продаже. Но собрание академической библиотеки ни с чем было не сравнить – в нем хранятся книги редкие, начиная с XVI-XVII веков, очень много литературы на иностранных языках. И конечно, всем этим сокровищем постарался воспользоваться студент Даниил. Поэтому-то он очень любил лекции, т.к. в это время… ему никто не мешал предаваться размышлениям и чтению книг из академической библиотеки. В другое же время учиться было практически невозможно, поскольку Семинария жила братством любви, общих интересов, ревности по Богу, а самое главное – юношеским задором!

Почему он не слушал лекций? Я как-то задал ему этот вопрос, на что он совершенно искренне и со смирением ответил: «Всё, что нам здесь преподают, я уже знаю». Дело в том, что его родители пришли к вере еще будучи студентами, в 1970е годы. И свою веру они передали родившемуся тогда первенцу – Данилке. Несмотря на советские времена , христиане жили одним братством, книги, сохраненные в годы лихолетий, читались и выучивались почти наизусть. Сейчас, при изобилии литературы, уже нет такого трепетного отношения к книге. Более того, в конце 80-х, когда готовилось празднование 1000-летия Крещения Руси, и наметилось некоторое потепление в отношении Церкви, некоторые академические преподаватели выступали с лекциями в Москве. Даниил еще тогда слушал и А.И. Осипова, и некоторых других. Он лично их знал, лично уже освоил тот материал, который мы – его сверстники – только-только постигали. Потому слушать лекции ему было неинтересно, интересно было постигать новое.

У Даниила была изумительная работоспособность. Как-то он сказал, что нет ничего сложного в том, чтобы за день прочесть 2-3 книги. Я удивился: «как это в день 2-3 книги?» Для него же это было просто и естественно. Он читал глазами, читал настолько быстро, что кроме художественной и богословской литературы, ежедневно успевал прочитывать в те дни, когда мы не присутствовали в храме, богослужебное последование. Это не значит, что он не ходил на службу. Когда это было возможно, Даниил посещал храм вместе со всеми: когда пел в хоре, по воскресным и праздничным дням или в «десятке» – когда нес послушание (о)чередного певчего на клиросе. Но кроме этого, он ежедневно вечером совершал вечерню и утреню, причем по уставу: так, как это положено, с библейскими песнями. Для нас это всё было откровением, поскольку в храмах нигде не исполняются библейские песни за исключением дней Великого Поста. Нашим братьям, которые, в отличие от Даниила, входили в Церковь не имея такого богослужебного опыта, требовалось, наверное, несколько месяцев, чтобы освоить эту науку.

Уникальная память, способность быстро читать и усваивать давали Даниилу возможность свободно чувствовать себя в богословии, т.е. и любить, и знать его. Мы любили богословие, но редко кто из нас мог «похвастаться», что знал по-настоящему учение святых отцов. Даниил знал. Именно поэтому его любили многие студенты, и по этой же причине у него возникала масса трудностей с преподавателями. Естественно, когда студент превосходил в своих знаниях педагога, это не могло не вызывать определенного рода недоумения. Очень часто Даниила воспринимали как выскочку, самоучку, начетчика.

До недавнего времени многие в богословском мире не воспринимали его как серьезного богослова. Но это мнение опровергают, в частности, события, связанные с восстановлением единства Русской Православной Церкви и Русской Православной Церкви за рубежом. Члены комиссии Московской Патриархата по восстановлению единства приглашали о. Даниила в качестве консультанта, чтобы посмотреть, как в исторической перспективе совершались подобные объединения. Для меня здесь тоже было много вопросов, на что о. Даниил буквально за 5 минут рассказал, как обстояло дело с подобными проблемами раньше и какие возможные пути их решения он видел сегодня. Причем для этого ему не требовалось заглядывать в справочник – нет, он извлекал информацию, полученную в Семинарии, из своей памяти с такой скоростью, с какой подчас их невозможно извлечь из глубин Интернета.

Но, в то же время, несмотря на эту подлинную любовь к богословской науке, Даниил очень любил людей и не выносил одиночества. Ему постоянно нужен был друг, товарищ, собеседник, и поэтому его присутствие на лекциях превращалось в некое творческое осознание, в творческую переработку того, что он прочитывал. Время от времени, когда что-то из слов лектора «резало» его слух, он так воспрянет от книжки, посмотрит сквозь очки на педагога и тянет руку, и тут же бросит несколько фраз, чем приведет преподавателя в замешательство.

Как Даниил ни старался подойти помягче к решению какого-нибудь вопроса, ничего не получалось. Этот взрывной, любвеобильный, но в то же время, казалось, резкий характер не давал сразу найти с ним контакта. Наоборот, человек даже несколько отдалялся от него. Но, зная Даниила, можно было сказать, что в нем была настоящая любовь, любовь к каждому человеку, даже к тем, кто был далек от веры и Церкви. Для о. Даниила этот человек требовал большей заботы, чем мы, христиане, потому что он видел, что тот страдает в немощи веры и любви. А о. Даниил хотел разделить ту радость веры, то великое сокровище, к которому был причастен сам. И он искренне удивлялся, как этого можно было не понимать, как этого можно не знать, ведь это так красиво!
Даниил очень любил богословие не только как православную философию. Он любил любое проявление православия в жизни. Точнее, любил саму жизнь с Богом, и любой ее момент был для него дорог.

Иногда он отвлекался на некоторое время, останавливался и говорил: «Послушай… Послушай, как красиво звучит стихира Пасхи». Давал тон, а сам начинал распевать мелодику на византийский мотив. Он жил одновременно и в нашем мире, и в то же время он жил с Богом, в мире богослужения, которое наполняло всю его жизнь независимо от того, учился ли он, или служил, или общался с человеком. Эта вторая сторона его жизни проявилась очень ярко и во время обучения в Семинарии.
Чем он занимался постоянно – так это переводом «крюков» и «топоров» (др.русский способ записи музыки) на итальянскую, т.е. современную нотацию. Он считал, что подлинное пение, подлинный настрой, которые были в богослужении в прошлые времена, в XIV-XVI столетиях, сейчас утрачены. Эта любовь потом выразилось в богослужении его храма. Кроме одноголосного или иссонного пения, он составил народный хор. И люди пели, как правило, в одну ноту, без всякого многоголосья. Получалось удивительное чувство, когда поет весь храм. Пусть нестройно, пусть не было той красоты партесного пения, той гармонии, к которой привык современный человек. Но была гармония человеческих душ. И к этой гармонии он стремился всегда, несмотря на свою внешнюю резкость, поскольку она была только внешней.

Внутренне он горел правдой, горел жизнью, горел любовью. В студенческие годы практически все свободное время он переводил нотные записи, чем заражал многих других, даже тех, кто вообще не имел музыкального образования. Однако Даниил умел увлечь, поскольку сам это очень любил. И это свойство: что-то любить и передавать любовь другим, – сохранилось, наверное, до последнего дня.

Закончив Семинарию, он, безусловно, хотел остаться в Академии, но ему не позволили, т.к. о. Даннил уже был семейным человеком и принял священный сан, а в то время священнослужителей не хватало катастрофически. Поэтому он был отправлен на приходское служение, так что Академию он заканчивал уже заочно.

Отношение педагогов к о. Даниилу оставалось своеобразным. Они видели в нем талантливого молодого человека, но понять его до конца не могли. С одной стороны, он рос в советское время, его отец в это время принял священный сан. Поэтому церковная атмосфера советского времени – это та традиция, в которой он был воспитан. А отличалась она известной терпимостью и, я бы даже сказал, неким либерализмом. И тем не менее, он мог посмотреть на церковную жизнь иначе, с позиций ревнителя чистоты веры, некоего ригориста. В то же время, Даниила без всяких оснований обвиняли в католичестве т.к. он четко стоял на так называемой юридической позиции искупления, поскольку считал, что это позиция святителя Григория Богослова и отцов-Каппадокийцев. И при этом некоторые его считали диссидентом и неообновленцем, т.к. он старался вернуться к жизни первохристианской общины.

Что еще вспоминается мне именно из студенческих лет… Один студент, для того, чтобы погрузиться в богословскую науку, на двери своей кельи написал: «Друзья – похитители времени». Так вот Даниил был совершенно другим человеком, он успевал всё. И его живая натура, его любвеобильная душа требовала себе друзей, и он не мог остановиться на одном-двух друзьях. Он был открыт всем и каждому.

Несмотря на то, что у нас могли быть совершенно различные взгляды на некоторые проблемы, он мог с церковной точки зрения осудить моё мнение или мнение любого другого человека, но это не означало, что он не любил того, с кем горячо спорил.

Мне вспоминается такой случай. После окончании Семинарии один из наших сокурсников несколько отошел от церковно-приходской жизни, хотя продолжал ходить в храм, причащаться и исповедоваться. У него случились некоторые проблемы, связанные со здоровьем, потом была трагедия в семейной жизни. Но это был наш студент и несмотря ни на что, о. Даниил его не бросил и всячески поддерживал и материально, и морально, постоянно приезжал к нему, приглашал к себе в гости, и как только мог, старался помочь ему остаться в Церкви. И до последнего времени у них оставались очень теплые отношения.

Вообще он всячески помогал тем людям, которые уже потеряли веру, потеряли Бога, потеряли самые главные устои жизни. Для каждого у него находилось время. Удивительно то, что при этой колоссальной занятости он ни одному человеку не отказал в слове поддержки, в слове утешения. Единственное, чего он не понимал – как человек может не видеть истину. В связи с этим у него возникали общественные диспуты и с протестантами, и с представителями ислама, и со многими другими конфессиями. Но об этом я расскажу чуть позже.

Хотелось бы вспомнить сейчас семинарские годы, а именно состояние его души, очень творческой, очень ревностной, живо все воспринимающей, и в то же время душу очень нежную и ранимую. Поэтому «маленькие трагедии», которые происходили, как это обычно бывает в юные годы, вырывали его из этой привычной для него накатанной колеи. Тогда он скорбел и плакал, плакал так, как порой плачет ребенок. В это время он открывал Канон ко Пресвятой Богородице, ходил кругами по Лавре и читал его. И кто мог, кто знал его – присоединялся и вместе с ним молился.

И вот наступило время вступить в брак. Интересны некоторые обстоятельства его женитьбы. Познакомившись с прекрасной девушкой, он понял, что семья невесты его не примет. Было даже и открытое неприятие со стороны будущего тестя – «берегись, обходи наш дом стороной». Слава Богу, впоследствии это отторжение прошло.

Но вот настал день свадьбы. Венчал их отец Дионисий в гимназии «Радонеж», которую возглавлял на тот момент его папа – о. Алексий Сысоев. Со стороны невесты никого не было. Ни матери, ни отца – венчание для невесты было тайным. Его невеста была словно библейская Руфь, оставившая свое отечество, ради Господа. Поэтому свадьбу пришлось играть тайно от родителей. Но с точки зрения канонов это оправданно, поскольку девушка уже была совершеннолетней. По Церковному праву, в случае запрета родителей на брак, она могла принять это решение самостоятельно.

Супруги проживали в отдельной квартире – родители матушки о. Даниила имели такую возможность – дать дочери не только образование, но и возможность к самостоятельной жизни. И обстоятельства семейной жизни развивались просто как в комедийном романе. Как это обычно бывает, когда два молодых человека любят и вступают в брак, у них появляется еще одно желанное и милое существо, с которым они готовы разделить свою любовь, свою жизнь и поделиться тем, что для них дорого. Когда Юля носила под сердцем зародившуюся жизнь, ей стало плохо. Однажды это заметила ее мать. Когда они пришли вместе к врачу, тот сказал, что есть небольшие отклонения, но на течение беременности это абсолютно не повлияет. Можно себе представить реакцию матери, которая в одно мгновение стала и тёщей, и бабушкой, что на ту пятницу 13-того ни как не входило в ее планы. Можно только догадываться, какой разразился скандал, но впоследствии, слава Богу, все было улажено. Общее стремление ко Христу перевесило. Родители поняли, что это жизнь их дочери, и ничего поделать невозможно. Главное, чтобы люди были друг с другом, чтобы понимали друг друга.

Я до сих пор помню его Библию, которую он буквально за пару лет настолько зачитал, что она просто разваливалась. Мне ее пришлось переплетать, и корочку я сделал с металлическими вставками, чтобы она послужила ему очень долго.

Что касается миссии и жизни в приходе, об этом могли бы рассказать и другие люди, которые последнее время были близки с о. Даниилом. Единственно, что могу сказать, эта любовь к Православию и подлинное его знание, знание Бога, не позволяло о. Даниилу спокойно смотреть на то, что многие люди не знают Господа.

В одной из последних встреч, когда мы с ним обсуждали планы и перспективы миссии на будущее, о. Даниил сказал: подлинным миссионером может быть только тот, кто видит, что другой человек находится в опасности, опасности духовной, что другой не может наследовать жизнь вечную по своим убеждениям, не может приобщиться к Богу, не может быть вместе с Богом, имея нравственные заблуждения или заблуждения в вере. Отсюда исходила вся концепция о. Даниила – «Не может человек не нравственный, не искренний, не ищущий истины, обрести подлинное счастье своей жизни». Это осознание и давало силы для его миссионерской проповеди. Поэтому он шел не стесняясь, не смущаясь и не страшась опасностей. У него не было ложного стыда перед протестантами, перед мусульманами, перед людьми, которые просто проходили по улице. Он шел по улице и, если видел человека, останавливал его и мог совершенно запросто с ним говорить о том, что того волнует, том, что переживает человек. Он пытался подсказать ему пути, как преодолеть эту трагедию жизни, личную трагедию.

В то время я проживал недалеко от его храма, потому у меня была возможность часто посещать его храм, общаться и видеть то, что происходит в его приходе. Сегодня он шел к протестантам, завтра – к мусульманам, послезавтра служил молебен для татар на их родном языке (это вообще был уникальный случай, и он служил такой молебен еженедельно!). И плодов было очень много. У него в приходе среди ближайших его помощников было много именно татар.

О. Даниил не боялся ничего. Он разговаривал и с теми, кто считал себя верующим, и с членами сектантских групп. С разрешения администрации или духовного начальства протестантской группы он назначал общую встречу, куда приходил один или с одним-двумя своими помощниками, которые не участвовали во встрече, но просто учились аргументации, смотрели, как о. Даниил миссионерствует. Выступал он один. Ему помощники не требовались, потому что он считал своим помощником Бога.
Рассаживались рядом вокруг о. Даниила человек 30-40, иногда 50, протестантов. Сначала он задавал им вопросы, потом на вопросы отвечал сам. При этом удивлял их знанием Св.Писания. Обычно протестанты прекрасно знают текст Библии, но он не просто цитировал, он воспроизводил наизусть огромные фрагменты. Знал новозаветные строки, на которые есть пророчества ветхозаветных пророков, знал, как эти места толкуют святые отцы золотой эпохи христианства, знал, что об этом говорили комментаторы Средневековья.

Он мог воспроизвести оригинал на иврите или на греческом. Нельзя сказать, что о. Даниил прекрасно знал иврит или свободно мог читать на древнегреческом языке. Он знал язык со словарем, но трудные места Св. Писания он запоминал в оригинале. И, самое главное, он знал, как эти места понимали носители этого языка. Он мог сравнивать версии: греческий вариант, древнееврейский, сирийский перевод и славянский. Как говорил свт. Игнатий Брянчанинов, «его ум плавал в водах Священного Писания». Это действительно было уникально. Это поражало протестантов и ставило их в тупик. На предложенные им вопросы они не могли ответить, и в то же время не было того вопроса, на который не мог бы ответить о. Даниил.

Нечто подобное было и с мусульманами. Назначив однажды общественный диспут, о. Даниил пригласил на него своих студентов из семинарии, которые стали свидетелями того, как совершенно просто он владеет текстом Корана, как ставит вопросы, как сводит трудные места коранических текстов и вскрывает те внутренние противоречия, которые существуют в этом тексте. После этого многие люди с недоумением смотрели на своих учителей – имамов, не понимая, как они не могут знать текста Корана так, как знает его православный священник.

О. Даниил не смущался ничем, он предлагал встретиться еще раз и подготовиться к ответам на те вопросы, на которые им было трудно найти ответ в этот раз. Более того, он заранее предлагал тему диспута. Кроме всего прочего, чтобы не было обвинения в том, что он плохо знает ислам и неправильно толкует его, он спрашивал разрешения, чтобы посещать лекции по богословию в исламской среде. В это же время, чтобы у мусульман не сложилось превратного представления о православии, он приглашал их на беседы, которые проводил еженедельно в своем храме.
После одного такого диспута несколько человек со стороны мусульман покинуло зал. О. Даниил не смутился, поскольку считал, если человек искренний, если он действительно хочет познать истину, ничто ему препятствовать не может. И то, что стало нашим общим убеждением в последствии, говорит о том, что он был готов к любому диалогу подойти непредвзято, искренне. Если кто-нибудь сможет доказать, что мы на пути заблуждения, что мы неправы, мы готовы от этого отказаться. Эта искренность подкупала тех людей, с которыми беседовал о. Даниил.

Еще со студенческих лет о. Даниил философски относился к жизни и спокойно относился к смерти. Над его кроватью висела табличка с надписью: «Всё пройдет». И казалось порой, что перед нами стоит один из древних античных философов, который не заботится ни о чем земном, а заботится прежде всего о душе и о своих близких. Действительно, это был философ, для него ничего не существовало из материального мира. Он абсолютно не интересовало, что одеть или что съесть, для него словно не существовало внешнего мира, он жил только одной любовью к Богу, к вере, к людям.
Именно поэтому еще со студенческой скамьи он мечтал о том, чтобы стать мучеником. Он говорил: «Хорошо стать мучеником или хорошо уйти в конце жизни в монастырь, чтобы закончить жизнь так, как один из великих подвижников». Но мне казалось это ребячеством, казалось, что все это в духе максимализма Даниила. Какое в ХХ веке может быть мученичество? Именно поэтому эту угрозу я не воспринял как настоящую.

Я назвал его жизнь жизнью философа, но это была жизнь еще и праведника. Однажды я заметил, что он не ходит на завтраки. Потом, когда я его замучил расспросами, оказалось, что по средам и пятницам он не принимает пищу до 9 часа, как говорит Типикон, т.е. до 15 часов дня – до нашего студенческого обеда. И так было на протяжении всей студенческой жизни. Думаю, это было так же, и когда он стал служить на приходе. Служил он практически каждый день. Уже будучи настоятелем храма и будучи при этом единственным священником, он совершал 4-5 богослужений в неделю, несмотря на то, что жизнь его была наполнена лекциями, которые он читал и в храме, и на Крутицком подворье, и в Семинарии, и в других местах. Это был действительно человек веры, который не хвалился тем, что он делает, но жил так, как считал необходимым, как его научили святые отцы. Действительно научили, потому что он их любил, по-настоящему любил, поэтому и знал.

Возвращаясь к диспутам, можно сказать, что он призывал людей к истине. Он не звал их в храм, он звал их ко Христу. Потом уже неоднократно, когда мы встречались, он говорил: «Меня убьют, а ты не забудь, о чем мы с тобой говорили». На это, конечно, хотелось сказать, что нужно думать о жизни, о чем Господь повелел думать: о тех людях, которых Он тебе вручил, о семье, о трех дочках, которые ждут своего отца каждый день дома.

Это неземное отношение к земному выражалось во всем. Даже самое святое, что есть на земле – своих детишек – он с совсем маленького возраста «тащил на Небо». Он назвал их так необычно, что многие в глаза ему говорил об этом, но вполне обычно для него. Имена святых, дорогих для каждого христианина: Юстиниана, Дорофея (или Фея), и Ангелина. Святая Дорофея при жизни удостоилась получить в пророческом видении яблоко из райского сада… Почитайте жития этих святых – вам многое станет ясно.

И весь он был не такой как мы. Не такой как мы на земле, он не был земным человеком. Перефразируя слова одного древнего философа Востока, так хочется сказать про о. Даниила: При жизни, возлюбленный брат, ты был беспокойным ревнителем, и умереть ты не мог спокойно, поэтому да примешь от Господа славный венок мученика!