Как отец Павел смотрел «Изауру»

Настоятель Успенского храма в Ивангороде игумен Довмонт (Беляев) вспоминает о своей встрече со старцем Павлом (Груздевым), благодаря которой он принял решение стать иноком. Отец Довмонт рассуждает и о том, что за кажущейся грубостью подвижника на самом деле стоит искренняя любовь и забота о душе человека. А вот за лоском вежливых «администраторов», по убеждению и печальному опыту многих, особой любви не видно. Общение с настоящими пастырями Христовыми оставляет в душе свет, с наемниками – холод и отчуждение.

Архимандрит Павел (Груздев)

– Отец Довмонт, вы встречались с нашими подвижниками благочестия, среди них – с отцом Павлом (Груздевым). Как и почему это произошло?

«Блат» отца Павла и помощь юному чтецу

– Мне Бог помог очень сильно, потому что Он, когда я только пришел в Церковь, начал открывать вот таких священнослужителей, которые были настоящими подвижниками. Может быть, не все из них были старцы, но то, что это были ревностные священники с большим жизненным опытом и опытом деятельной молитвы, точно. А первый старец, которого я встретил и который, можно сказать, предопределил всю мою жизнь наперед, был архимандрит Павел (Груздев), который служил в Ярославской епархии. Тогда я помогал отцу Александру Мискину, уже будучи крещеным, – я и на клиросе пел, и читал, ну и как художник помогал чем-то. Он меня просил подреставрировать какие-то иконы, поновить что-то. Это было в милом сердцу селе Чамерово Тверской области.

Я туда много ездил. Мы подружились с его семьей. И вот однажды, это была весна, ранняя еще, март, Великий пост, ему надо было что-то спросить у батюшки Павла, посоветоваться с ним. Так он решил съездить к отцу Павлу (Груздеву), это было недалеко: граница Ярославской области, близ Рыбинского водохранилища. И он меня взял с собой. Меня и еще потом двух бабушек, которые отца Павла почитали; и мы поехали.

– А до этого вы его видели?

– Ни разу. Ну вот, приехали в его Верхне-Никульское, а батюшки нет. Вышла псаломщица, бабушка, говорит: «Батюшка в больнице». Там недалеко был закрытый комплекс медицинский, для каких-то высокопоставленных чинов, по-моему, что-то связано с «оборонкой», что ли, санаторий, кажется. Отца Павла туда взяли подлечить.

– А как он там оказался?

– Какие-то его чада духовные устроили «по блату». Но то, что это была не простая клиника, я точно помню: мы ехали через сосновый бор, корпуса стоят такие красивые, многоэтажные. И я помню, как сейчас, когда мы зашли в фойе этого корпуса, где он лежал, а он лежал на третьем или четвертом этаже, – первое, что было, это мы услышали его голос. Он пел стихиры Кресту Господню, это была как раз Крестопоклонная неделя, и он пел песнопения. Голос у него был высокий, тенор такой. Батюшка говорит: «Мы правильно попали – здесь отец Павел».

«Мордатый Лёха» и прочие шуточки-пророчества

Его вид и манера, в которой он начал со мной разговаривать, меня обескуражили

Пошли к нему в палату, и, конечно, его вид и манера, в которой он начал со мной разговаривать, меня полностью обескуражили. Потому что я до этого никогда не видел ни прозорливых людей, ни юродивых, ни старцев. В палате он лежал один, был в подряснике, в скуфье, сидел на кровати, держал палочку, ноги свесив. Ноги у него не доставали до земли. Вот так он сидел. Роста он был невысокого, маленький такой.

Увидел нас и говорит: «Вон придурки-то понаехали». Такой фразой нас встретил. Потом заходим, и отец Александр говорит ему: «Со мной приехал молодой человек, он хочет в семинарию поступать». Тот: «В семинарию? Денег да (цензура)… захотел?» Я не знаю, что и сказать, стою, не знаю, как на это реагировать. Потом он: «Леха! – меня по имени называет. – Ты чего такую морду-то раскормил?» А я всегда был полный, я с детства такой. Я не знаю, что ответить, стою, молчу. Он потом мне: «Ну ладно, садись».

Посадил меня рядом с собой на кровать, и стали они с отцом Александром обсуждать какие-то там вопросы. У отца Александра была дочка молоденькая, и он: «Может, женить его? – на меня показывает. – Мы ему матушку найдем». Отец Павел смотрит, а у него еще очки с такими стеклами, отчего глаза кажутся огромными, – смотрит так и говорит: «Матушка? Да-а, спасет его матушка!» А потом обнял меня за плечи: «Мы с Лехой в монастырь пойдем, монахами станем». Вот так.

А потом меня спрашивает: «Ты давно покрестился-то?» Я говорю: «Нет, недавно, в 1987-м году». А это было все в 1990-м году, когда мы с ним беседовали. Потом он сказал о семинарии: «Тебя там, Леха, обманут. Не ходи, обманут тебя».

Оправдание пророчеств

– Как это понять?

– Вот он так сказал. Я потом понял, что он имел в виду, потому что тогда в семинарию было очень трудно поступить. Тогда семинарий у нас всего было три – Московская, Одесская, Питерская. Да, тогда было три семинарии, и надо было получить архиерейскую рекомендацию. И был еще такой вариант: устроиться рабочим в Московскую духовную академию, в Сергиеву лавру, там поработать, и потом тебя могли зачислить задним числом, как трудника. И потом отец Александр меня познакомил с экономом МДА. Я потом так и понял, с чем было связано пророчество отца Павла – с этой ситуацией. Тот говорит: «Да-да, приезжай, мы тебя возьмем работать». Ну, и в результате ничего не вышло: никуда они меня не взяли, сказали, что мест нет…

– «Спасибо за работу, всего хорошего»?

– Да. Получилось, что официально меня никто не взял. Отец Павел, видимо, это и имел в виду, когда говорил: «Тебя обманут». Ну, ничего! Другое его предсказание – «Пойдем в монастырь и монахами станем» – исполнилось. Он это говорил в 1990-м году, а тогда я в монастырь-то и не собирался: просто служил, помогал в том храме, где крестился каких-то три года назад.

«Изаура» отца Павла

Кадр из сериала

От него исходила такая любовь, причем не на словах, а как атмосфера вокруг него

– Вы, человек интеллигентный, художник, близко принимающий все к сердцу, вдруг слышите от старца, который должен бы в облаках витать, такие резкие слова, грубые. Могу представить, что вас берет оторопь, потрясение. Как это все воспринималось? Как хамство?

– Трудно было это назвать хамством, потому что, несмотря на резкие, даже грубые слова, не было с его стороны никакой ни агрессии, ни злобы, ни раздражения, а наоборот – любовь. Это было сказано с какой-то шуткой. От него исходила такая любовь, причем она исходила не на словах, а как атмосфера вокруг него. И на него обижаться было невозможно: сидит такой гном, свисают его ноги в носках шерстяных, не достающие до пола. И еще нас умилило: зашла медсестра, ему должны были укол сделать в заднее место, говорит: «Ой, отец Павел, у вас гости, я попозже зайду». А он: «Не-не, …опу не жалко». Тут же задрал подрясник, задницу выставил, тут же ему сделали укол, а потом говорит: «Вот какие у меня ангелы летают». Красивая женщина была.

– Если она его отцом Павлом называла, значит, какое-то почтение к нему было.

– К нему все очень уважительно относились. А потом, когда он с отцом Александром поговорил, с бабушками, которые к нему приехали, – он со мной стал вплотную общаться уже. Взял меня под руку: «Пойдем, – говорит, – гулять». И мы пошли с ним по коридору. А он мне стал все показывать: «Мы тут, Леха, едим, у нас тут столовая…». Потом повел меня туда, где у них телевизор, в фойе: «А тут, Леха, мы ‟Изауру” смотрим». Тогда шел этот сериал. Все были помешены на этой Изауре. Еще он рассказал несколько эпизодов из своей жизни. Они сейчас записаны в книжках о нем.

Рассказал эпизод с крысой, которая якобы упала в бочку с медом, когда он был в женском монастыре. Он ведь вырос в женском монастыре, в Мологе, которую затопили, – там он работал вместе со всеми. И молодых монахинь он называл «девки». «Мы с девками работали, а пост был Петров, захотелось меду, чего-нибудь вкусного, а мать экономка была очень такая строгая. Девки говорят: ‟Попроси у неё, может, она даст мёду”. Ну, я пошел, попросил, а она: ‟Недавно целый котелок давала, что, сожрали уже?” Я вышел, пошел мимо склада, где мед, смотрю: кот поймал крысу, тащит ее, – я отбил у кота эту крысу, медом ее намазал и пошел к экономке: ‟Матушка, смотри, я мимо проходил, вижу, что-то плещется в бочке с медом, подхожу, а туда крыса упала”. Она: ‟Ой, грех-то какой! Это же осквернение, есть-то нельзя. Выбросить свиньям или куда?” – ‟Ты, матушка, бочку-то мне отдай, я найду, куда ее определить”. – ‟Ну, забирай, сейчас пойдем вместе к матушке игумении докладывать, что такой грех случился: бочка, считай, пропала”. Пришли к игумении, та говорит: ‟Ну, пусть Павел забирает, ничего не поделаешь”. А я сразу пошел к духовнику каяться, стучусь, а он тоже уже старый был: ‟Что ты пришел среди дня, что не работаешь?” – ‟Да вот, согрешил”. – ‟Что ты согрешил, монашину полюбил, что ли, какую?” – ‟Да нет, бочку меда украл”. – ‟Как украл?” Я ему рассказал все, а он мне: ‟Прощаю, разрешаю, а мне вечером ведро меда принесешь”. Вот так всех медом накормил. Всех сестер». Вот такой рассказ.

Хотя бы терпеть друг друга

На клиросе две монахини поют, – одна говорит: я лучше пою, другая – нет, я.

А еще он мне в своем стиле – грубоватом, но добром – интересное пророчество сказал насчет монастырской жизни, ведь он меня в монастырь благословил. Говорит: «На клиросе две монахини поют, – одна говорит: я лучше пою, другая – нет, я. Одна говорит, что у нее голос лучше, другая – что у нее. В общем, разругались они. Вот служба идет: всенощная, вечерня. И одна канонаршит на ‟Господи, воззвах”, стихи читает: ‟Мене ждут праведнии дондеже воздаси мне”, а другая: ‟Угу, ждут тебя праведные, да плевали они на тебя!” Я сначала-то не понял, подумал, что шутка, а потом, когда уже сам служил в монастыре, до меня дошло. Меня Господь сподобил – я семь лет в монастыре прожил. Два года жил в Пушкинских Горах, там меня постригали, а потом – в Александро-Невской лавре. И потом на своей шкуре испытал, какие бывают между монахами нестроения. Как говорил отец Иоанн (Крестьянкин): «В монастыре главное – не любить, а хотя бы научиться терпеть друг друга». Это правда, так всё и есть.

– Из своего куцего опыта паломника могу только подтвердить это. Проверено общением с другими паломниками. Еще лучше проверено тихой, безмятежной и исполненной взаимной любви приходской жизнью. Мда.

– Люди все вместе живут. Когда одни и те же лица видишь каждый день, все под одной крышей, конечно, могут возникать какие-то раздражения друг на друга.

Отцы и администраторы

Игумен Довмонт (Беляев)

– Может быть, у него задача была отпугнуть людей? Что называется, «искус»?

– Не знаю, какая у него была задача, тем не менее когда его спросили: «Кем вы себя считаете?», он ответил: «Я себя считаю прежде всего администратором».

– Звучит отталкивающе.

– Да. Такое сейчас появилось «администрирование», это есть, и, конечно, это печально. Потому что там, где старые монастыри – Псково-Печерский монастырь, например, – там отношение к братии другое.

Сейчас возникает такая тенденция, особенно в новых монастырях: там, если монах, не дай Бог, в чем-то провинился, напился или еще что-нибудь, его стараются сразу за ворота, чтобы общую картину не портил. А в старых монастырях – нет! Я знаю людей, которые могли и запить или еще что-нибудь, но их оставляли, их старались вылечить…

– Раз это семья…

– Да, в том-то и дело. Чем отличается администрирование от семьи? Администратор относится как наемник, вот и всё. В комсомольские времена, помнится, – чтобы все цвело и пахло, «красный уголок» был оформлен, чтобы все одинаково были подстрижены, все были в одинаковой форме и никто не выделялся. А когда семья – тут совсем другое отношение. Я знаю людей, которые даже умирали от этого дела, выпивали сильно, в тех же Печорах, но их терпели. Это немощь брата. Или еще какие-то проблемы у кого-то. До последнего боролись. Помню, один инок женился. Так отец Иоанн (Крестьянкин) и письма ему писал. Казалось бы, кто? – Иоанн (Крестьянкин), к которому каждый день толпы людей приезжали, руководитель государства приезжал, – а он писал письма оступившемуся брату. Вот что значит старец. Старец – это человек, который каждого, как свое дитя, любит и заботится, переживает о нем.

– Как отец?

– Да. И такая любовь у них! А почему? Да потому что они в своей жизни столько испытали злобы, гонений. Они же все были гонимы, они же все сидели в тюрьмах. И отец Павел (Груздев) отсидел в лагерях, и батюшка Иоанн (Крестьянкин) сидел, и отец Николай (Гурьянов). Все они прошли очень тяжелый путь. Когда люди видели столько зла и несправедливости и остались живы после этого, я их понимаю: они не могли нарадоваться белому свету. Им все казалось хорошо. Впрочем, не казалось – было. Они умели благодарить Бога. Хорошо бы нам у них поучиться.